ПУШКИНСКИЙ ДОМ
Кто-то плачет над ветхим листом
Древней повести — труд не для робких.
Все в нас лучшее — Пушкинский Дом,
Свет в часовенке на Пискаревке.
Сыт ли, голоден? Дело не в том!
Блажь звала иль житейские вихри?
Знай: в душе твоей Пушкинский Дом
Костромские предтечи воздвигли.
Мы по самому краю пройдем
Бездны, долу приклоним колени.
Все не вечно, лишь Пушкинский Дом
Да утробная память — нетленны!
Дым отечества, годы гуртом,
Авакумовы жгучие угли...
В нашей памяти Пушкинский Дом
Отзовется — лишь только аукни.
Коль хребты становые на слом
Пустит Время, что с дьявольской меткой,
Нашей совести Пушкинский Дом
Станет миру ковчегом и Меккой.
Неужель за чертою, потом,
В виртуальной дали, из потемок:
— Дом родной, ты уже за холмом! —
Удивленный воскликнет потомок?
РОДИНКА
Это ж надо так влюбиться,
Разорвать безвестья клети,
Чтоб в таком краю родиться
И в такое лихолетье!
Даже родинка в предплечьи —
След стрелы на теле предка.
Говорят, что время лечит,
Остается все же метка.
Мы другой судьбы не чаем,
Хоть беду, как зверя, чуем.
Этот выбор не случаен
И отчаянностью чуден!
Мы, как в «яблочко», попали
В век, где бед, что звезд и чисел.
Самый светлый здесь в опале,
Самый честный — беззащитен.
В Райском саде, где тревожит
Тишину лишь птица Сирин.
Затоскует Матерь Божья:
Как там Сын ее в России?
* * *
Нет ни города, ни страны,
Где мы были обручены,
Скрыла прошлое лет фата,
А дотронешься — пустота.
Под дождями судьбы померк
Шубы свадебной рыбий мех.
Затекают мне в рукава
Речка Лета, река Нева.
Весь изрезан палец кольцом,
Как фортуновым колесом.
И выходит, как ни крути...
Уплывут по реке круги.
Стало рыбкой кольцо в воде,
Быть разлуке, потом беде.
Нет ни города, ни страны,
Дни сосчитаны, сочтены.
Мой остаток возьму с собой:
Крест нательный в Морской собор.
Там Никола Святой Отец
Ждет на одр и под венец.
Он укажет кому куда,
В речке Лете быстра вода.
И прохладою невских струй —
В лоб старушечий поцелуй.
Нет ни города, ни страны,
Где мы были обречены.
МЫ ЖИВЫ СЛОВОМ
Ах, что за ветер? Времена пастушек
И пасечников замела метель.
Поблекла Гжель, ямщицкий сгинул Ямбург,
Сорвало крышу, дом сошел с катушек,
И пьяный плотник двери снял с петель,
Ключи забросив в выгребную яму.
Нас всех давно поставили «на счетчик»,
Как выбывших насельников, жильцов...
И прокричит: — Вас затянуло ряской...
Когда нас мерять вздумает начетчик,
Куражась тупо, тыча нам в лицо
Своей дубовой меркой канцелярской.
Вас не было! Забудьте, изыдите...
Вас не стояло здесь! Вы кто такие?
— Мы живы словом! Жив глагол родитель!
Чу, слышите: земля внутри гудет.
А надо будет, и в престольный Киев
Язык, почти забытый, доведет.
БЕРЕГ
Берег, слепящее солнце, и самосожженье
Снега. На плесах лишь галька да пух лебединый,
Если шиповника бурые грозди не в счет.
Знаменье было: всю ночь над заливом сраженье
Жителям снилось, а утром в разорванных льдинах
Мальчик ли, воин? Куда его Лихо влечет?
Не разобрать, что кричал он: «...берите, бегите...»?
Шапкой махал нам, достигший предела и края.
Голос сорвался, остался лишь чаячий крик.
Птицы кружили над ним, мол, птенцов берегите.
Солнцем апрельским мосты за собою сжигая,
Вот и пропал он за дымкой, откуда возник.
Не расходились и катера ждали «Бурана»,
Он-то пробьется сквозь эти торосы... Напрасно!
Лишь на закате кузнечик небесных лугов
Был вертолет, но какой-то без номера, странный.
Служба спасенья, но чья и откуда — не ясно,
С нашего берега или с других берегов?
