Монархия рушилась, а где же были монархисты?

К 100-летию Февральской революции.

Вопрос, вынесенный в заглавие, вполне закономерен. В самом деле, мы знаем о заговорщиках — финансовых и промышленных олигархах, представителях политической элиты и аристократии (среди них были даже члены Императорской фамилии) и высшего генералитета, заманивших Царя в псковскую западню, где угрозами и шантажом они вырвали у него отречение от Престола. Нам известны действия социалистического подполья, организовавшего масштабные забастовки и демонстрации в Петрограде. Нам известно и о роли западных диппредставительств и спецслужб в Февральском перевороте, прежде всего посла Великобритании в Российской империи сэра Джорджа Уильяма Бьюкенена. (Затем примеру английских спецслужб последуют германские, снабдившие Ленина и других пассажиров пломбированного вагона деньгами и доставившие их на территорию нейтральной Швеции, а затем Финляндии, бывшей тогда частью Российской империи.) Из мемуаров участников Февральского переворота нам известно и о том, что многие активные участники заговора, в частности, большинство членов Временного правительства, состояли в тайных масонских и парамасонских обществах.

А где же были монархисты в монархической стране? Почему действия врагов Самодержавия не столкнулись с массовым движением сопротивления со стороны сторонников монархии, как это было в 1905–1906 годах? Вопросы непростые.

Конечно, прежде всего, надо иметь в виду, что само по себе отречение Императора от Престола и признание им легитимности Временного правительства (как было объявлено официально) многих монархистов сбило с толку, ведь все это выглядело вполне законно. А гениальное изобретение заговорщиков с «полуотречением» брата Государя Великого князя Михаила Александровича, который не отрекся формально от Престола, но отказался принимать власть до решения Учредительного собрания, что не позволяло другим претендентам на Престол объединить сторонников монархии и превратить монархическое движение в реальную альтернативу как либеральному Февралю, так и социалистическому Октябрю. Кроме того, несмотря на распространенные представления о стихийном характере Февральского бунта, действовали заговорщики, надо заметить, очень грамотно. В первые дни революции были арестованы или вынуждены были скрываться практически все видные правые лидеры и вожди монархического движения, способные организовать хоть какое-то сопротивление.

Однако эти обстоятельства все-таки до конца не могут объяснить причины пассивности сторонников монархии в последние дни Февраля 1917 года. Для поиска этих причин стоит обратиться к предшествующим событиям.

Как известно, политические партии (в том числе правоконсервативные, монархические партии и организации) появились в России после Манифеста 17 октября 1905 года. До этого существовали только подпольные партии (социалисты-революционеры, социал-демократы). В 1905–1906 годах возникли Союз русского народа, Русская монархическая партия, Русское Собрание (как политическая организация), Союз русских людей и другие монархические организации.

Монархисты сыграли ключевую роль в подавлении революции 1905–1907 годов. Дело в том, что поначалу власть растерялась под натиском революции. Органы правопорядка к тому времени имели богатый опыт борьбы с революционным подпольем. Практически во все ключевые организации были внедрены агенты охранки, которые порой занимали серьезные позиции в подполье. Агентами охранки были руководитель боевой организации партии эсеров Евно Азеф, сын крупного киевского купца Мордка Богров, депутат IV Государственной думы, один из руководителей партии большевиков Роман Малиновский. Правда, при этом Азеф организовал целый ряд громких терактов, а Богров лично убил главу правительства П. А. Столыпина. Но некоторые теракты все-таки по их информации были сорваны, потенциальные революционные киллеры попали в руки полиции, а террористы были деморализованы провалами. Охранка внедряла своих агентов даже в монархические организации. Так, именно агент охранного отделения Степан Яковлев, вступивший в Союз русского народа, являвшийся даже кандидатом в члены Главного совета, организовал убийство одного из видных кадетских деятелей Михаила Герценштейна, ставшее потом поводом к информационной кампании против правых.

Но полиция не имела опыта противодействия массовым уличным акциям, которые активно использовали революционеры с осени 1905 года. Манифестации с красными флагами практически парализовали жизнь многих городов, действуя угнетающе на обывателя. И тогда против них выступили такие же граждане только правых, монархических взглядов. Массовые патриотические манифестации, организованные правыми партиями и союзами, очистили улицы городов от антиправительственных сил. Разумеется, не обходилось без стычек и насилия, а порой даже и убийств с обеих сторон. Это стоит отметить, чуть позже я к этому вернусь.

