Записки военного священника
В русском языке род, народ и родина – слова однокоренные, и имеют значение корня род, т.е. семья. Бог Святую Церковь Свою созидает именно как семью, полагая начало ей через Адама в раю. Как Свой святой остаток Бог выводит семью праведного Ноя из Потопа. После вавилонского смешения Бог хранит начаток Церкви в семействе Авраама. И, наконец, Христос на Тайной вечере собирает новый народ Божий не иначе как семью, утверждая кровную, родовую связь Своих учеников в таинстве причащения Тела и Крови: «И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». (Лк.22:19,20). Так Христос собирает народ Божий воедино в крови Своей и строит Церковь как семью евхаристическую. «Кто Матерь Моя и кто братья Мои?» – спрашивает Спаситель, и указав на учеников Своих, говорит: «вот Матерь Моя и братья Мои» (Мф.12:46-50). В понимании этой простой и пронзительной мысли мы строили нашу Водлозерскую общину именно как евхаристическую семью, центром которой должна была стать не человеческая привязанность, а наше родство в крови Господней.
На фронтах Донбасской войны мне не раз доводилось видеть примеры собирания русских воинов в братскую фронтовую семью. Когда в Божественной литургии в такое собрание таинственно приходит Христос, полковая семья пусть на короткое время обращается в евхаристическую. Для духовно настроенного взгляда всегда ощутимо бывает подобное преображение воинского коллектива. Это таинство Церкви! О некоторых таких примерах я расскажу подробнее. Это крупицы бесценного опыта, он дает тот незримый духовный настрой, из которого только и может вырастать наша победа. Ничего похожего не было и не могло быть ни в Великую Отечественную, ни в Афганскую, ни в Чеченскую войну. Только Русская весна 14-го и февраль 22-го как-то нечаянно и нежданно вернули к жизни позабытые, «старорежимные» понятия воинского братства и полковой семьи. Перерождение российской армии, в основе своей все еще Советской, а по своим традициям во многом еще армии Красной, в армию Русскую – вот совершающееся на наших глазах сегодня чудо Донбасской войны. Это чудо преображения не на поверхности, оно вызревает как бы внутриутробно, рождается в мучительном и кровопролитном стоянии фронта на Донбассе и в Запорожье. Этот таинственный процесс не скрыт от духовного взора, и он более всего укрепляет веру в нашу Победу.
* * *
Начать разговор о фронтовой семье и Евхаристии, я хотел бы с краткого рассказа о нашем союзе с Вадимом Мартовым. Вадим родом из Крыма. Он талантливый человек, по роду занятия – звонарь, сочиняет музыку и поет под гитару. Познакомились с Вадимом мы в феврале в Сватово, где он был с гуманитарной миссией и выступал с концертами в тыловых госпиталях. Тогда Вадим поделился со мною своей мечтой ездить по фронту и выступать с концертами перед бойцами на передовой. Я тут же позвал Вадима с его неразлучной гитарой в Карельский батальон. С тех пор на фронт мы ездим вместе и наш союз мы решили именовать духовно-патриотическим братством «Благовест».
В наших поездках Вадим за рулем, я штурман. Я совершаю богослужение, Вадим помогает. Каждая литургия завершается праздничным трезвоном и концертом колокольной музыки на перевозной звоннице, которую мы всегда возим с собой. На наших концертах звучат военно-патриотические и просто добрые задушевные песни в исполнении Вадима под гитару. Я же под перезвон колоколов читаю стихи о войне, детские письма и послания матерей русскому солдату.
Мой спутник представляет себя актером разговорного жанра и действительно у Вадима есть дар всякий житейский разговор или даже недовольство на трудную солдатскую долю переводить в плоскость положительных духовных смыслов. Так, запечалились однажды мужики-ополченцы в Луганской артиллерийской бригаде, распознав в нас благодарных слушателей, и давай причитать, чем, мол, воевать нам приходится: «пушки 60-х годов, стволы давно пора менять, снарядов нет, разведка целей – не сравнить с противником, наводим орудия как прадеды в 43-м по буссоли и угломерам, поправки по таблицам делаем вручную. Думали, мол, что это только у нас в ополчении старое оружие, а придет Российская армия и все будет иначе. Но теперь видим, что новые образцы вооружения делались у вас в России лишь для парадов по Красной площади…»
Это, увы, тяжелая правда войны, но не лучше ли ободрить бойцов шуткой! «Неприятеля бьют, а не считают! Вот вы и ломите «хохла» по натовскому стандарту упакованного, не так ли братья! – вдруг ударяет Вадим, словно в колокол, – а дай нашему брату то, что попросит, так вы не то, что до Киева, до Ла-Манша дойдете и Америку завоюете, кто вас остановит! Вот Бог и не дает рога бодливой корове!» Разговор оживился и сразу же изменил тон. А разве это шутка? Наши пушкари при всех недостатках «материальной части» умудряются так точно бить со своих «Гиацинтов», а их они называют «снайперскими винтовками», что попадают в люк стоящего за 30 км вражеского танка! Я сам был свидетелем подобной прицельной стрельбы и наблюдал за ее результатами через монитор «птички» наводчика.
