Само имя Тимофея Грановского — разностороннего ученого-гуманитария середины XIX в. — приглашает войти в квартиру № 23. О ней и речь.
В 1980–1990-е годы здесь, в доме № 5, «потомственно» проживала семья Бориса Борисовича Багаряцкого, формально — журналиста и завлита театра-студии «На досках». Себя он называл, прежде всего, «хижником» — по названию журнала «Химия и жизнь»: он был штатным сотрудником и даже вспоминал интервью Никиты Сергеевича Хрущева, подчеркивая его уникальность в те годы. Некоторые считают, что это легенда.
А как его называть неформально? Нет в нашем лексиконе точного определения этой гражданской функции. Ее можно описать так: он был центром притяжения неравнодушных людей, искавших единомышленников или возможность полезно поспорить. Иными словами, поверявших свои планы — потребностями других. Тем более, что атмосфера конца 80-х такую возможность открывала. Из недавних политических событий чаще вспоминали XXVII съезд КПСС, прошедший в 1986 году.
* * *
Мы познакомились в 1987-м в театре-студии «На досках». По окончании спектакля я, приняв его за администратора, спросил, смогу ли еще раз посетить театр, билеты в который были распроданы на месяц вперед. Получил ответ сразу с переходом на «ты»: «Приходи, пущу».
И тут же: «Поехали со мной — кофе пить». Сначала я заподозрил, что не только кофе. Поэтому насторожился: я тогда учился в военном институте. С весьма строгими правилами.
В то время, как, впрочем, и всегда, мое увлечение театром не ограничивалось зрительским интересом. Я не только делал пометки на полях программок, но кое-что писал и предлагал: это мне пригодилось в будущей работе над сценариями. Я искал знакомства в театральной среде. И находил. Не только «На досках» у Сергея Кургиняна, в студии МГУ у Евгения Славутина или «На Юго-Западе» у Валерия Беляковича с харизматичным Виктором Авиловым.
Заметивший мое рвение Евгений Яковлевич Весник тогда же предложил мне оставить службу и поступить к нему на режиссуру. Но в Москве я готовился к афганской командировке, изучал язык дари. Увольнение из армии было сродни дезертирству. Так что посещение «Досок» (наверное, я там тоже примелькался) случайным не оказалось.
Мои «не-только-кофейные» подозрения развеял тот же вечер. Я оказался в огромной квартире, мягко говоря, неухоженной, но полной гостей, друг друга сменявших. Пили действительно кофе, по крайней мере, в основном. Не помню, с кем встретился именно в тот вечер. Но было интересно. Еле успел на метро. С тех пор на Грановского бывал часто. Старался вести себя не вызывающе. Да и мои тогдашние майорские погоны воспринимались по-разному.
* * *
Вот те, с кем виделся-познакомился. При мне: либо — одни «только что ушли», либо другие «вот-вот придут»; не всем хватало времени на долгие посиделки. Список уточнил у вдовы Бориса Багаряцкого — Натальи. Это — мало тогда известные Владимир Лукин, Евгений Ясин, Марк Урнов, Сагалат Хабиров, Михаил Леонтьев, генерал милиции Сергей Мурашев. Ну и, разумеется, все вышеперечисленные режиссеры, плюс Вячеслав Спесивцев. А еще поэты Михаил Танич, Виктор Коркия, потом — Виктор Куллэ... Согласитесь, уже — веско! Конечно же, одни зашли сюда лишь однажды, другие становились завсегдатаями.
Список тогдашних гостей можно гипотетически расширить не менее громкими именами. Например, Руслана Хасбулатова, Эдуарда Лимонова, Владислава Листьева, Сергея Доренко... Но у них уже не переспросишь. Сам я их не видел, а вдова Бориса Багаряцкого таких гостей не помнит. Не уверен в этом и Максим Шевченко, который здесь гостевал. Есть и те, кто принципиально не хочет говорить о квартире на Грановского: «Мало ли где я бывал?» Или «Объясните моему пресс-секретарю, зачем вам это нужно?» Я же — о носителях громких перестроечных (и не только) имен.
Есть и такой нюанс: петербургский поэт Юрий Шестаков, не нуждавшийся в фантазийной рекламе, вспоминал встречу с Виктором Цоем и Никасом Сафроновым «в большой квартире на улице Грановского». Это подтверждала и моя знакомая, бывавшая, скорее всего, именно у Бориса Багаряцкого (давал ей его телефон). Увы, ни Юры Шестакова, ни этой знакомой уже нет. Наталья Багаряцкая предполагает, что они посещали другую квартиру — где-нибудь по соседству. Кстати, благодаря Борису Багаряцкому я познакомился (ненадолго, опять — увы...) еще с одним запоминающимся человеком — петербургским ученым и литератором Даниилом Алем.
* * *
Кому-то покажется, что перечисление громких имен — лишь повод покрасоваться на их фоне. Нет, разговор — о другом. Об ауре неформального общения, ныне во многом замещенной (или разрушенной?) Интернетом. Талантливые, обремененные заботами люди, чувствуя грядущие перемены, «сверяли часы». Повторю: политика, которая потом многих развела и даже, рассорив, ожесточила, тогда проецировалась на собственные искания.
И сомнения — тоже. То и другое требовало подтверждения разноликой, в том числе культурной, средой.
