Я отрицаю непонимание и отрицание России.
В. В. Розанов1
Непонимание России ведет к ее отрицанию, то есть к искажению ее духовной сущности и жизненной силы. А подлинное понимание России укоренено в ее сердечном восприятии, внутренней сращенности с ней, душевном тепле, питаемом родным лоном — Родиной. Любовь к России открывает для русского человека путь к Богу, метафизическую, преображающую глубину бытия, дает смысл жизни. Зададимся вопросом, каковы сегодня важнейшие, фундаментальные опоры и пути, помогающие раскрыться источнику понимания России?
В русском самоощущении живет особое отношение к Родине. Русский человек, будучи погружен в бескрайность, необъятность родной земли, воспринимает ее иконически: как сотворенный и творимый Богом прекрасный мир, ждущий личностного ответного, синергийного, резонанса2. «Гордый взор иноплеменный», внешний взор прагматика, не подозревающего или отвергающего реальность метафизического пространства и запроса души, воспринимает необозримые русские просторы как пугающую пустоту, «проходной двор», в котором дуют холодные ветры хаоса.
Смысл дали русской равнинности — «в бесконечности, смысл бесконечности — в Боге» (Ф. А. Степун). Среднерусский пейзаж неполон, не завершен без церкви, ибо он изначально как бы таит ее в себе. Именно отсюда проистекает отношение к вечности как «родительскому очагу» (С. Есенин). В народной культуре поэт видел «великую значную эпопею исходу мира и назначению человека». Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад, ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хотя бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. «“Я иду к тебе, в твои лона и пастбища”, — говорит наш мужик, запрокинув голову конька в небо»3. Именно здесь истоки неслиянно-нераздельного восприятия Отечества Небесного и Отечества земного.
Русское чувство родины — это переживание Отечества, производное от переживания Отца Небесного. Само слово «Отечество» в его современном употреблении происходит из послания Ефесянам апостола Павла. Апостол: «Преклоняю колена мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф. 3:14–15). Отечество не отождествляется с государством — земным институтом, хотя и не отделяется от него. Православное сознание рождает чувство причастности ко всей многовековой истории Отечества: его прошлому, современности и будущему за пределами собственного жизненного пути.
В. В. Розанов спрашивает: «До какого предела мы должны любить Россию?.. до истязания; до истязания самой души своей. Мы должны любить ее до “наоборот нашему мнению”. Родина — постоянная, неизменяемая, вечная ценность». Но «любовь есть боль. Кто не болит (о другом), тот не любит (другого)4». Любовь проистекает из сердца. «Мы не по думанью любим, а по любви думаем. Даже и в мысли — сердце первое5». Все творчество Достоевского — боль за Россию. Суть творчества недавно ушедшего Валентина Распутина — сострадательная любовь к России.
Проникновенно глубинно, пророчески раскрыл этот феномен Н. В. Гоголь: «А не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам…»6. Любовь к Родине в России — это путь к Богу. Любовь к России — уже сама по себе есть Богопостижение, Богообщение. В Древней Руси говорили: «Умрем за святую Русь, за Дом Пресвятая Богородицы». Любовь к Родине предопределяет беззаветную открытость Православию. «Кто любит русский народ, — не может не любить церкви. Потому что народ и его церковь — это одно. И только у русских — это одно»7.
Если этой любви нет, духовное око человека не открыто, то жить в России становится холодно, ее заповедный мир делается чуждым и чужим, исконные идеалы и ценности — теоретическими формулами (в лучшем случае), но не жизненно-определяющими реалиями, Родина перестает быть «живой духовной силой, пребывание в которой дает твердое ощущение ее блага, ее правоты; ее энергии и ее грядущих одолений»8.
Духовные очи Руси открыла наша Одигитрия в горний мир — Византия, давшая и формообразующий принцип государственного устройства, «симфонию властей», определившая цивилизационно-православную принадлежность Руси. Изучение византийской культуры имеет после изучения истории и культуры российской важнейшее значение, обращая взор к культурному фундаменту, духовным архетипам. «Изучая “византизм”, мы, русские, все время как бы чувствуем себя дома, углубляем свое самопознание, припадаем к истокам своих родных ключей»9.
