«Моя Родина — русское слово»

* * *

Перелески, холмы и поляны,
Небо близкой тоскою сквозит,
Тишина, только стук деревянный
Ясно так по-над полем летит.

Дремлет храм на уютном погосте,
Дух молитвенный Богу храня.
Чьи-то спят безответные кости
Под снежком в чистом сумраке дня.

…На Казанскую, утречком серым,
Здесь, в избе, в деревянном ладу,
Покрестили меня в нашу веру
На моем сорок пятом году.

Перед ситцевой занавеской
Со свечою стоял я босой,
И сноровисто батюшка сельский
Вдунул в душу мою дух святой.

В тесноте скромной горницы малой
Прислонился я к русской печи,
И по-русски она отдавала
Все тепло, что осталось с ночи.

А потом нам дьячок угловатый
В церковь Божию дверь отворил
И глаза опустил виновато,
Потому что цигарку палил.

Вышли мы, и священник рукою
Пустошь мне показал невдали:
— Ввечеру там бывает порою
Свет столпом вдруг встает из земли.

Люди видят, дивятся, известно,
Что наверное все неспроста.
Может, праведник там неизвестный?
Кто ж поймет: ни молвы, ни креста…

Солнце глянуло. Мы попрощались.
Ели бросили синюю тень.
И старушки уже собирались
Из окрестных тверских деревень.

* * *

Что было, то было, то Бог повелел.
Возьми мое сердце, оно не осудит.
На черную землю снег белый слетел.
Что было, то было. Что будет, то будет.

От белого снега и ночью светло,
То Родина спит, чистотою блистая.
И ангелы в душу глядят, как в стекло,
Меж белыми хлопьями снега летая.

* * *

На закате снега розовеют, как будто стыдясь,
Что они так белы, непорочны и так одиноки.
Вот слетели с небес и лицом не ударили в грязь —
Но раздалось пространство сиянием чистым, высоким.
И поля, и холмы вознесло, занесло, замело…
Валуны лишь упрямо темнеют, сжимаясь от стужи…
Что черно — то черно, но зато что бело — то бело,
Все так просто на свете, и это почуяли души…

ДЕТСКИЙ НИМБ

                                                     Митюшке Комову
Он вернулся после баньки и топочет по избушке,
По кержацкой, по листвяной, по избушке родовой —
И впервые я увидел: у Митюшки на макушке,
На головушке на чистой — нимб сияет как живой.

Перевидел я на свете много стран и много люда,
Но наверно был я раньше все-таки чуть-чуть слепой,
Коль ни разу не заметил на земле такого чуда,
Как на этой на макушке, на овсяной, на льняной.

Ясной радостию рдея, протянул тут мне Митюшка
Свою лучшую игрушку — выдувалку пузырей.
И я дунул наудачу — и над нимбом, над макушкой
Дивной радугой взлетела стая круглых снегирей.

Понимаю я, конечно: свет от лампы очень ярок,
Вот и заиграли блики, как вживую, как во сне…
А быть может, это все же тихий ангела подарок
Той святой душе Митюшки… да, пожалуй, что и мне…

* * *

Воздух, что ли, суше стал и реже?
Голова плывет в седом тумане.
Не видать, наверно, мне покоя,
Не сыскать вовек родного дома.
Здесь меня почти ничто не держит,
Ну а там почти ничто не манит.
Все-то здесь знакомое — чужое,
Там же все свое — да незнакомо.
С детства помню, как полынный ветер
По степи катил траву сухую, —
Странную ее судьбу на свете,
Круглую и легкую такую,
Я наверно скоро растолкую…
Ведь недаром что-то помнят дети.

* * *

Он вспомнил степь, горячий лик небес,
Клубки сухой травы, волну печали
И вопль немой: «Зачем, зачем я здесь?» —
Все, что судьба дала ему вначале.

В тот миг душа, рыдая, поняла,
Что родина, как миф, недостижима.
Лишь речь родная сына приняла,
Все остальное прокатилось мимо.

«Земля чужая, я ль тебе чужой,
Когда тебе впервые удивился?
Земля родная, я ль тебе родной,
Когда я на чужой земле родился?

О, детства сон и невозвратный след,
Тоска по родине, как кровь, сырая.
Полуседой, на твой пречистый свет
Вернулся я. А вот зачем, не знаю».

* * *

Наши погостики легкие, милые,
Крашены краской какой-то голубенькой,
Крестики там покосилися хилые,
Звезды из тоненькой жести нарублены.

Нету почти там гранита тяжелого,
Мрамора ясно-холодного, скользкого,
И на оградках потрескалось олово…
Кустики, яблоньки… столько в них свойского.

Наши погостики славные, нищие,
Дождиком вымыты, солнышком крашены,
Там воробьи важно кормятся вишнями,
Стопкой граненой бродяжки уважены.

Наши погосты, как небо, свободные.
Чисто жилось — так добром поминается…
Значит, такие здесь Богу угодные,
Стало быть, так оно и полагается…

* * *

Я дошел до разгадки земного,
Но к земле ни к одной не привык.
Моя родина — русское слово,
Моя родина — русский язык.

Мне судьба даровала чужбину,
Слава Богу и неча тужить.
Не размыкать родную кручину,
Только душу свою положить.

Словно Китеж, ты в родину канешь,
Словно песня, ты в небо уйдешь.
Слово русское ты не обманешь,
Бог велит — вместе с ним пропадешь.

* * *

Зачем мы родились на свет, —
Нас разве только Бог рассудит, —
В стране, которой больше нет
И никогда уже не будет.

И в этой мировой ночи
Неужто нам еще не ясно,
Что мы последние лучи
Звезды, которая погасла.

Летим все дальше, кто куда,
Другие светят нам светила,
И догорает в нас звезда,
Которая давно остыла.

* * *

Дорога уходит в забытое поле,
Где рожь под луной серебром колосится
И в отсвете этом разлито такое,
Как будто б ничто никогда не случится.

Не здесь ли допрежь, до сознанья, до жизни
Ты брел босиком, чуя свежие росы,
И смертной тоскою болел по отчизне,
Сминая травы неприметные слезы…

Уплыли в моря тихоструйные реки,
Ведь велено водам по миру скитаться,
Но с чем ты, казалось, расстался навеки,
С тем больше тебе никогда не расстаться.

Дорога уходит не в поле, а в небо…
Пусть поле себе на земле остается…
И эхо несется над волнами хлеба:
— Душа не прервется! Душа не прервется!

* * *

Вряд ли этой земле я теперь пригожусь…
И ни родина уж не влечет, ни чужбина…
Светлым голосом выси небесная Русь,
Чую, тихо зовет, как заблудшего сына.

Слышу стройный, согласный и пламенный хор,
Неземной чистоты и огранки распевы, —
Это русской души возлетевший собор
Воспевает любовь и печаль Приснодевы.

Высоко-высоко, над созвездьем Креста
Реют песни, как будто лучи золотые.
Лик, не зримый в свету, Иисуса Христа
На просторы нисходит небес и земные.

Кто расслышит во тьме тот немеркнущий глас?
Кто ответит любовью сыновней, дочерней?
Кто дождется из всех неприкаянных нас
Той зари невечерней, зари невечерней?..