Обыденное объяснение такой притягательности очевидно. Квартира — рядом с Кремлем. За углом — журфак и студенческий театр МГУ. У хозяина квартиры — доступ к ксероксу, дефицитному в те времена. Да и кафешек даже в центре Москвы в конце 80-х было гораздо меньше, чем сегодня. Кофе варили на месте, растворимым не пользовались. Почти.
Важнее, впрочем, другое. На упомянутое в очередной раз предощущение перемен «накладывался» в среднем 40-летний возраст встречавшихся: дома сидеть не хотелось. А уж после театра или «жарких» рабочих перипетий душа просила «дискуссионного» продолжения. Так и возник «клуб» не только по интересам. По велению Времени. Уникального в своей неприкаянности.
* * *
Из квартиры на Грановского я уезжал в Афганистан. Помимо Багаряцких, меня провожали Сергей Кургинян и Виктор Коркия. В Шинданде я получил бандероль (что было редкостью) с его очередным поэтическим сборником. По выходу нашего ограниченного контингента 15 февраля 1989 г. уже в Кушке меня ждала телеграмма в ныне подзабытой графике-стилистике:
С ВОЗВРАЩЕНИЕМ тчк ЖДЕМ тчк БАГАРЯЦКИЕ И ВСЕ ДОСКИ тчк... И в последующие «горячие точки» моя дорога начиналась из того же дома.
Вспоминаю встречу с Михаилом Леонтьевым годы спустя, в 2002 г., в Ханкале, когда я служил заместителем командующего федеральными силами в Чечне. Михаил протянул руку и сказал: «Привет от Бори Багаряцкого». Рекомендации-пояснения стали ни к чему...
Время, как ни банально звучит, развело почти всех. И с Мишей Леонтьевым, и с Витей Куллэ мы перезваниваемся от случая к случаю. А ведь именно с Витей я проводил поэтический вечер, один из первых в своей жизни. Организованный Борей Багаряцким. Кстати, именно он издал первую книгу стихов Виктора Куллэ, «стартовую» в его дальнейшем творчестве.
Каким Борис запомнился? Природный модератор, но не арбитр. Хотя бывал и горяч. Идеалист-бессеребренник и прагматичный газетчик в одном лице. Стоял у истоков «Независимой газеты» и «Делового мира». После ухода из «Досок» открывал собственные издательства «Начала-пресс» и «Багаряцкий». Писал на экономические темы. Иногда с самоопровержениями.
Без видимых признаков преуспеяния, но часто в новом галстуке (иногда мне дарил «приевшийся»). Хотя мог выйти к гостям в трусах и очень «домашней» футболке. Курил трубку. Лексикон — продвинутый: экспонентность... точка бифуркации... Но не без матерка. Иногда — ничем не заменимого. О поворотах его прежней судьбы говорить не хочу.
Улица Грановского теперь снова — Романов переулок. Борис Багаряцкий ушел в 2006-м. На поминках кто-то предложил по очереди вспоминать что-нибудь веселое, связанное с ним. Сюжетов оказалось много...
* * *
О квартире № 23 каждый вспоминает свое. Повторю: иногда предвзято. Не буду ничего опровергать. Идейно-политические, вкусовые или даже конспирологические допущения (кто кого подставил) — вне темы. Как и «пятая графа», для некоторых важная. Сам Борис Багаряцкий был русско-крымско-татарского происхождения.
Да, он считал себя либералом и рыночником, как и многие в его окружении: время было такое. Но и несогласных выслушивал до конца: «антигосударственником» не был. Провожая в очередную «сомнительную» для многих командировку, он меня, скорее, подбадривал: у себя в Питере и в его московской квартире я оставлял «заначку», так сказать, ритуальный стимул. Чтобы было, чем «гарантированно» отметить мое возвращение. Кстати, и телесериал «Честь имею» (я стал одним из сценаристов) он встретил эмоциональней и теплее «традиционных» критиков-патриотов.
Не только о квартире (точнее — квартирах) и их хозяине идет речь. И не только о времени надежд. Оно обратилось еще и в бремя для многих соотечественников. Уходит в прошлое роль добросовестного коммуникатора-посредника.
* * *
Спорные, но незабываемые 80–90-е «просятся» в день сегодняшний. Не хочется переходить к публицистике. Но вот — некоторые вопросы, на которые и сегодня ответ расплывчат. В чем состоит политическая роль интеллигенции? В первую очередь, творческой, в частности, столичной? Как и на чем она самоорганизуется? Не слишком ли тоталитарны воззрения многих ее авторитетов? Где конструктивная оппозиция? Чем, какой социологией подтверждается оппозиционная повестка, безальтернативность которой для многих сомнительна?
«Совмещаются» ли даже в России «государство и революция»? Как быть, если со времен Герцена российская власть находится под огнем, порой — буквально? Кому больше «не повезло»: России с оппозицией или оппозиции с Россией? Почему мнение «государева защитника» называется «проплаченной пропагандой», противостоящей «свободной журналистике», она что — бесплатная? Особенно когда местоположение президента — в Крыму или в «бункере» — в том же оппозиционном эфире определяют голосованием. Вы можете себе представить пресловутого иноагента, публично разговаривающего со своим визави?
А тогда что-то получалось...
* * *
Вечны только поиски. Ответов в том числе. И память о том, кто ее заслужил.
