Крест святителя гонимой церкви

Вот уже 85 лет не утихают споры и дискуссии о деятельности Предстоятеля Русской Православной Церкви Святейшего Патриарха Сергия (Страгородского). Противостояние между апологетами этого высшего церковного иерарха и его непримиримыми оппонентами зародилось вскоре после появления 29 июля 1927 года «Послания (декларации) Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Церкви к существующей гражданской власти». В этом документе, вошедшем в отечественную историю XX века как «Декларация 1927 года», был сформулирован принцип лояльности православных христиан большевистскому правительству Советской России. Был ли прав митрополит Сергий, возглавлявший тогда Русскую Православную Церковь, поставив свою подпись под этим документом? Этот вопрос неоднократно ставился и анализировался с самых разных позиций как в церковной публицистике, так и в научных исследованиях отечественных и зарубежных историков. Ответ на него неизбежно приводит авторов к самым разным, часто взаимоисключающим оценкам деятельности митрополита, а затем и Святейшего Патриарха Сергия на всех этапах его жизни и пастырского служения. По-разному в связи с этим оценивается и личность Святейшего.

Русскую Церковь митрополит Сергий фактически возглавил в декабре 1925 года, когда его, митрополита Нижегородского, Патриарший Местоблюститель Петр (Полянский) назначил своим заместителем. Митрополит Петр был арестован ОГПУ 10 декабря 1925 года и отправлен в сибирскую ссылку. С этого момента заместитель Патриаршего Местоблюстителя Сергий обрел права Предстоятеля Русской Православной Церкви, каковым ему суждено было оставаться до своей кончины 15 мая 1944 года.

Уже в первые дни исполнения обязанностей главы Русской Церкви митрополит Сергий столкнулся с враждебной по отношению к нему позицией власти: ему не разрешили выехать из Нижнего Новгорода в Москву. Органы НКВД и ОГПУ изолировали Сергия от церковного мира, чтобы реализовать свою идею и дать возможность заявить о своих правах на власть в Церкви группе иерархов во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским). Так начинался известный в истории Церкви Григорианский раскол, который был преодолен митрополитом Сергием лишь после упорной, напряженной деятельности, потребовавшей от него принципиальности, преданности делу единства Церкви и целеустремленности.

Когда казалось, что митрополиту Сергию и его сторонникам удалось добиться некоторого успокоения в Церкви и преодолеть григорианскую авантюру, в опасную для судеб Церкви игру вновь включилось ведомство советского политического сыска — ОГПУ.

На этот раз главным орудием борьбы против митрополита был избран находившийся в пермской ссылке митрополит Казанский Агафангел, один из старейших иерархов Русской Православной Церкви. При поддержке чекистов Агафангел был освобожден из ссылки и, опираясь на ряд документов РПЦ, выступил с претензией на занятие должности Патриаршего Местоблюстителя. План ОГПУ о децентрализации Православной Церкви воплощался в жизнь: законный глава Церкви митрополит Петр находился в застенках, права митрополита Сергия оспаривали архиепископ Григорий и митрополит Агафангел. Вдобавок к этому церковный корабль готовы были взять на абордаж обновленцы, значительно активизировавшие свою раскольническую деятельность.

Принципиальная позиция митрополита Сергия повлияла на Агафангела. В результате глубоких собственных размышлений о судьбах Церкви, ради церковного мира митрополит Агафангел отказался от борьбы за местоблюстительство. Этим митрополит Сергий нанес сильнейший удар по планам ОГПУ.

Являясь заместителем Патриаршего Местоблюстителя, митрополит Сергий вел борьбу против двух раскольнических группировок: с одной стороны против обновленчества, с другой — против «григорианства». И те, и другие имели несомненные преимущества: статус официально признанных государством. Демонстрируя свою лояльность и проклиная врагов Советской власти (в том числе «церковных контрреволюционеров»), они могли действовать, укрепляя свои церковно-административные органы, получая поддержку со стороны верующих и пользуясь их финансовой поддержкой. У Сергия ничего подобного не было. Он и его сподвижники находились вне закона. Опираясь на тогдашнее законодательство, власть могла в любой момент разорить их церковные органы, приходы и храмы. Теснимый недругами, митрополит Сергий принимает единственно верное в тех условиях решение: выбить главный козырь оппонентов, обвинявших его в «незаконности». Он должен был добиться легализации той части Православной Церкви, которая шла за ним как за заместителем Патриаршего Местоблюстителя Петра.

