Постмодерн, Россия и конец света

Слово «постмодерн» в последнее время употребляется даже слишком часто, однако — нравится это кому-то или нет — оно точно отражает характер нашей эпохи. Мы давно живем во времена всяческих «постов»: постиндустриализм, посткоммунизм, посткапитализм, постфилософия, постискусство… Осталась, пожалуй, еще «постжизнь», но и она, впрочем, не исключена.

 

КЛАССИКА, МОДЕРН И ПОСТМОДЕРН

Если крупными мазками обрисовать духовную ситуацию, в которой «цивилизованное человечество» сегодня пребывает, обнаружатся три точки отсчета: Восток, Запад и Россия. Восток, в предельном обобщении, — это родина мировых религий, прежде всего иудаизма и ислама, единый Бог которых — абсолют, творящий мир из ничего. Это религиозная классика, где творчество совпадает с творением, слово — со делом. Дело человека тут — исполнение закона (613 заповедей Моисея, шариат и т. п).

Появление христианства на пространстве восточной классики означало переход к своего рода религиозному «модерну», где абсолют в лице Бога-Сына нисходит в мир с целью спасения твари (божественная жертва). Именно это было «для иудеев соблазном, для эллинов — безумием». Приняв на себя природу человека, Спаситель восстановил утерянные божественные качества твари, и прежде всего ее творческую свободу. Восток в целом этой жертвы не принял (распятие Христа), Европа же приняла христианство в рационально-юридической форме римского католицизма. В отличие от православного Востока, Запад свел вечность ко времени, онтологические ценности — к инструментальным, соборность — к индивидуализму.

Сегодня Запад — это мощная самонадеянная (а как же — победа в холодной войне!) цивилизация, занятая непрерывным прометеевско-фаустовским экспериментом над самой собой. Однако в духовном плане Запад почти исчерпал себя. Применительно к нашей теме, такое состояние называется «постхристианством»: исчерпание абсолютизированной свободы, оказавшейся в религиозной пустоте. Нравственный предел постхристианской культуры (неразличение добра и зла) сегодня близок так же, как и экологический предел природы. Дальнейшая прогрессивная динамика Запада возможна только за счет глобального информационного, а затем и силового подчинения всего не-Запада стратегиям «открытого общества», что крайне опасно для остального мира.

 

ФИЛОСОФИЯ ПМ

Постмодерн (ПМ) возник как идеология мирового глобализма, направленная на разделение людей, стран и цивилизаций по милому принципу «пусть расцветают сто цветов». В плане истории идей ПМ вырос из позднего модерна, обозначаемого четырьмя крупнейшим именами: Маркса, Дарвина, Ницше, Фрейда. Марксизм провозгласил, что человека отныне следует понимать не как существо духовно-нравственное, а как существо практическое, материально-производительное. Философия, искусство, религия разоблачаются в марксизме как ложное сознание — как идеологические надстройки над соответствующим классовым базисом. Что касается Ницше, то он определял человека через биологическую волю к власти, а христианство презирал как прибежище слабых, как философию рабов, как ressentiment. Наконец, Дарвин прямо объявил человека потомком обезьяны.

При всем, казалось бы, отличии друг от друга, Карл Маркс (крещеный еврей), Фридрих Ницше (антихрист-ариец) и Дарвин (английский протестант) обозначили три стороны треугольника, вершину которого составила — уже в начале ХХ века — теория Зигмунда Фрейда. Фрейд еще ниже опустил человека: началом и концом человеческой психики оказался у него безличный половой импульс. Что касается культуры (в том числе религии и философии), то она предстала всего лишь барьером, воздвигаемым обществом на пути темных влечений. Фрейдовское «оно» — это подсознание безнадежного больного, душевный подвал которого кишит сладострастными пауками, против коих бессильны лекарства цивилизации. Если сказать кратко, Маркс изгнал Бога из истории, Дарвин — из природы, Ницше — из культуры, Фрейд — из человека.

