О нашем великом и могучем языке сказано много, написано еще больше. Мне же хочется сейчас вспомнить слова Проспера Мериме. Великий француз однажды так выразился о русском языке: «Это прекраснейший из всех европейских языков, не исключая и греческого». И тут же добавил, что язык этот «необыкновенно хорошо приспособлен к поэзии». И для этого есть много причин. А главная причина все же в том, что «педанты не успели ввести в него (в язык. — В. П.) свои правила и свои фантазии». Слова эти не нуждаются в комментариях, хотя комментаторов нынче хоть пруд пруди. Даже наша Государственная Дума сказала свое веское слово и приняла Закон «О русском языке». Но все законопроекты, принятые Госдумой, должны проходить своего рода экспертизу в Совете Федерации. Так вот, закон этот наши сенаторы отклонили и отправили его на доработку. Это случилось совсем недавно, и с тех пор в нашей печати не стихают дискуссии по проблемам русского языка. Впрочем, такие страсти кипели и раньше, наше общество давно уже тревожится за его судьбу. Еще во времена Пушкина и Гоголя передовая общественная мысль мучилась вопросом — сохранится ли живое русское слово под напором различных запретов и предписаний, выдвигаемых академической наукой. И нужен был могучий талант Пушкина, чтобы сломать все схоластические запруды, чтобы соединить живую стихию народной речи с языком литературным. При этом Пушкин никогда не забывал, что Слово — это великая тайна и разгадать эту тайну вряд ли возможно. Да, это правда. И потому давайте повторим вслед за поэтом, что Слово — это величайшая тайна и еще — великая надежда. Ведь каждый народ надеется не затеряться в веках, потому именно в словах и в грамматических формах проявляется душа народа, которая бессмертна. Впрочем, можно сказать и по-другому — Слово запечатлевает события истории, заглядывает в будущий день, говорит о прошлом. И это — тоже правда, потому что именно в прошлом были такие моменты, когда рушились целые цивилизации, исчезали народы, оставляя после себя только десяток слов. И этой капельки потом хватало ученым, чтобы восстановить в нашем сознании те далекие эпохи. Но, к сожалению, случалось и такое, когда народы проваливались в небытие, ничего после себя не оставляя. Ни единого слова, ни единого шороха на просторах Вселенной. И тогда наступало забвение... Вот почему каждый народ сохраняет свой язык, боясь любого насилия над ним. Сказать проще, любой народ по отношению к своему языку стоит на консервативных, охранительных позициях. И это происходит на уровне инстинкта. Мы как бы не думаем о языке, но при этом остаемся на страже. Это можно сравнить с дыханием. Разве замечает человек, как он дышит? Но стоит только нам простудиться, подхватить какую-нибудь инфекцию — сразу же учащается пульс, сбивается дыхание, — и вот уже мы побежали к врачу. Мне кажется, наша Госдума, принимая закон о языке, как раз и присвоила себе функцию врача и стала ставить диагнозы. Впрочем, такое рвение наших депутатов я нисколько не осуждаю. В конце концов, депутаты выполняют волю своих избирателей, а наше общество давно уже ставит очень болезненные, почти роковые вопросы.
