Дети глухомани

В ТАЙГЕ

Опять я не знаю покоя,
С обидою новой знаком,
Шагаю угрюмой тайгою
С тяжелым своим рюкзаком.
 
Тайга не подруга, конечно,
Не рай у нее в шалаше,
Но гул ее ровный и вечный
Понятен усталой душе.
 
Глаза на минуту закрою:
Как ветер привольно шумит!
В нем слышится что-то такое,
Что выше тревог и обид.

 

 

 

 

АВДЕЙ

Старик Авдей с берданкою,
Артели старожил,
Кули с крупою манкою
Ночами сторожил.
 
Морозец помораживал,
А он, суровобров,
Покуривал, похаживал,
Попугивал воров.
 
Похаживал, попугивал
Парней охальных дед,
Народишко поругивал,
Что «дистиплины» нет.
 
Стерег обыкновенную
Артельную суму,
А словно бы вселенную
Доверили ему.

 

ПОГОСТ

Не хочется этому верить,
Но так это было тогда:
Подмыла податливый берег
Крутая обская вода —
 
Открылось двадцатому веку,
Узнали бурят и якут —
В большую сибирскую реку
Людские останки текут.
 
Такого не знали вовеки,
Уже побежал шепоток:
«Политзаключенные... Зэки...»
Обком «разобраться» помог:
 
Кровавой эпохи приметы
Брандспойты смели без труда,
И носит останки по свету
Шальная обская вода.
 
Кому это надобно было —
Глумиться над теми, кто свят?
Они без креста и могилы
В холодной пучине лежат,
 
Как будто расстреляны снова,
И снова поругана честь.
Взирают потомки сурово
На все, что содеяно здесь.
 
И скоро у этой излуки,
Над этой печальной водой
Поставят часовенку внуки
И крест вознесут золотой.

 

* * *

Трава да мох. Болота да елани.
На край земли планида увела.
Мы из глуши. Мы дети глухомани —
Сурового медвежьего угла.
 
У нас пимы. У нас не папы — тяти,
Пропахшие ядреным табаком.
Музейно-допотопные полати,
Как ящеры, парят под потолком.
 
Мы окопались тут, в тиши, навеки.
Разбили станы у Оби-реки.
Неандертальцы. Люди-человеки.
Чалдоны. Староверы. Кержаки.
 
Спросите хоть у кума, дяди Феди,
Что на ночь моет ноги, говорят,
По улицам шатаются медведи,
А по забокам лешие шалят.

 

ВОЛЧИЦА

Этой стаей волков верховодит волчица,
Не страшны ей, матерой, ни нож, ни ружье,
Ей бы только суровою быть научиться,
Да забыть на земле назначенье свое.
 
Трудно матерью быть в этом мире жестоком:
Надо волчий закон исполнять до конца!
Как береза, она наливается соком,
И во взгляде ее проступает ленца,
 
И далекий лесок, точно облако, тает,
Уплывает земля, и тропы не видать…
Но нельзя ей, нельзя эту бедную стаю —
Стариков и калек — на погибель отдать!
 
А бураны черны, а морозы жестоки,
И все ближе собак сокрушительный вой,
И просрочены все невозвратные сроки,
Чтобы выбрать момент и уйти на покой —
 
В безопасной норе не спеша разродиться,
Услыхать над собой шум весенних берез…
И не спит по ночам и решает волчица
Свой звериный, лесной, окаянный вопрос.

 

МЕДВЕДЬ

Упали косы и мотыги,
В пространство пули унеслись.
Он улепетывал, топтыгин,
Под улюлюканье и свист.
 
Скатившись кубарем с пригорка,
Рванул он к лесу напрямки.
Визжали бабы от восторга,
И гоготали мужики.
 
Детишки хлопали в ладоши,
Желая Мишеньке добра,
А он, злодей, гнедую лошадь
Освежевал еще вчера.
 
Он за июль село Кружило
В который раз обворовал.
Его Кружило окружило
И уложило б наповал,
 
Да две слезинки подглядело
В его глазах и потому
Его, бродягу, пожалело
И помахало вслед ему.

 

СКВОРЕЦ

Со снегами и ливнями споря,
Ободряя себя: «Не робей!»,
Возвратился скворец из-за моря,
А в избе у него воробей.
 
Шугануть бы злодея из хаты,
Отметелить, прогнать бы взашей,
Да в гнезде у него воробьята —
Трое голых еще малышей.
 
Воробьиной семьи не тревожа,
Удалился в лесок не спеша,
И у малого скворушки тоже
Существует большая душа.
 
На окраине рощи окрестной
Отыскал себе дом наконец
И залился веселою песней,
Сам себя уважая, скворец.