Однако тема правого террора в ходе революции, мягко говоря, преувеличена в целях информационной дискредитации правых, на самом деле имел место как раз открытый террор против правых. Монархистам, получившим прозвище «черносотенцы», либеральная и советская пропаганда ставила в вину убийство трех депутатов Государственной думы кадетов М. Я. Герценштейна и Г. Б. Иоллоса и трудовика А. Л. Караваева, а также попытку покушения на бывшего главу правительства С. Ю. Витте. На этом основании в общественном сознании прочно закрепился образ «правых террористов». Но если начать разбираться, сразу выясняется, что мы имеем дело со смесью полуправды и пристрастных интерпретаций. Ведь даже советский суд в 20-е годы установил, что убийство Караваева было совершено на бытовой почве. А об убийстве Герценштейна в 1906 году и Иоллоса в 1907 году, находясь на твердой почве фактов, можно сказать, что следствию удалось установить лишь причастность к этим убийствам некоторых лиц, имевших отношение к монархическим союзам, и не более того. Некоторые современные исследователи считают убийство Герценштейна и вовсе провокацией охранки.

Зато примеров террора против правых со стороны революционеров — великое множество. В 1906–1907 годах были совершены покушения на видных деятелей Союза русского народа: руководителя Одесского отдела графа Алексея Коновницына; председателя Почаевского отдела, настоятеля Почаевской Лавры архимандрита (впоследствии архиепископа) Виталия (Максименко); почетного председателя Тифлисского патриотического общества священника Сергия Городцева (будущий митрополит Варфоломей получил семь пуль от убийцы, чудом выжил, стал архиереем, прошел впоследствии советские лагеря и умер уже после Великой Отечественной войны) и др. Однако главным объектом революционного террора были не руководители, а простые рабочие и крестьяне, которые чаще всего становились жертвами убийц. На этот факт как-то не обращается должного внимания до сих пор. А между тем по данным, которые приводил в своей книге «Борьба за правду» присяжный поверенный П. Ф. Булацель (расстрелянный ЧК в 1919 году как заложник), только с февраля 1905 по ноябрь 1906 года, то есть менее чем за два года, были убиты и тяжело ранены 32 706 (!) человек. Можно представить размах революционного террора в то время.

Среди убитых было немало руководителей местных отделов и активистов Союза русского народа. Наемными революционными бандитами были убиты: мастер железнодорожных мастерских Ростова-на-Дону Иван Иванович Башков, волостной старшина села Вержиево Нежинского уезда Черниговской губернии Петр Иванович Дудченко, главный мастер инструментального цеха мастерских Владикавказской железной дороги Иван Матвеевич Дорошенко, крестьянин села Шаповаловка Борзенского уезда Черниговской губернии Митрофан Павлович Гирченко, крестьянин села Верхне-Белозерское Таврической губернии Иван Андреевич Шило, железнодорожный рабочий из Одессы Евдоким Андреевич Лопаткин, столяр железнодорожных мастерских Уфы Дмитрий Герасимович Попов, маляр из Красноуфимска Григорий Дмитриевич Данилов и многие другие. Этот скорбный синодик русских рабочих и крестьян, ставших первыми жертвами дореволюционного «красного террора», открывают петербургские рабочие Василий Никифорович Королев и Алексей Васильевич Барабанов, погибшие в результате теракта в харчевне «Тверь» за Невской заставой в Санкт-Петербурге, который произошел 27 января 1906 года. Этот теракт является знаковым событием для революции 1905–1907 годов, его жертвами стали простые рабочие (помимо двух убитых было еще одиннадцать рабочих, раненных от взрыва бомбы, брошенной террористами в окно трактира, где собирались рабочие-монархисты). Впервые революционеры подняли руку на представителей того класса, о благе которого они на словах пеклись. Но дело не только в этом. Фактически этот взрыв развязал массовый террор. И до того были громкие убийства (террористами были убиты московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович, министры внутренних дел Д. С. Сипягин и В. К. Плеве, генерал-адъютант В. В. Сахаров и др.). Однако эти преступления все-таки были редкостью. После 27 января 1906 года убийства стали делом обыденным и происходили чуть ли не ежедневно, был перейден какой-то незримый рубеж.