И, может быть, самый главный из них — не превратится ли наш язык в мертвый, засыхающий на корню, сохраняющийся только в письменных источниках? С этим больным вопросом смыкается и другой — почему наш язык с неистовой готовностью обслуживает массовую культуру, разрушая при этом свою грамматику, свой словарный состав и фразеологию? Приметы такого языкового оскудения становятся все более заметными в нашей разговорной речи, в газетных публикациях и даже в песнях. Да, стыдно сказать, даже в песнях. Недавно «Литературная газета» привела одиозный пример, как в одном из новогодних концертов пропелись такие книжные, почти механические слова, как «процедура», «явление», «обусловить». А сколько языковых вольностей проскальзывает в различных ток-шоу, в беседах за «круглыми столами», в прямом радиоэфире. В этом новом, как бы «современном» русском языке исчезают многообразие оттенков, стилистическая наполненность и глубина нашего родного слова. Налицо болезнь, которую уже не скроешь. И потому давайте назовем эту болезнь, ведь она давно известна. Она началась и бурно распространилась в последнее десятилетие, когда наши либеральные реформы решительно покачнули Россию в сторону Запада. Толчок был настолько сильным, что началась деформация — в экономике, в нравственности, в языке. В русский язык, подчеркиваю, родной наш язык, мощным потоком хлынула иностранная лексика — названия фирм, офисов, атрибуты деловой документации, рекламы и даже бытовой жаргон. Да что говорить: изменился даже внешний вид наших городов и самой столицы. Для многих Москва перестала быть русским городом: там повсюду рекламные щиты с латинскими буквами, повсюду вывески на чужих наречиях. С такими картинками давно уже смирилась московская мэрия, понемногу привыкают к этому и сами москвичи. Но только почему? Неужели некому заступиться за наши традиции, за нашу тысячелетнюю историю? Думаю, ответить на такие вопросы однозначно нельзя, правда, один из ответов все же напрашивается. Он как бы витает в воздухе. Так вот: давно замечено, что во власть чаще всего попадают или сильные, или мудрые, но в последние годы попадают и богатые. И вот эти самые богатые, как правило, далеки от нашей культуры, от наших православных традиций. Далеки потому, что рыночную экономику они считают началом всех начал, главной целью общества, а в конце этой цели, естественно, возвышается доллар, приносящий обогащение. А раз так, то следует распахнуть все двери, открыть любые щелки для новых слов и обозначений, которые обслуживают доллар. А если кто-то против — то он ретроград и консерватор. И вместо галош он хочет напялить на ноги те самые мокроступы. И так постепенно чисто лингвистические споры перерастают в политические. Именно в этом состоит момент истины, а дальше уже рутина и повседневность. Ведь главное уже сделано — выиграна или почти выиграна битва за доллар. И после этого хоть трава не расти, потому что начинается полнейшая зависимость от доллара. И экономическая, и одновременно духовная, потому что одного без другого не бывает. И все же духовная зависимость пострашнее. Поэтому я и мучительно переживаю, что мой родной язык в последние годы вместил в себя такие слова, как «саммит», «пиар», «консенсус», «электорат» и еще десятки подобных. Но только запретительные параграфы здесь не помогут. Помните, как один смешной человек сражался с ветряными мельницами? Здесь тот же случай. Но я думаю о другом: пройдет время, и эти слова естественным путем выпадут в осадок и исчезнут навсегда, потому что существуют их русские аналоги, которые еще постоят за себя.
Но справедливости ради следует заметить, что очень схожая ситуация в русском языке уже была. И об этом очень подробно писал наш земляк Алексей Кузьмич Югов в своей известной книге «Думы о русском слове». С болью и горечью вспоминал писатель о тех временах, когда наш великий русский язык подобострастно уснащали «нахватанной иностранщиной». Не могу не привести целиком всю цитату: «Не только от невежества и от претензий стоять над трудовым народом, кичиться и чваниться перед ним произошло это бедствие, поразившее сперва дворянские круги и проявившееся у одного в галломании, у другого в англомании, а у иного и в германомании...» И далее А. К. Югов с присущим ему мужеством продолжает: «Давно уже пришло время открыто признать вредным для культуры народа противоестественный обычай: чуть что — сейчас же хватать иностранное обозначение для любого отечественного изобретения, открытия, установки... Да и наконец пора подумать о том, не наносит ли это ущерб достоинству русского народа, его духовному здоровью и самосознанию! Думать об этом надо, ибо на нас лежит ответственность и перед будущими поколениями за великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!..» Трудно что-либо добавить к этим словам. Разве только то, что такую же точно позицию занимал отец и наставник русской лингвистики Владимир Даль. Правда, сам он постоянно подчеркивал, что он совсем не учитель и не наставник, а только ученик, собиравший всю жизнь по крупице то, что слышал от учителя своего — живого русского языка. Борясь против искажения русской речи наплывом переводной книжности, иностранщины, Владимир Даль предупреждал, что разрыв между литературным языком и живым языком народа постоянно возрастает. И это тревожно. А потому нужно стремиться к тому, чтобы литература постоянно вбирала в себя живую народную речь, ведь «наши местные говоры — законные дети русского языка и образованы правильнее, вернее и краше, чем наш письменный жаргон». Аналогичные суждения высказывал и друг Владимира Даля великий Пушкин. Всю свою жизнь поэт ратовал за воссоединение «просторечия» с языком литературным... А теперь давайте вновь вернемся в сегодняшний день. Свою статью мы начали с упоминания очень знакового закона, принятого недавно Государственной Думой. Закон называется очень просто и внятно — «О русском языке». И все же закон вызвал много разных дискуссий. Споры вызвали наиболее острые положения данного документа, в частности — об ограничении хождения в языке иностранных слов при наличии русских аналогов и о запрещении употребления в публичной речи ненормативной лексики. Так вот: по первой проблеме, надеюсь, мы высказались вполне определенно и конкретно. Труднее делать прогнозы насчет ненормативной лексики. Она и так у нас как бы запрещена обществом: не станет же образованный человек публично ругаться матом или прибегать к нецензурщине. И все же вопрос о ненормативной лексике нельзя сводить только к бытовому анекдоту. Ведь часто такая как бы ненормальная лексика рождается в ненормальных условиях. Давайте вспомним войну. Наши люди тогда были вырваны из своего естественного состояния — они вдруг оказались в окопах, под пулями и снарядами. Добавьте к этому голод и холод, гибель близких... Об этом удивительно правдиво рассказал писатель Виктор Астафьев в своих повестях и романах. Рассказал неповторимым астафьевским слогом, способным то восхищать, а то и обескураживать.