Конечно, от таких родителей ПМ досталось тяжелое наследство. Европейская мысль стала прежде всего мыслью о мысли, а не о реальной вещи. Здесь, вообще говоря, и кончилась европейская философия — на позиции субъекта-космократора, для которого единственной реальностью оказывается он сам (в той или другой редакции). Начав со схоластики, западный человекобог заканчивает свой путь словесными играми — бесконечным узором «означающих» без «означаемых», знаков без предметов. Пришедший на смену интеллектуальному модерну постмодерн (вторая половина ХХ века) ни о какой «истине» уже не заикался. Основным занятием Фуко, Делеза, Лиотара, Лакана и особенно Деррида стало само говорение (письмо) — нечто вроде шаманского камлания. Если Маркс, Ницше и Фрейд указали на зависимость истины от расположения человека в бытии (и тем самым предъявили права на свои, низовые истины взамен отвергнутого ratio), то постмодерн принципиально не высказывает никаких нравственных, эстетических и тем более религиозных истин. Он вообще ничего не высказывает: когда сказать по существу нечего, остается говорить о говорении, писать о письме — ситуация вялого Нарцисса, ловящего в зеркале ускользающее отражение, да и то без особой охоты. Впрочем, чем-то похожим заняты змеи, кусающие собственный хвост. Утвержденный исключительно на своем Я, «цивилизованный человек» ХХI века стал не нужен Богу; не интересен он такой и самому себе.

 

КУЛЬТУРА ПМ

Кому из вас, уважаемый читатель, не приходилось терпеть назойливых приставаний разного рода сектантов, рыскающих по нашим улицам и квартирам в поисках неприкаянных душ? Лично я посылаю их обычно в Чикаго, просвещать тамошних «граждан мира», попутно напоминая о том, что Русь приняла христианство более тысячи лет назад, когда не то что о Чикаго, но даже о самой Америке никто не слышал. Если вы, увернувшись от этих лукавых ловцов, подойдете к книжному развалу на улице, то увидите там книги и буклеты всех оккультных сект мира, от астрологов до сайентологов, которые посулят вам золотые горы на земле и небе — лишь бы вы отдали им свои умы и деньги. Если вы зайдете в кинотеатр или просто в театр — например, в «Театр Европы» в центре Санкт-Петербурга — то можете увидеть там голых актеров-мужчин, разыгрывающих, скажем, драму короля Лира. Не стоит удивляться: умные критики объяснят вам, что в искусстве (теперь это называется «артхауз») можно все, лишь бы было талантливо, а пуританские претензии к профессиональному арт-проекту давно пора оставить. Что же касается так называемого актуального (по-русски говоря, современного) изобразительного искусства, приведу описание опытного свидетеля: «Следующая акция, привлекшая мое внимание, была акция обнаженной английской художницы Шинад Доннел, которая на квадрате пола, уставленном посудой, методично била ее деревянным молотком, <…> ее порезанные колени, руки, ступни кровоточили. Перформанс Шинад происходил «на фоне» кровавой и одновременно медитативной акции финского акциониста Пенти Отто Коскинена, который большим пальцем в анальном отверстии удерживал льющуюся из него кровь в течение полутора часов». В качестве справки добавлю только, что описание принадлежит профессиональному философу, а происходило сие на одном из регулярных летних фестивалей экспериментальных искусств в петербургском Конногвардейском манеже.

Особого упоминания заслуживает главная концептуально-информационная власть ХХI столетия — телевидение. Нравится это кому-либо или нет, программная политика владельцев СМИ во всем мире стала сегодня не четвертой, а именно первой властью. Виртуальная реальность электроники — это жесткое дисциплинарное производство человеческой ТВ-массы, формирующее подсознание миллионов. Либеральные сказки о нерепрессивном (мягком) социуме давно пора бы оставить — перед лицом «бархатного» диктата видеоклипа, рекламы, универсального ток-шоу на оплаченную тему. Медиакратия (информационно-коммуникативная власть) — не страшилка карикатурных реакционеров, а стратегическое оружие анонимной глобализации. Французский мыслитель консервативного направления Ги Дебор (покончивший впоследствии с собой) назвал все это «обществом спектакля», где любая жизненная драма, вплоть до геноцида и войны (бомбардировки Сербии или Ирака, например) подается как материал для зрелища. Потребитель телекартинки — это житель сфабрикованной вселенной, внимание которого функционирует по правилам ее хозяев: чего нет на телеэкране или в глобальной компьютерной паутине, того и не существует. Постмодернистская культура XXI века — это культура призраков («фальшаков», «симулякров»).