При всякой возможности мы стараемся проводить с бойцами духовные беседы. Начинаем их как диалог между собой и постепенно стараемся вовлечь в него других участников. Бывают и «особые поручения» командования. В одну из своих командировок мы размещались при штабе артиллерийского дивизиона в Лисичанске. Как-то командир попросил нас съездить «по особому поручению» на батарею к «реактивщикам». Был вечер, о литургии речи не шло, и мы поинтересовались, нужно ли нам брать колокола и звуковую аппаратуру для концерта. «Нет вам это сегодня не понадобится. Там особый случай, надо просто поговорить», – сказал командир и не стал объяснять ничего более. Взяв с собой образ «Донбасского Спаса» и захватив гитару, мы отправились на «особый случай».
Мы двигались в сопровождении штабной машины под проливным, почти тропическим ливнем и благо, что батарея «Ураганов» стояла недалеко от города. Личный состав подразделения располагался в частном доме среди вишневого сада. Встретили нас луганские мужички-артиллеристы, несколько насторожено, хотя и усадили по обычаю гостеприимства сразу за стол. Нас угостили с дороги горячим чаем с испеченными на сковородке оладушками.
Однако с порога мы услышали, что «мы здесь все верующие, все за Россию, против начальства ничего не имеем», и, мол, дорогой батюшка не надо нам здесь втирать, пожалуйста, «про Бога и за патриотизм». Но выполняя поручение командира, мы и не думали выпускать инициативу из рук, и всякий раз, когда наш разговор «за Бога и про патриотизм» доходил до точки кипения, Вадим брал в руки гитару, и градус тут же понижался, а разговор мерно уходил на очередной круг. Вечер закончился дружескими объятиями и тем, что на стене в дежурке, где мы трапезничали, наши «суровые луганские мужички» растянули привезенное нами полотнище стяга с образом Спаса Нерукотворного.
В ходе общения выяснилось, что в этом подразделении собрали в некотором смысле «штрафников» из Луганского ополчения. У мужиков действительно имелись «особые счеты» к военному руководству ВС РФ. Это было связано с событиями выхода из Красного Лимана осенью 22-го года во время печально знаменитой «перегруппировки». Ополченцами здесь затыкали дыры, и когда те немногие из оставшихся в живых все же вырвались к своим, они отказались повиноваться и потребовали себе высруков ( высоких руководителей) «на разговор» с глазу на глаз. Бунтарям светили сроки, но все же им дали возможность искупить вину и вернули на фронт. Этим и объяснялся наш «особый случай».
+ + +
На пути к Северодонецку дорога идет через изувеченный войной сосновый лес. Высокие деревья срезаны посередине, так и стоят инвалидами без зеленых крон. И невольно на память приходят строки Анны Ахматовой: «в каждом древе распятый Господь…» Эти стихи родились в 1946 году как выражение скорби и безмерных страданий человеческих в той страшной войне с немецким фашизмом, но как созвучны сердцу эти переживания сейчас, когда та же беда снова вернулась на нашу многострадальную землю.
Нас должны были встречать на блокпосту Сиротино при въезде в Северодонецк. В ожидании штабной машины я разглядывал руины разбитой прямым попаданием из танкового орудия придорожной часовни. Пробитый купол беспомощно лежал среди груды битого кирпича, крест ударной волной был отброшен в сторону и виднелся среди высокой травы, он был надломлен посередине. На уцелевшей стене часовни виднелся фрагмент фрески – «в молитвах не усыпающая» Богородица скорбно смотрела на проезжающие мимо машины и наш погибающий в братоубийственной вражде мир… Вскоре показалась штабная машина, мы встретились с Янтарем как старые знакомые, обнялись и понеслись без остановки на рубеж в сторону Волчеяровки.
