Завершающее Библию «Откровение Иоанна Богослова», хорошо знакомое по названию «Апокалипсис», — самая загадочная, грозная из книг Нового Завета, устрашающее предупреждение о том, что недалек тот День Гнева Господня, когда трубы ангелов возвестят горе живущим на земле. Возвестят громы и молнии, град и землетрясения, отравление воды и воздуха. И такова неиссякающая сила этого «Откровения...», что вот уже более двадцати веков люди на земле не могут успокоить себя никакими доводами «трезвого разума», снова и снова пытаясь предугадать приход Судного Дня и вместе с ним — Конца истории, Конца Мира.
Но Апокалипсис — книга не только Величайшего Ужаса, но и Величайшей Надежды, обещающей человеку Новое Небо и Новую Землю. Не пройти ему этот труднейший путь в Новую Праведную Жизнь без душевной и мудрой помощи... Есть в Апокалипсисе сокровенные слова об этом. Их, как усталый странник, говорит Христос: «Се стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним и он со Мною»... Не каждая дверь открывается на стук запоздалого путника. Но тем, кто впустят Его, принесет Он добро и свет, мужество и твердость, веру и надежду. И — любовь. И потому предчувствие Апокалипсиса не только в картинах торжествующего Зла. Оно и в уловленном чутким слухом легком стуке в дверь, в той бесценной духовности, которую внесет в дом, в семью, в сердце человеческое тихая беседа позднего Гостя... И в этом двуединстве Великой Книги — ее особое, непреходящее значение.
1
Для своего сборника бесед с видными представителями русской культуры известный писатель, главный редактор издающегося в Нижнем Новгороде, завоевавшего широкую популярность журнала «Вертикаль. XXI век», Валерий Сдобняков выбрал ко многому обязывающее название «В предчувствии Апокалипсиса». Выход в свет сборника отмечен несколькими положительными рецензиями. Так, представляет эту книгу читателям солидный петербургский журнал «Родная Ладога»: «...Тексты этих бесед, которые раскрывают многие неизвестные подавляющему большинству читателей факты из новейшей истории России, публиковались в самых авторитетных периодических изданиях у нас в стране и за рубежом и неизменно вызывали самый живой интерес у людей, неравнодушных к судьбе своего Отечества».
В книге собран уникальный материал, который будет интересен политикам, ученым, преподавателям школ и высших учебных заведений. В предисловии к сборнику историк В. Г. Цветков пишет: «Нельзя не отдать должное чуткой продуманности бесед, их стройности и избирательности. Автор как бы пытается по возможности максимально охватить ими многие сферы культурной и хозяйственной жизни страны, а также ее прошлого и настоящего. Но главным в любой из таких бесед все же всегда остается сам герой со своим внутренним миром, впечатляющим багажом накопленных знаний и личного опыта, независимым мнением и абсолютно самостоятельными и предельно аргументированными суждениями по самым разным злободневным вопросам времени».
Читая такие рецензии, знакомясь с подобными читательскими оценками и откликами, не можешь, в конце концов, не обратить внимания на то, что в них нигде не подмечена связь содержания сборника с его напряженным, как обнаженный нерв, бесстрашно искренним заголовком. А размышляя об этой странности, приходишь к выводу, что она не случайна, что предчувствие Апокалипсиса в большинстве бесед, действительно, не прослушивается.
Тут я готов сам с собой и поспорить — но разве хоть один из текстов сборника не разогрет активной заинтересованностью собеседников в обсуждении поставленных вопросов? Разве не присущ многим из них открыто полемический азарт? Разве не переживают собеседники как тяжелую личную травму и как невосполнимый урон культуре своего народа, хозяйству своей страны многочисленные негативные явления современной российской действительности? Разве нет во всем этом серьезнейшей тревоги о завтрашнем дне, о ближайшем и более отдаленном будущем Родины?
Разумеется, все это есть. Но смелым заглавием автор, несомненно, нацеливался на что-то принципиально большее. Не на сумму отдельных озабоченностей и тревог, а на какое-то обобщенное представление о грядущих его народу и его стране тяжелейших испытаниях.
Мастерски построены беседы с выдающимися живописцами — истово верующим В. Калининым и атеистом К. Шиховым. В них содержательно и интересно все — их жизненный путь и творческое становление, их понимание задач своего искусства, проникновение в секреты мастерства. Блистательная эрудиция автора книги В. Сдобнякова и его бережное отношение к истории Родины проявляются в беседах с производственниками, лауреатами Государственных премий старейшим работником нижегородского авиастроительного завода «Сокол» Н. Николаевым и главным сварщиком этого же предприятия Р. Пацельтом. Чрезвычайно интересное интервью с историком и журналистом В. Цветковым, являющимся автором содержательного предисловия ко всей книге В. Сдобнякова.
