«Юрий Михайлович, сейчас русскому человеку тяжело, как в годы революции, когда царь был убит, а храмы порушены. Но в этом, наверное, и смысл нашего стояния. Они взорвали мой памятник Николаю II и думают, что нас мало, что русских можно запугать, что мы отступим.
А мы не отступим... И памятник я воссоздам ради славы России, вопреки насилию и злу. Скажу твердо: если даже два-три истинно русских человека выстоят в вере, Россия спасется»...
Клепалов слушал горячее слово скульптора Вячеслава Клыкова и поддерживал его, и радовался тому, что он с ним заговорил. Его больше тронула не высокая оценка игры на балалайке, а откровенная реакция и отзыв на недавний акт вандализма, когда в подмосковном селе Тайнинском был взорван установленный скульптором памятник Николаю II.
Ранее ему доводилось неоднократно выступать с сольными концертами в Международном фонде славянской письменности и культуры, где президентом был Клыков. Вячеслав всегда внимательно, прилежно слушал народные мелодии и... молчал. И было в этом молчании нечто настораживающее, необъяснимое. Клепалов замечал радостный свет глаз скульптора и то, что время от времени он осторожно, стараясь не шуметь, менял позу, поудобнее устраиваясь в кресле... Непонятным оставалась продолжительная немая реакция.
Видимо, взрыв памятника крепко расстроил скульптора. И в какую-то минуту отвлеченных раздумий он открыл душу давно полюбившемуся композитору. Вначале сказал, что для него музыка — это универсальный язык, который проникает в самые глубины подсознания и души. Однако благодаря Клепалову он понял, что у балалайки особый язык музыки — это искусство мысли, народных переживаний, мелодии, гармонии, страсти. Затем разговор плавно перешел на обсуждение трагедии с варварским взрывом, эхо которого прокатилось по всей России. От памятника остались одни мелкие куски. Сохранилась лишь небольшая передняя часть постамента. Куски металла и камня разлетелись по округе на тридцать-пятьдесят метров. Памятник восстановлению не подлежит. По мнению Клыкова, то был не просто акт вопиющего вандализма, а спланированная, если не политическая, секто-религиозная акция, причем ритуального свойства. Обычно на 1 апреля сектанты то оскверняют в Иерусалиме крест над Гробом Господнем, то устраивают гонения на христиан в Европе, а теперь взрывают памятник православному царю.
Когда Клепалов выразил уверенность, что скульптор восстановит памятник, тот согласился, что так и будет, что новый памятник окажется еще лучше. Чтобы убедить его в правдивости сказанного, он пригласил музыканта к себе в мастерскую. С этого времени двери мастерской Вячеслава Клыкова надолго открылись для Клепалова. В первый же день он был поражен трудолюбию и упорству мастера.
По духу, творческим поискам, да и по отношению к русской культуре он был близок ему. Искренняя устремленность к прекрасному чувствовалась в каждой скульптуре, находившейся в мастерской. Они вдохновляли, вызывали восторженные чувства. Клепалов подолгу стоял около них, всматриваясь в барельефы великих полководцев и писателей, чувствовал масштаб их личности, их титаническую энергию. Все они были выполнены классически безукоризненно. А глубокое проникновение в пластическую суть скульптуры в сочетании с собственными открытиями и почерком так сразили Клепалова, что он склонил голову перед мастером, признал в нем великий талант. На следующий день Юрий принес ему кассету со своими романсами на стихи Бунина.
Клыков в то время занимался сразу несколькими проектами. Но многие из них пришлось остановить, так как его ждала работа над восстановлением взорванного памятника Николаю II. Он не боялся постороннего взгляда, не скрывал техники, а наоборот, показывал Клепалову, как прорисовывал каждую новую деталь. И Клепалов смотрел, наблюдал... Иногда заводил разговор: «Царя второй раз убивают, а он живет. Вернее, оживает в ваших руках, благодаря вашему замечательному творчеству».
В перерывах он играл на балалайке популярные народные мелодии. Заметив, что они не тревожат и не отвлекают скульптора, Юрий заполнял лирической музыкой пространство мастерской, создавая еще большую творческую обстановку.
Два русских подвижника — музыкант и скульптор — тесно сблизились на Алтайской земле. Там, во время установки памятника писателю Василию Шукшину, между ними завязалась дружба.