Задумываясь о будущем подобного мира, не различающего больше добра и зла (чем не рай!), можно предположить следующее. Во-первых, весьма вероятна перспектива жесткого тоталитаризма («нового мирового порядка»), растущего именно на всеобщей относительности «пустых мест», оставшихся у «электронного народа» взамен совести и чести. Старомодное разграничение верха/низа может быть окончательно блокировано идеологами и практиками медиакратии, замечательно встроившими ТВ-массы в психотронную социально-компьютерную систему. Во-вторых, возможна подлинная демонизация постхристианского человека, предсказанная такими мыслителями, как К. Н. Леонтьев, Л. А. Тихомиров, О. Шпенглер, Р. Генон — тотальное духовное раскрытие «мирового яйца» снизу для беспрепятственного воздействия на него темных сил. Это последовательный путь «левой руки» — практической социокультурной магии, которым идут, в частности, многие деятели евро-американской и российской рок-культуры. Путь этот отмечен психическими расстройствами, наркотиками, гомоэротизмом. Управляемый извне человек-робот как бы охлопывается, превращаясь в черную дыру. Упразднение образа Божия в людях при этом происходит решительно и бесповоротно.

 

ПОЛИТИКА ПМ

Итак, кризисные процессы в мировоззрении и культуре имеют место во всем мире. Недавно к ним прибавился коллапс финансовый. Произошел облом хваленой «невидимой руки рынка»: крупнейшие банки стоят в очереди за государственными деньгами. Налицо не просто экономический, а идейный и нравственный кризис (по-гречески — суд) спекулятивной банкократии, меняющей виртуальные доллары на реальные ценности. Толерантность вместо истины — к чему это приводит? Еще несколько лет назад известный православный публицист диакон Андрей Кураев предсказал, что следующим президентом США будет одноногая негритянка нетрадиционной сексуальной ориентации. Сегодня мы видим, что он не сильно ошибся: в Белом доме поселился афроамериканец Барак Обама. Меньшинство всегда право перед большинством, индивидуальность как таковая заведомо выше интересов целого — такова сегодня лукавая политкорректность либерализма, заменяющая ему не только общенародную правду, но подчас простой здравый смысл. Проститутку в нынешней Америке нельзя назвать шлюхой (она «сексработник»), а извращенца — извращенцем (он уважаемый член общества). Профессора американских университетов подчас боятся поставить двойку представителю «латинос» или «африканос» — это может стоить им карьеры. Если индивидуализм отдельного человека заводит его в тупик эгоцентризма, то национальный эгоизм вырождается в шовинизм, то есть в своего рода псевдорелигию, где «мы» изначально лучше, умнее и успешнее, чем «они». Еще в 70-х годах ХIХ века К. Н. Леонтьев писал о национальной политике как орудии либеральной революции — ныне такую политику с антирусским уклоном мы наблюдаем в Прибалтике и на Украине, где под охраной полиции маршируют недобитые эсэсовские легионеры. Характерно при этом, что либеральная общественность всячески поддерживает национализм малых наций, тогда как национально-государственные идеи больших народов (за исключением, разумеется, США) обычно квалифицируются как историческая и религиозная мифология, сумма «большого вранья», возврат к тоталитаризму и т. п. Либералы всех мастей на дух не выносят никакой противостоящей им духовно-культурной целостности, будь то высокоразвитая личность или мощная религиозно-национальная традиция. Любому единству постмодерн объявляет войну. Чего стоит, к примеру, ирония наших доморощенных «граждан мира» по поводу праздника Дня народного единства 4 ноября, установленного Думой в честь освобождения Москвы от поляков ополчением Минина и Пожарского в 1612 году — уж очень им мешает наша историческая память.

Конечно, сама идея автономной (самозаконной) личности, как и идея национального государства реализованы в историческом масштабе сравнительно недавно — после буржуазных революций, поднявших на свои знамена лозунги гуманизма и цивилизованного — прежде всего экономического — национализма. В Европе это произошло в ХVIII веке, в эпоху Просвещения, водрузившего в христианских храмах статую «богини разума» и порвавшего с идейной опекой католичества. За прошедшие с тех пор 250 лет индивидуализм и национализм проделали немалый путь — от революционной проповеди «самодостаточного» человека и народа до коричневых гримас национал-социализма в Италии, Германии и ряде других просвещенных стран. Европейцы периода модерна решили обойтись без Бога как индивидуально, так и коллективно, получив в результате распад личности (в марксизме и фрейдизме) и легенды «потребительского общества» в качестве национального идеала. В современном постмодерне понятия личности и нации считаются чем-то безнадежно устаревшим и даже не совсем приличным: помнится, на одном международном семинаре докладчик обиделся, когда я спросил его, кто он по национальности. Какая там еще личность, когда человеком управляют сексуально-агрессивные импульсы его бессознательного? Какая там еще нация, когда имеются интерязык (англо-американский), интертелевидение (сотни каналов), интернет (миллионы файлов) и интердевочки (всех цветов кожи)? Вопрос, правда, в том, будет ли называться человеком то неизвестное пока существо, нечистое дыхание которого уже явственно доносится к нам из будущего.

