Впервые я увиделся с Вячеславом Клыковым в 1986 году. Поводом для знакомства стал мой авторский фильм «Лермонтов», который с момента своего рождения попал под яростный обстрел «демократических» СМИ. Спасая свое любимое детище, я показывал фильм друзьям и знакомым в надежде на поддержку. На один из просмотров, организованных на «Мосфильме», пришел Вячеслав Клыков. Он полностью принял фильм, оценив его художественные и мировоззренческие достоинства. С этого дня мы стали единомышленниками, поняли, что нам в этой жизни — по пути. Оба мы — потомки русских казаков, патриоты России, служащие ей своим искусством.
В это время Вячеслав создал одно из главных своих произведений — памятник преподобному Сергию Радонежскому, и я впервые смог увидеть это творение в его мастерской. Мало произведений монументального искусства сравнятся с клыковским Сергием по красоте, образности, по чистоте светлой патриотической, возвышающей душу идеи. Старец с монашеским силуэтом, соединив на груди куполом руки, охранительно держит их над головой отрока Варфоломея. Яркий символ отеческой веры в грядущее России. Когда я смотрел на памятник с высоты второго этажа, душа моя наполнялась ощущением невероятной силы и трепетного восторга. Я обнял и поцеловал Славу, поздравив его с безусловной творческой победой.
Но вслед за радостью грянули невероятные события, связанные с дальнейшей судьбой этого памятника. Вот запись из моего дневника.
«19 сентября 1986 года. Сегодня по программе “Время” какой-то новый комментатор заявил на всю страну, что “лидеры "Памяти"” хотят незаконно поставить памятник Сергию Радонежскому, обходя официальные ведомства. Ретивый комментатор “заклеймил позором эту акцию”. Враг внутренний непримирим, беспощаден, оперативен, нагл. Какая подлость: на всю Россию, на весь Союз очернить чистое, бескорыстное, патриотическое общественное начинание — памятник великому сыну России, вдохновителю победы на Куликовом поле, объединителю земли Русской, и назвать это историческое событие “антиобщественной акцией”. Впрочем, эти наглецы умеют быстро все ставить с ног на голову, называть белое черным, бить сходу по рукам, по голове, чтоб другим неповадно было. Однако они играют с огнем. Опасно бить по рукам, а тем более по голове просыпающегося великана.
Позже в “Московской правде” вышла статья поэтессы Тамары Пономаревой, в которой говорится о подвиге Сергия Радонежского и о памятнике Вячеслава Клыкова. В редакции буря. Памятник при транспортировке к месту установления “арестован” ГАИ на 20-м километре Ярославского шоссе. Придрались, кажется, к неисправности в электрике. Если раньше я еще раздумывал, ехать — не ехать на открытие памятника, то теперь твердо решил — поеду.
20 сентября. Пришлось столкнуться с чудовищными фактами нашего сегодняшнего “демократического” бытия. К 15 часам мы с Т. Пономаревой спешили в Радонеж на открытие памятника. Погода чудовищная, шквальный дождь, заливающий стекла машины, сплошной мрак. Однако я неожиданно, но вполне уверенно сказал своей спутнице, что в Радонеже будет солнце. При съезде вправо на Городок стоял кордон из милицейских машин. Сказали, что здесь нет проезда, направили нас дальше по шоссе. Там у очередного съезда с шоссе — снова кордон. Проехали. Далее одолели еще 5–6 заслонов.
Всюду спрашивали “Куда?”. Советовали сидеть дома, не вмешиваться, говорили: “Дальше все равно не пропустят”. Встречая сопротивление, моя устремленность к цели возрастала. На последнем кордоне проверили и права, и удостоверение, записали данные моего членского билета Союза кинематографистов и фамилию Тамары. Сказали, что здесь не пропустят. Видя мою решимость, посоветовали ехать обратно до 59-го километра, там оставить машину и идти полтора километра пешком до Радонежа. Я не выдерживал унизительности происходящего, доказывал милиции неправоту подобных действий, показывал статью Тамары в “Московской правде”.
На 59-м километре те же вопросы: “Куда?”, “Зачем?” Я прямо сказал, кто я и зачем еду в Радонеж:
— Я кинорежиссер с киностудии “Мосфильм”... Еду смотреть, что творится в моем Отечестве.
— Резонно, — ответил милицейский бас, — оставьте машину там и идите пешком.
