РОЖДЕСТВО
Январский день — спокоен,
светел,
как задушевный разговор:
его теплом приютным встретил
Христорождественский собор.
И — тени тают ледяные!
Родильный дом — напротив…
На
снегу папаши молодые
родные пишут имена.
* * *
А снегу сегодня
нападало столько,
что хватит его для зимы…
В небесах
загадочно светится
лунная долька —
улыбкой погожей
в Господних устах.
Я чувствую — знаю! —
догадку помножив
на свет,
заполняющий ночь: никогда
Господь не оставит Россию —
поможет,
как было не раз,
пережить холода.
* * *
И это утро — Божья милость,
и каждый день, и каждый час…
Россия — нынче мне помстилось —
устала, матушка… От нас? —
шумящих, страждущих, живущих
укромно — друг от друга врозь —
в кирпичных и бетонных
кущах,
и слепо верящих в «авось»…
Вот так же —
сам, небось, не мало
шумел, как ветер-суховей! —
«Я не устала…» — скажет мама,
и ты, оглохший, веришь ей…
* * *
Отчего же нынче не спалось? —
Может быть, любовь меня не грела?
Может быть, всю ночь земная ось,
как береза старая, скрипела?
От того ли, что сегодня мал
минимум прожиточный? —
Едва ли…
Или бомж беспаспортный стонал —
не найдя провизию — в подвале?
Было тихо. Ночь была темна…
Несмотря на долгую усталость,
не спалось…
Поскольку… тишина
в темноте мне вечной показалась.
КЛАДБИЩЕНСКИЙ БОМЖ
Он знает здесь каждую тропку,
он знает о том, что всегда
найдет поминальную стопку
и хлебца. И даже орда
ворон — помешать бедолаге
не сможет…
Сквозит веково
вчерашнее время в овраге
души горемычной
его.
И знает, болезный, что тут он
обрящет и смерть, потому
что кладбище стало приютом
последним — при жизни! — ему.
Живет он — печальник — не зная,
найдется ли место в раю
за то, что он жил, поминая
чужую родню, как свою…
ПОСЕЛКОВЫЙ БЛАЖЕННЫЙ
Вот и рассвет нашептывает, дескать,
стряхни печаль, о суетном —
молчок…
«Христос воскресе!» —
солнечно, по-детски
приветствует поселок дурачок:
в глазах — восторг,
щебечет сердце птичкой
непуганой… Воистину воскрес!
Блаженный Ваня —
крашеным яичком
любуется, как чудом из чудес.
Никто не знает — кто он и откуда,
но прижилась у нас не с кондачка
примета незатейливая: худа
не будет,
если встретить дурачка, —
ни днем, ни ночью горя
не случится…
Нет у него ни страха, ни «идей»…
Кого он ищет, всматриваясь в лица
любимых им, затюканных людей?..
И ничего ему не надо, кроме
Любви!..
Раскрыл, блаженствуя, суму,
и, преломив горбушку хлеба, кормит
небесных птиц,
слетающих к нему…
* * *
Инфляция. Ненастье. Выживание.
Нет камушка за пазухой,
туза
нет в рукаве, но в сердце — есть желание
пойти туда, куда глядят глаза.
Вот насушу сухариков,
надежную
куплю обувку, ежели найду,
и жизнь начну — неспешную, дорожную,
у Матушки-Природы на виду.
…Живу молитвой — солнечной, латающей
сегодняшние пасмурные дни,
своим трудом…
Куда мне дальше кладбища
бескрайнего — с могилками родни…
* * *
Старик всегда встает еще до солнышка —
со вздохом, замирающим в устах.
Живет один: друзья его
и женушка-
лебедушка — давно
на небесах.
Растил детей, да где они? Отечеству
служил, греха не ведал за собой…
Не охладел он сердцем к человечеству,
но люди в целом — кажутся толпой.
И, выбрав жизнь по дням-крупицам дочиста,
еще идет он, старче, по тропе
судьбы немолчной…
Чувство одиночества
острее ощущается в толпе.
* * *
Ночую — все на сердце ладно! —
у мамы,
тихо и отрадно
закончив день — тяжелый, как
с плеча чужого лапсердак,
душевным — с мамой — разговором.
Мой сон — как вечность — невесом…
Сплю на диване, на котором
заснул отец мой — вечным сном…
А день, как все родное в мире,
так светел,
если я с утра
вот здесь — в родительской квартире —
встаю с отцовского одра…
* * *
Громко решают вопросы не спорого быта —
злобно! — соседи,
и вот оно — воя, летит
слово убойное, словно бейсбольная бита,
если берет ее в хапкие руки бандит.
Слово — снаряд!..
Ах, родные мои…
И в печали,
и в беготне, и в заботах, и ночью, и днем
мы выживаем тем Словом, что было вначале,
но… исчезаем, когда забываем о Нем…
* * *
Христовым Словом слышен Русский Спас
Нерукотворный — в клекоте и гаме.
Нам говорят: не любят мнози нас…
Ну так и быть — останемся врагами!
Переживем картавую хулу.
Пусть лает нынче каждая собака,
но даже самостийному хохлу
Москва-река дороже Потомака.
Москаль хохлу — товарищ на века!
Язык наш русский —
так пошло от веку —
всемирного дороже языка
казаху и таджику. И узбеку.
Нам не страшна антихриста орда.
Мы каждого страдальца обогреем:
не потому ль — спаси, Господь — всегда
еврей в России может быть евреем?
Живем — сердечно, стало быть, людьми,
которым чужды пришлые мессии…
Не любят нас… Ну, что же: в нелюбви
такой — лишь часть величия России.
Врагов мы любим — наших: не одним
мы живы днем,
пусть им не будет пусто…
Но Божьих мы врагов не пощадим,
по слову Иоанна Златоуста!
* * *
С небес, потом с моей родной рябины
стекает свет в земные зеленя…
Вчерашний день и нынешний — едины
в том, что их свет — для завтрашнего дня,
который будет мигом или вехой;
не все ль едино…
Лишь бы не смогла
для зрения сердечного помехой
стать в будущем сегодняшняя мгла…
* * *
Поселок мой ночными дышит снами,
не слышно никакого воронья.
С бессмертными родными небесами
сливается окраина моя.
Полночный свет расходится кругами —
Господь рассыпал звездную крупу…
Земли не ощущая под ногами,
не выйти на небесную тропу…
* * *
Запахнута, как душегрейка на вырост,
заря на окраинном тихом леске.
Смиренно вдыхает предзимнюю сырость
поселок, живущий в любви — не в тоске.
Мы зубы по новым законам на полку
кладем,
но любовь нам Всевышним дана
для жизни…
Из шумного центра к поселку
и русскому небу — дорога одна.