Еще одно тяжкое обвинение в адрес монархистов, которое до сих пор некритично воспроизводится в публикациях, — организация еврейских погромов. Однако еще в 1911 году эту клевету опроверг товарищ председателя Главного совета Союза русского народа В. П. Соколов. Он резонно заметил на собрании Союза в апреле, что «левая печать, обвиняя Союз в устройстве жидовских погромов, сознательно закрывает глаза на то обстоятельство, что главная полоса погромов относится к тому времени, когда Союз и не существовал. А последний белостокский погром имел место тогда, когда там не было отдела Союза»1.

Уже в наше время известный литературовед и историк В. В. Кожинов повторил этот аргумент, уточнив существенные детали (в 1906 году было три погрома, но все в Царстве Польском, где русские патриоты не имели серьезного влияния). Кожинов подробно разобрал историографию вопроса о погромах2.

Социалисты и либералы придумали монархистам кличку «черносотенцы», «черная сотня», стремясь внушить обществу, что их противниками являются социальные маргиналы, городские низы. Кличку эту запустил первым, по моим сведениям, один из лидеров меньшевиков Ф. И. Гурвич (партийная кличка Дан), затем популяризировал социалистический тяжеловес основоположник русского марксизма Г. В. Плеханов. Активно использовал кличку «черносотенцы» и лидер большевиков В. И. Ленин, который, впрочем, применял ее весьма произвольно для обозначения почти всех своих противников, иногда даже октябристов и кадетов, которые, конечно, враждебно относились к монархистам. Сами монархисты по-разному относились к кличке «черносотенцы»: некоторые с негодованием отвергали, обращая внимание на тот факт, что в монархических организациях были представители всех сословий русского общества, в том числе «сливки» русской интеллигенции. Другие соглашались называть себя черносотенцами, подчеркивая, что Черная сотня — это простой, «черный народ», на котором всегда держалась Россия, что именно черносотенцы Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского спасли страну в годы Смуты начала XVII века. Такую позицию, в частности, занимал заместитель председателя Союза русского народа, художник Аполлон Аполлонович Майков (сын великого русского поэта), написавший даже книгу «Черносотенцы и революция».

Так кто же был в рядах черносотенцев? Святой праведный Иоанн Кронштадтский. Он много жертвовал на нужды монархического движения, участвовал в освящении знамени и хоругви Союза русского народа, а 15 октября 1907 года был избран пожизненным почетным членом организации. Во главе многих отделов Союза русского народа и других монархических организаций стояли прославленные Церковью в сонме новомучеников и исповедников российских — святейший Патриарх Тихон (Беллавин), митрополиты Серафим (Чичагов), Владимир (Богоявленский), Агафангел (Преображенский), архиепископ Андроник (Никольский), епископы Макарий (Гневушев), Гермоген (Долганов), Ефрем (Кузнецов), Иоасаф (Жевахов), протоиерей Иоанн Восторгов и др. Практически все выдающиеся русские архиереи начала ХХ века так или иначе были причастны к монархическому движению, не говоря уже о священниках.

Монархистам симпатизировал великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев, к ним был близок великий русский художник Виктор Михайлович Васнецов.

Руководящую роль в монархических организациях играли представители русской национальной интеллигенции. Основатель и председатель Союза русского народа Александр Иванович Дубровин был детским врачом. Сын мелкого полицейского чиновника из города Кунгур, рано ставший полным сиротой, окончил с отличием Медико-хирургическую академию в Санкт-Петербурге (он был расстрелян ЧК в апреле 1921 года, когда большевики официально отменили смертную казнь по случаю окончания Гражданской войны). Выдающийся правый оратор депутат Государственной думы Николай Евгеньевич Марков, небогатый курский дворянин, был выпускником Института гражданских инженеров (бежал за границу, умер в Германии). Членами Главного Совета Союза русского народа и руководителями местных организаций были выдающиеся деятели отечественной науки и культуры: видный русский языковед, один из двух тогдашних академиков-филологов Алексей Иванович Соболевский (от расстрела в 1918 году его спасло ходатайство коллег-ученых), ректор Новороссийского университета, доктор медицины, профессор Сергей Васильевич Левашев (убит в 1919 году), выдающийся историк европейского Средневековья, харьковский профессор Андрей Сергеевич Вязигин (взят в заложники при отступлении красных из Харькова и убит в Орле), профессор Борис Владимирович Никольский, юрист и литературовед, в университетском кружке которого начинал поэт А. А. Блок (расстрелян в 1919 году), один из столпов отечественной дерматологии профессор Петр Васильевич Никольский (один из немногих правых, уцелевший в мясорубке гражданской, умер на родине в 1940 году), популярный писатель, автор исторических романов князь Михаил Николаевич Волконский (умер вскоре после Февральской революции) и др.

