Научные, публицистические, историософские труда о временах Ивана Грозного наполнены полемикой: нужна ли была та бойня, которая обрушилась на Московское государство в 60–70-х годах XVI века? Оправданна ли она? Каковы ее реальные масштабы? Ведь ответы на первые два вопроса во многом зависят от ответа на третий.
Существуют заметки иностранцев — как тех, которые посетили Россию, так и тех, кто никогда в нашей стране не бывал, — где названы умопомрачительные цифры: десятки, сотни тысяч жертв грозненского террора! Критический анализ этих источников заставляет задуматься о том, откуда авторы заметок брали информацию. И чаще всего это слухи, сплетни или, еще того хуже, «контрпропаганда» поляков, литовцев, немцев. В тех случаях, когда речь идет о том, сколько именно русских людей и царских пленников подверглось казни в какой-то конкретный день, при стечении строго определенных обстоятельств, в иностранных источниках достоверности больше. В конце концов, те из них, кто присутствовал при расправе, мог очень хорошо и точно запомнить все происходившее. Так, думается, показания Шлихтинга о казнях в Москве летом 1570 года весьма точны. Но как только речь заходит о массовых казнях, например в Новгороде Великом (1570) или Полоцке (1563), иностранным авторам изменяет чувство меры. Тут фантазированию нет предела. В подобных случаях использовать иностранный источник — большая ошибка.
Что ж русские источники?
Самыми важными из них являются синодики казненных. Именно они составляют наиболее серьезную документальную основу, по которой можно судить о размахе государственного террора. Конечно, они не полны. Во-первых, точно известны жертвы опричников, не попавшие в синодики. В том числе — бывший митрополит Филипп, убитый Г.Л. Скуратовым-Бельским в 1569 году. Во-вторых, они охватывают период с конца 1564 — начала 1565 по ноябрь 1575 года. Те, кто погиб от казней раньше 1564 или позже 1575 года, туда заведомо не вошли. Наконец, в-третьих, синодики составлялись в последние годы царствования Ивана IV. Они возникли в первой половине 1580-х. Их создатели работали без особого тщания, небрежно, к тому же многие документы, касающиеся карательной деятельности, за полтора-два десятилетия просто могли быть утрачены.
А значит, синодики дают документированный минимум жертв государственных репрессий. Если присоединить к их данным достоверные сведения из других источников, в итоге получится примерно 4000–5000 жертв. Реальное количество тех, кто пострадал от грозненских казней, больше. Но насколько больше — на 500 человек или на 5000 тысяч, определить невозможно.
Теперь стоит задуматься: сколь велика эта цифра — 4000–5000 строго документированных жертв — для средневековой России? Мало это или много?
Если применять мерки XXI века, то цифра эта впечатлить не может. Во время Смуты начала XVII столетия казнили очень много. Особенно после того, как было подавлено восстание Болотникова. Нещадно казнили разинцев, и это вполне естественно: они и сами вдоволь «напились» кровушки. Большими жертвами аукнулась пугачевщина... и т.д. А XX век внес новые коррективы. Всего за несколько месяцев после изгнания врангелевцев из Крыма большевики казнили там более 50 000 человек. Стоит повторить: за несколько месяцев — в десять раз бóльшая сумма жертв государственного террора, чем за все правление Ивана IV. О дальнейших «успехах» карательной машины в «стране советов» и вспоминать-то не хочется...
В интеллигентской среде вот уже третий век циркулируют мифы об «извечном» деспотизме русского государственного строя и о его же «извечной» свирепости. Дескать, у «Большого медведя» лапы и морда вечно в крови.
И после блаженной памяти XX столетия подобное искажение нашей истории легко заякоривается в массовом сознании. Вот уже несколько поколений с удивительной неразборчивостью принимают его на веру. Между тем оно абсолютно неверно. Никакой «вечной», «постоянной», «изначально присущей» склонности к массовым репрессиям в русской политической культуре не было.
