Люди так просты и так подвержены насущным нуждам,
что тот, кто обманывает их таким образом,
всегда будет находить тех, кто позволяет себе быть обманутым.
Макиавелли. «Государь»
В патриотической прессе уже не одно десятилетие время от времени появляются тексты, авторы которых, размышляя о крушении Советского Союза, одной из его причин, едва ли не основной, называют реализацию так называемого «плана Даллеса». Он свидетельствует о существовании программы морального разложения советских людей, разработанной США в 1940-х годах. Якобы в несколько десятилетий в СССР должны появиться поколения, уверовавшие, что потребление и развлечения важнее родины, традиции, патриотизма, и эта вера в итоге позволит разрушиться государству изнутри.
Напомним о чем речь:
«Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, — все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.
Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением... исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и прославлять так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство. Национализм и вражда народов, прежде всего вражда и ненависть к русскому народу — все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Мы будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов.
Аллен Даллес, 1945 г.»
Опровергая подлинность данного документа, до сих пор так и не предъявленного на английском языке, либеральные историки заявляют, что материалы того времени давно рассекречены и доступны исследователям американских архивов, но «Доктрину Даллеса» в них никто не находил. Мнимый план, по их убеждению, сфабриковали в самом Советском Союзе по причине внутренних проблем, связанных, в том числе, с «болезнями, которые все еще переживает российское сознание».
Отрицающие достоверность «плана Даллеса» считают, что программа, излагаемая в нем, фигурирует в патриотической среде в качестве некоего жупела, она удобна, потому как позволяет всем желающим переложить ответственность за распад СССР полностью на «враждебные силы Запада» и не искать проблему внутри.
В то же время, несмотря на то что подлинность плана многократно опровергалась, вера в его достоверность держится и по сей день. В самом деле, нет причин усомниться, что так или иначе с началом хрущевской «оттепели» действительно обнаружились признаки морального разложения населения СССР. По зарубежному ли плану, либо по сугубо внутренним причинам, но усиливающиеся процессы смены морально-нравственных и эстетических ориентиров части советских людей — неопровержимая реальность. Падение СССР явилось, помимо прочего, и результатом методичного расшатывания моральных основ советского общества и попрания ослабленных, но все же подспудно существующих, христианских скреп. Признавая очевидность этого факта, трудно не усомниться в непричастности «враждебных сил Запада» к произошедшей с Советским Союзом поистине планетарной катастрофы.
Уверенность в извечном коварстве Запада зачастую мешает взглянуть на реально враждебные силы, возросшие на отечественной почве. А присмотреться к ним следовало бы, обозревая их в протяженности исторической перспективы, со времен, когда Аллена Даллеса и возглавляемого им ЦРУ не было и в помине. Сделать это следует, впрочем, не для того, чтобы тревожить старые национальные раны, но чтобы еще раз уяснить себе непрерывность исторических явлений и факторов, способствующих в конечном счете подрыву государственной власти изнутри. В частности, необходимо сфокусировать взгляд на потенциальных и реальных силах, способных вредоносно влиять на изменение общественного сознания. Причем, принимаясь вглядываться в историческую перспективу в поисках источников воздействия на умонастроения нашего общества, неплохо держать в уме замечание Макиавелли, о том, что «в то время как каждый способен видеть, лишь немногие могут понимать (что именно они видят)».
Методы успешной борьбы с соперником путем его морального разложения были известны и применялись с незапамятных времен. Не стоит слишком углубляться в того же Макиавелли или Платона, чтобы привести примеры соответствующих методов и их исполнителей, достаточно обратиться к русской классической литературе и раскрыть роман «Бесы» Достоевского.
Петр Верховенский, персонаж «Бесов», выдает методические рекомендации морального разложения российского общества, действенные во все времена. Они словно предназначены для использования всевозможными ныне существующими и будущими «даллесами»:
«— Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает, послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство. Необходимо лишь необходимое, вот девиз земного шара отселе».
И далее:
«— Слушайте, мы сначала пустим смуту... (...) мы проникнем в самый народ. Знаете ли, что мы уж и теперь ужасно сильны? Наши не те только, которые режут и жгут, да делают классические выстрелы или кусаются. (...) Я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Прокурор, трепещущий в суде, что он недостаточно либерален, наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! С другой стороны, послушание школьников и дурачков достигло высшей черты; у наставников раздавлен пузырь с желчью; везде тщеславие размеров непомерных, аппетит зверский, неслыханный... Знаете ли, знаете ли, сколько мы одними готовыми идейками возьмем? Я поехал — свирепствовал тезис, что преступление есть помешательство; приезжаю — и уже преступление не помешательство, а именно здравый-то смысл и есть, почти долг, по крайней мере благородный протест. «Ну как развитому убийце не убить, если ему денег надо!»