Но неслучайно беседы с писателями составили бòльшую часть всей книги — кому как не им быть чуткими регистраторами пульсирующих в общественном сознании чаяний и надежд, ожиданий и разочарований, тревог, опасений и страхов... Все это в писательских интервью, действительно, в какой-то мере присутствует, однако без апокалиптических предчувствий. Характерно, что писатели старшего поколения, в основном, направляют разговор в мемуарное русло, делясь воспоминаниями о мощном литературном процессе и ярком, разнообразном творчестве писателей советской эпохи. Писатели среднего и более молодого поколений охотно рассказывают о путях своего творческого становления, о пагубной разобщенности творческой жизни региональных писательских объединений и — как следствие такой разобщенности — болезненной разорванности общероссийского литературного процесса.
Ближе всего концептуальному посылу сборника отвечает интервью с Юрием Бондаревым. Кстати, название этого интервью — «В предчувствии Апокалипсиса» — очевидно, и стало заглавием всей книги. В вопросе, обращенном к классику современной русской литературы, Сдобняков останавливает внимание на происходящих нынче по всей нашей планете невиданных ранее природных катаклизмах. Это — немыслимая жара и неслыханные похолодания, сметающие все на своем пути огромные волны цунами, гигантские пожары, грандиозные наводнения... И — словно бы сопутствующие им в сегодняшнем мире — непрекращающиеся социальные и политические взрывы, сотрясающие страны третьего мира, Африки, Центральной Азии и Центральной Америки, опасные процессы, угрожающие стабильности европейских государств. Жителей Земли охватывает ощущение неспокойствия, мятежности, неуверенности в завтрашнем дне...
Не предвещает ли все это каких-то еще более страшных надвигающихся испытаний, в которые может быть ввергнуто человечество? Нет ли во всем этом некоего предчувствия Апокалипсиса?
Похоже, что — есть!..
И, наверное, именно поэтому Ю. Бондарев сразу же обращает внимание на негативную сторону научно-технического прогресса:
— Быстрота в изобретении атомного, биологического, геотектонического и прочего смертельного оружия не принесли человечеству ни мира, ни облегчения, — с болью констатирует писатель. — Эта быстрота военной реализации великих открытий человеческого гения напомнила, что каждому на земле приготовлен билет не в бессмертие, а в одноместное купе — и каждому готов плацкарт только туда — в скорбное направление, где уже нет ни любви, ни ненависти, ни красоты, ни безобразия, а останется только физическая пустота, уже никем на обугленной земле непознаваемая...
Где же он — спасительный выход? Юрий Бондарев считает, что остановить надвигающуюся на мир трагедию способны лишь великая наука и все мы, земляне, вставшие на защиту человеческого существования.
— Как это сделать действенно сейчас и завтра? — переспрашивает писатель. — Думаю, никто из живущих ныне гениев науки точно ответить пока не сможет.
— Значит, Вы не верите в то, что идеи гуманизма, слово художника могут спасти современный мир? — ведущий беседу В. Сдобняков заметно растерян: — Вы не верите, что современная художественная культура способна нас вывести из тупика?
— Художественная культура переживает сейчас тяжелую пору, ибо вседозволенность беспредельно царствует в так называемом художественном творчестве. Сама правда изображается вкось. Ложь, без малейшего стеснения, играет на подмостках жизни роль правды. Пошлый натурализм, скабрезность, бессовестная порнография властвуют на телевидении, в кинематографе, на книжном рынке, выдавая себя за современную культуру... Однако всему бывает конец и, как говорили древние, одна волна уничтожает другую, а ветер меняет направление... Но когда?..
Что ж, диагноз поставлен и приговор вынесен с библейским размахом. Глобально, символично. Не уточнены лишь сроки исполнения приговора.
Ну, а предчувствия? В эмоциональном плане они не подвластны разнице в масштабах. Уравниваются они или различаются — мы судим по остроте переживания. И одинаково впечатляюще могут прозвучать и трагический прогноз футуролога, и выстраданное «завтра» поэта.
И то, и другое в книге В. Сдобнякова можно найти, например, в беседах с видным прозаиком Арсением Ларионовым и самобытным алтайским поэтом Сергеем Чепровым.
Интервью автора сборника с А. Ларионовым состоялась заочно. Автор известных российскому читателю романов «Лидина гарь», «Рок», «Раскаянье» и ряда публицистических книг прислал письменные ответы на переданные ему, тоже в письменном виде, вопросы. Их содержание многопланово — это и рассказ о своем становлении, о дружбе с такими крупнейшими русскими писателями как М. Шолохов, Л. Леонов, Ю. Бондарев, Ф. Абрамов, П. Проскурин, с выдающимся пушкинистом С. Гейченко. Свое мнение о противоречивости личности и нравственных изломах творческой судьбы талантливого прозаика Виктора Астафьева... Собственная оценка творческой и общественной значимости вклада «деревенской литературы» — «почвенников» в общее поступательное движение русской литературы двух предпоследних десятилетий прошлого столетия. Воспоминания о непростом, через издательские и закулисные препоны, пути к читателю в 80-х годах «Лидиной гари» — крупнейшего произведения уже сложившегося к тому времени, признанного прозаика.