Тут уместно привести слова уже упоминавшегося историка и литературоведа Вадима Кожинова: «Преобладающая часть наиболее глубоких и творческих по своему духу и... наиболее дальновидных в своем понимании хода истории деятелей начала ХХ века так или иначе оказывалась по сути дела в русле черносотенства»3.

В 1906–1908 годах монархисты были самым массовым общественно-политическим движением России. По подсчетам Департамента полиции в это время в их рядах насчитывалось около 500 тысяч человек. Современный исследователь профессор Ю. И. Кирьянов, опираясь на эти данные и скрупулезно проверив их, называет для 1908 года близкую цифру — около 400 тысяч человек4. Сами же черносотенцы числили в своих рядах значительно большее число единомышленников — до трех миллионов. Столь разительное расхождение в цифрах объясняется разной методологией подсчета. Полиция, несомненно, подсчитывала только более-менее активных участников движения. Но были еще и пассивные члены, и таких, естественно, было значительно больше. Это — те, кто разделял монархическую идеологию, кто заявлял о своем согласии с целями и практическими действиями монархистов. Например, руководитель Почаевского отдела Союза русского народа архимандрит (впоследствии зарубежный архиепископ) Виталий (Максименко) привез в 1911 году с Волыни в Петербург монархическую петицию, под которой стояли подписи 1 миллиона человек. Большинство из них, разумеется, формально не состояли в патриотических организациях.

Стоит также заметить, что практически все тогдашние партии России имели расплывчатые критерии членства. Напомним, какие бурные дебаты разгорелись на II съезде РСДРП, когда Ленин предложил ввести в партии фиксированное членство. Этот спор стал даже одной из причин раскола социал-демократов на большевиков и меньшевиков.

Справедливости ради надо отметить, что это было характерно только для 1906–1908 годов. Во время Первой мировой войны численность патриотических организаций снизилась на порядок и составляла не более 50 тысяч человек5. Несомненно, на это повлияла война. Монархисты призывного возраста ушли на фронт, средства, необходимые для партийной и пропагандистской работы, направлялись на помощь воюющей армии, раненым и семьям погибших. Все это привело к замиранию партийной деятельности русских патриотов. Однако главной причиной упадка монархического движения и радикального снижения численности членов монархических организаций стали расколы в монархическом движении 1908–1912 годов.

Дело в том, что после подавления революции 1905–1907 годов монархисты оказались заметной политической силой. С этим нужно было что-то делать. Сами монархисты считали, что революция не разгромлена, она просто ушла в подполье, поэтому нужно и дальше вести борьбу с врагами Самодержавия. Однако многие высшие сановники считали, что монархисты сделали свое дело, и теперь они должны уйти с политической сцены, самораспуститься. Складывалась конфликтная ситуация, которую усугублял тот факт, что многие лидеры монархистов приняли в штыки основные положения реформы главы правительства П. А. Столыпина. Они были противниками разрушения крестьянской общины, которую считали социальной опорой страны. Не по нраву были монархистам и попытки премьера заключить союз с либералами, которым он предлагал войти в свое правительство. Монархисты, напротив, требовали роспуска Государственной думы и отмены Манифеста 17 октября, который считали силою и обманом вырванным у Царя. Либералы, в конце концов, отказались входить в правительство Столыпина, и глава правительства начал создавать собственную политическую силу, которая должна была стать опорой его курса, в лице партии националистов — Всероссийского национального союза. Но для этого надо было «зачистить» политическое поле от монархистов. И вот агенты правительства и лично Петра Аркадьевича начали провоцировать расколы в монархическом движении, создавали напряжение путем избирательной помощи лояльным правительству лидерам и структурам. Активно использовались реальные вождистские амбиции правых деятелей. В итоге в 1908–1912 годах монархическое движение сотрясали расколы. Сначала амбициозный депутат Госдумы В. М. Пуришкевич создал альтернативный Русский народный союз им. Михаила Архангела, в который начал переманивать всех недовольных лидером Союза русского народа А. И. Дубровиным и его сторонниками на местах. А затем в 1909 году был совершен настоящий переворот в руководстве Союза, когда вместо Дубровина к власти пришли лояльные курсу правительства люди. Однако сторонники Дубровина сдаваться не захотели, в итоге возникло два Союза русского народа. Все это сопровождалось взаимными нападками, «поливанием помоями» друг друга. В результате — резкое снижение авторитета монархических организаций в обществе, отход от движения многих трезвомыслящих и авторитетных правых деятелей.