Мы проезжали через Северодонецк. С июня 2022 г., когда за город отгремели бои, прошел год. Город постепенно оправляется от нанесенных войною ран. В многоэтажках, где остались жители, оконные проемы больше не зияют пустотой, здесь уже стоят новенькие стеклопакеты. Заработали магазины и автозаправки. Но над городом поднимается густой черный дым, по всей видимости, от недавнего прилета. Бесконечно тянется промзона комбината «Заря» в Рубежном. Ни одного уцелевшего здания или постройки, все превращено в железобетонный хлам и месиво из искореженных стальных конструкций, фрагментов стен, проваленных крыш, поваленных столбов и заборов. Через полноводный Северский Донец переброшена понтонная переправа. Над руслом реки возвышаются бетонные опоры моста – ни один пролет не уцелел. Мост расстреливали «наши» из тяжелых орудий. Как потом мы узнали от пушкарей, уложили они в этот мост не одну сотню фугасов! Лисичанск в приречной стороне по-прежнему лежит в руинах. Остовы кирпичных зданий старинной постройки и дома без крыш утонули в непролазной южной растительности…
Мы оставили позади Лисичанск и блеснувшую нам навстречу золотом куполов Белогорскую обитель, где нам предстояло еще провести в общении с сестрами вечер субботы и воскресный день. Впереди раскисшие под проливными дождями, разбитые тяжелой техникой сельские проселки и нарастающий гул близкого фронта, когда уже отчетливо слышны пулеметные очереди и доносятся звуки стрелкового боя. Больше двух месяцев наша пехота штурмует Лисичанский НПЗ. Продвижение идет тяжело, с большими потерями для обеих сторон. И вот мы, наконец, добрались в расположение пушечной батареи, расположившейся по одну и другую сторону небольшого села Лоскутовка.
На въезде в село нас встречал раскуроченный прямым попаданием из танка украинский БМП. Башня взрывной волной отброшена метров на пятьдесят в сторону и едва видна из высокой травы. Село опустело, дома через один разбиты, но жители постепенно начинают возвращаться на родные пепелища.
Тяжелое это зрелище, видеть стариков среди порушенной их, прежде благополучной и устроенной, жизни. Некоторые из пустующих домов занимают военные. Расчеты орудий стоят в поле. Мы разместились в доме командира батареи. Здесь же квартируют офицеры и личный состав взвода обеспечения. Выбеленная украинская хата, окна со ставенками, уютный сельский дворик, утопающий в вишневом саду – во всем обстановка мирной жизни. Причем здесь война! Зачем здесь эти тяжелые грузовики, укрытые масксетями и спрятанные под раскидистыми кронами орехов полевые внедорожники? Что делают здесь эти молодые парни в камуфляже с автоматами наперевес? Каждый раз при виде украинских сел в прифронтовой зоне приходится с усилием улаживать возникающий в голове диссонанс. Ум отказывается вмещать реальность войны.
По приезду мы тут же влились в дружную семью пушкарей – местных луганских парней из народного ополчения. С командиром батареи Сергеем и его ближайшими помощниками из офицерского и рядового состава я уже был хорошо знаком с прошлой своей майской поездки. Спутнику же моему звонарю Вадиму вообще неведомо никакое ложное стеснение, и он тут же перезнакомился и побратался со всеми. Было ощущение, что мы приехали в деревню к родственникам, и все это множество замечательных парней собралось здесь, то ли на сенокос, то ли на сельскую свадьбу. В этот день и вправду отмечали день рождения старшему офицеру батареи Кириллу. Мужики приготовили роскошный стол, а именинник «выставил» горилку. Вечер перешел в теплую южную ночь, и никто не желал расходиться. Мы сидели во дворике под яркими звездами, пели задушевные песни, говорили за жизнь и старались не вспоминать о войне. Но война рядом, она не дает забыть о себе ни на час, она в раскатах не утихающих даже ночью залпов орудий, в пронизывающих ночное небо сполохах стартующих ракет РСЗО, несущих разрушения и смерть противной стороне. Вся тварь по-прежнему, как сказано у апостола «стенает и мучается», но семя бессмертия укануло в мир и мы здесь, чтобы свидетельствовать, что «поглощена смерть победой»!