На родину великого режиссера, киноактера и писателя в село Сростки Клепалов приехал вместе с Клыковым и Заболоцким. У дороги их ждала команда местных чиновников и большая грузовая машина со скульптурой. Клыков разругался с чиновниками, не пошел в село и не дал транспорту туда двигаться. Рассерженный и огорченный он ходил взад-вперед и ругался. Клепалов подошел к нему выяснить, что случилось. Клыков сказал: «Не знаю, что делать?! Я планирую ставить памятник на горе Пикет, а местные власти возражают. Они подготовили площадку у трассы, все очистили... Там стояли два или три дома, так они выкупили их за девять миллионов, чтобы освободить площадку. И теперь настойчиво требуют поставить памятник здесь. Как ты думаешь, Юра, где лучше?» Обратился и к Заболоцкому: «Толя, а как ты считаешь?..» Анатолий Заболоцкий сходу поддержал скульптора. На горе памятник смотрелся и достойно, и красиво. Тем более этот памятник хроникально воспроизводит финальный кадр фильма «Печки-лавочки», изъятый из картины в советское время, и его съемка производилась на этой горе.
Для Клепалова выбор тоже был однозначно в пользу скульптора. Он сказал: «Вячеслав Михайлович, я, по большому счету, небольшой специалист в монументальном искусстве, как вы, но, на мой взгляд, и вы, и Заболоцкий правы — памятник следует устанавливать на горе. Я уважаю решение творца, прежде всего, и если творец видит, где и как нужно разместить скульптуру, то так тому и быть!»
Вокруг установки памятника разгорелась жаркая дискуссия. Окрыляющую и вдохновляющую поддержку Клыкову оказал губернатор Алтайского края Михаил Евдокимов. Посетив мастерскую скульптора, обсудив проект памятника, он сказал: «Вячеслав Михайлович, отпущенный тебе Божий дар ваятеля дает нам надежду достойно увековечить имя нашего земляка и в бронзе. На Алтае в разгаре посевная, днями буду в Бийском районе, специально заеду в Сростки и тоже посоображаю о месте для памятника. А ты найди время, приезжай с “дедом” Заболоцким, обговорим все “за” и “против”. Местная общественность подготовила решение ставить его у тракта».
Евдокимов сдержал слово, приехал в Сростки. Поднялся на гору Пикет. Там его ждали Клыков и Заболоцкий. Подъехали местные чиновники и деятели культуры. Аргументы противников установки памятника на горе звучали с той же категоричностью: на гору далеко ходить, грунты не позволят укрепить скульптуру, собиратели цветных металлов разнесут памятник. Страсти разгорались и кипели нешуточные. Одни наседали на Клыкова с требованием: «Перестаньте разорять Россию... Десятки тонн бронзы... Зачем повторять Мамаев курган, хватит одного». Не знали «доброхоты», что средства на создание памятника шли не из бюджета государства, а из пожертвований Клыкова и русского предпринимателя Сергея Павловича Козубенко. Нашлись и другие критики с собственными интересами. Председатель Союза художников Алтайского края В.Ф. Прахода заявил: «Мы сами лучше сделаем. Дайте нам деньги». Остудила всех незнакомая женщина. Она сказала: «В одиночку Россию не спасти, а возвеличить можно. Клыков совершил такой подвиг!»
После всех совещаний, обсуждений, встреч все ждали окончательного слова скульптора. По репликам Евдокимова чиновники поняли, что он прислушается к его мнению. И Клыков завершил дискуссию: «Три раза я приезжал в Сростки, выискивал место и определял размер памятника, его силуэт, думал о нем не одну бессонную ночь. Для места, на котором вы настаиваете, нужно другой памятник создавать, значительно меньше. И почему вы, не будучи специалистами, беретесь решать задачи, доступные не всякому. Даже государи-императоры покорялись воле ваятелей. Подумайте. Вы готовите постамент для моего замысла у дороги, здесь он будет сидеть как нищий на обочине, а на горе он будет символом, трогающим душу русскую...»
Клепалов изначально придерживался выбранной позиции. Его аргументация звучала убедительно. Скульптура — это важное явление в нашей культуре, она высоконравственна, она воспитывает... Если ее поставить внизу под горой, то она будет нести отрицательный эффект. Почему? Да потому, что скульптура огромная, и когда к ней будут подъезжать дети, то увидят, что Василий Макарович Шукшин сидит с голыми ногами у дороги, и всё — реакция сразу будет отрицательной. Впечатление будет не положительным, а разрушительным. «На мой взгляд, устанавливать памятник надо так, как и было задумано, — утвердительно заявил Клепалов.