Попутно словам Верховенского заметим, что для «развитого убийцы» мотив к преступлению не обязательно деньги. Он может руководствоваться культивируемой им вседозволенностью, — он-де не какая-то тварь дрожащая, а посему право имеет прервать чью-либо жизнь. Это доказывает, к примеру, чудовищное убийство и расчленение 62-летним доцентом СПбГУ Соколовым своей любовницы-аспирантки в 2019 году. Историк Соколов именно «развитой убийца» — реконструктор периода наполеоновских войн, кавалер Ордена Почетного легиона степени кавалера (2003 г.), он не шутя требовал обращаться к нему не иначе, как «сир», — чем не Наполеон? Типичный «герой» Достоевского в изводе современной бесовщины.
Россия XXI века столкнулась с не менее чудовищной разновидностью «развитого убийцы» иного рода — с молодым человеком, подвергшимся информационно-психологической обработке. Отформатированный до состояния «зомби», он идет в учебное заведение и совершает массовое убийство сверстников. До такой степени его «развили» компьютерные «стрелялки» и российское телевидение, сутками демонстрирующее кровь и насилие. Вот до чего его сознание изменилось, в том числе под агрессивным воздействием всевозможных извращений, царящих в программах шоу-бизнеса и на театральных подмостках. Безбожное, искаженное, подлинно сатанинское сознание ведет к беспамятству и вседозволенности.
Роман «Бесы» начал публиковаться в 1871 году в журнале «Русский вестник». Уже тогда слой западников и либералов представлял значительные силы и открыто влиял на российское общественное мнение. Этот слой формулировал свои взгляды не только в частной переписке и в литературных салонах, но смело выражал их в ряде газет и журналов на широкую публику.
Приведенные выше слова Петра Верховенского — декларация разложения, — впрочем, как и весь роман «Бесы», были, по мнению либеральных литераторов, не чем иным, как пасквилем на здоровые силы общества, на силы, жаждущие перемен для отсталой и погрязшей в косности России. Либералы XIX века объявили роман в определенном смысле фальшивкой, ибо в достоверность и действенность человеконенавистнической программы, излагаемой на его страницах, они не хотели верить. Естественным образом напрашивается параллель с либеральным сообществом России 1990-х годов, объявившим «План Даллеса» безосновательной фальшивкой.
Вот лишь некоторые отзывы либералов XIX века о «Бесах»:
«Писатель создает целую галерею помешанных юношей... ни в одном из них не увидите ни образа, ни подобия живого человека, это какие-то манекены, и к каждому манекену нашит ярлык с означением характера бреда, которым он одержим».
Таково мнение о романе критика Петра Ткачева. О «помешанных юношах» Ткачев знал не понаслышке: во время студенческих волнений в Петербурге в 1868–1869 годах он вместе с Сергеем Нечаевым, тем самым лидером «Народной расправы», убившим студента Иванова, возглавлял радикальное меньшинство. После освобождения из годичного заключения совершил побег за границу.
«Фактически подробности “истории” и некоторые рассуждения отчасти заимствованы из одного недавнего процесса, отчасти созданы собственной фантазией г. Достоевского, иногда разыгрывающейся с целью усилить гнусность поведения и убеждений негодяя, полунегодяев и полуидиотов, иногда без всякой цели, единственно ради болезненно-мистических капризов и бредней автора».
А это мнение Виктора Буренина, птенца герценовского «Колокола», зовущего из Лондона к топору Русь, позднее известного критика-обозревателя «Петербургских ведомостей». По свидетельству А.Г. Достоевской, Федор Михайлович утверждал, что Буренин, как ни странно, «наиболее понимал его мысли и намерения» «из всех писавших о нем». Понимание критика уживалось с грубостью и переходом на личности с включением разного рода домыслов, и это со временем стало стилистической приметой Буренина. Не исключено, что приводимая ниже анонимная цитата из «Санкт-Петербургских ведомостей» также продукт критики Буренина.
«Фантастические призраки с нечеловеческой подлостью, глупостью и дикостью, им выведенные, ни в каком обществе не могли бы играть такой роли, какая им предоставлена в романе, не могли бы быть выразителями и представителями известного движения, носящего в себе нравственно-политическую подкладку».
«Король рифмы», мастер эпиграммы, пародии, фельетона в стихах и особенно каламбура, Дмитрий Минаев, поэт-сатирик, в свойственной ему манере хлестко выдал оценку творению Достоевского:
«Каждая глава романа есть новая мерзость, новый ужас, идущие crescendo (по нарастающей. — А. М.); к счастью для читателей, эти ужасы отличаются таким пересолом, таким уродованием действительности, что под конец становятся смешны по своей карикатурности».
Вероятно, обида на арест за сотрудничество в журналах, «известных своим вредным социалистическим направлением, в особенности «Современнике» и «Русском слове», в 1866 г. после выстрела Дмитрия Каракозова в Александра II позволила господину Минаеву разразиться подобной бранью.
Приведенные отзывы некоторых деятелей либерального направления о пророческом романе Достоевского имели под собой прочное идеологическое основание. Писатель облекал в художественную форму действительные взгляды людей, знакомых ему с юности, когда он примыкал к революционному кружку Петрашевского. Поэтому он имел основание через своих героев, так сказать, вызвать радикальное крыло либерального русского общества на откровенные высказывания. Разумеется, литераторам-представителям данного многочисленного сообщества это не могло понравиться. Они поспешили нелицеприятно отозваться об авторе, который с такой беспощадной точностью вывел на публику портреты их ярчайших представителей. Но и Достоевский не менял своей позиции и продолжал последовательно обличать их идеологию, разрушительную для России.