Однако именно в современных образовательных программах, как средних, так и высших учебных заведений гуманитарного профиля, изучение византийской культуры фактически не осуществляется. Во многом это происходит вследствие настороженного отношения к церковному характеру всей ее жизни, поскольку научное знание нередко по-прежнему отождествляется с атеистическим подходом, а «просвещение для многих современных людей состоит преимущественно в отрицании всяких духовных требований как устарелых предрассудков»10.
Отметим вместе с тем, что Византия и Русь — два преемственно и тесно связанных, но различных «типа духовности» (С. С. Аверинцев). Византийское влияние пробудило самобытные силы русской культуры, которые уже хранились в ней. Именно Византия дала нам национальный идеал, согласно которому «душа человеческая — всего дороже, ее спасение, цельность и глубина внутреннего мира» (П. Е. Астафьев).
Когда Русь в конце X в. приняла крещение, Византия переживала период сильнейшего возвышения православной духовности. Счастливая судьба молодого христианского государства была в том, что с самого начала своей христианской жизни оно получило в наследство из Византии все самое насыщенное, что она могла дать, восприняла ориентацию на максимальные духовные ценности как норму и единственно возможный путь11. Исторически Руси было суждено раскрыть такие стороны духовного богатства Византии, которые оставались невыявленными даже в ней самой. Так, выдающийся искусствовед М. В. Алпатов высказывает следующую мысль: «Создание Рублева так и осталось неизвестно за пределами Московской Руси. Но можно думать, что если бы “Троица” стала известна византийцам, они признали бы в ней счастливое завершение своих многовековых исканий»12.
Важно подчеркнуть, что Руси была чужда идея византиноцентризма. Это отчетливо проявилось в концепции «Москва — Третий Рим»13 старца псковского Елиазарова монастыря Филофея. Филофей говорит не только о втором, но и о первом Риме державы Августа, Риме времени Воплощения Слова. Таким образом, в его концепции осуществляется преодоление византиноцентристского образа мира, «углубляется историческая перспектива, национальное сознание вовлекает в свою орбиту европейское и восточно-средиземноморское географическое и временнόе пространство»14. Называя себя «Третьим Римом», Россия выявляла свою верность эпохе единства христианского мира (первоначального христианства, Вселенских Соборов), осознавала свое место в мировой истории после катастрофы 1453 г. как хранительницы и центра Православия.
Ситуация в ценностной сфере нашего общества в настоящее время отнюдь не радужная. Глубокие исследователи говорят о современной России как о стране «с исковерканным мировоззрением и разрушенными историческими традициями»15. «Воля к жизни»16 (потребительскому наслаждению, удобству, безответственной легкости бытия) вытесняет «волю к культуре» как стремлению к истине, подлинности, внутренней содержательности, личностному и национальному достоинству. Культивируется отрицание надындивидуальных ценностей: религиозных, государственных, национальных, этических, эстетических, социальных. Это означает вытеснение вертикальной, духовной координаты жизни, пренебрежение вечными смыслами бытия, утрату масштабного видения хода мировой истории. Идея творческой преемственности с культурными традициями России, то есть органики духовно-культурного развития, заменяется идеей эргономики, оптимального взаимодействия человека с миром окружающих его вещей, комфортного включения в окружающую его среду. Молодой человек, ничтоже сумняшеся, может серьезно задаваться вопросом, какую страну предпочесть для будущей жизни и какая вера ему больше подходит. Духовно-культурная, национальная беспочвенность начинает восприниматься как норма.