— С учетом пространства, с учетом этой природы, с учетом того, что на горе он будет виден издалека, к нему, тяготея, пойдут люди!» Один из местных руководителей возразил: «Местные бабки не пойдут к памятнику, им тяжело на гору подниматься, цветочек принести туда». Клепалов не растерялся, ответил: «Во-первых, смотря какие бабки!.. А, во-вторых, если мы будем слушать этих бабок, то полстраны потеряем!» Тут и Клыков возвысил голос: «Правильно говорит наш композитор. Я лично за то, чтобы поставить памятник на горе». Ему вторил Клепалов: «Я уверяю, что как только на горе поставят памятник, народ потянется туда. Потянется. Будет хороший результат». Скульптор вновь кивнул головой в знак согласия и благодарности за поддержку.
В шукшинские Сростки пришлось приезжать еще раз. Местная власть все-таки пошла на уступки, сделала на горе площадку, подвела к ней дорогу. Так как дорога к памятнику должна быть в асфальтированном варианте, а денег на строительство ее у администрации района не нашлось, то в качестве благодетеля пришлось вновь выступить самому Вячеславу Клыкову. У чиновников хватило лишь сноровки для установления шлагбаума, чтобы ушлые люди не поехали в гору на машинах.
В те минуты раздора и примирения Клепалов, как мог, вселял в скульптора уверенность: «Вячеслав Михайлович, я вас поддерживаю во всем. Мне, как музыканту, чувствующему музыку на расстоянии, а памятник — это же музыка на расстоянии, хочется вам сказать: если она звучит, то звучит тот образ, который мы слышим постоянно, и который в нашем сознании, и называется он — Василий Макарович Шукшин! Писатель у нас навечно и в душе, и в голове, как и его знаменитые рассказы, пьесы, сам фильм потрясающий!»
На этой хорошей творческой волне они сели в машину и поехали к горе, где устанавливался памятник Шукшину. По дороге поднимались вчетвером — Клыков, Клепалов, Заболоцкий и киноактриса Людмила Зайцева. Пока шли, Зайцева отвечала на похвалы в адрес своей героической роли командира женского отряда в знаменитом фильме «А зори здесь тихие»...
На горе уже громыхал кран. Когда он поднял скульптуру и стал ее устанавливать, Заболоцкий кинулся запечатлевать на фотоаппарат для истории весь этот процесс. Идея Клыкова торжествовала. Он смог увлечь ею многих людей, заразить даже чиновников. Тут проявились не только его талант творца, но и организаторские способности.
Вскоре Шукшин глядел с горы на родное село. Скульптору удалось удачно выстроить образ любимого народом писателя. Василий Макарович присел на взгорок. Босой, в рубашке с расстегнутым воротом, он задумчиво оглядывал окрестности... Это подчеркивало его близость к родной земле.
Клепалов вслед за Заболоцким тоже сделал несколько фотоснимков. А увидев, как Заболоцкий по-родственному смотрит на Шукшина, гладит его по руке, скомандовал ему: «Толя, садись на колени к Василию Макаровичу!» И тот залез, и получилась историческая фотография, публиковавшаяся потом во многих газетах и журналах. «Ах, Юра, как удачно ты нас сфотографировал!» — признавался Заболоцкий... Прошли годы с тех пор, когда Шукшин и кинооператор Заболоцкий были вот так вместе на съемках известных фильмов «Калина красная» и «Печки-лавочки».
Высоко оценила художественные достоинства памятника и артистка Людмила Зайцева. Она назвала его выдающимся образцом реалистического решения образа, и при этом памятник остался творением, отвечающим всем канонам классического искусства. Положив к подножию букет цветов, села на скамейку рядом с Клепаловым. Вокруг них раскинулось обширное луговое пространство. Оно и навеяло на разговор о состоянии русской культуры, о духовности как о краеугольном камне русской жизни, благодаря которой Россия и является Россией. Никакая Америка не могла дать миру такие имена, как Рублев, Пушкин, Сергий Радонежский, Чайковский, Достоевский, Толстой, Астафьев, Белов, Распутин, Шукшин... На них держится Отечество. Однако с приходом к власти русофобов и либералов в России появились иные имена, которые превращают страну в колонию, в немыслимый порноклуб и торговый супермаркет. На них не может страна держаться — на Чубайсе, Абрамовиче, Лившице, Жванецком, Познере, Фридмане... Только Шукшины в состоянии оздоровить и обустроить заново Россию, возвратить человеку благородные порывы души, сильные переживания, без которых невозможно вдохновение.