Оставил... И пошли под дождем, по осенней грязи, через поля и леса, по тропам и оврагам, не зная куда... Шли по интуиции... Наконец вышли на дорогу. Справа, позади, увидели милицейский кордон — заставу, перекрывшую съезд с Ярославского шоссе. Ну, ни дать, ни взять, как в кино про войну: пробираемся по оккупированной врагом территории. Вышли на дорогу и, не скрываясь, пошли к селу. Нас обгоняли черные “Волги” и милицейские машины. Подходя к Радонежу, что означает “Радость нежная”», увидели новые цепи милиции.
Капитан сказал, что дальше “пока нельзя, там официальные лица”.
— Здорóво, Коль! — с разлета окликнул меня Савва Ямщиков, подходящий, подлетающий с четырьмя друзьями. — Тебя что, не пускают? Я работник Фонда культуры...
Его пустили одного. Уходя, он сказал, что передаст там, чтобы меня пропустили. Пока ожидали — беседовали с симпатичными капитаном и майором. Я говорил, что все происходящее — постыдно: не пускать людей почтить память великого сына Русской земли, что этому будет дана оценка историей. Я понимал, что они всего лишь исполнители, но не мог удержаться:
— Стыдно... Мы добирались садами, полями-лесами, едва не ползком... Унизительно. А если вам дадут команду стрелять?
Капитан говорил, что ему действительно стыдно, что раньше он лишь читал о подобных исторических драмах, а теперь сам стал участником. Говорил, что их подняли по тревоге, что видит людей, идущих сюда... Наконец, он вызвался проводить нас к центру событий.
За ним, как за каменной стеной, дошли до церкви. Там с милицией и таксистами колыхалось тысячеголовое море. Перед церковью была насыпь, покрытая цветами, воздвигнутая на месте предполагаемой установки памятника. Здесь я увидел Славу — поцеловались. Когда слово взял первый оратор, погода мигом прояснилась, тучи над головой разверзлись, поголубело, и солнце — яркое, летнее — светлым лучом пролилось на место, где должен был стоять памятник. Первый оратор-исполкомовец в мегафон, но как-то очень тихо сказал о том, что наш народ чтит память своих предков, что памятник будет открыт позже, поблагодарил всех пришедших почтить память Сергия Радонежского. Это прозвучало насмешкой. Другой оратор сказал кратко о значении Сергия Радонежского и о необходимости открытия памятника. Затем представитель Российского Фонда культуры сказал, что они побеседовали с Вячеславом Клыковым — “талантливым скульптором”, и тот понял, что в сложившейся ситуации открывать памятник нельзя. Что существуют законы в нашем обществе, что Фонд культуры поможет Клыкову завершить работу в хорошем материале и памятник непременно откроют в мае–июне.
Мы с Вячеславом покидали “Радость нежную” с тягостным чувством русских людей, живущих в своем оккупированном Отечестве, словно в гетто. Было совершенно очевидно, чьи руки ныне держат вожжи правления в нашей стране. Добравшись до Москвы, заглянул к Славе в мастерскую, чтобы еще раз полюбоваться на нашего опального Сергия».
В конце мая 1987 года мы с В. П. Астафьевым и С. Ф. Бондарчуком прибыли в Радонеж, едва не опоздав на сдергивание покрывала. Народу, милиции снова — тьма. Но теперь мы чувствовали себя здесь как на своем празднике. Мы победили! Вечером мы собрались в мастерской Вячеслава на дружескую трапезу. Было человек сто близких людей. Он сам вел застолье, по очереди предоставляя слово Виктору Астафьеву, Петру Проскурину, Сергею Бондарчуку, Володе Личутину, мне...
В конце 2010 года я, наконец, побывал на родине Вячеслава в курской деревне Мармыжи. Как часто, со скрытой гордостью, словно заклинание или песню повторял Вячеслав это таинственное, интригующее слово — Мармыжи. Обычная русская деревенька с заброшенными пашнями, ухабистыми проселками, ржавыми останками техники, навозом... Самое любимое, самое милое сердцу Вячеслава место на земле! Здесь гордятся и почитают память о своем великом земляке.
В музее Клыкова я увидел фото, о существовании которого и не подозревал. Чья-то фотокамера запечатлела момент нашей встречи в мастерской Вячеслава, куда он пригласил меня показать эскизы своего нового творения, памятника-монумента, который в то время выиграл конкурс в Манеже и должен был быть установлен на Поклонной горе.