Стоит обратить внимание и на препятствование деятельности Союза русского народа со стороны помещиков и фабрикантов. С самого начала монархисты предпринимали попытки привлечь на свою сторону крестьян и, особенно, рабочих (социальную базу социал-демократов), и они достигли определенных успехов — рабочие монархические организации были созданы в Петербурге, Одессе, Иваново-Вознесенске, Екатеринославле, Ярославле, Москве, Киеве. На целом ряде фабрик и заводов столицы существовали довольно сильные отделы Союза русского народа, особенно на Путиловском и Невском судостроительном (Семянниковском) заводах. Рабочие Иваново-Вознесенска создали Самодержавно-монархическую партию, которая состояла в основном из представителей рабочего класса и депутацию от которой 16 февраля 1906 года принял Император. В Киеве был создан Союз Русских Рабочих под председательством рабочего Клеоника Цитовича (расстрелян в 1919 году), который объединял в своих рядах свыше 3000 человек. В Екатеринославле на заводе Брянского общества был создан отдел, в котором состояло свыше 4000 человек. После октябрьской (1905) забастовки монархисты обратили особое внимание на железнодорожников, в результате — железнодорожные отделы Союза русского народа стали практически повсеместным явлением. Широкую известность получили монархические рабочие артели в порту Одессы, где в 1907–1908 годах было создано шесть артелей грузчиков, насчитывавших 1350 человек. Однако Союзу русского народа трудно было найти общий язык с владельцами предприятий, которые повсеместно препятствовали деятельности Союза, не желая идти ни на какие уступки рабочим. В итоге рабочие отделы Союза на почве защиты интересов рабочих нередко вступали в конфликт с фабрикантами. Фабрикантов и помещиков активно поддерживала местная власть, которая создавала препятствия для работы монархистов с рабочими и крестьянами. Все это способствовало тому, что на роль защитников интересов рабочих и крестьян выдвигались радикальные партии, которые умело направляли недовольство низших слоев общества своим материальным положением в политическое русло.

Нужно учесть и еще один важный социально-психологический феномен. После подавления революции либералы организовали целый ряд судебных процессов по обвинению рядовых монархистов в насилии при разгоне антиправительственных манифестаций. В ходе стычек на улицах было, разумеется, много эксцессов. Антиправительственные демонстрации нередко охраняли вооруженные боевики, были убитые с обеих сторон. В результате судебных процессов многие рядовые монархисты были осуждены и отправились на каторгу за применение насилия в защите власти. Некоторые были помилованы Императором Николаем, но всех Царь не мог помиловать. Так законы монархии были использованы против защитников монархии. Это напоминает нынешнюю ситуацию, когда, как заметил на последнем заседании Всемирного русского народного собора председатель Конституционного суда В. Д. Зорькин, право используется для разрушения традиционной нравственности. Несомненно, судебные процессы против сторонников власти оказали тягостное влияние на психологическое состояние рядовых монархистов, у многих отбили охоту бороться за монархию.

Итогом всего этого и стало плачевное состояние монархического движения к 1917 году. В том числе и на порядок снизившаяся численность.

Тем не менее монархисты, видя рост революционных настроений и подготовку революции либеральными и социалистическими партиями, объединившимися в августе 1915 года в Прогрессивный блок, к которому примкнули также их бывшие союзники русские националисты (хотя и не все), попытались объединиться и реанимировать былую мощь. В 1915 году состоялись три монархических совещания, которые хотя и сблизили позиции, но к реальному единству не привели. Примечательно, что именно в феврале 1917 года монархисты хотели провести в Петрограде объединительный съезд правых. Но не получили на это разрешение власти. Проведению съезда воспротивились влиятельные сановники в правительстве, представители генералитета и даже некоторые представители правых, в частности, к тому времени перешедший уже на позиции противников власти В. М. Пуришкевич с его Союзом Михаила Архангела. В СМИ началась кампания по дискредитации идеи проведения съезда. Главный аргумент — во время войны всякие политические мероприятия вредны, ведут к разделению и т. п. Как знать, как пошли бы февральские события, если бы к началу беспорядков в Петрограде оказалось несколько сотен активных монархистов, в том числе лидеров монархического движения.