Уже не в прозе, а в публицистике, в единственном выпуске «Дневника писателя» за 1880 год он в который раз страстно и метко обозначил давнее, еще с петровских времен, стремление наших либералов обособиться от русского народа. Более того, показал полную непереносимость ими народного духа и неприятие «всякого действия нашего правительства в этом духе». Довольно убедительно в этом смысле выглядит «прямая речь» либералов-западников, обращенная к их оппонентам славянофилам, записанная Достоевским:
«В народе русском, так как уж пришло время высказаться вполне откровенно, мы по-прежнему видим лишь косную массу, у которой нам нечему учиться, тормозящую, напротив, развитие России к прогрессивному лучшему, и которую всю надо пересоздать и переделать, — если уж невозможно и нельзя органически, то, по крайней мере, механически, то есть попросту заставив ее раз навсегда нас слушаться, во веки веков. А чтобы достигнуть сего послушания, вот и необходимо усвоить себе гражданское устройство точь-в-точь как европейских землях, о котором именно теперь пошла речь.
Собственно же народ наш нищ и смерд, каким он был всегда, и не может иметь ни лица, ни идеи. Вся история народа нашего есть абсурд, из которого вы (славянофилы. — А. М.) до сих пор черт знает что выводили, а смотрели только мы трезво. Надобно, чтоб такой народ, как наш, — не имел истории, а то, что имел под видом истории, должно быть с отвращением забыто им, все целиком. Надобно, чтоб имело историю лишь одно наше интеллигентное общество, которому народ наш должен служить лишь своим трудом и своими силами.
(...) мы намерены образовать наш народ помаленьку, в порядке, и увенчать наше здание, вознеся народ до себя и переделав его национальность уже в иную, какая там сама наступит после образования его. Образование же его мы оснуем и начнем, с чего сами начали, то есть на отрицании им всего его прошлого и на проклятии, которому он сам должен предать свое прошлое.
Чуть мы выучим человека из народа грамоте, тотчас же начнем обольщать его Европой, ну хотя бы утонченностью быта, приличий, костюма, напитков, танцев, — словом, заставим его устыдиться своего прежнего лаптя и квасу, устыдиться своих древних песен, и хотя из них есть несколько прекрасных и музыкальных, но мы все-таки заставим его петь рифмованный водевиль, сколь бы вы там ни сердились на это.
Одним словом, для доброй цели мы, многочисленнейшими и всякими средствами, подействуем прежде всего на слабые струны характера, как и с нами было, и тогда народ — наш. Он застыдится своего прежнего и проклянет его».
Во множестве восклицаний либеральной части российского общества «Нам стыдно, что мы русские!», появившихся с началом 24 февраля 2022 года Специальной военной операции России по демилитаризации и денацификации Украины, трудно не узнать действие давней закваски русофобии, помрачающей сознание, а именно о ней идет речь в «Дневнике писателя». О русофобии, инспирированной не какими-то зарубежными «даллесами», а самыми настоящими русскими людьми, на что указывал Достоевский. Среди них и тогда, и сейчас находились такие, кому чужд народный дух, кто презирает отечественную историю, не видит какого-либо цивилизованного будущего России, а потому они сеют семена неверия и проклятия ко всему, что было, есть и будет — живым и действенным в нашем Отечестве.
«Кто проклянет свое прежнее, тот уже наш, — вот наша формула! Мы ее всецело приложим, когда примемся возносить народ до себя. Если же народ окажется неспособным к образованию, то — “устранить народ”. Ибо тогда выставится уже ясно, что народ наш есть только недостойная, варварская масса, которую надо заставить лишь слушаться.
Вот всегдашний наш вывод, только теперь уж во всей наготе, и мы остаемся при нем».
Достоевский замечал, что этот вывод — очевидную декларацию русофобии, предъявленную им читателям в «Дневнике писателя» 1880 года, — он не осмеливается вложить в уста всех без исключения российских западников, несмотря на их приверженность либеральным идеям. Однако с горечью восклицает: «Но зато масса-то, масса-то оторвавшихся и отщепенцев, масса-то вашего западничества (а их как песку морского) непременно наскажут в этом роде».
Пророчество Достоевского — «непременно наскажут в этом роде» — не было пустыми словами, наговором, излишней мнительностью. История не один раз в ХХ и XXI веках давала примеры, когда российское общество подвергалось влиянию «бесовских» голосов, призывающих его к уничтожению своей идентичности. Поэтому, даже в случае согласия, что «План Даллеса» — это мистификация «русопятов», то приведенные здесь наблюдения Достоевского за намерениями и действиями внутренних «либеральных» сил не отменяет, а только подтверждает умозрительное существование подобных планов у «массы оторвавшихся и отщепенцев».
P.S.
В книге «ЦРУ против КГБ: Искусство шпионажа» (1963) Аллен Даллес писал, что приемы морального разложения — это один из самых действенных методов войны против любой державы.