+ + +
Наутро мы служили Божественную литургию. «Премудрость построила себе дом и вытесала семь столбов его, заколола жертву, растворило в чаше своей вино и приготовила у себя трапезу: послала слуг своих провозгласить с возвышенностей: «Приидите, еште мой хлеб и пейте вино, мною растворенное, оставите неразумие и живы будете» (Притч.9:1-6). В накрытом маскировочной сетью дворике на этот «пир веры» собралась почти вся 2-я батарея. Священник Павел Флоренский говорил, что приобщение ко Христу в таинстве Святой евхаристии есть источник всякой духовности. И вот Сам Христос «с высоким проповеданием» явился этим простым русским парням во всей непритязательной простоте сельского быта и окружающей обстановки.
В то утро я явственно ощущал себя в храме и повторял про себя слова из великопостной утрени: «В храме славы Твоея стояще Господи, на небеси стояти мним». А что есть храм Божий? Апостол Павел, обращаясь к христианам, говорит, что они и есть храм: «Разве не знаете, что вы храм Божий и Дух Божий живет в вас» (1Корф. 3:16). Человек сотворен как храм и если в нем не Всевышний живет, то «свято место пусто не бывает» – в нем обязательно пропишется лукавый. «Кто разорит храм Божий, того покарает Господь», – говорит апостол (1Корф. 3:17). Вот для того-то и нужен священник на фронте, думалось мне, чтобы фронтовое братство стало собором, а каждый в отдельности почувствовал это пламенное чудо живой в Духе Божием души.
«Священники Твои облекутся в правду и преподобные Твои радостью возрадуются…». Я произношу краткое слово о предстоящем таинстве, читаю входные молитвы и на виду у всего собрания, со всей возможной торжественностью, облачаюсь в священные одежды. Умываю в сосуде руки и произношу вслух слова псалма: «Умою в неповинных руки мои и обойду жертвенник Твой…». Я кратко стараюсь пояснить символику священных одежд и смысл этого действия. Волнительно и радостно бывает в такие минуты на деле переживать первохристианский опыт этого начального момента священнодействия, который совершенно ускользает в наших храмах.
Облачение священника по смыслу своему действие соборное. В древности предстоятель вступал в храм последним, то есть он входил в собрание – в церковь. После «встречи» предстоятеля и благословения им народа, читались «входные молитвы» и предстоятель облачался в священные одежды, стоя среди народа. Поэтому облачение предстоятеля изначально является церковным священнодействием, имеющим глубокий символический смысл. Оно являет собранию икону единства Христа и Церкви: белая одежда (стихарь или подризник) – это белая крещальная риза, всех крещеных, самой Церкви, надевая ее священник являет единство собрания, объединяет всех в себе. Епитрахиль – образ принятия Спасителем нашей природы для ее спасения и обожения, знак того, что это священство Самого Христа. Поручи: руки священника, которыми он благословляет и священнодействует – уже не его руки, а десница Христова. Пояс – знак послушания, готовности, собранности, служения. Священник не самозванно восходит и поставляется «на высокие», он послан на это служение, он «не болий Господина своего», за которым следует, и по благодати которого служит. Фелонь (риза) – это слава Церкви как нового творения, это радость, правда и красота новой жизни, прообраз Царства Божия и Царя, на веки «воцарившегося и в лепоту облекшагося». Все эти мысли о символизме богослужения, почерпнутые из литургического богословия протопресвитера Александра Шмемана, перестают быть отвлеченным умозрением, но глубоко переживаются в окружающей простоте обвитого виноградной лозой уютного сельского дворика.
«Воспоминание творим великого Господа и Спаса нашего Иисуса Христа» – этими словами начинается проскомидия. Евхаристический престол посреди собрания, все действия на виду, все молитвы произносятся вслух. «Яко овча на заколение ведеся и яко агнец непорочен прямо стригущего его безгласен» – с этими словами псалма пророка Давида из большой просфоры вырезается Агнец. Священник смешивает вино с водой. По ходу действия поясняю словами Киприана Карфагенского, что «смешение в чаше воды с вином показывает соединение народа со Христом, верующих с Тем, в кого веруют». Вода и вино после смешения в чаше так неразрывно соединяются, что не могут потом разделиться, точно так ничто не может отделить Христа от Его Церкви, то есть нас – народа, ее составляющего.