— Обиды я ни на кого не держу, — заключает эту тему А. Ларионов. — Для меня главное — справиться с собой. А все остальное придет само... По сути-то ничего не изменилось. И сегодня в нашей литературной среде такая же обстановка — местничество, интриги, ханжеское нетерпение из-за отсутствия таланта.
— Сейчас авторитет писателя низок, как никогда, — письменные комментарии и вопросы Сдобнякова удивительно точно согласуются с письменными ответами Ларионова. — Как вы считаете — почему это стало возможным после более чем двухвекового восхождения к вершине общественного признания? И что нужно предпринять, чтобы изменить сложившуюся ситуацию?
— Писатель велик и авторитетен, когда он художник и независим от власти. Пример Шолохова — бессмертный! А мы имеем дело чаще всего со всякой криминальной поденщиной, которую даже коммерцией не назовешь. Падение литературы начинается с перевода ее из глубин народной и духовной жизни на многотысячный бульвар. И это не просто падение, а тупик литературы и культуры.
Кризисное состояние литературы и культуры не может возникнуть обособленно от всего в целом состояния общественной жизни. «Литературный разговор» настоятельно требует расширения, перехода к социальным проблемам. И Сдобняков задает, как сейчас говорят, «хороший вопрос»:
— Скажите, когда вы писали свои книги... что было больнее всего осознавать — бессилие от невозможности что-то исправить, раздражение на свой народ, который и старое разрушил, и новое не достроил, а что построил, то не сберег? Или, может быть, осознание потери какой-то глубинной веры, исконной правды, что были оставлены нам десятками поколений наших предков?
— Для меня нет никакой вины самого народа, — убежденно отвечает А. Ларионов. — И его поведение никогда не вызывало у меня раздражения. Досаду — да! Но враги готовились годами, десятилетиями, чтобы не возник мужицкий бунт, беспощадный и кровавый, иначе бы им не сносить головы. Они не только пробрались в высшие эшелоны власти. Они скрупулезно, тщательно развращали режимный аппарат, позволяли ему воровать и попирать справедливость, а с ними попирали и развращали народ, лишая его самостоятельности... Честным историкам надо еще всерьез подумать, почему народ тогда, в начале 90-х, не пошел защищать свой социалистический строй, о котором, опомнившись, много лет уже горько плачет. Еще Пушкин в минуту гнева произнес: «О, глупый мой народ». Я за Пушкиным этих слов не произнесу, даже в пору тяжелейшей жизни, тяжелейшего бремени, которое я несу. Как можно винить народ, лишенный элементарных прав? Надо крепко помыкаться в этой жизни среди высокопоставленных негодяев, лицемеров и прихвостней, чтобы проникнуться глубочайшим уважением к русскому народу... А глупости?! У кого они не бывают, даже у величайших мудрецов...
Наш боевой редут по-прежнему еще впереди. Надо собраться с силами и с умом, может, тогда что-нибудь и получится в заботе о народном деле.
Надо сказать, что, пожалуй, самый чуткий «сейсмограф», фиксирующий нарастающие «сейсмические толчки», — это поэзия. В сугубо личной лирике — это мотивы тоски, тревоги, душевная боль неутешная... В интервью поэта из Белоруссии А. Аврутина есть такое признание: «У меня иногда спрашивают, почему в моих стихах так мало веселого? Да потому, что создавать веселые стихи — совсем иная профессия. ...Кстати, не так давно я получил письмо от замечательного русского поэта Станислава Куняева... Так вот, высказав в послании немало добрых слов в мой адрес, мэтр заметил, что “на его придирчивый взгляд” в моих стихах все же слишком много отчаянья... И с горечью добавил, что сам в последние годы отошел от стихов именно потому, чтобы не добавлять собственной печали в океан мирового отчаяния...»
Но в чем же причины этой боли, этого отчаяния?
Пытаются поэты разобраться и в этом. И тогда вольно или невольно начинают всматриваться не только в собственные ощущения и переживания, но и в окружающий мир, разгадывая связь между его явлениями, противоречиями, неправедностью и неустроенностью и своим душевным состоянием.