Конечно же, совершались казни по политическим мотивам. Конечно же, случалось так, что в распоряжении палача оказывались сразу несколько человек. Такое бывало и в XV веке, и в начале XVI. У нас (по древней византийской традиции) ослепляли политических противников, держали их в заточении, терзали тяжкими кандалами, отправляли на плаху... Осенью 1537 года регентша Елена Глинская повесила три десятка новгородцев — за открытое участие в мятеже князя Андрея Старицкого. Все это так. Политическая борьба на Руси отнюдь не принимала благостных розовых оттенков.
Но...
Если спускаться от времен Ивана Грозного век за веком в колодец времен, то чем дальше, тем яснее будет становиться: Русь на протяжении нескольких веков не знала массовых репрессий. Нельзя сказать, чтобы они находились на периферии политической культуры. Нет, неверно. Массовые репрессии пребывали за ее пределами. Они просто не допускались. Никакая «азиатчина», «татарщина» и тому подобное не втащили на русские земли пристрастие к подобного рода действиям. Русь знала Орду с середины XIII века. Но свирепости от Орды не научилась. На войне, в бою, в запале, в только что взятом городе, когда ратники еще разгорячены недавнею сечей, случалось разное. Крови хватало. А вот по суду или даже в результате бессудной расправы, связанной с каким-нибудь «внутренним делом»..., нет никаких признаков масштабного государственного террора.
Можно твердо назвать дату, когда массовые репрессии вошли в политический быт России. Это первая половина — середина 1568 года. И ввел их никто иной, как государь Иван Васильевич.
Его современники, его подданные были смертно изумлены невиданным доселе зрелищем: слуги монаршие убивают несколько сотен виноватых и безвинных людей, в том числе детей и женщин! Несколько сотен! На тысячи счет пойдет зимой 1569–1570 годов. А пока — сотни. Но и это выглядит как нечто невероятное, непредставимое. Царь устроил настоящую революцию в русской политике, повелев уничтожать людей в таких количествах... Так что для XVI века не 4000, а 400 и даже 100 жертв репрессий было бы слишком много.
Поневоле возникает почва для вопросов: а не стало ли это государево нововведение результатом западноевропейского «импорта»? Политическая культура Западной Европы времен позднего Средневековья отличалась гораздо большей жестокостью, нежели русская. Масштабное пролитие крови стало для европейцев приемлемым из-за грандиозных столкновений на религиозной почве.
Торквемада появился на политических подмостках Европы задолго до Ивана Грозного. За доброе десятилетие до опричнины королева Мария Тюдор принялась массами жечь протестантов на землях «просвещенной» Англии. Как на грех, примерно тогда между Московским государством и Королевством Англии были установлены дипломатические отношения. В Москве с интересом ознакомились со свежим политическим опытом только что обретенных союзников... Кровопролитные войны между католиками и гугенотами во Франции начались до того, как у нас появилась опричнина. Боевые действия шли на протяжении многих лет и сопровождались характерными инцидентами, например знаменитым побоищем в Васси.
Расправы шведского короля Эрика XIV над собственными подданными, особенно же аристократией, относятся к 1560-м годам, то есть они по времени фактически параллельны опричнине... но все же производились чуть раньше того самого грозненского «срыва» 1568 года. Зверства иконоборцев в Нидерландах относятся к 1566 году. Накануне, так сказать... Ответные зверства герцога Альбы в тех же Нидерландах начались во второй половине 1567 года. Впритык!
О, у государя Ивана Васильевича были отличные «учителя». Российская дипломатия, связывавшая царский престол с множеством престолов европейских, приносила Ивану IV ценные сведения о тамошних политических «новинках».
И если Московское государство с легкой руки первого русского царя действительно заимствовало практику массовых политических репрессий у Европы, то это был именно тот опыт, который требовался Русской цивилизации меньше всего.