Во образ единства всей Церкви священник совершает и другое действие – вырезание частиц из просфоры. Частицы вынимаются во имя членов церкви земной – воинствующей, и небесной – торжествующей. Эти частицы располагаются вокруг Агнца и означают полноту Церкви. Вынимая частицы в честь Богородицы, пророков, апостолов и святых мы показываем их как одно святое тело Церкви, к нему же принадлежим и все мы. Я прошу каждого из присутствующих громко вслух называть свое имя и имена своих родных, близких, боевых товарищей – живых и усопших. Я вынимаю частичку за каждого. Так, молясь за живых и усопших, мы собираем всех во единое тело Церкви.
Вот он лежит на дискосе перед нами плод нашей веры: единение любви всех со всеми – едино Тело Христово, един Дух и едина Церковь ангелов и человеков. Евхаристия есть всецелое выражение этого соборного единства Церкви. В Сирийской литургии апостола Иакова есть такие слова: «Да предстоим в страхе и трепете, смирении и святости. Вот приносится жертвенный дар, и слава открывается. Небеса открываются и Святой Дух нисходит на эти святые Тайны, и они проникаются Им. Мы стоим у страшного места вместе с херувимами и серафимами, мы соделались братьями и сожителями ангелов, вместе ними совершаем службу огня и Духа». По завершению евхаристической молитвы священник возносит Агнца возглашая: «Святая святым». Кто эти святые, где они? Кто может сказать про себя, что он свят? «Един свят Господь наш Иисус Христос!» – поем мы, и все мы святы святостью Христовой!
Мы привыкли видеть святых на иконах. Они для нас маяки веры и образы совершенства. Глядя на эти образы, мы обычно отказываем себе в звании быть святыми, оправдывая разом маловерие и все свои немощи. Но древняя Церковь на это смотрела иначе. «Если кто свят пусть приступает. Если же нет, то пусть покается. Маран-Афа (Гряди, Господи) Аминь». Кто не свят пусть покается – вот святейшая простота первохристианства. «Вы народ святой, люди, взятые в удел, царственное священство», – обращается апостол Петр к первым христианам (1 Петр. 2:9). Святость – это совсем не обязательно совершенство веры и нравственности. Совершенство достигается борением и подвигом всей жизни. Святость же есть прежде всего сознание своей посвященности Богу во святом крещении, ежечасное стояние пред Ним, устремленность в любви к Нему. Это осознание святости как посвященности Богу и отличает нас от первых христиан. По писаниям апостола Павла и иным источникам раннехристианской письменности можно видеть, что и тогда христиане были далеки от нравственного совершенства и во многом были похожи на нас, кроме разве что этого сознания святости как посвященности Богу.
Эти простые и очень важные мысли я стараюсь донести до воинов и словом, и всем образом священнодействия. И удивителен ответ. За все время служения на фронте я не припомню случая, когда бы боец, пришедший на литургию, отошел, не причастившись Святых Христовых Тайн. И хотя в богослужениях, как правило, участвует много народа, часто целое подразделение – батарея или рота солдат, – во время службы не бывает разговоров или праздных шатаний. Оказывается, что эти простые и совсем не воцерковленные люди, всем сердцем способны откликаться на богослужение, когда устраняется малопонятная для их восприятия церковная внешность.
Наш восточно-христианский обряд есть явление высочайшей культуры древней Византии, всё в нем – и цвет, и жест, и форма, и звук – исполнено глубокого смысла, выраженного в символике храмового священнодейства. Наше православное богослужение обладает огромной силой воздействия на человека. Об этом свидетельствовали наши далёкие предки – послы князя Владимира, побывавшие в св. Софии. Их чувства передал нам св. Нестор-летописец: «и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом». И тем не менее литургия в условиях войны, близкого фронта требует не внешне выраженной пышности и красивости. Её красота в простоте формы и сдержанности движений, в собранности вокруг главного – смысла собрания, его таинства. Такова и была первохристинская литургия – «красота Христова»!
А чего взыскует сердце русского солдата, лучше всего об этом свидетельствует то, что после каждой литургии у меня расходятся все образы со Спасителем. Так было и на этот раз, по просьбе командира я оставил висеть на стене полотнище с изображением лика Спаса Нерукотворного, раздал все бывшие у меня шевроны со Спасом и последний снял со своего рукава.