«По сути, Василий Макарович — это наша икона, — заключила артистка. — И свои думы о культуре, духовности, истории мы должны сверять с ним. И чувства свои чистить, равняясь на него».
У Клепалова давно сложились хорошие отношения с артисткой Зайцевой. Он отзывался о ее творчестве самыми высокими словами, а она отвечала ему тем же. Потому и сегодня, находясь во власти Шукшина, он поддерживал ее позицию и говорил, что для духовного возрождения страны нужно обратить внимание на великих русских подвижников, таких как Шукшин, создавших классическое наследие, и на чистые родники народной культуры.
Их теплую беседу прервал автобус, показавшийся на дороге в низине. Он подъехал, остановился у шлагбаума и из дверей выбежали детишки с цветами. Клепалов не успел сообразить, что к чему, как веселая ребятня уже очутилась у новоявленного памятника. У него еще цемент не высох, а у подножия уже лежали цветы. Клепалов обрадовано воскликнул: «Правильно, я ведь чувствовал, что так и будет, что к памятнику понесут цветы!»
Минут через десять дети ушли, а Клепалов заметил, что к памятнику неторопливо, покачиваясь с боку на бок, тяжело пыхтя и гремя клюшками, подтягиваются неизвестно откуда взявшиеся бабушки. В руках у них колыхались пышные головки цветов. «Ничего себе, памятник не прожил и двадцати минут, а народ уже идет, — Клепалов подтолкнул в бок Клыкова, а у того глаза повлажнели от радости. — Понимаешь, какая история, Вячеслав Михайлович?! Это ваша заслуга и Василия Макаровича, что подняли народ на такую гору, что они поднялись, чтобы отдать дань уважения нашему народу. Василий Макарович ведь из гущи народной, потому сельчане и идут к нему!»
Бабушки по цепочке шли и шли... И уже к вечеру народ облепил весь памятник.
Пора было уходить. Клепалов первым спустился вниз к недавно отстроенной сцене, где намечалось проводить фестивали артистов и писателей.
К нему тотчас подошел мужичок. Постоял, подумал и вдруг изрек: «Слушай, дай мне 800 рублей, я расскажу про Ваську Шукшина, как он тут хулиганил». Оторопевший от наглости Клепалов сразу отрезал: «Я, во-первых, денег тебе не дам. А, во-вторых, еще раз скажешь такое, я тебя со сцены спущу». Наглец запричитал: «Понял, понял!» и исчез. Тут же подвернулась толстая бабка: «Да-а, Макарыч хулиганил, девкам проходу не давал. Шустрый такой. И отец у него шустрый был. Тяжелый мужик, хваткий. Репрессировали его, расстреляли, а сын переживал...» Клепалов не дал ей договорить, перебил: «Бабка, что ты плетешь?! Видишь, какой идеальный человек вырос у вас, ему памятник поставили, потому что он писатель с мировым именем.
А может, и надо было, чтобы он такой был человек — шустрый!?»
Разговорчивая бабуля приуныла, но добавила: «Я хотела, чтобы памятник у дороги стоял, рядом с селом, как планировалось. Мы хотели возле него открыть базарчики, продавать сувенирчики и все прочее. Я хотела там поторговать. А сейчас как я буду на горе торговать?!» Поняв суть претензий бабули, Клепалов успокоительно ей разъяснил: «Зачем тебе у памятника торговать, там народ должен быть». И показал рукой в сторону горы. Там народ продолжал идти к Шукшину. И, что удивительно, никто его не заставлял.
