Поэма
В год 6493 (985). И заключил Владимир мир с болгарами,
и клятву дали друг другу, и сказали болгары:
«Тогда не будет между нами мира, когда камень
станет плавать, а хмель тонуть».
Повесть временных лет
* * *
Я круглый камень бросил в Волгу с кручи,
и он сверкнул, дно озарив огнем.
(Так луч порою разрывает тучи...)
И древний век — сомкнулся с новым днем!
И прокатились кольца волн, переча
теченью лет, что тают вдалеке.
И всплеск от камня двинулся навстречу
волнам, гонимым ветром по реке.
Отдавшись воле волн, я то ныряю
в глубины Волги, достигая дна,
а то с потоком дерзостно играю,
вдаль уплывая через времена.
Я погружаюсь в струи дум горячих,
в них растворяясь, как в воде речной,
перемешавшись с пляской капель зрячих
и говорящим ветром над волной.
Я стал землей.
Мой путь безмерно долог...
Во мне — века.
Исследуй, археолог!
* * *
...Возле Днепра, на берегу высоком
стоит Перун, тьму прожигая оком,
а князь Владимир, встав на косогор,
швырнул полено крепкое в костер.
Взлетела к небу туча искр слепящих,
сорвав средь ночи сов на ветках спящих,
и свет багровый чащу окровил,
и лик Перуна ужас искривил.
И обожгло сверкающее пламя,
усы Перуна, взмывшие, как знамя.
И князь Владимир, будто звоном струн,
вспугнул мрак словом:
«Мир тебе, Перун!
Благодарю тебя! Перед тобою —
горит полено, брошенное мною.
В том вижу я благословенный знак,
как будто-то — взращенный нами злак.
Снесу я все — удары и пожары
и двину рать в Великие Булгары,
поскольку царь булгарский — Мухаммат
купцов пустился грабить из засад,
дома их сделав жалкими гробами,
а их самих вдруг обратив рабами…
О, Русь, твой лик, где черная зола,
в крови врагов отмою добела!
Благослови, Перун! Со мной Добрыня,
его душа сияет, как святыня,
а за спиной — дружинников ряды,
чьи копья остры, а мечи — тверды.
Пошли, Перун, твое благословенье —
пускай взлетит до туч народа пенье
и, нам даруя слаще всех чудес,
на Киев счастье спустится с небес!..»
* * *
…И князь сошел — туда, где Днепр бежит,
листая волны, как страницы книжник.
Щитами лодок каждый борт обшит…
А князь в руках несет с собой булыжник!
Весь Киев утром к берегу идет,
где князь готов плыть за врагом по следу,
и русский люд ему удачу шлет,
ну, а Руси — и славу, и победу.
Взойдя на острый нос своей ладьи,
князь бросил людям клич под облаками:
«Мои родные, близкие мои,
в моих руках вам ясно виден камень?
Мое решенье — камня тяжелей,
который в Днепр я брошу нынче смело.
Коль слово дал — то силы не жалей:
или нырни за ним, иль сделай дело…»
И князь булыжник бросил в недра вод,
уняв смятенье, что тревожит душу.
И стон протяжный выдохнул народ,
увидев мать Владимира — Малушу.
И словно чайки голос прозвучал,
опять родив в сердцах людей кошмары:
«Не покидал бы, княже, ты причал,
и не водил бы воинов в Булгары.
Кровь отмывая с воинских одежд,
истерли руки матери до крови.
Истлели в душах капельки надежд,
устав от горя днями хмурить брови.
Уж сколько лет отец твой Святослав
мне ранит душу долгими годами,
среди днепровских сгинув переправ.
Теперь и ты идешь его следами…»
И в этот миг дохнул с высот Стрибог,
грудь парусов наполнив ветром туго.
И, покидая свой родной порог,
уплыли лодки, торопя друг друга.
Плескался в берег голубой поток,
над отчим краем небосвод был светел.
И не услышал над рекой никто,
что князь Владимир
матери ответил…
* * *
В шатре высоком, лежа на коврах,
витая слухом в сказочных мирах,
царь Мухаммат внимал стихам поэта,
что в честь его он сочинял с рассвета.
Но тут вбежал примчавшийся гонец.
«О, ильтабар1! Нам близится конец!