Как передергивали лукавые итоги конкурса, как корежило «беса», не желавшего признать абсолютную победу Вячеслава Клыкова! Глядя на новый шедевр своего друга, я испытал те же высокие чувства, что охватывали меня при знакомстве с памятником Сергию Радонежскому. Удивительная простота и величие, мощь и гармония, торжество тяжелейшей победы и несокрушимости Русского духа.
Помню, я забежал тогда к Вячеславу ненадолго, даже не раздевался. Я был так увлечен нашей беседой, что только теперь, спустя четверть века, увидел на фотографии, кто присутствовал тогда при нашей встрече. В дальнем правом углу сидит скромный молодой человек, ныне наместник Сретенского монастыря епископ Тихон (Шевкунов). «Рукописи не горят», памятники не пропадают. Ныне этот гениальный монумент-памятник занял словно для него предназначенное место на Курско-Белгородской земле, на Третьем Ратном Поле России — Прохоровском.
В конце 1991 года я учредил киноцентр «Русский фильм», первым практическим деянием которого замыслил создание кинофестиваля позитивного национального кинематографа. Поделился своим замыслом с Вячеславом, тот поддержал мою идею, сказал, что постарается пробить через Министерство культуры финансирование первого Международного кинофестиваля славянских и православных народов «Золотой Витязь» в рамках Дней славянской письменности и культуры, в Оргкомитете которого он, к счастью, состоял. В мае 1992 года в кинотеатре «Мир» состоялось рождение МКФ «Золотой Витязь», крестным отцом которого я по сей день с благодарностью почитаю Вячеслава Михайловича Клыкова.
Вскоре Вячеслав предложил мне поехать с ним в блокадную Югославию на открытие памятника преподобному Сергию Радонежскому, сопроводив его показом русских фильмов от «Золотого Витязя». Сказано — сделано: я взял подборку фильмов — лауреатов МКФ «Золотой Витязь» и пригласил в поездку замечательных кинематографистов — народного артиста России Владимира Заманского и лауреата Государственной премии режиссера Рениту Григорьеву. Вячеслав проделал настоящую военную операцию по доставке на военном самолете монументального памятника преподобному Сергию. Первым из русских творцов он прорвал кольцо этой несправедливой блокады. Праздник в Дунайском парке города Нови Сада, прозванного сербскими Афинами, был великим. Красивую речь произнес скульптор подле своего величественного творения в присутствии принца Сербского Томислава Караджорджиевича, правящего Архиерея Воеводины архиепископа Иеринея Буловича, представителей власти и сотен простых сербов.
Сердечные, незабываемые дни провели мы с Вячеславом в Югославии. Благодаря Вячеславу состоялось мое знакомство с удивительной страной и сербским народом, вошедшими в мое сердце навсегда. Во время братской трапезы было принято решение провести здесь в мае 1993 года второй МКФ «Золотой Витязь». На следующий год мы вторично прорвали югославскую блокаду, но уже более мощным десантом в количестве 60 ведущих кинематографистов России, Украины, Белоруссии и Греции. И это произошло благодаря тому, что впереди «Золотого Витязя» шел Вячеслав Клыков, прокладывая своей мощной грудью дорогу нам, следующим за ним.
Посещая города, в которых стояли памятники Вячеслава Клыкова, я поражался работоспособности своего друга, красоте его творений, выбору героев, устанавливаемых скульптором по всему лицу земли Русской на века в укрепление душ своих соотечественников.
Встречаясь с Вячеславом в его мастерской, во Всемирном Русском Народном Соборе, членами президиума которого мы оба являлись, в особняке Фонда славянской письменности и культуры, отвоеванном им у русофобской власти, на кинофорумах «Золотой Витязь», на незабываемом празднике славянской письменности и культуры в Великом Новгороде, за дружеской трапезой, я неизменно любовался своим соратником: по-мужски красив, сосредоточен, статен, собран, словно перед боем. Он и был в постоянном бою. В бою за веру Православную, за душу и достоинство русского человека, за русскую культуру, за землю Русскую.
Уже тогда, при жизни Вячеслава, было абсолютно понятно, что Клыков надежно вписал свое имя в русскую вечность и навсегда останется величайшим русским скульптором XX века.