Да, у этого пронзительного языка много горячих поклонников, но не меньше и оппонентов. Они-то и упрекают писателя в пристрастии к ненормативной лексике, к диалектному слову. В широкой печати появился ряд публикаций, где критики Виктора Астафьева идут еще дальше: они обвиняют писателя в пренебрежении к своему народу и к родному языку, в забвении многих патриотических традиций. Конечно же, я не буду сейчас защищать Виктора Астафьева. И все же у меня есть что сказать оппонентам писателя. Начну с того, что его литературные герои живут и действуют в экстремальных условиях, и потому их речь похожа на осколки гранат и снарядов. А что касается диалектной стихии, то здесь Астафьев идет следом за Буниным, который считал диалектное слово праматерью литературного языка. И основой метафоры. А без метафоры любая речь станет стерильной, серенькой и потеряет свою глубину. А это страшно, потому что все пустоты мгновенно заполняются словесной требухой, среди которой будут все те же иностранные слова и разные новации. Так что же делать? Нужно слушать живой язык и учиться у него. Вспомним, как Пушкин советовал молодым писателям: «Читайте простонародные сказки... чтоб видеть свойства русского языка». Вспомним, как еще совсем недавно Максим Горький обращался к своим современникам: «Я очень рекомендую для знакомства с русским языком читать сказки русские, былины, сборники песен, библию, классиков... Вникайте в прелесть простонародной речи, в строение фразы в песне, в псалтыре, в Песне Песней Соломона... Вникайте в творчество народное, это здорово, как свежая вода ключей горных, подземных, сладких струй. Держитесь ближе к народному языку, ищите простоты, краткости, здоровой силы...» Согласен с Горьким и наш земляк Алексей Югов, который утверждал, что только народ — наш великий языкотворец и учитель.
Как это хорошо — «только народ»!.. Но сохранится ли сам народ в эпоху наших жестоких либеральных реформ, есть ли продолжение у нашего народа? Вопрос этот отнюдь не праздный. И ответить на него однозначно нельзя. И я начну с того, что, конечно же, народ наш совершенно обескровлен губительными «реформами», он во всем разуверился, он чувствует себя обманутым. И, как следствие, наиболее чуткая и нетерпеливая часть народа — интеллигенция — стала порой впадать в нервную депрессию, апатию. Некоторые стали просто ныть и брюзжать, пьянствовать и рвать на себе рубаху. Думаю, именно таких людей и имел в виду все тот же Виктор Астафьев, когда вдруг начал обвинять народ во многих грехах. Да, это верно: Виктор Петрович Астафьев даже на голубом экране иногда иронизировал по поводу патриотизма. Но разве не то же самое делал Лев Толстой, который невзлюбил и само слово «патриотизм»? Нашему классику явно не нравилось, что к этому святому слову примазываются разные дельцы и карьеристы, духовные проходимцы. Но вспомним другое! Во всей русской, да и в мировой литературе нет ничего более патриотического, чем «Война и мир». Вот и в современной прозе мало найдется художественных произведений, так неистово, так последовательно защищающих русский народ, как это делает Виктор Астафьев в «Последнем поклоне» и в «Царь-рыбе». А разве «Кража» и даже «Печальный детектив» —это не горькое и печальное повествование о том, что теряет человек, порывая с традициями своего народа?