Клыков, видимо, слышал отголосок неприятного разговора, потому переспросил у Клепалова, чем недовольна старушка. «Вячеслав Михайлович, вы не только потрясающий художник и скульптор, но и мудрый человек, — сказал Клепалов. — Вы мудрый настолько, что точно попали с установкой памятника в цель. Он и должен был стоять на горе. С горы видно и север, и запад, и восток, и юг. Получается, что памятник как глыба — и великому писателю Шукшину, и всей нашей русской культуре!» Почему так решительно и категорично Клепалов поддержал выбор Клыкова? Да потому, что видел, как скульптор неоднократно приезжал в Сростки, лазал по окрестностям, поднимался в гору, чтобы найти правильное решение. И в день установки памятника все, что он мог сказать в ответ своему другу, это слова признания: «Я рад, Юра, что ты разгадал мой замысел!»
Очередной раз Клепалов приехал к памятнику Шукшину в юбилейные торжества писателя-классика. В дорогу позвал Заболоцкий, просил поиграть на балалайке — крепко, с душой, по-русски.
На знаменитый фестиваль в Сростках собрались многие именитые писатели, художники, философы, историки, артисты кино и театра. Среди тех, кто счел почетной миссией поклониться памяти Шукшина, поблагодарить скульптора Клыкова, были авторитетные актеры — Александр Михайлов, Панкратов-Черный, Никоненко, Золотухин. Однако главным духовным стержнем фестиваля стала пламенная речь писателя Валентина Распутина. Заболоцкий записал ее и опубликовал без правок в своей книге «Все отпечатано в душе». Она была короткой, но звучащей будто набат. Только что над Сростками прошел дождь. Валентин Григорьевич стоял с непокрытой головой, твердо, как солдат, и чеканил слово за словом:
«Всякое Святое дело требует окропления, что сегодня и произошло. Погода уже разыгрывается, и разговор может продолжаться, пока вы не устанете. Я не первый раз в Сростках, не первый раз на Пикете, но такого фантастического зрелища, как сегодня, мне не приходилось видеть. Настолько фантастическое: будто марсиане собрались на горе Пикет и в таком количестве, будто и туда дошел слух о Шукшине, и вот они спустились, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Мы здесь, слава Богу, похожи на православных русских — почитателей Василия Макаровича. Первый раз я здесь был в 1984 году и еще дважды в ближайшие годы после того. Замечалось, пикет представляет из себя Всенародное вече. Многие десятки тысяч народу, тогда был еще Советский Союз, отовсюду, отовсюду ехали и шли послушать людей, которые близки были Шукшину или его идеям.
Тогда говорили здесь о государственных делах, говорили о том, что нужно или не нужно строить Катунскую ГЭС, говорили о ненужности поворота Северных и Сибирских рек и расходились по всей России люди, получившие здесь благословление на дальнейшую деятельность.
Василий Макарович весь плоть от плоти Сросток и русской деревни, потому и не приходилось ему выдумывать ни язык, ни мудрость и характеры, которых у Шукшина много — они не выдуманы, и действие, которое есть в рассказах, Макарыч находил сохраненными в деревне, не напрасно он говорил: “Нравственность есть правда”. Не просто правда, а Правда с большой буквы. Большое мужество и честность — жить народной радостью и болью. Чувствовать, как чувствует народ. Народ всегда знает правду — великая истина. Ни в каких вузах, и кинематографических в том числе, эту истину не добыть. Ее найти можно только среди своего народа. Один из героев у него говорит: Посмотри, что ни великий человек, почти всегда из деревни. Почитай газеты, что ни некролог, то выходец из деревни. Я не хочу этим примером умалить великих людей города, но из деревни их больше, и они более крепкого замеса люди. Но это все в прошлом, сегодняшняя деревня унижается. Слава Богу, ваши Сростки еще благоденствуют. Благополучие достигается благодаря Василию Макаровичу, но ведь десятки тысяч деревень на Руси сводятся с лица земли. Как нет ни одного лишнего человека в нашем народе, тем более нет ни одной лишней деревни на наших просторах. Деревня — это, прежде всего, тот человек, который должен познать истину, исходящую из деревни.
У нас принимается много программ, а почему бы не принять программу о спасении деревни?! Программа спасения деревни — суть программа спасения России. Не будет деревни — не будет России. Без деревни Русь потеряет лучшие свои качества: совесть, человеческую близость, мастерство и просто природное чутье и любовь к природе, много чего потеряет. На такую программу стоило бы не пожалеть любых денег, чтобы она вышла из того положения, в котором сегодня — кладбище за кладбищем и одни трубы торчат. России без деревни, еще раз повторю, — не быть. Не быть. Диву даешься тому, как ощутил будущее России Шукшин. Вспомните, казалось бы, такая вольная сказка “До третьих петухов”, когда Иван-дурак идет за справкой, дабы удостоверено было, что он не дурак, и ему может быть, визы получать, ну и просто доверия больше. Какая простая сказочка, это ведь 70-е годы, казалось, ничего не предвещало бед, навалившихся сегодня.
