Последний век показал совершенно отчетливо: мы вошли в тот роковой виток эволюционного развития, когда русская жизнь и русская цивилизация — при их неизбежном единстве — во многом стали жестоко противоречить друг другу. Быть может, здесь сказывается общий закон цивилизационного развития, когда технократичность жизни постепенно вытесняет ее органику, ее сложившийся в течение веков нравственный и душевный обычай. Однако нам нет смысла становиться в ряд европейских примеров — у России свой путь и своя духовная задача, огромность наших просторов позволяет соизмерить их с пространствами русской души. И здесь, вспоминая старый русский уклад, размеренность жизни, привязанность русского человека к своей земле, важно найти посредствующее звено между наступающим завтра, которому присущ металлический блеск и громкие, жесткие звуки, и уходящим вчера, чей образ во многом связан с влажным черноземом, росою на луговой траве и рассветным щебетанием птиц… Таким звеном, без сомнения, является фигура русского поэта.
Сегодня, как никогда раньше, его ответственность перед народной толщей чрезвычайно велика. Породившая ум и слух поэта, народная жизнь вправе ожидать от него слов и песен, где определение «русский» прилагается только к органическим понятиям, не становясь разменной монетой современности. Вместе с тем, живя внутри русской цивилизации уже фактически и не собираясь удаляться в леса или идти в затвор, поэт может и должен найти меру взаимодействия века железного и души живой, подобрать слова, в которых гордость за успехи своего земного государства непротиворечиво соединена с отблеском Царства небесного, духовной России. Цивилизация — это только средство, она подобна доспехам на живом теле, которому свойственна не только ярость и жажда победы, но и любовь, печаль, думы и сердечное страдание.
В огромной степени цивилизация сказывается в языке современного человека. И речь совсем не о лексических нововведениях, а о способе строить фразу, сочетать слова и понятия, переходить от одного предмета к другому и соединять реальное с умозрительным. В языковой стихии никто не сравнится с поэтом, он словно барометр давления цивилизации на жизнь, и вместе с тем — инструмент некоего примирения первого со вторым. Потому-то критический взгляд на современную поэзию порою бывает так жесток и бескомпромиссен: когда поэт уклоняется от своего глубинного призвания, от метафизического Поручения, которое таится в его душе, внимательный читатель интуитивно чувствует, что вот теперь он остается один — поэт покинул его и стал обычным человеком, послушным рабом успеха. В этом есть элемент русского предательства и скорбной победы русской цивилизации над русской жизнью. Но когда поэт чуток и бесстрашен, когда Божий дар в нем преобладает над рациональным умозрением — читатель любит своего певца беззаветно и внимает его словам с доверчивостью ребенка.
Нет нужды лишний раз упоминать о том, что подобные задачи по плечу и по сердцу только избранным поэтам, быть может, даже великим. Они и сейчас живут на огромных пространствах русской земли. Однако цивилизация делает свой выбор и называет иные имена. Тогда как русская жизнь безошибочно узнает собственных поэтических посланников, вверяет им себя полностью и насыщает их слова проникновенной правдой.
Важно понимать, что истинный поэт — не враг цивилизации, но ее врач. Ему по силам примирить два начала русского мира, найти их непротиворечивое единство. И тогда русская цивилизация не убьет русскую жизнь, но обретет глубокое дыхание, благородную силу и нравственный ум. Так свяжется разорванная нить времен, внуки избегнут одиночества, а прежние поколения не станут ронять слез с небес на сухую землю, чувствуя себя отринутым родом, стертым из памяти детей, опрометчиво поспешивших стать взрослыми.