Важнейшим направлением деятельности монархистов были попытки повлиять на Императора и представителей власти. В 1915–1916 годах в столице активно действовал кружок сенатора Александра Александровича Римского-Корсакова (бывший Ярославский губернатор, уволенный П. А. Столыпиным за правые взгляды), в состав которого в разное время входили влиятельные и, пожалуй, самые дееспособные правые деятели (бывший министр юстиции Иван Григорьевич Щегловитов, бывший обер-прокурор Святейшего Синода князь Алексей Александрович Ширинский-Шихматов, бывшие министры внутренних дел Николай Алексеевич Маклаков и Александр Александрович Макаров, члены Государственного Совета Михаил Яковлевич Говорухо-Отрок и князь Дмитрий Петрович Голицын-Муравлин, члены Государственной думы Николай Евгеньевич Марков и Георгий Георгиевич Замысловский, видные правые деятели Николай Алексеевич Павлов и Виктор Павлович Соколов и др.). Членами этого кружка был подготовлен целый ряд записок на имя Государя, председателя правительства и министра внутренних дел с конкретными предложениями по обузданию революции.

В ноябре 1916 года в Кружке была составлена поистине пророческая «Записка», которая через князя Николая Дмитриевича Голицына была передана Государю. Автором «Записки» был член Государственного совета М. Я. Говорухо-Отрок. В ней подчеркивалось, что «в настоящее время не представляется сомнений в том, что Государственная дума при поддержке так называемых общественных организаций вступает явно на революционный путь, ближайшим последствием чего, по возобновлении ее сессии, явится искание ею содействия мятежно настроенных масс, а затем ряд активных выступлений в сторону государственного, а весьма вероятно, и династического переворота». Правые предлагали Царю осуществить ряд решительных мер, «клонящихся к подавлению мятежа»: назначить на высшие посты только лиц, преданных Самодержавию; распустить Госдуму без указания срока ее созыва; ввести военное положение в столицах и больших городах; закрыть все органы левой и революционной печати; провести милитаризацию всех заводов, работающих на оборону; в земские комитеты назначить правительственных комиссаров6. «Записка» пришлась Государю по душе, свидетельством чего явилось состоявшееся в конце декабря назначение подавшего «Записку» князя Н. Д. Голицына председателем правительства. К сожалению, Царь ошибся с выбором, князь Голицын только передал «Записку», но не был ее автором, а потому и не в состоянии оказался провести программу «Записки» в жизнь.

26 ноября с программной обличительной речью выступил в Государственном совете один из лидеров правых Николай Алексеевич Маклаков. На всю Россию громко прозвучал голос правых, объясняющий суть происходящих событий, разоблачающих догмы либеральной пропаганды. Поскольку и среди правых уже не было единства, Маклаков выступал от своего лица, а не от имени фракции. Прекрасно понимая двуличие «патриотического подъема» врагов Самодержавия, он утверждал: «С самого начала войны началась хорошо замаскированная святыми словами, тонкая, искусная работа <...> русскому народу стали прививать и внушать, что для войны и победы нужно то, что в действительности должно было вести нас к разложению и распаду. <...> Это была ложь, для большинства бессознательная, а для меньшинства, стремившегося захватить руководство политической жизнью страны, ложь сознательная и едва ли не преступная».

Излюбленной темой либеральной пропаганды был тезис о том, что так называемое общество не жалеет сил для победы в войне, и только неумелые действия власти мешают обществу делать это еще лучше. Маклаков иронично на это заявил, что общество «делает все для войны, но для войны с порядком; оно делает все для победы, — но для победы над властью». «Неизменно то же происходит на всех съездах, заседаниях и собраниях. Все те же самые резолюции, требования, протесты. То же неудержимое погружение в область широкой политики, стремление заниматься не своим делом и слова, слова, слова. Общественность принято славословить, и критика ее признается теперь ересью. Но я все же смею утверждать, что политика разложила значительную часть здоровой и полезной ее работы. Русская общественность во многом грешна в это трудное время перед своей родиною», — обличал вождей общественного мнения Маклаков.