Каково состояние современного российского общества? Ф. В. Разумовский говорит17 что после революции и Гражданской войны погибли почти все социальные и культурные институты русской жизни. К 1991 г. оказалось, что из всего Русского мира (фундаментальных ценностей, формировавших русское самосознание) осталась только Православная Церковь. Исследователь видит внутри современной России по крайне мере три разных мира, которые настолько отличны друг от друга, что диалог между ними практически невозможен. Один мир, который пытались построить большевики после 1917 г., разрушив прежний, исторический «до основания». «Другой мир возник в 1991 г. Его принято называть либерализмом, но более точное название... — “ельцинский большевизм”». Суть его состоит в презрении к прошлому, в стремлении власти железной рукой построить светлое будущее на основе рационального конструкта, уничтожив веру, традиции, память. В ходе большевистской сознательной «перековки», насильственного упрощения русского человека Русский мир утратил свою культурную многоплановость, исторически сложившуюся сложность. И третий мир — мир исторической России, в основе которого Православие, определившее базовые ценности мироотношения и самосознания. Автор предостерегает от отождествления Русского мира как с дореволюционной Россией, так и «с политической идеологией, с идеей загнать всех русских в единое государство».
Вместе с тем понимание фундаментальных оснований отечественной культуры, а также осознание ее современных болезней и важнейших проблем — это путь интеллектуально-духовного возрастания, который потенциально уже содержит в себе жизнестроительную силу, ибо означает верность одной из коренных черт духовного склада русского народа. «Погруженный лучшими и глубочайшими своими стремлениями в свой внутренний мир, он <русский народ> не может не быть глубоко проникнут интересом самосознания»18. Классик русской философии19 П. Е. Астафьев (1846–1893) подчеркивал, что одно «из священнейших и величайших, самое малое им причастное возвеличивающих дел жизни — дело родного национального самосознания20». Тип русской философии определен синтезом западноевропейской философской традиции и византийского, святоотеческого, духовного опыта21. Вместе с тем вопрос о сущностном своеобразии русской философии, ее самобытности не входит в настоящее время в число общественно актуальных, что, по сути дела, означает пробуксовку национального самосознания. Предмет русской философии линии «метафизического персонализма», у истоков которой — внутренний человек, человек в его духовном измерении (И. В. Киреевский и А. С. Хомяков). Истина русской философии — истина о человеке. При этом «глубокое, живое и чистое любомудрие святых отцов»22 — зародыш высшего философского начала, развития самобытной русской философии.
Каждый из русских философов, представителей классической фазы «метафизического персонализма», разрабатывал свой раздел учения о человеке: рациональную антропологию как учение о месте человека в природе — Н. Н. Страхов; психологию и пневматологию — П. Е. Астафьев и Л. М. Лопатин; учение о человеке как «самоотношении» и «отношении к другому»— субъектологию — П. А. Бакунин; учение о народности, нациологию — Н. Г. Дебольский; учение о личности человека, персонологию — В. А. Снегирев и В. И. Несмелов. В своем конкретном единстве все основные разделы учения о человеке и составляют «действительность русской философии»23.
Русский человек есть живой и личный дух, живущий в пространстве соборного делания, созидания и служения вечной России. Православие, будучи исторически духовным стержнем культуры страны, предстает как творческое задание для личной и общественной жизни, означающее процесс развития православной культуры, то есть культуры, имеющей в своей основе идею синергии как единства человеческого усилия и божественной благодати. Любовь к духовному облику народа есть любовь к России, дающая прозорливую силу на любом поприще деятельности человека. Духовный инстинкт становится действенным благодаря целенаправленным усилиям по развитию национально-государственного самосознания народа. Русская философия — это философия, присущая православной цивилизации, то есть являющая собой одну из форм синергийной культуры и имеющая истоком своей самобытности любовь русских к служащей Богу Родине.
Русскоискательствонеобходимо предполагает сердечную открытость, душевную восприимчивость к благодатным энергиям Русской земли. Понимание России связанно с духовно-душевным состоянием и усилием личности, имеет своим лоном традицию православной духовности, творческое освоение опыта и заветов представителей магистральной линии отечественной философии — «метафизического персонализма», восстановление подлинной философской культуры.