ВОСПОМИНАНИЯ О ЛАСТОЧКЕ
В осеннем поле птичья рать
С поникших кормится колосьев...
Я стал твой голос забывать
В нахлынувшем разноголосьи.
Прислушиваюсь — все не то!
Жизнь — погремушка, птичий рынок.
Просеял дни сквозь решето —
Не так и много золотинок.
А было ли? Поди проверь...
Остыл в печи каленый камень.
Стучит распахнутая дверь,
Одаривая сквозняками.
Есть в слове ласточка — уют
И домовитость женских пут.
Когда под крышей строят гнезда,
Они смолкают — не поют.
ЯНВАРСКИЕ ПЧЕЛЫ
Николаю Чуслову
Вроде был по жизни ты не пасынок,
И привечен, и судьбой не клят.
На твоей январской псковской пасеке
Пчелы, вдруг проснувшись, загудят.
Пестовал кого — остались сирыми
В лабиринтах жизни потайных.
Пусть тебя там будут птицы Сирины
Тешить наподобие земных.
Красный Бор как молнией расколется
Вестью, что дитя не уберег...
Где ж ты, сорванец теперь Николенька,
За черту шагнувший, за порог?
В небеса из наших будней выбыл ты,
Суетных, где воспарить нельзя.
И теперь на Волковском под глыбами
Прах схоронит мать сыра земля.
Так живем мы в ожиданьи случая
Всех тревог земных отбросить гнет.
Церковь Воскресения Словущего
Пусть свои объятья распахнет.
Все земные страхи и побасенки
Выбравшему вечность — нипочем!
На твоей январской псковской пасеке
Гул стоит осиротевших пчел.
ЧАСЫ
Светлане Молевой
Как ты оглянулась!
Нечаянный взгляд твой пронзительно долог.
Уходит не время, мы сами уходим.
Часы — только повод.
В небесных курантах
Гремит петербургское наше «12».
Уже не спешим, просто время торопит.
Не в силах расстаться,
Идем по Расстанной.
Нам под ноги осени медные деньги,
В окладе серебряном зимние фрески...
С последней ступеньки
Мне машешь рукою.
В глазах твоих зябкие белые птицы
Проносятся мимо.
Неужто забыла? Успеть бы проститься...
Меж цифрами прочерк.
За стрелкой секундной последнее слово.
Часы на Разъезжей...
Часы на Фонтанке...
Часы на Садовой.
* * *
Домик подвязан дымком к оловянному небу,
Кошка на крыше решила забраться на тучу
По ручейку восходящего тлена печного.
Кто распушил на сугробах подтаявших вербу?
Глянь, а по снегу-то клинопись знаков летучих,
Птичьи следы иль письмо из пространства иного.
Я нараспев эти знаки читаю с опаской
Голос сорвать или в пропасть сознанья сорваться.
Выполнен долг, и тогда пораженье лишь средство,
Чтоб через гибель воскреснуть.
Неделя до Пасхи.
В грае вороньем слышны отголоски оваций
Драме старинной.
Пойду у печурки согреться.
Свет отключали. Часов электронных улитка
Уснула. Что же, о грустном в безвременье лучше
Не думать.
Настя на праздник одарит побывкой,
То-то, обрадуясь, вскрикнет на петлях калитка,
Кошка, соскучившись, спрыгнет, мяукая, с тучи
Сам я застыну в дверях с виноватой улыбкой.
* * *
1
Он был моим предтечей, значит другом,
На дудочке играя Ярославне,
Кичился статью, выходил из круга
Играющих, как первый, самый главный...
Скудеет поле памяти, пути ли
Сплелись в клубок?
Поправ Времен коросту,
Посланник мой, который век в Путивле,
Почтовый голубь кружит над погостом.
Оплошности довольно пустяковой,
Чтоб сбиться с ритма, потеряться в счете.
На дудочке играя тростниковой,
Не надувайте так вальяжно щеки.
2
Не дай вам Бог, храни вас от греха
Обидеть чем-то в небо звук летящий.
Здесь дать, как говорится, «петуха»,
Ровно «сыграть (как злыдни шутят) в ящик».
Хоть непригляден времени разор,
Я пригляжусь: вот дождь осенний вяжет
Просторы, и меж тучами зазор
Зияет бездной. И вопрос не важен:
Играет кто? Откуда свет и звук?
Как мотыльки летим, тесня друг друга.
Возьмет ли снова дудочка в свой круг
Всех тех, кто вышел за пределы круга?