С возмущением отвергал правый политик лживые слухи, что монархисты стремятся к сепаратному миру. Он утверждал: «Неустанно работала всяческая ложь и клевета для того, чтобы в этом смысле опорочить правые организации. В печати обвиняли нередко правых в том, что они жаждут сепаратного мира, что они германофильствуют. <...> Мы с прискорбием это читали и возмущались, что эти вздорные слухи перекочевывали за границу и там распространялись, как нечто достоверное и бесспорное. И это бесспорное было ложью. Русские люди не только так не думают, но более того, они с презрением отнеслись бы к правительству, которое дерзнуло бы заговорить о мире до окончательного разгрома наших врагов, до полного признания ими самими себя побежденными и разбитыми, и сделали бы это правые люди не в силу каких-либо посторонних влияний извне, откуда бы они шли и в какую бы форму не облекались, они сделали бы это потому, что международное и мировое положение нашей великой родины для них, для правых людей, превыше всего. Они поступили бы так потому, что державное достоинство России, дающее ей право на роскошь жить своею собственною самобытною русской жизнью, дающее ей право не нуждаться в ничьей опеке, для правых людей дороже самой жизни».

Маклаков подверг жесткой критике политику уступок либералам. Правительственная власть, по его мнению, «отодвинулась вместе со сдвигом наших политических центров, она потеряла веру в себя, потеряла вехи, запуталась и обессилела во взаимной борьбе. Изо дня в день она принижалась, поносилась, развенчивалась и срамилась, и она ушла... А в крышку гроба нашего порядка изо дня в день стали спешно вбивать все новые и новые гвозди. Мы погасили свет и жалуемся, что стало темно. <...> Мы дошли до того, что торжествующая гипертрофия общественности превращается в ее диктатуру, а атрофия власти переходит в ее агонию».

Маклаков призывал всех помнить о своем долге верноподданных: «Отечество в опасности. Это правда, но опасность испарится, как дым, исчезнет, как наваждение, если власть, законная власть, будет пользоваться своими правами убежденно и последовательно, и если мы все, каждый на своем месте, вспомним наш долг перед Царем и Родиной».

Заключительные слова этой исторической речи стали публичным исповеданием политического кредо русских патриотов-монархистов, не отступивших от своих идеалов, готовых на смерть ради Веры, Царя и Отечества: «...Вера наша простая и ясная, открытая и честная. Она сейчас, правда, поругана, осмеяна, обманута, она не в почете, заступиться за нее и исповедовать ее теперь непопулярно, но она для нас непреложна и дорога. С надеждою правые люди в эти дни скорби и тревоги обращают свои взоры на своего Государя и молятся за Него. <...> [Царской самодержавной России] мы не предадим: мы ей служили, мы ей верим, мы за нее будем с этой верой бороться и с этой верой мы и умрем...»7.

В конце 1916 — начале 1917 года Император существенно поменял руководство Государственного совета и правительства. Была назначена целая группа новых министров, имевших правую политическую физиономию. Так, 20 декабря министром юстиции стал сенатор Николай Александрович Добровольский, 28 декабря министром народного образования стал доктор медицины, профессор Николай Константинович Кульчицкий, днем раньше князь Николай Дмитриевич Голицин возглавил правительство. Были также назначены новый министр путей сообщения (Эдуард Брониславович Кригер-Войновский, 28 декабря 1916), военный министр (генерал Михаил Алексеевич Беляев, 3 января 1917), а чуть раньше новый обер-прокурор Святейшего Синода (сын митрополита Санкт-Петербургского Палладия Николай Павлович Раев, 30 августа 1916).

Император попытался также превратить Госсовет в полностью лояльный Верховной власти орган. К сожалению, он не был таковым. Более того, не было никакой надежды, что под руководством престарелого и либерального А. Н. Куломзина можно добиться изменения ситуации в нужном направлении. Поэтому 1 января 1917 года председателем Государственного совета был назначен Иван Григорьевич Щегловитов, расстрелянный одним из первых в начале красного террора в первые дни сентября 1918 года. Щегловитову была поставлена задача добиться правого большинства в Государственном совете. Увы, и этого сделать не удалось, правящий слой был поражен бациллами либерализма.

 

В феврале 1917 года мы видим прямо-таки клубок роковых случайностей, повлиявших на ход событий.

Обильные снегопады на время прервали регулярную поставку хлеба в столицу, и кто-то мастерски распространил слухи по городу о перебоях с хлебом, после чего толпа начала хватать хлеб, в результате возник реальный дефицит. Одна роковая случайность.

Заболели корью царские дети, и Императрица Александра Федоровна (самый достоверный источник информации для Государя) отвлеклась от дел государственных на лечение, в итоге Император потерял важный источник информации и вынужден был смотреть на события в Петрограде глазами участников заговора или их неумных сообщников типа председателя Госдумы М. В. Родзянко. Другая роковая случайность.

