«Вся жизнь моя за этою строкой...»

* * *

«Нет в жизни счастья, — он сказал, —
Я в чудеса не верю,
И ты — совсем не идеал.
Все надоело мне», — сказал.
Ушел и хлопнул дверью.
 
Не верить можно. Но — забыть!
Он слеп и глух, должно быть.
Нет счастья? Как ему не быть…
Оно умеет уходить
И даже дверью хлопать.

 

* * *

Дорога… плечо… белизна за окном…
И душ неслиянность — уже не химера.
На этом, быть может, и держится вера
На стыке дорожном меж явью и сном.
 
И даже не важно, зачем и куда
Мы едем, придерживаясь расписанья
Земного, и сами мы или не сами
Сей выбрали поезд… Люблю поезда.

За этот протяжный, совместный прыжок,
Точнее — полет. А куда и откуда —
Бог ведал! И белой свободы ожог —
Свидетельство жизни на уровне чуда.

 

* * *

Понимаю, что так не бывает.
Но случается, ведь, иногда!
А весна с каждым днем прибывает.
Уплывают к себе холода.

Одевается светом крещальным
Куст черемухи в утренней мгле.
Сердце воздухом дышит прощальным,
Как в последний свой день на земле.
 
Дышит сердце мое лебединым,
Легким небом, почти золотым…
Разве хлебом жива я единым?
Или счастьем, лукавым и злым?

 

* * *

Господь и Бог мой, Ты со мной!..
И нет достаточного слова
Для выраженья неземного.
Я сердца легкого такого
Не знала в суете земной.
И тополь за окном в снегу,
Что облако на небе черном,
Тому свидетелем безспорным
Дышу я воздухом нагорным
И надышаться не могу.

 

* * *

Такая боль… не вижу ничего…
О чем поешь ты, муза, не пойму я,
Оплакивая или торжествуя
Крушенье сердца, сердца моего.
 
Ты хорошо поешь, твой голос чист.
Да что мне в том? Ты видишь — я убита.
Стоят мои часы, тетрадь раскрыта,
И мертвенно белеет чистый лист.
 
Хотя б строку вписать своей рукой…
Вся жизнь моя за этою строкой.

 

* * *

Плачь, сердце, плачь, пока возможно,
И помыслы твои чисты.
Существование безбожно,
Когда не станешь плакать ты.
 
Над этой злой, над этой светлой,
Над этой тщетной маятой,
Не жалуйся, не лги, не сетуй.
Плачь, сердце, — это праздник твой,
 
Твоя свободная стихия,
Твоя победа и беда.
Простятся нам глаза сухие.
Жестокосердье — никогда.

 

* * *

Что, собственно, я знаю о душе?
Что рассказать могу о ней такого?
…От сна очнувшись в четверти седьмого,
Я вспомнила, что я жила уже.
 
И ощутила, что душа — сладка,
Густа и тяжела, как мед цветочный,
Наполнивший такой сосуд непрочный…
И утро раннее уже горчит слегка.

 

* * *

Время листьям с тополей лететь,
С легким стуком под ноги прохожим
Падать и чуть слышно шелестеть,
Если, проходя, их потревожим.
 
Утром тихо в городском саду.
Дети кормят уток белым хлебом.
Ива наклоняется к пруду,
Стынет ива под открытым небом.
 
Каждой ветки обнаженный жест
Нам свидетельствует: время, время…
Дерево и то несет свой крест,
Наравне и до конца со всеми.

 

* * *

Погоды нет, но нету и дождя.
Вид Петропавловки еще наряден.
Игру зеленых, красных, рыжих пятен
Запомню я, отсюда уходя.
 
Потом, когда октябрь сойдет на нет
И оскудеет этот щедрый цвет,
Останется лишь золота немного
Вверху, в пространстве между мной
                                   и Богом.
 
Не разлюбить бы мне ходить сюда.
Не позабыть бы, как течет вода
Вот здесь, под Иоанновским мостом,
И ангел осеняет нас крестом.

 

* * *

Да, свет в окне и должен быть таким,
Чтоб жить и умереть могла я с ним.
Не потому, что нам иного не дано,
А потому, что этот бьет в окно.
 
Его лучи остры и горячи.
И я его приветствую лучи.
А тот, который, говорят, иной,
Он — трепет легких крыльев надо мной.

 

* * *

За это небо дымное вокруг,
За эти безобразные изломы
Архитектуры и заломы рук,
(О прочем промолчу), за этот омут
Отчаянья, над коим лепота
И несказанность звездная творится,
Блаженная дана нам слепота —
Влюбиться в жизнь и,
                        сколь возможно,
                                               длиться.