 

ПАЙ-МАЛЬЧИКИ

Быть пай-мальчиком в детстве не гоже —
Все изведай — жару и буран.
Что за детство без цыпок на коже,
Комариных укусов и ран?
 
Я безоблачно жить не пытался,
Испытал и мороз, и грозу,
Сколько раз я тонул и терялся,
Как теленок, в окрестном лесу!
 
Я на кедры высокие лазал
И портянки сушил у костра,
Никакая простуда — зараза,
Атамана, меня не брала.
 
Пусть потертое чье-то пальтишко
Я донашивал, плохо обут,
Не завидую я ребятишкам,
Что в другую эпоху живут.
 
Говорю им: «Эх вы, сладкоежки,
Кто вас счастьем земным обделил?
Вам достались одни головешки
От костра, что нам в детстве светил».

 

МАТЬ

Фантастика, но это было,
И не могло иначе быть:
Сумела Каменку кобыла,
Стреноженная, переплыть!
 
Она аллюра не любила,
Была не ветреных пород:
Ее неведомая сила
Швырнула в тот водоворот.
 
Смотрели мы с горы, отчаясь,
Но дотянула, доплыла
И вышла на берег, качаясь,
Поскольку — матерью была,
 
А за рекой среди сосенок
И голоден, и одинок,
Стоял и плакал жеребенок,
Ее забытый сосунок.

 

Чукча

Волны серые, косые
В берег бьют, метель метет,
На краю большой России
Чукча маленький живет.
 
Круглый год, не зная лени,
В запорошенной тиши
Он пасет своих оленей,
Рыбу ловит, потрошит.
 
Не смотри, что небогато
Человек обут-одет,
У него ума палата,
Он философ и поэт.
 
Пусть врали и пустолайки,
На Канарах грея бок,
Про него слагают байки,
Дескать, глуп и недалек.
 
Он признания не ищет,
Утонув в своих снегах…
Кто не мелет язычищем,
Тот и ходит в дураках.

 

ОХРАННИК

Судьба меня связала
С охраною навек,
На стройках и вокзалах
Я главный человек.
 
Я зорким быть обязан,
Глаза мои — ножи:
Ведь разворуют разом,
Лишь плохо положи.
 
«А ну-ка марш отселя!» —
Прикрикну на бомжа.
Пропала бы Расея,
Когда б не сторожа.

 

ЕЛЬ

Одна нам Отчизна с тобой дорога,
Пускай мы и голы, и босы.
Что видели в детстве? Снега и снега.
Что — в юности? Льды и торосы.
 
Скрипела в лесу суковатая ель,
А в чаще старинного бора
Кружила над нами старуха-метель,
Как будто над жертвою ворон.
 
И холод, и голод, и мрак ледяной,
И ветры разбойные свищут,
Но мы не искали Отчизны иной,
Ее за морями не ищут.
 
Что, юноша, мелешь? Что сдуру несешь?
Не слушаешь деда и бабку!
Ее на базаре не купишь за грош,
Ее не сменяешь, как шапку.
 
Пусть чеботы вязнут в трясине полей,
Пусть небо над Родиной грозно,
Но знает и каждый в полях воробей,
Что Родина — это серьезно.
 
Опять за окном расходилась метель,
Но мне у печурки не зябко,
И стонет в лесу суковатая ель —
Моя повивальная бабка.

 

Русская черемуха

Не напрасно тобою
Любовался Есенин
И тебя, дорогую,
В чистом сердце носил:
 
Ты стоишь над рекою
В белом платье весеннем —
Величавое чудо
Родниковой Руси.
 
В лепестках твоих чистых
По весне утопая
И любимых целуя,
Вспоминаем мы вновь,
 
Как зимою суровой,
Снегирей согревая,
Охраняла ты нежность,
Защищала любовь.
 
Вот опять над тобою
Небосвод нежно-розов,
Лебединая стая
В вышине проплыла —
 
Это наша Россия
После бурь и морозов,
После сечи кровавой
На ветру расцвела.

 

Родина любимая

Погрозила пальчиком
На ночь туча грозная
И ушла на сторону,
Громко грохоча, —
Над селом Абрамкино
Снова небо звездное,
За рекою Ягодной
Лебеди кричат.
 
Здесь мои товарищи,
Здесь мои родители,
Звезд незанавешенных
Негасимый свет.
Вы куда нацелились,
Коренные жители?
Ничего хорошего
За морями нет.
 
Расцветет черемуха —
Сельская красавица,
Разольет по горницам
Свой душистый мед —
На чужой сторонушке
Сердце опечалится,
Ни любви, ни радости
Там не обретет.
 
Нечего печалиться
Над рекой Аленушке:
Прилетит Иванушка,
В том сомненья нет.
Хорошо на родине,
На родной сторонушке.
Родина любимая —
Негасимый свет.