Захватил невесть откуда взявшийся отряд революционеров станцию Любань, и царский поезд повернул в Псков, где Государь попал в западню к активному участнику заговора генерал-адъютанту Рузскому, обласканному ранее Царем и ответившему ему черной неблагодарностью. Окажись в те роковые дни Государь в Царском Селе, под Петроградом, когда вокруг него могли собраться верные части и монархисты, возможно исход мог быть другим. Еще одна роковая случайность.

Не оказалось в Петрограде ни одного облеченного властью решительного генерала, и в итоге верные присяге и сомневавшиеся воинские части оказались деморализованы. Хотя таких генералов, верных присяге и долгу монархистов, в армии было совсем мало. Еще случайность.

У главы правительства князя Н. Д. Голицына лежал на столе подписанный Царем указ о роспуске Госдумы, на котором нужно было только поставить дату, и дать ему ход, Голицын все тянул и дотянул до того момента, когда к нему пришли представители Думы и сказали, что он больше не глава правительства. Еще одна случайность.

Послал генерал Ф. А. Келлер Царю верноподданническую телеграмму, что готов привести свой конный корпус (самую боеспособную воинскую единицу в армии) на выручку Государя, но корпус в Псков не повел, ждал команды, а Царю телеграмму даже и не показали. А потом к Келлеру прислали его однокашника генерала Маннергейма, который уговорил того уйти в отставку. Еще роковая случайность.

Не захотели представители истеблишмента и высшие церковные иерархи проверить, по своей ли воле отрекся Император от Престола или под давлением. Высшая церковная власть оповестила народ об отречении, тогда ведь не было телевидения и радио, народ узнавал такие важные новости от священника, — перестали поминать Царя за литургией, а стали молиться за «благоверное Временное правительство», народ и понял, что это уже очень серьезно. Еще случайность, предопределившая судьбу России.

Слишком много случайностей, что позволяет говорить о промыслительности или закономерности происходившего в 1917 году в России. Для церковного сознания сама случайность является эвфемизмом действия Промысла Божия.

Ну разве могла Россия существовать далее в прежнем виде, когда из всех высших генералов и адмиралов, уже три года воевавших с внешним врагом, только два инородца и иноверца генерал граф Келлер и хан Гусейн Нахичеванский изъявили готовность умереть за Царя, сохранили верность верноподданнической присяге. А все русские православные генералы и адмиралы — и те, которые стали «белыми», как генерал Алексеев и адмирал Колчак, и те, которые стали «красными», как генерал Брусилов, — заявили, что Царь должен уйти. Они перестали повиноваться своему Государю, но почему-то думали, что солдаты и матросы после этого будут повиноваться им!

Что же касается монархистов, то они тоже были частью общества, стало быть, болели теми же недугами, что и остальной русский народ. Поэтому, когда рухнула монархия, ушли в политическое небытие и монархисты. Так по крайней мере казалось.

Однако монархия все-таки не ушла в небытие, а, как предложил кто-то прекрасный образ, подобно подводной лодке, залегла на дно. Она пытается всплыть, — И. В. Сталина называли «красным царем», а Л. И. Брежнева «добрым царем», говорят, что Б. Н. Ельцин любил, когда его величали «царем Борисом»... Пока не время. Подводная лодка помаячила перископом и снова залегла на дно.

Но она обязательно всплывет, когда понадобится вступить в бой за вековую форму русской государственности. Тогда и объявятся не карикатурные, а подлинные монархисты. Они тоже там — на борту этой подводной лодки — ждут своего часа.


 


1  Правые партии. 1905–1917. Сборник документов и материалов: в 2-х т. / сост., вст. ст., коммент. Ю. И. Кирьянова. Т. 2. М., 1998. С. 37.
  См.: Кожинов В. В. Черносотенцы и Революция (загадочные страницы истории). 2-е изд., доп. М., 1998.
  Кожинов В. В. Указ. соч., с. 25.
  Кирьянов Ю. И. Правые партии в России. 1911–1917. М., 2001. С. 82.
  Там же.
6   Правые партии... Т. 2, С. 586–587.
  Цит. по: Степанов А. Д. С этой верой мы будем бороться, и с этой верой мы умрем. Николай Алексеевич Маклаков (1871–1918) // Правая Россия. Жизнеописания русских монархистов начала ХХ века / сост. А. А. Иванов, А. Д. Степанов. СПб., 2016. С. 447–449.