С той стороны, где спать ложится солнце,
я видел пыль, что над степями вьется,
и плеском весел полнится вода!
Знать, к нам с Руси грозу несет беда».
И на коврах привстал царь Мухаммат:
«Я и плохим вестям бываю рад,
когда их кто-то вовремя приносит…
Гонцу отсыпьте, сколько он попросит!
И собирайте полководцев в круг
да аксакалов — нынче не досуг…»
Ну, а когда
пришли мудры и седы
все те, кого созвали для беседы,
царь вышел к ним и вопросил народ:
«С чем нам встречать
того, кто к нам идет?
Коль у него за пазухою — камень,
его встречать нам с голыми руками?
Или с мечами выйти из-за скал,
иль стол накрыть, чтоб всем он взор ласкал?..»
И вышел в круг старейший аксакал:
«Того, кто к нам идет с тяжелым камнем,
мы встретим с миром — и друзьями станем,
не пожалев для них горячих слов.
Они — соседи. Надо слать послов».
«Ты справедлив!» — глаза царя зажглись.
И поддержал его слова меджлис…
(Гул этих слов я услыхал в груди,
как будто это — дальний гром гудит!
И этот гул стелился по земле,
качая воду и клубясь во мгле.
О, археолог!
Вскрой пласты песков —
услышишь в них слова былых веков…)
* * *
…В шатре высоком для гостей накрыт
огромный стол, где блещут чаши, блюда.
Стол не простой — его нарядный вид
всех соблазняет яствами, как чудо.
Лаская слух хозяев и гостей,
слова летят, как птичьи песни в чащу.
Кровь не пуская, не дробя костей,
по кругу носят клятвенную чашу.
Из года в год — мы рубим, как леса,
друг друга в битвах, не чураясь боли…
А столько душ умчалось в небеса,
через века летя, как через поле!
Земля устала слышать стук голов,
летящих с плеч в боях неутомимых.
Грядущий век заждался сладких слов,
истосковавшись
по глазам любимых…
* * *
...И вот в шатре все сели чинно в ряд —
Владимир-князь, Добрыня, Мухаммат,
богатыри Владимировой рати,
Мухаммата воины и братья.
И встал со словом первым царь булгар:
«Нам с русским князем
не чинить впредь свар.
Купцов не грабить, не пускать их крови,
жить по-соседски — в дружбе и в любови.
А если эту клятву мы нарушим —
то пусть нам вынет
сталь из тела душу!»
И он из ножен саблю обнажил —
и перед русским князем положил.
А добрый гул поплыл вдоль вод и суши:
«Пусть наши сабли рассекут нам души…»
И вслед за этим встал Владимир-князь:
«Мы укрепили с Мухамматом связь
и затвердили прочно в договоре,
чтоб кровь не лить, неся друг другу горе,
вести торговлю не мешать купцам,
дать жить в родстве отцам и молодцам,
а тем, кто этот договор нарушит —
Перун пусть гром на них с высот обрушит,
Стрибог сотрет о них в столетьях быль
и над морями их развеет в пыль».
И сняв шелом, поставил его рядом
с положенною саблей Мухамматом.
И добрый гул качнулся, как ковыль:
«Пускай Стрибог развеет нас, как пыль…»
Водою волжской чашу сам наполнив,
царь Мухаммат ее над пиром поднял
и князю дал Владимиру глотнуть —
мол, нашей дружбы вкус не позабудь.
Затем кремень он вынул из кармана
и, чтобы в том не видели обмана,
его пред всеми в чашу опустил —
и на поверхность он уже не всплыл.
И Мухаммат
сказал, взмахнув руками:
«Когда в воде
вдруг станут плавать камни,
а хмель потонет в чаше, как сапфир,
тогда меж нами —
прекратится мир!»
«Да будет так! — сказал Владимир громко. —
Пускай из чаши льется через кромку
по миру дружба наша, как вода.
Из век в век! Отныне — и всегда!..»
* * *
(…И в том шатре —
я тоже тайно был,
воды из чаши клятвенной испил,
и та вода — мне душу оросила,
чтоб в ней навеки укрепилась сила…)
Перевод с татарского языка Николай Переяслов
1 Ильтабар — тюркско-татарское иль (страна) + табар (найдет). То есть: нашедший свою страну, свою родину. Во времена князя Владимира это слово значило титул правителя Булгарского царства.