Митрополит Сергий начинает попытки сплотить вокруг себя епископат и открыть деятельность церковного органа управления, который он намеревался создать при себе. Оставалось главное препятствие: чтобы Синод мог приступить к легальной работе, он должен быть зарегистрирован советской властью. Наркомат внутренних дел, ведавший тогда этими вопросами, выставил Сергию те же условия легализации, которые в свое время выставлял и Патриарху Тихону: осуждение контрреволюционного прошлого Церкви; отказ от участия в политической деятельности; провозглашение курса лояльности и признания государственных актов, регулирующих деятельность религиозных организаций; осуждение эмигрантской ветви РПЦ («карловацкого раскола»).

В июне 1926 года митрополит Сергий обращается в НКВД с просьбой легализовать высший церковный орган управления и зарегистрировать его канцелярию и епархиальные советы, разрешить проведение Архиерейских Соборов и издание церковного журнала. Одновременно он представляет проект обращения к всероссийской пастве, в котором подчеркивалась лояльность Церкви к гражданской власти, хотя и не затушевывались мировоззренческие различия между христианством и материализмом.

Однако проект митрополита Сергия был отвергнут официальными властями, ибо его сдержанность не устраивала советское руководство. Проект не разрешили даже опубликовать.

После неудачной попытки тайного избрания Патриарха, когда было собрано 72 подписи об избрании всероссийским Патриархом митрополита Казанского Кирилла, чекисты произвели массовые аресты архиереев, поставивших свои подписи под избирательными бюллетенями. Был арестован и брошен в тюрьму заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий. Кроме обвинений в проведении нелегального выбора Патриарха, его обвинили еще и в связях с эмиграцией.

Авторитет Сергия и масштаб его личности оказались таковыми, что власти не сумели найти достойного кандидата, с кем можно было бы вести переговоры об условиях легализации Церкви. Поэтому они вновь вступили в переговоры с Сергием, причем на условиях, выдвигавшихся ранее Патриарху Тихону, а затем митрополиту Петру.

Это было обусловлено тем, что советское руководство готовилось отметить свое десятилетие. Политическому руководству страны хотелось продемонстрировать как своим гражданам, так и всему зарубежью, что не только рядовые верующие, но и Церковь в целом лояльно относится к советской власти.

Перед митрополитом Сергием встал очень серьезный вопрос: как быть? Он мог отказаться от переговоров с ОГПУ. Но это наверняка могло повлечь за собой очередные репрессии, которые окончательно погубили бы Церковь. И тогда власть могла бы к своему юбилею рапортовать не о политической лояльности Православной Церкви, а о «преодолении религиозных пережитков» и естественном распаде всех церковных структур. Только урегулирование отношений с государством могло дать шанс спасти Церковь со всем ее богослужебным укладом, местными и центральными органами управления, от поглощения обновленцами, иными раскольниками, спасти как цельный и самостоятельный институт и тем самым дать ей шанс на благоприятное будущее.

Если бы Церковь не была расколота, если бы в ней не происходила борьба за власть, тогда на переговорах можно было бы Сергию выдвигать и отстаивать более благоприятные условия, чем ей предлагали в тот момент. Однако этого не было. И условия диктовала власть. Митрополит Сергий мог лишь надеяться на выполнение даваемых властью обещаний и — прежде всего — на разрешение собрать Поместный Собор и избрать Патриарха. Необходимо было считаться и с еще одним очень важным обстоятельствам: большинство рядовых верующих страны осознавали себя гражданами Советского Союза. Они не за страх, а за совесть работали на благо страны. Политические симпатии народа, верующих к тому времени были на стороне Советской власти. И игнорировать этот факт было бы неправильно. Церковь в таком случае противопоставляла бы себя не только властям, но и всей многомиллионной пастве, которой трудно было понять, почему церковное руководство не идет на признание реальной политической ситуации в стране, почему не выражает открыто своего отношения к ней.