Беседуя с поэтами О. Шестинским и А. Парпарой (в их наследии большое место занимают также произведения практически во всех иных литературных жанрах), Н. Рачковым, А. Аврутиным, — В. Сдобняков направляет разговор в русло их литературной биографии, лишь констатируя признанно высокий профессиональный уровень их творчества, в литературный анализ каких-либо текстов не углубляясь. А вот в материалах, посвященных алтайскому поэту С. Чепрову, на первый план выступает интерес автора «Предчувствий...» непосредственно к текстам стихов — здесь и конкретный разбор некоторых стихотворений, и размышления о путях развития творчества поэта, и даже определенные сомнения в плодотворности и оправданности отклонения этих путей от некоего истинного, поэтически магистрального их направления.
Интервью с поэтом Сергеем Чепровым, построенное на обсуждении сразу двух его книг — «Душа моя непутевая» и «Когда болит...», озаглавлено словами выразительными — «Когда уходит земля из-под ног...», невольно отсылающими к общему апокалиптическому названию сборника.
Надо сказать, что нечасто встретишь в статьях, посвященных поэтическому творчеству, такой точный, продуманный, «красноречивый» подбор цитат, какой сделан Валерием Сдобняковым и в его рецензии на эти книги, и в интервью. Это именно тот случай, когда выбор цитат — верный показатель и поэтической культуры обозревателя, и художественного вкуса в отборе, и способности выделить главное — не только по смыслу, но и по художественному воплощению. И еще один аргумент в пользу высказанных утверждений: читая такую сконцентрированную, обусловленную внутренней логикой подборку, как правило, уже невозможно удержаться — не высказать хотя бы в нескольких словах, чем «цепляет» и что открывает нам — стих за стихом — этот искренний, умный, зоркий поэт, наделенный нелегким талантом сочувствия, сопереживания, сострадания.
Как не понять и душевный порыв самого поэта, вся жизнь, вся творческая судьба которого неразрывно связана с судьбой своего народа:
Ухожу опять
В грозы и туман.
Слышу: там зовут,
Просят помощи.
С чем вернусь назад —
Я не знаю сам.
По душе иду,
Не по должности.
Неудивительно, что неутомимый обозреватель важнейших событий и явлений современной отечественной культуры, опытный прозаик и активный публицист Валерий Сдобняков увидел в стихах Сергея Чепрова богатую основу для обсуждения многих актуальных проблем поэтического творчества. Чепров справедливо напомнил, что при всем разнообразии форм, значений и задач культуры нации — основой, фундаментом ее культуры всегда были язык народа и народное творчество.
Значительное место в беседе заняла тема гражданской позиции писателя в обстановке сложной, противоречивой современной действительности. И здесь любому читателю будет крайне интересно проследить за ходом мыслей собеседников.
— В ваших книгах «Душа моя непутевая» и «Когда болит...» большинство стихов — остросоциальные, — отмечает ведущий беседы. — Стихи протеста против сложившихся в современной России нравов, чуждых русскому народу... Согласен, современная социальная несправедливость (впрочем, как и во все иные времена) просто вопиет к протесту... Но, поддаваясь этому чувству, не теряет ли художник чего-то очень важного, глубинного в своем творчестве. Ведь все в итоге проходит — бунты, мятежи, революции, годы смуты и благоденствия. И лишь поэзия, лишь высоты человеческого духа, творческого озарения остаются вечными. Не они ли не дают нам окончательно пасть, уйти под власть худшей из сил и тем самым погибнуть для вечности?
— Здесь я немного иного мнения, — высказывает свою точку зрения Сергей Чепров. — Да, все проходит — и бунты, и мятежи, и революции. Проходило. Но теперь, как мне кажется (и дай-то Бог, если я заблуждаюсь!), может и не пройти. Уж слишком мы отклонились от истинного пути. Слишком «заматериализовали» жизнь, все больше и больше утрачивая духовность. Не просто говорить, а кричать нужно о том, что на душе наболело, чтобы хоть самим перед собой быть честными. Да и перед Богом не хлопать глазами, а все же сказать: «Я что-то делал... пытался... что было в моих силах...»
Не может ведущий беседы смириться с такой мрачной тональностью, потому что понимает, что как ни трудна жизнь, как ни ломает она людей, но — не может такой поэт как Сергей Чепров, утратить в душе надежную опору. И вот — яркое тому подтверждение — в его же стихах:
...И обижаясь, и прощая,
В смятении добра и зла,
Я снова взор свой обращаю
На золотые купола.
Ношу, отбросив все химеры
И негодуя, и любя,
Три непоколебимых веры:
В Россию! В Бога! И в себя!
И если в беседе с именитым прозаиком Юрием Бондаревым гнетуще тревожное предчувствие Апокалипсиса (в первую очередь, конечно, духовного), эта его нарастающая угроза рассматривается в глобальном масштабе, а потому — по неизбежности — в большой мере в общих, подчас умозрительно-абстрактных понятиях, то именно в беседе с поэтом Сергеем Чепровым вынесенное на обложку заглавие книги подтверждается обращением к реалиям современной российской действительности.