Все произведения Виктора Астафьева написаны на чистейшем и превосходном русском языке, который задевает самые сокровенные струны нашего сердца. Таким же родниковым слогом написано и письменное завещание писателя: «Если священники сочтут достойным — отпеть в ограде моего овсянского дома. Выносить прошу меня из овсянского дома по улице пустынной, по которой ушли в последний путь все мои близкие люди. Прошу на минуту остановиться возле ворот дедушкиного и бабушкиного дома, также возле старого овсянского кладбища, где похоронены мои мама, бабушка, дедушка, дядя и тетя. Если читателям и почитателям захочется проводить поминки, то, пожалуйста, не пейте вина, не говорите громких речей, а лучше помолитесь. На кладбище часто не ходите, не топчите наших могил, как можно реже беспокойте нас с Ириной (дочь писателя. — В. П.). Ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-нибудь переименовывать, особенно родное село. Пусть имя мое живет в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей. Желаю всем вам лучшей доли, ради этого и жили, и работали, и страдали. Храни вас всех, Господи». Проникновенные христианские слова. И произнести их мог только сын своего народа, по-настоящему большой писатель, исповедующий могучий и беспредельно богатый русский язык.
Да, беспредельно богатый, глубинный! И богатств этих хватит еще на многие века, если нам удастся отвести от нашего языка любые скоропалительные реформы и нововведения, любое механическое вторжение в живую плоть родного слова. Кто-то скажет, что все это чувства, эмоции. Конечно! Но это потому, что для меня мой родной язык — как мои родители, как отец и мать. А с ними разве можно без чувств? И все же порой чувства мешают. Иногда хочется успокоиться, отвлечься от всех споров, а потом медленно, очень медленно задуматься и задать себе вопрос — какие же все-таки процессы происходят в сегодняшнем языкознании? А ведь они действительно происходят — язык живет, меняется и пульсирует, потому что волнуется общественная жизнь. Конечно же, я не ученый-лингвист и мои наблюдения над этими процессами будут чисто внешними, взятыми из моего литературного опыта. Правда, опыт свой литература всегда берет из жизни, а жизнь нынче во многом суровая, даже печальная. Думается, такие же печали коснулись и нашего языка. Мне даже кажется, что интерес к русскому языку нынче убывает, по крайней мере, убавляется. Эти процессы начались еще в девяностые годы, когда стала разрушаться наша экономика, когда страна перестала быть великой державой. Именно в эти годы судьба забросила меня в университет Вирджинии, где я провел маленькое социологическое исследование. В большой студенческой аудитории собралось около двухсот человек, и я обратился к ним с простейшим вопросом — кто из вас изучает русский язык? Поднялось только три руки, но одна рука вскоре стыдливо опустилась. Признаться, я ждал другого. И тогда студенты мне разъяснили: Россия нынче стала бедной, ее экономика вялая, разрушенная, и потому торговать с нею еще долго не придется. Другое дело — Германия и Япония! Потому они дружно учат немецкий и японский языки. Конечно, я молча проглотил обиду. Кто-то скажет мне: но это же Америка, она же за океаном. А вот возьмите очень близкую к нам страну — Финляндию. Хорошо, принимаю вызов. Правда, оговорюсь еще раз, что мои наблюдения чисто внешние, сиюминутные. Но вначале соглашусь с тем, что Финляндия — самый близкий сосед России. Однажды она чуть не стала нашей союзной республикой. Так вот: в этой стране мне тоже пришлось побывать вместе с делегацией Союза писателей. На финский язык даже была переведена одна из моих повестей. И что же: я убедился, что русский язык в этой стране изучают очень немногие. Зато финская молодежь очень активно учит английский, немецкий. Причина та же — Россия нынче в экономическом отношении малопривлекательная страна. Ведь от былого могущества не осталось и следа, зато Германия!..