В данной ситуации митрополит Сергий, как и ранее Патриарх Тихон, не стал уклоняться от тяжкого креста, посланного ему судьбой. Он сделал шаг навстречу Советской власти. И это было не малодушное стремление извлечь лично для себя какие-либо блага. Он сделал шаг, который лично ему не мог принести ни славы, ни почести. Но этот шаг давал шанс выжить всем тем, кто был рядом с ним, кто пришел бы в Церковь в эти и последующие годы, и вместе с тем не дал бы прерваться тысячелетней нити Русского Православия.

30 марта 1927 года митрополит Сергий был освобожден из четвертого в своей жизни заключения и с разрешения властей поселился в Москве, в Сокольниках. 7 мая он обратился в НКВД с ходатайством о легализации церковного управления. В тюрьме от него требовали сделать заявление в поддержку Советской власти, осуждения контрреволюционных выступлений внутри страны и за рубежом, церковных прещений эмигрантскому духовенству, устранения неугодных властям епископов от управления епархиями. Настаивали на том, чтобы выбор кандидатов на архиерейские кафедры согласовывался с НКВД и др. В ответ Сергий просил о легализации высшего и епархиального церковного управления, о разрешении на созыв Поместного Собора и выборов Патриарха, об освобождении заключенных и сосланных священнослужителей, о разрешении на восстановление духовных школ и издание церковного журнала.

29 июля 1927 г. митрополит Сергий и восемь членов Временного Священного Синода, образованного при заместителе Патриаршего Местоблюстителя, подписали послание к пастве, получившее в литературе название «Декларация 1927 года». Вскоре текст «Декларации» опубликовали центральные советские газеты.

Накануне этого события Сергий встретился с корреспондентом «Известий» и, передавая ему текст для публикации, подчеркнул: «Советскую власть мы признаем нормальной и законной. И мы подчиняемся всем ее постановлениям вполне искренне. В случае войны наши симпатии всецело на стороне Советского Союза: ведь мы служим родине, а всякие интервенты борются только в своих интересах, чтобы эксплуатировать русский народ и русскую землю. Поэтому и деятельность заграничного духовенства, выступающего в проповедях и статьях от имени Церкви против Советской власти, ни в коем случае не соответствует нашим интересам. Мы требуем от них письменных обязательств о полной лояльности в церковно-общественной деятельности по отношению к Советской власти. Им дан недельный срок, и если они не подчинятся, то будут уволены, и тем самым ничего общего с нашей организацией не будут иметь». Это было самым уязвимым местом Декларации. Оно было чревато церковным расколом, ибо было ясно, что такое обязательство большинство эмигрантского духовенства откажется давать: они не были гражданами СССР. Это требование также противоречило решениям Поместного Собора 1917–1918 годов и посланию Патриарха Тихона от 8 октября 1919 года о невмешательстве Церкви в политические симпатии ее духовенства и мирян. Это требование митрополита Сергия можно рассматривать как чисто политическое, и угроза наказания была политического, а не канонического порядка.

В «Послании пастырям и пастве» подчеркивалась патриотическая позиция Церкви в новых исторических условиях: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи»1.

Именно это высказывание вызвало бурю протестов в широких кругах духовенства и мирян как в СССР, так и в эмиграции. Однако почему-то никто не обратил внимания на то, что, употребляя форму женского рода «которой», митрополит Сергий говорил о радостях и успехах Родины, а не Советского Союза. Впоследствии глава Русской Церкви объяснял, что этим фразеологическим оборотом он имел в виду преданность Родине, а не режиму. Относительно радостей и неудач митрополит Сергий пояснял: «Ясно, что, если Церковь будут преследовать, мы радоваться этому не будем».

Следует иметь в виду, что позиция Сергия значительно отличалась от позиции обновленцев и «григориан». Сергий нигде не восхвалял советскую идеологию и общественный строй. Он просто заявлял, что это должно быть принято как факт, что «для христианина нет случайностей», следовательно, советский режим существует по воле Божией, и было бы безумием бороться с режимом или стараться продолжать жить, как если бы ничего не произошло. Тех, кто был согласен с этой позицией, он просил, «оставив свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры», тем же, кто не мог себя переломить, он предлагал, по крайней мере, «временно отойти от активного участия в церковных делах»2.