 

АЛЬТЕРНАТИВЫ ПМ

Как следует из вышесказанного, тревожные очаги духовного распада распределены по лицу планеты неравномерно. Дальше всех в этом направлении продвинулась Евроатлантика — та высокоразвитая часть света, которую именуют сегодня «золотым миллиардом», и которая не только навязывает свои правила игры другим, не-западным народам и цивилизациям, но еще и отрицает право этих народов защищаться от культурного империализма макдональдсов и голливудов, как якобы единственно разумных и законных достижений общечеловеческого прогресса. Не надо, однако, забывать, что именно не-Запад составляет 5 миллиардов из 6 живущих на планете людей. В сегодняшнем мире закончилась холодная война между советским социализмом и западным капитализмом, но все очевиднее становится противостояние между старыми и новыми центрами силы многополярной ойкумены. Наряду с Америкой и Европой, такими центрами силы оказываются сегодня конфуцианский Китай, мусульманский Ближний Восток и православная Россия.

Что касается Китая, то эта древняя нация Земли (ханьцы) переживает в ХХI веке свое второе рождение. Огромная по численности страна быстро растет как промышленный, финансовый и военный гигант, не говоря уже о единстве и сплоченности народа и государства. Нынешний Китай — это монолит, за прочность конструкции которого заплачено многими жизнями во время разгона танками «оранжевой» молодежной демонстрации на площади Тяньаньмынь в 1989 году. Как утверждают футурологи, к середине текущего столетия китайская коммунистическая империя достигнет фактического паритета с Соединенными Штатами по всем важнейшим показателям (если США еще до того не угодят в долговую яму). При этом, однако, нужно отметить, что конкуренция между Евроатлантикой и Китаем будет носить (и уже носит) скорее военно-экономический, чем духовно-культурный характер, так как КНР, вопреки собственным коммунистическим лозунгам, строит нечто вроде госкапитализма с восточной спецификой. Как выражались русские философы Серебряного века, социализм — это последняя правда буржуазности, и как раз такой «коммуно-капитализм» выращивается сегодня в Поднебесной. Не говоря уже о том, что личность в китайской культуре почти растворена в нации, а нация служит однопартийной атеистической сверхдержаве.

Несколько иначе обстоит дело на мусульманском Востоке. Цивилизация ислама — самая религиозно «горячая» на сегодня цивилизация мира — бросает вызов Западу именно в плане личного и национального начала. Мусульманские фундаменталисты не хотят идти вслед за Евроатлантикой к идолу свободы бездуховного человека и коммерчески понимаемой нации обывателей, бога которых зовут «о'кей». Вооруженные Кораном и джихадом, исламисты стремятся как бы обойти Запад по другой исторической дороге, или даже, по мере возможности, вернуть человечество в до-западное (до-модернистское) состояние. О серьезности этих претензий свидетельствует простая статистика: некоторые европейские города уже на треть мусульманские. К сожалению, нередко применяемые исламскими радикалами средства насилия в принципе не способствуют проповеди Корана в мировом масштабе.

Какая же роль в этих процессах предназначена России?