+ + +
Торжественный колокольный перезвон по окончании литургии огласил тишину раннего утра и эхом прокатился по округе. На звуки колоколов стал подтягиваться местный народ. Пришла старушка лет 80-ти, и, обливаясь слезами нечаянной радости, просила исповедаться и причаститься перед близким исходом. Ближайший храм разбит, другой заколочен, батюшки уж год как нет, и вряд ли он объявится. Ни напутствовать умирающего, ни отпеть покойника здесь некому. Вот и позвала меня одна из немногих не покинувших село женщин отпеть её год тому назад почившее дитя.
Мы стояли со Светланой и ее мужем Анатолием на краю поросшего бурьяном сельского кладбища, я пел над могилкой погребальный канон, раскатистое эхо орудийных залпов и близких ответных прилетов то и дело заглушало молитву. На могильном холмике, под деревянным крестиком, лежали незатейливые детские игрушки: плюшевые мишки, да зайчики. «Младенцу» исполнилось бы сейчас 13 лет, но я отпевал Даниила по чину «младенческому». Данилка был «солнечный мальчик». Родившись с синдромом Дауна, он так и остался на всю жизнь невинным младенцем и последним утешением родителей. Ребенок всей своей невинной душей как-то по-особому любил Христа. Он сам и был Его присутствием в доме родителей.
Становясь перед потемневшей от времени иконкой, перешедшей с каких-то стародавних времен еще от бабушки, Данилка подолгу разговаривал со своим «Боженькой» на понятном только ему языке. Когда не ладилось в доме или случались ссоры у соседей, появление Данилки было всегда подобно солнечному лучику, прорвавшемуся через облака. Люди стали замечать, что появление ребенка в такие минуты не бывает случайным, оттого Данилку и прозвали «солнечным мальчиком».
Когда в мае 2022 года года в Лоскутовке начались боевые действия, для Данилки в одночасье рухнул его привычный «солнечный мир». Больной ребенок не вынес ужаса происходящего. Он не остался лежать под завалом и умер не от осколочного ранения, его душа не смогла понести безмерного горя человеческого, и сердце надорвалось.
Бои на этом направлении были тяжелыми и кровопролитными, не утихают они и по сей день, фронт остановился в 5-7 километрах от Лоскутовки. В мае 2022 года луганцы заняли село. Украинцы отошли, но недалеко, закрепились в лесополосе и стали расстреливать из танковых орудий деревню прямой наводкой.
- Но почему на вашей улице почти все дома разбиты, а ваш остался цел? – спросил я Светлану.
- Они не стреляли по домам мобилизованных в украинскую армию, а наш старший сын Денис служит в ВСУ, – получил я ответ.
- Что о нем известно, где он сейчас?
- Мы боимся спрашивать. У нас нет связи. Знаем, что наш сыночек жив! Мы хотим только одного, чтобы все скорее закончилось, и наш старший сын живым вернулся домой! Нам страшно думать, что его могут убить! – Светлана заплакала, Анатолий молчал, потупив взгляд в землю.
Как же безмерно горе человеческое, думал я, сожженная войной земля, разделенная семья, изломанные жизни человеческие. Я смотрю на Анатолия и на Светлану: натруженные руки, исхудавшие и изможденные работой тела, задавленные горем и не по годам состарившиеся лица. Какими же близкими и родными они кажутся мне в эти минуты в своем безутешном горе. В этом погребальном пении мы с ними – единое страдающее Тело Христово. Но послышались неблизкие «прилеты», и вдруг меня накрыла ужаснувшая все мое существо мысль: быть может, в это самое время их сын Денис наводит в нашу сторону орудийный прицел!
Чтобы прервать тягостное молчание, я взял в руки кацею, положил ладан на уголек, и хотел было с пением «Со святыми упокой…» обойти могилку Данилки, но Анатолий меня резко удержал:
- Не делайте шага, батюшка, здесь в траве все забросано «лепестками». На кладбище мы не заходим, и родительские могилки наши год как неухожены, все, поди, бурьяном заросли, даже не знаем, что там.
- А как же коровы и бычки, им разве объяснишь, куда ходить можно, а куда нет?
- Мы свою скотинку на привязи держим, а прочих поубивало или кому ноги оторвало. У нас во всей округе одна коровушка только и осталась.
- А ребятишки как? – босиком на пруд, да по кустам за шелковицей и черешней!
- Нет здесь больше деток, всех повывезли, кого на Украину, кого на Луганск. Да и когда война закончится, захочет ли кто вернуться сюда? Разорение здесь и разруха…
Мы говорили, а я не мог оторвать глаз от уходящих вдаль небесно-синих полей за деревней. Может быть, и не зря этот цвет появился на флаге «незалежной»?