1 Розанов В. В.: «Я отрицаю Грибоедова... Белинский — основатель торжествующего мальчишества на Руси. Герцен — основатель политического пустозвонства. Я отрицаю непонимание и отрицание России» (цит. по: Шумейко И. Лишние люди и недостающий век // Литературная газета. 2016. № 143 (6548)).
2 Именно иконичность мировосприятия лежит в основе восточнохристианского типа мироотношения. «Это восприятие мира не как окончательной материальной реальности, а как образа другого мира. Это различие между иконой и религиозной картиной» // Лидов А. М. Византийский миф и европейская идентичность: Лекция в клубе Полит.ру. 11 февраля 2010.
3 Есенин С. Ключи Марии // Собр. соч.: в 3-х т. М.: Правда, 1983. Т. 3. С. 138–139.
4 Розанов В. В. Листва. М., 2010. С. 95.д. М. Ю. Мягков; сост. Ю. А. Никифоров. М.: Наука, 2002. С. 33–37. (Далее: Мировые войны XX века. Кн. 4.).
5 Там же. С. 149.
6 Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями. Глава XIX: Нужно любить Россию (Из письма к гр. А. П. Т...му) // Гоголь Н. В. Духовная проза / сост. и коммент. В. А. Воропаева, И.А. Виноградова; вступит. ст. В. А. Воропаева. М.: Русская книга, 1992. С.136.
7 Розанов В. В. Уединенное. Почти на праве рукописи. СПб., 1912. С. 222.
8 Ильин И. А. Путь духовного обновления // Путь к очевидности. М.: Республика, 1993. С. 234.
9 Рудаков А. П. Византийская культура по данным греческой агиографии. СПб.: Алетейя, 1998. С. 30.
10 Страхов Н. Н. Ход развития нашей литературы, начиная от Ломоносова // Борьба с Западом. М.: Институт русской цивилизации, 2010. С. 165.
11 Попова О. С. Византийская духовность и стиль византийской живописи VI и XI вв. (Равенна и Киев) // Византийский временник. М., 1998. Т. 55 (80). Ч. 2. С. 216–221.
12 Алпатов М. В. Рублев и Византия // Этюды по истории русского искусства. М.: Искусство, 1967. Т. 1. С. 111.
13 Эта концепция была впервые сформулирована в 1523–1524 гг. в труде эпистолярного жанра, в официальном же документе она была изложена в 1589 г. в Уложенной грамоте Московского Освященного Собора, утвердившего Московский патриархат.
14 Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции XV–XVI вв. М.: Индрик, 1998. С. 12.
15 Разумовский Ф. В. 1917: Переворот? Революция? Смута? Голгофа! М.: Изд. Московской Патриархии. 560 с. Автор характеризует эту книгу как «попытку православного осмысления истории русской катастрофы».
16 Бердяев Н. А. «Воля к жизни» и «воля к культуре» // Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. М.: Мысль, 1990. 173 с.
17 Феликс Разумовский о своей новой книге. URL: rop.ru›...article...razumovskiy-o...1917...smuta-golgofa.
18 Астафьев П. Е. Национальность и общечеловеческие задачи // Философия нации и единство мировоззрения. М.: Москва, 2000. С. 53.
19 Ильин Н. П. Трагедия русской философии. М.: Айрис-пресс, 2009.
20 Астафьев П. Е. Национальность и общечеловеческие задачи // Философия нации и единство мировоззрения. М.: Москва, 2000. С. 35–36.
21 Скотникова Г. В. И. В. Киреевский о духовном корне русского философского сознания // Русин. 2015. № 4 (42). С. 334–343.
22 Киреевский И. В., Киреевский П. В. О нужде преподавания церковно-славянского языка в уездных училищах // Полн. собр. соч.: в 4-х т. Т. 1: Философские и историко-публицистические работы. Калуга: Гриф, 2006. С. 187.
23 Ильин Н. П. Трагедия русской философии. М.: Айрис-пресс, 2008.