А теперь опять о процессах, точнее, о явлениях. Да, мне кажется, что это уже стало явлением, и называется такое очень просто — безграмотностью нашего населения. Говорить об этом тяжело, но не говорить преступно. Ведь еще немного, и беду эту вряд ли можно будет поправить. Думаю, быть абсолютно безграмотным — так же страшно, как быть наркоманом или алкоголиком. И потому нужно лечить как первых, так и вторых, и третьих. Лечение будет, конечно, трудным, болезнь зашла далеко. Да что говорить! Даже наши депутаты-думцы, по сообщениям печати, не могут осилить самого простенького диктанта. Даже студенты-филологи делают по тридцать ошибок на трех страничках, если пишут на слух. Явление это с каждым годом углубляется, и подпитывают его наши СМИ, Интернет, но особенно — безграмотная реклама. Кто-то спросит меня с обидой в голосе — так что же, снова вводить ликбезы? Думаю, такой вопрос предполагает очень длинный ответ — это тема для отдельного разговора. Скажу только с полной ответственностью, что в такой тяжелейшей ситуации помочь должны государство и, конечно же, школа. А школе, думаю, помогут хорошие, настоящие книги, то есть писатели. Но не те писатели-говоруны, которые с завидным постоянством смешат нас с телевизионного экрана, методично и целенаправленно высмеивая нашу отечественную историю и национальный характер. Таких писателей можно смело относить к шоуменам. Они давно уже кем-то куплены за тридцать сребреников, проще говоря, приватизированы. Так что с ними все ясно. Но все же хочется на эту тему высказаться чуть-чуть поподробнее.
Для меня давно уже все писатели делятся на две категории: первых я читаю, покупаю их книги и даже портреты, вторые — мне любопытны, читаю рецензии на их произведения, реже сами тексты. Продолжая дальше свои откровенности, хочу признаться в своей неизбывной любви к Валентину Распутину и Василию Белову, Александру Солженицыну и Евгению Носову, к Юрию Казакову и Сергею Залыгину, к Виктору Лихоносову и Виктору Астафьеву... Все эти писатели создали яркую, немеркнущую отечественную прозу, все они являются писателями-языкотворцами, борцами за народность современного литературного языка. Именно о таких писателях сказал как-то Чехов в письме к Суворину: «Писатели, которых мы называем вечными и просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий весьма важный признак: они куда-то идут и вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая недаром приходила и тревожила воображение... Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас». Здесь каждое слово — правда. Произведения таких «вечных» писателей, конечно же, помогут нашей школе защитить детскую душу от всего тупого и низкопробного, помогут и выставить прочные заслоны разрушителям нашего родного русского языка. И вот сейчас предчувствую возражение — почему вы, мол, советуете читать только Распутина и Астафьева... ведь у нас писателей — добрый легион. Теперь даже есть писатели, которые названы критикой новыми, сверхсовременными. Согласен, есть такие писатели. Именно их-то чисто арифметически я и причислил ко второй категории. Я также убежден, и в этом меня поддержат многие, что у этих писателей есть своя аура и свой язык. И в этом языке сильна мода на сниженную лексику, на разные приблатненные интонации, на показной пофигизм по отношению к правилам общества и даже правилам грамматики. При чтении таких авторов вдруг замечаешь, что перед тобой развертывается какой-то стилистический невроз, от которого действительно заболевают нервы. И все-таки среди этих новых писателей есть уже очень модные и именитые, о которых спорят и выясняют отношения такие же именитые критики. Эти споры, естественно, доходят и до нас. Недавно, к примеру, наши журналисты меня спросили: «Вспомните недавний скандал вокруг писателя Владимира Сорокина, раздутый движением “Идущие вместе”. Как вы относитесь к подобным явлениям современной прозы? Читаете ли вы Сорокина?» На все эти вопросы я очень откровенно ответил, но такие вопросы продолжаются и по сей день, потому и хочется кое-что повторить: уж очень вышел странный, скажу больше, нескладный скандал. Разные СМИ из кожи вон лезли, чтобы осветить его. И в результате — огромная реклама для самого писателя. Повторяю, никакого ущерба, но зато теперь Владимир Сорокин — элитный, престижный писатель, его теперь переведут на многие европейские языки. Сказать откровенно, такие истории меня уже утомляют. Ведь именно так, на моей памяти, раскручивали некоторых эстрадных звезд и даже кандидатов в депутаты Госдумы. И в этом я тоже вижу влияние западных технологий на наш российский менталитет: слово-то какое механическое — мен-та-ли-тет. Но ведь и у него есть тоже русский аналог. И потому я повторяю снова свою изначальную мысль: я верю, надеюсь, что пройдет время, и все эти неуклюжие заимствования — «нахватанная лексика» — самым естественным путем выпадут в осадок и забудутся навсегда, ведь наш язык — живой и самоочищающийся организм. И все же... все же зло наступает. Оно всегда активней добра, и у него всегда тысячи лиц и выражений. И потому давайте вспомним Сенеку. Как-то философ заметил, что убедительней самой красноречивой проповеди будет конкретный пример. Так вот, однажды в моем родном Утятском сельском клубе с трибуны громко и внятно было произнесено слово «электорат». И сразу же с первых рядов докладчику было замечено, что у них с электричеством все в порядке и в клубе свет, слава Богу, не выключается. Выпалил это наш деревенский зубоскал, но я его не осуждаю. Однажды и сам я попал в смешную ситуацию. Из одного московского издательства мне позвонили и сообщили, что они хотят пролонгировать со мной договор, и спросили, согласен ли я. Я ответил, что согласен. Но положил телефонную трубку и впал в отчаяние. Что же я наделал? Может быть, я одобрил согласие на арест своей будущей книги? Или на что-то другое, такое же ужасное, нелепое. Смешно? Но так и было. Правда, помог мне тогда словарь иностранных слов, который все и объяснил.