Появление «Декларации 1927 года» вызвало самые различные отклики и оценки. Епископат в своем отношении к ней постепенно разделился на три группы. Одна из них, надо сказать, меньшая, резко осудила Сергия и разорвала с ним всяческие отношения. В их числе был ленинградский митрополит Иосиф (Петровых), положивший начало так называемому «иосифлянскому» движению.

Другая группа иерархов, хотя публично и не осудила Сергия, не протестовала открыто, однако под благовидными предлогами стала проситься «на покой» и в «отпуска». Часть этих епископов, не отвергая правомочности власти Сергия, в то же время не поминала его имени во время богослужения, продолжая возглашать имя Местоблюстителя Петра.

Третья группа, наиболее многочисленная, объединившая почти половину епископата, решительно поддержала митрополита Сергия.

Сам Сергий в переписке и в переговорах с несогласными с ним неоднократно разъяснял причины, побудившие его сделать такой шаг. Так, в декабрьском послании 1927 года он описывал сложившуюся обстановку: «Расстройство церковных дел дошло до последнего предела, и церковный корабль почти не имел управления. Центр был мало осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и даже приходы, которые, блуждая как ощупью среди неосведомленности, жили отдельной жизнью и часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить Православие. Какая благоприятная почва для распространения всяческих басен, намеренных обманов и пагубных заблуждений. Какое обширное поле для всяческого самочиния». Эти небезопасные обстоятельства и побудили Сергия учредить Церковь на прочном основании гражданской законности.

Патриарший Местоблюститель Петр (Полянский), находившийся в то время в тобольской ссылке, воспринял Декларацию как необходимое явление того времени, а, следовательно, и новая церковная политика митрополита Сергия была им признана как явление, не противное Христовой вере. Соловецкий епископат, отвергнув отдельные положения «Декларации», в принципе согласился с его общей политикой.

Этот разброс оценок, разномыслие среди церковной иерархии, конечно же, отразились и на взглядах приходского духовенства и верующих. Они разделили их на сторонников и противников Декларации Сергия. Однако абсолютное большинство тех и других встало на сторону митрополита Сергия. Исследователь Михаил Одинцов отмечает, что «встречающиеся в литературе утверждения о том, что почти 90 % православных приходов вернули в Синод текст послания, не желая оглашать его в церквах из-за несогласия с позицией Сергия, не имеют под собой какого-либо документального подтверждения»3. А между тем, и в современных публикациях миф о массовом возращении текста послания в Синод продолжает жить4.

Острые споры и дискуссии по поводу «Декларации 1927 года» вспыхнули в среде русской эмиграции, расколотой на два непримиримых политических лагеря. Оба эти лагеря были едины в неприятии большевизма и жаждали падения Совдепии. Однако они по-разному представляли будущее политическое и общественное устройство России. Представители обоих политических лагерей стремились опереться на церковные структуры, образовавшиеся на Западе, в которых они видели своих естественных союзников.

Острая, часто ожесточенная и нелицеприятная полемика, звучавшая на заседаниях приходских собраний и епархиальных съездов, волной прокатившихся по европейским странам, где компактно проживали русские эмигранты, завершилась в конечном итоге победой митрополита Евлогия и его сторонников. В послании Сергию (Страгородскому) он сообщил общую позицию, сформировавшуюся в спорах: требования дать подписку о лояльности отвергаются, курс на «невмешательство Церкви в политическую жизнь» остается незыблемым, а также сохраняется прочная организационная и духовная связь с Московской Патриархией при обещании «не допускать, чтобы в подведомственных... храмах церковный амвон обращался в политическую трибуну».

Иную позицию заняли иерархи Русской Зарубежной Православной Церкви «карловацкого» направления. Архиерейский Собор вынес постановление о разрыве связей с митрополитом Сергием. Декларация его была осуждена и отвергнута по причине того, что она «составлена не свободно, а под сильным давлением безбожной советской власти». Собор осудил «раскольническую деятельность» митрополита Евлогия, запретил его в священнослужении и отстранил от управления православными приходами в Западной Европе.