И ведь догадался Василий Макарович довести Ивана до монастыря, но бесы и его уже окружили, рвутся в монастырь, и могучий стражник на пути, его не одолеешь — так чем берут этого русского человека — поют русскую песню “Бежал бродяга с Сахалина”. Да так исполняют, что стражник плачет и ворота отворяет, бесы врываются и там уже начинаются другие песни-пляски. Вот я смотрю на этот прекрасный памятник Василию Макаровичу и думаю, что будет он служить здесь две службы. Первая служба — Пикет, сторожевая гора, далеко видно, как и в старину, приближение кочевников... А кочевники ныне — это не какие-нибудь дикие люди, потомки Чингисхана, а, напротив, самые цивилизованные и зарятся они в жадности своей ненасытной на наши земли и в любой момент могут прискакать с грамотами от Чубайса или Грефа. Смотри, Василий Макарович.
И вторая служба — гнать отсюда бесов, которые горазды были в недавние годы распевать здесь дурные песенки для культурного развлечения земляков Шукшина. Пикет не для этого. Здесь, в Пикете, надо говорить о главном, слушать лучшее».
Каждое слово Распутина отзывалось в душе Клепалова болью. Он ловил их, переживал, запоминал. И радовался, глядя уже на скульптора Клыкова, который выполнил более чем государственное дело — установил памятник писателю-нравственнику Василию Шукшину. Не будь памятника, не решись Клыков его воздвигнуть, и собрались ли бы тысячи людей и слушали ли бы они честные слова об их горькой судьбе, о будущем многострадальной России, где убивается и деревня, и народная культура, и природа-матушка?! И как здорово, что Клыков отстоял свою идею поставить скульптуру на горе Пикет, с высоты которой Шукшин оглядывает русские дали и присматривает за соотечественниками, напоминая им, что «нравственность есть правда».
Клепалов бесконечно удивлялся неуемной энергии Заболоцкого, который то опекал Распутина, то организовывал видеозапись фестиваля, то фотографировал выступающих. Он заснял круговую панораму, истратив 22 кадра, — под зонтиками, во время дождя, — чтобы было зримое доказательство огромного присутствия людей на Пикете. Когда он только все успевал! Его фигура мелькала в разных местах в людской толпе. А он к каждому делу профессионально относился — даже открыл свою фотовыставку в местном музее. Попросил Клепалова выступить на ней с небольшим концертом.
Воодушевленный речью Распутина и тем, что на фестиваль собралось множество неравнодушного народа, Клепалов с огоньком начал играть на балалайке русские народные мелодии. И концерт его помог вовремя погасить конфликт, разыгравшийся в музее вокруг пропавшей посмертной маски Василия Шукшина. Приехавшая на фестиваль вдова писателя актриса Федосеева-Шукшина согласилась передать в музей хранящуюся у нее вторую маску. Перед тем как отдать ее Заболоцкому, она устроила ему разнос, не простила, что он поддержал на выборах губернатора Алтайского края Михаила Евдокимова, в отличие от нее, агитировавшей за посредственного политика Суркова. Их примирила балалайка Клепалова. Под ласкающие слух мелодии спорить было невозможно. Она передала маску Заболоцкому, и тот сразу отдал ее скульптору Клыкову, чтобы тот сделал копию.
После концерта к Клепалову подошел Клыков. Приобнял, поблагодарил и сказал: «Ты, Юра, придал нашему общему празднику и государственное, и народное звучание. Твоя музыка несет в себе запас духовных ценностей, накопленных народом за долгие столетия. Хорошо, что ты порадовал земляков и поклонников творчества Василия Макаровича... Да и сам Шукшин на небесах слушал, затаив дыхание, твою балалайку. Тебе с твоим могучим талантом надо играть в местах более значимых, вроде Кремлевского дворца. Ты заслуживаешь громадной аудитории». Клепалов понял намек скульптора и только вознамерился пояснить, что ездит с концертами по всей стране, как в их разговор вмешался сторонний молодой мужчина. Он многозначительно заявил: «Я был в Японии, а там в каждом городе его знают. Он там со своим сыном такого шухера наделал!» И мужчина рассказал историю своих гастролей по Стране восходящего солнца. Чтобы туда поехать, он женился на японке. И где бы он ни выступал, зрители всюду помнили Клепалова.