С тех пор прошел не один год. Я обзавелся уже многими словарями. Они помогают мне разобраться с разного рода негативными явлениями в языке. Так что покупайте словари! Мне даже кажется, что сейчас наступает время словарей. Недавно из центральной прессы я узнал, что готовится большой учебный словарь «Трудности русского языка для школьников». Такой словарь я бы всячески приветствовал. Из таких же газетных сообщений мне стало известно, что недавно появился новый «Орфографический словарь-справочник», создается «Комплексный словарь русского языка» и т. д. Жаль только, что все наши словари очень дорогие и потому практически недоступны ни студенту, ни школьнику. Да и сами учителя по той же причине их редко держат в руках. Так что же делать? Может быть, и не нужно никаких резких телодвижений? Само время все расставит по своим местам. Ведь язык, я опять повторяюсь, — живой самоочищающийся организм и потому сам справится со своими бедами. А однажды у одного публициста я прочитал, что язык наш, как река, а раз так, то он сам может очистить себя. Справляются же реки даже с радиоактивными отходами... В другом издании было написано, что все проблемы с языком решит наша литература. Ведь именно язык литературы един и органичен. В конце концов, ведь именно литература стремится выработать язык всем понятный и всюду признанный. Сознаюсь, такие высказывания меня очень сильно греют и даже вдохновляют. Вот на этом бы и поставить точку в нашей статье...
Однако жизнь часто не оставляла камня на камне от многих надежд. Начнем с того, что преподавание литературы в нынешней школе пущено на самотек. Уроки литературы потеряли свою былую престижность, на эти уроки порой не хватает учебных часов, обделены они и административным вниманием. И как результат, нынешние школьники катастрофически мало читают. Презрение к книге и родной речи культивирует и Центральное телевидение. Впрочем, это уже стало общим местом. Бывая часто в учительской среде, я вижу, что эти люди просто отчаялись в своем желании хоть что-то изменить на телевизионном экране. Создается впечатление, что российское телевидение пригвоздило нас навеки смотреть насквозь безнравственные фильмы, общаться с бандитами и проститутками, с ворами и наркоманами. А если по ТВ преподносится русская классика и русская история, то в таком ироничном и истерзанном виде, что хочется разрыдаться. Но слезы здесь не помогут. Нужно выключать телевизор. Многие так и делают, но только не дети и не школьники. Телевизор для них — слишком дорогая игрушка, и они не хотят расставаться с ним ни на минуту.
И все же я оптимист. Думаю, что наш язык выдержит все перегрузки. Нам же нужно помогать ему сохраняться. И в помощь следует призвать все наши вековые традиции, нашу христианскую сущность. И хорошо бы обо всех наших лингвистических бедах говорить в широкой печати. Вот и эта статья — тоже попытка высказаться по самым острым проблемам. К сожалению, эти проблемы не убывают, а прибавляются. И наше общество по-прежнему серьезно озабочено судьбами родного русского языка. Потому хочется, чтобы об этом чаще говорили не только писатели и журналисты, но и учителя, и ученые, и правоведы. И хорошо бы сам Закон «О русском языке», который мучительно долго ходит по коридорам Госдумы и Совета Федерации, тоже сделать максимально прозрачным и доступным для каждого россиянина. Ведь, в конце концов, от этого закона зависит — оставаться России могучей и суверенной или следует потихоньку примерять на себя колониальный халатик.