По всем признакам, едва ли не решающая. Дело в том, что Россия — не просто страна, а часть света, включающая в себя свой, российский Восток и Запад, Север и Юг. Российская жизнь как бы моделирует в себе общемировые культурные, формационные и национальные процессы. Россию населяют 140 миллионов человек, множество наций и этносов. Только в России водятся сразу и тигры и белые медведи. Именно в России народы существуют одновременно во всех общественных формациях, от феодализма до коммунизма и посткапитализма. Россия никогда не принадлежала ни Востоку, ни Западу. Ни тот, ни другой не признают ее подлинно своей. Ориентализация России («византийский» Киев, «татарская» Москва) оказалась столь же поверхностной, как и ее последующая петербургская вестернизация. В отличие от Востока, русская идея изначально включала в себя творческую активность личной воли (православный храм и икона есть взаимораскрытие Бога и человека, а не подчинение одного другому). Вместе с тем, в отличие от Запада, свобода личности на Руси никогда не доходила до культа автономного индивида, оставаясь, так или иначе, в рамках соборного целого (царство, империя, коммуна). Европейская свобода пережила ряд смертей — смерть Бога, смерть человека, смерть автора. Восточная душа по существу не любит индивидуальной свободы. Противоречие между безграничной волей, восточной традицией и западным персонализмом — это движущая сила нашей истории. Русской культуре присуще умение видеть лучшее, а не худшее в людях, и судить народ «не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает» (Ф. М. Достоевский). Это и есть наш ответ постмодерну. Имя русского означает не примитивную биологическую принадлежность (цвет кожи, форма носа и т. п.), а определенное национально-личное духовное качество, развернутое в истории. Есть русские славянского происхождения, есть русские скандинавского, тюркского или немецкого рода. Грузинский князь Багратион гордился тем, что он генерал русской службы, а еврей Пастернак — тем, что он русский писатель. Выражаясь модными словами, они были не просто «толерантны» к России или «адаптированы» к ней, а любили ее и посвятили ей свою жизнь. Русский — тот, кто любит Россию и свободно разделяет ее земную и небесную судьбу. Национальность вообще — и национальность русская в особенности — включает в себя сложный набор этнических, культурных и религиозных определений. Миру нужны личности и народы, способные на творчество и на жертву, а не только на производство собственного комфорта. Мотивация их деятельности восходит к идеалам, а не к интересам. Собственно, они и составляют ныне подлинную русскую аристократию — национальное собрание «творян». Новоизбранный Патриарх Кирилл решительно подчеркнул при своем вступлении на престол, что судьба России — это судьба православно-русской цивилизации: в этом ее общечеловеческая миссия.

 

ПМ И БУДУЩЕЕ

Все, что имело начало, будет иметь конец — это еще Платон установил. Представьте себе Шекспира, вечно сочиняющего свои драмы, или хотя бы себя самого, вечно спешащего утром на службу, а вечером к телевизору. Это похуже достоевской бани с пауками. Постмодерн есть только наиболее очевидное свидетельство приближающегося финала модернистского эксперимента, начатого Европой в эпоху Возрождения. Предоставленный самому себе, человек оказался в конечном счете пустышкой — без истины, без красоты, без идеала, освящающего и осмысляющего его существование. Сегодня в странах, пораженных вирусом ПМ, уже нет религии, философии, искусства, науки в собственном смысле слова; есть более или менее похожая подделка (симулякр) под них. Недавно президент США Обама разрешил работу со стволовыми клетками эмбрионов (фактическое их убийство), а в Англии испытали первый образец машины для чтения мыслей — увлекательная перспектива, не правда ли? Во многих странах узаконен гомосексуализм, лет через 10 узаконят зоофилию, потом педофилию, потом некрофилию, и кончат людоедством — опять-таки Достоевский предсказал. Три месяца назад в Петербурге два молодых «гота» убили и съели девушку-«эмо». Люди, больные ПМ, противны самим себе.

Конечно, такой человек — и цивилизация таких людей — долго не протянет. Тем более, что она накопила горы оружия, а даже незаряженное ружье раз в жизни стреляет. Лет через 15–20 ядерная бомба может стать достоянием многих даже небольших стран, не говоря уже о мощных сетевых организациях, превосходящих иные страны и по территории и по бюджету. На горизонте уже видны признаки нанокибервойн, испытываемые сейчас в играх разного рода геймеров и хакеров. Человечество всегда воевало, и нет никаких основания думать, что оно перестанет это делать в третьем тысячелетии. Опасность постмодерна в том, что, по сути, он есть практика постжизни, или попросту говоря, смерти. Да и что еще делать Нарциссу, пережившему самого себя? Конец истории, вопреки Ф. Фукуяме, может наступить не от всеобщего либерального умиротворения, а от войны всех против всех, предсказанной в Апокалипсисе. Постмодерн не дает этой войне реальной альтернативы, он только до времени маскирует и, одновременно, разжигает ее. Подкладывает щепки во все мировые костры. Существует, правда, проект т. н. «мирового правительства», но он предполагает «электронный концлагерь» и новейшую помесь феодализма с рабовладением — на мой взгляд, выход не лучший. Настоящая защита от ПМ — а, значит, и от преждевременного саморазрушения человеческого мира — это вера в абсолютную реальность и ценность жизни, даруемой Богом. И продолжается она до тех пор, пока мы Его радуем. Как говорится, иного не дано.