— Юра, а в Японии, наверное, нет таких нервозных споров и интриг вокруг установки памятников, как у нас в России? — задал я вопрос, оставаясь под впечатлением от воспоминаний Клепалова о трудностях установки памятника Шукшину на его малой родине.
— Не помню случая, чтобы в Японии сносили памятники. У них культура на высочайшем уровне, причем, не только на уровне бытовом, но и духовном. Памятники культуры настолько совершенны, что диву даешься. Памятники великим соотечественникам только у нас с трудом устанавливаются. Особенно тяжело шли памятники у Клыкова — преподобному Сергию Радонежскому, царю Николаю II, князю Святославу, маршалу Жукову, писателю Шукшину.
— Почему?
— А потому что это наша Родина. А она колонизирована теми, кто не любит все русское...
— Не потому, что Клыков?
— Не потому, что Клыков, а потому, что он русский ваятель и воин, и памятники его полны русской силы и духа. Одним дано видеть опасность будущего, а Клыкову — возвращать людям их память.
— Чиновники боятся русской истории, русских памятников?
— Правильно. Очень боятся. Как им не бояться? Ведь памятники, как и вся русская культуры, воспитывают в русском человеке чувство национального достоинства, заставляют думать, а не верить на слово, тем более тому, что вещают по телевидению. Космополиты у власти боятся, что русский человек будет думать своим умом.
— Где же Клыков находил силы делать памятники русским богатырям, несмотря ни на что?
— Делает он их гениально. Просто гениально. А силы берет в русской истории. Помню, я с ним разговаривал по поводу памятника маршалу Жукову. Ему не разрешали ставить его там, где он хотел, — на Красной площади. По Москве пошла волна дискуссий — нездоровая, злая. Чиновники кричали: зачем на Красной площади? Что это такое? А Клыков спокойно разъяснял, что Красная площадь — это самое нужное место нашему герою, русскому маршалу Победы. Патриарх РПЦ благословил Клыкова на Красную площадь... Удалось тогда убедить мэра Лужкова, но не столичных деятелей культуры. Президент на всю страну дал слово ветеранам, что Жуков будет стоять на Красной площади. Пошла большая битва. И кто же оказался хозяином России? Неизвестные чиновники вместе с их подхалимами сказали: нет, лучше памятник поставить у Исторического музея на Манежной площади. Он сейчас там и стоит... Клыков согласился тогда: надо из двух зол выбрать меньшее. Все равно Жуков рядом с Красной площадью!
— Какой памятник Клыкова тебе больше всего нравится?
— Русскому сердцу дороги все его памятники. Они заставляют задуматься над духовным смыслом деяний наших великих предков. Образы предков подсказывают, чтобы мы не сбились с истинного пути. На мой взгляд, все памятники Клыкова — это символы непобедимости русского народа и непоколебимости православной веры — Георгий Победоносец, Николай Чудотворец, Владимир Великий, Илья Муромец, княгиня Ольга, Александр Невский, Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, протопоп Аввакум Петров, Серафим Саровский, Савва Сербский, братья Кирилл и Мефодий, Святослав Храбрый, Георгий Жуков, Константин Рокоссовский. Это и знаменитая клыковская звонница, установленная на Прохоровском поле, ключевом победном сражении на Курской дуге! А какие чудные памятники у него посвящены нашим гениям словесности — Пушкин, Батюшков, Достоевский, Бунин, Рубцов, Шукшин. Клыков — безусловно, скульптор истинно национальный, все его работы из мира русской культуры и истории. А неустанный, упорный поиск, многолетний опыт мастера, помноженный на жадность в работе, делали его творчество сильным и любимым у народа.
— Ты все его работы видел?
— Практически все. Царя Николая II видел. Затем — поэта Николая Рубцова в Тотьме, братьев Кирилла и Мефодия на Славянской площади в Москве, Сергия Радонежского...
— Можешь не перечислять. Как Клыкову удалось переломить сопротивление властей по установлению памятника Радонежскому? И почему чиновники были против, ведь Радонежский вошел в историю как политический и религиозный деятель, активно поддержавший объединяющую и национально-освободительную политику Дмитрия Донского, как один из героев русской борьбы против ордынского ига!?