- Что это за культура там посеяна? – спросил я Анатолия.
- Второй год как поля не паханы и не засеяны. Это куриная слепота проросла – сорная травка такая.
Вот оно как бывает! Обман зрения. Видится небесная синева, а на деле мерзость запустения – словом, «куриная слепота».
Мы возвращались молча. Шли по пустой улице разоренного войной селения, неприютно стоящего среди зловещего «дикого поля», поросшего куриной слепотой. Нужно было то и дело перепрыгивать через глубокую колею, нарезанную гусеницами танков и тяжелыми «Уралами», за деревней поднимался густой черный дым от пожара после недавнего прилета, в воздухе пахло едкой гарью. Поля Лоскутовки. Поля Новороссии. С какой болью пишет о них поэт Анна Ревякина:
Господи Иисусе, как же страшно,
стало минное поле, была пашня.
Небо черно от дыма, глаза режет…
Меня не оставляла мысль, что молиться за упокой Данилки нам следовало бы как за «безвинно убиенного от сродников своих во озлоблении сущих», но подобного «изуверского» чина в священническом требнике я не нашел. Вскоре в наше расположение пришла Светлана и оставила на столе трехлитровую банку парного молока «для русского батюшки». Она принесла все, что имела и чем только могла отблагодарить Бога и разделившего ее горе русского священника.
+ + +
В артиллерийской бригаде мы провели еще неделю, побывав в двух дивизионах, переезжая с батареи на батарею, вознося «Твоя от Твоих, Тебе приносяще от всех и за вся». Мне вспоминается литургия в штабе дивизиона в Лисичанске. Штаб расположился в частном секторе на окраине города, в доме за деревянным забором посреди тенистого фруктового сада. Нас приняли здесь с такой любовью и проявили такую заботу, что не хотелось уезжать. Да и командир дивизиона, Игорь с позывным «Тобол», совсем еще молодой парень из местных луганчан так расположился к нам за два-три дня, что явно не хотел с нами расставаться.
«Молимся Тебе, Господи, об избавлении от междоусобные брани, восставшей на Украйне Земли Русской, – звучали в собрании «христолюбивого воинства» прошения Литургии, – дyх братолюбия и мира в сердцах наших утверди, враждующих умири, скорбящих утеши, лишенных дома и в изгнании сущих в дома введи, алчущих напитай, недугующих и страждущих укрепи и исцели, во смятении и печали сущим надежду благую и утешение подaждь, ожесточенных сердца умягчи и к Твоему познанию снова обрати, мир Церкви Твоей возврати, и исполни нас, от единой купели крещения при святом князе Владимире благодать восприявших, в Тебя веры, надежды и любви…». Как продолжение молитвы, как сама молитва звучат поэтические строки Лауры Цаголовой: «Мы мазаны миром одним, да вскормлены хлебом небесным…»
Здесь, в уютном дворике, обвитом, наподобие райского сада, виноградной лозой, собрались молодые парни из окрестных сел и шахтерских поселков. Юность и возмужание этих, в сущности еще мальчишек, прошли на десятилетней Донбасской войне, и надо видеть с какой неподдельной искренностью эти бывалые воины молят Бога о мире и братском единении на их родной земле: «Многомилостивый Господи, обещавший праведному Аврааму помиловать два великих града согрешивших перед Тобой, если в них обретется десять праведников, и ныне мы молимся Тебе, умири гнев Твой праведный и помилуй Русь Великую, и Малую, и Белую, за молитвы верных рабов Твоих, вопиющих к Тебе день и ночь. Не дай Владыко, соборищу сатанинскому разделить триединый народ наш и погубить святую Землю Русскую. Не попусти, врагу рода человеческого рассеять верных чад Твоих посреди язычников, иноплеменных и вероотступников…».
Мы сидели после причастия с командиром дивизиона и его ближайшими помощниками – такими же молоденькими луганскими парнишками, отложив все дела и долго, долго говорили о разном, и казалось, что уже кончилась война и эти замечательные ребята, заполнявшие штабной дворик, собрались здесь на встречу одноклассников по случаю пяти- или десятилетия выпускного. «С той стороны говорят, что они воюют за Украину, – слышал я такие слова – нет, за Украину воюем мы, украинцы – это мы, а они там бандеровцы, и «украинска мова» – наша родная речь». Как бы в подтверждение этих слов ребята легко переходили на «мову», и дворик заполнялся певучей малороссийской речью. Я спрашивал парней, сможем ли мы простить друг друга когда все это закончится? Мне отвечали, что у нас у всех родня по одну и другую сторону, и мы уж как-нибудь разберемся и замиримся потом; все будет хорошо, надо только не мешать нам и перестать подливать масло в огонь. Глядя на беззлобие и какую-то евангельскую простоту этих парней, не можешь не поверить в правоту этих слов.