— Коммунисты в верхах были тогда космополитами, безбожниками, и они запрещали памятники за использование церковной тематики. Яростное сопротивление было оказано не только установлению памятника Радонежскому, но и надгробию героям Куликовской битвы — монахам Пересвету и Ослябе, памятнику Елизавете Федоровне, которая была убита и сброшена в шахту... Памятник Николаю II взорвали, в лампаду, находящуюся в постаменте памятника Кириллу и Мефодию, стреляли! Святой Сергий Радонежский остался бы без памятника, его ведь пытались арестовать, доступу к его установке препятствовали чекисты, электрички проскакивали станцию, если бы в его защиту не выступили грозно и массово писатели-трибуны Белов, Распутин, Балашов, Маслов, Шуртаков.
— Посчастливилось ли тебе принять участие вместе с Клыковым в установке памятников, как Шукшину в Сростках, в других городах и весях?
— Мне повезло, я с Вячеславом Михайловичем был на его родине в Курске. Мы сидели с ним в одном купе — я и певица Татьяна Петрова. Всю дорогу общались. Здорово получилось. Он пригласил меня на установку памятника Надежде Плевицкой, она оттуда родом. Это удивительная певица, с необыкновенной судьбой, с захватывающим дух творческим диапазоном. Известность ей принесли не только народные песни, гражданско-патриотические вроде «Варяга» или «Плещут холодные волны», но и работа с Рахманиновым. Клыков взял Петрову, потому что она исполняла произведения Плевицкой. Я, естественно, играл на балалайке. Мы ходили на кладбище, где был поставлен памятник великой русской певице. Хотя она была в эмиграции, тем не менее, внесла большую лепту в нашу культуру. Ох, как она пела песню «У церкви стояла карета»! А потом ее шедевр — «Москва золотоглавая»! Мы почтили ее память. Вечером дали концерт. Посидели, пообщались. Клыков поделился планами — поставить в Курске памятник великому земляку, композитору Георгию Свиридову. Хорошая, запоминающаяся вышла беседа.
— Чем же еще она запомнилась тебе, кроме впечатлений от самого мероприятия по установке памятника Плевицкой?
— Клыков проявил себя большим знатоком балалайки. Он не видел в ней ни архаичности, ни несовременности. Наоборот, ее звуки рождали зримую красоту, очаровывающие мелодии, рождали с той непосредственностью и легкостью, что подвластно только балалайке. Обращение к душе и сердцу человека — главный посыл существования балалайки. Когда я играл в мастерской Клыкова, то он смотрел пристально на то, как шлифуется каждый звук, ткется ажурное полотно народных песен. Живительный знаток и слушатель! А как он приставал с расспросами о моих гастролях по Японии! Его интересовало, как я отношусь к японской культуре, что делает государство для развития там национального искусства...
Тут Клыков проявил характер, выпроводил гостя и настойчиво сказал ему: «Лучше Клепалова тебе не сыграть, потому иди восвояси». Тот кругами ходил: я вам это сыграю на гитаре... Хотел понравиться Клыкову, погулять с ним, поиграть, пообщаться. Но Вячеславу наглость не понравилась, и он с трудом его выпроводил. Затем на весь зал произнес тост: «Давайте выпьем за Клепалова! Здравица в честь его безупречного русского таланта!» Мы в тот вечер с ним тепло пообщались, поговорили. Он подарил календарь со своими работами, с фотографиями. То была наша последняя встреча.
На похороны любимого скульптора и единомышленника, завещавшего похоронить его на родине в курской деревне Мармыжи, Клепалов поехать не смог. Помешали гастроли, будь они неладны. Но, разъезжая по необъятной России, Юрий часто видел, что стоят в городах и селах хранители земли нашей — полководцы и святые, писатели и деятели культуры, созданные трудом и талантом Вячеслава Клыкова. Они зовут народ к созиданию и подвигу, напоминают о национальных корнях, оберегают нас от беспамятства и, главное, символизируют победу русского народа над силами зла. А для себя Юрий Клепалов из общения с Клыковым вынес важный урок, который выучил сам: это высокий профессионализм, стремление к глубокой духовной содержательности и спокойной вдумчивости, не терпящей суеты.