Как бы в подтверждение этих слов я услышал недавно такую историю от одного мобилизованного из нашей деревни, Василия, приехавшего в короткий отпуск повидаться с семьей. Он говорил, что стоят они в Клещеевке под Бахмутом, там идут тяжелые позиционные бои и обе стороны несут большие потери. Казалось бы, противоборствующие стороны должны быть исполнены лютой ненавистью друг ко другу, но выходит иначе. Наткнулись как-то нечаянно друг на друга у линии соприкосновения, рассказывает Василий, двое наших и их было тоже двое, посидели, покурили, обнялись и молча разошлись каждый в свою сторону, так и не передернув затворы своих автоматов.
Слушая Василия, я понимал, что вот уж кто действительно не хочет крови и войны, так это русский солдат, брошенный в ее лютый огонь как солома и дрова. «Я резкий прежде был, а теперь боюсь и слово громкое сказать своим домашним, чтобы не жалеть потом. И не могу себе представить большего счастья, чем быть снова среди родных, ставить сети и возить как прежде по Водлозеру туристов на своем судне…».
Поразительное беззлобие по отношению к врагу, настроенность на скорейшее прекращение войны, и в то же время готовность жертвовать жизнью и идти до конца ради победы – вот удивительные черты духа русского воинства на полях донецкой войны. И это в равной степени относится и к донбасским ополченцам, и к мобилизованным воинам Российской армии. Мне не раз приходилось слышать, как некоторые патриотически настроенные политики призывали расчеловечить врага так, как это старается сделать противная сторона, называя нас «орками», призывая вырезать «русню» и лить кровь русских младенцев. Но у нас это явно не работает. С той стороны нам не чужие, они обезумевшие братья наши. Кто такие украинцы? Заколдованные русские, – не раз я слышал на Донбассе ответ, – и мы должны их расколдовать. Мы воюем не с братьями, а с силами ада и бесовским помрачением в их душах». Отсутствие ненависти к врагу – это действительно слабая сторона воюющей армии, но как сказал апостол «сила Божия в немощи совершается» (2 Кор. 12:9), а сила человеческая всегда может разбиться о ещё большую силу. Эта видимая слабость в действительности и есть верный признак нашей неодолимой силы. До тех пор, пока это так, с нами Бог и война наша священна!
Надо сказать, что ребята в штабе артдивизиона пытались шифроваться по условиям военного времени и не выдавать своего месторасположения посреди Лисичанска. Часовой стоял за забором, военнослужащие выходили на улицу словно мирные обыватели в шортах и шлепанцах, но когда по завершению литургии звонарь Вадим ударил во все колокола и через мощные колонки зазвучал гимн России в исполнении Газманова, думаю, с маскировкой было покончено уже навсегда. Колокольный звон разносился по всему городу и это было торжеством Православия на освобожденной от нацистов Украинской земле.
* * *
От редакции РНЛ. Напоминаем боголюбивым читателям, что 12 апреля в деревне Варишпельда, расположенной в самом сердце Водлозерского парка в Пудожском районе Карелии сгорел дом семьи священника Олега Червякова, настоятеля храма прп. Диодора Юрьегорского. Отец Олег – основатель и первый директор Национального парка «Водлозерский» – вместе с супругой матушкой Натальей на протяжении многих лет возрождает духовное наследие Водлозерья, восстанавливает храмы и часовни. Подробнее о подвижнической деятельности священника Олега Червякова можно прочитать на сайте Петрозаводской епархии в материале по этой ссылке.
В день пожара батюшка находился в командировке в зоне боевых действий. «Русская народная линия» публикует его фронтовые заметки. Отец Олег не хотел обращаться с просьбой о помощи. Только настойчивость Ю.Ю. Рассулина позволила узнать номер телефона к которому привязана банковская карта о. Олега: +7-911-426-41-02 (Олег Васильевич Ч.)
Источник: РНЛ
Фото: novoshahtinsk-gid.ru