Появление Декларации стало удобным поводом к открытому разрыву с Московской Патриархией православной зарубежной иерархии «карловацкого» направления. Провозглашенная ранее цель — борьба с Советской властью всеми возможными средствами — была еще раз подтверждена «карловчанами», которые активно включились в нараставшую на Западе мощную волну борьбы против Советской России.

Внутри страны с критикой действий Первосвятителя Церкви выступили многие представители православного епископата. Одни были недовольны частыми перемещениями архиереев с кафедры на кафедру и их увольнениями, считая, что митрополит Сергий слишком далеко пошел по пути компромисса. Другие выступали против Сергия и изданной им и Синодом Декларации, потому что не видели нужды торопиться, надеясь, что пройдет еще некоторое время и политическая ситуация изменится, и все вернется на круги своя. Третьи в исключительно трудных условиях потеряли чувство духовного равновесия, исполнились апокалиптической тревоги и уже не считали важным делом сохранение церковной структуры. Они готовы были уйти и даже уходили в катакомбы, т. е. переходили на нелегальное положение. Между тем митрополит Сергий главную цель своей церковной политики видел в том, чтобы сохранить для многомиллионной российской паствы православные приходы и храмы, сохранить церковную структуру, сохранить Церковь как организацию. Он не хотел ставить православный народ Советской России перед жестким выбором между катакомбами и обновленческой схизмой.

Провозглашение Декларации митрополита Сергия пришлось на тот момент, когда в партийно-политических кругах Советского Союза столкнулись две тенденции во взглядах на развитие церковной политики государства. Среди руководства страны выделялась группа лиц, выступавшая за относительное смягчение жесткого курса по отношению к Церкви (М. И. Калинин, А. И. Рыков, А. В. Луначарский). Однако во второй половине 1927 года верх стали брать сторонники жесткого курса по отношению к Церкви (Н. И. Бухарин, Е. М. Ярославский, В. М. Молотов и др.). Закончился период относительного затишья на антирелигиозном фронте, и в 1928 — первой половине 1929 года началась подготовка к новому наступлению на Церковь. Были созданы и приведены в действие средства массовой информации и центры по подготовке пропагандистских кадров, массовые антирелигиозные организации. Были разработаны всеохватывающее антицерковное законодательство и система мер, благодаря которым не только духовенство, но и члены их семей, а также приходской актив лишались политических прав и социальной защиты. В результате предусмотренных мер большинство храмов подлежало закрытию, а духовенство должно было быть арестовано и выслано.

К наступлению на Церковь готовились основательно: вырабатывались и опробовались новые направления и формы антирелигиозной пропаганды. Новыми центрами становятся активно создаваемые по всей стране антирелигиозные музеи. До 1941 года в стране их было открыто 30. В Москве — Центральный антирелигиозный музей, размещенный сначала в зданиях Сретенского монастыря, а после его сноса — в Церкви Николая Чудотворца в Новой Слободе. В Ленинграде — музей истории религии в помещении Казанского собора и музей в Исаакиевском соборе. Весной 1935 года во Всеукраинский музей-городок была превращена Киево-Печерская Лавра.

В 1928 году в Москве открывается специальный антирелигиозный университет, слушатели которого направлялись потом в регионы. В 1930 году в Москве начинает работу радиоуниверситет, преобразованный в заочный университет по антирелигиозной пропаганде. Открывались планетарии. Существенно увеличивались тиражи популярных брошюр, календарей, памяток антирелигиозного характера. В декабре 1928 года в Москве было проведено Всесоюзное совещание работников антирелигиозных научно-исследовательских учреждений. Казалось, что власти озаботились уровнем антирелигиозной пропаганды. Но на этом пути не было достигнуто заметных успехов.

Для НКВД и ОГПУ вся их линия поведения в 1925–1927 годов по отношению к руководству «тихоновской» Церкви была всего лишь тактическим шагом. Стало рушиться то непрочное «перемирие» между «тихоновской» Церковью и государством, которое было достигнуто на принципах, изложенных в Декларации митрополита Сергия. За точку отсчета этого процесса обычно принимают 1929 год. В январе этого года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло секретное постановление «О мерах по усилению антирелигиозной работы», которое развязало руки местным работникам, санкционируя силовое давление на религиозные организации. В апреле 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «О религиозных объединениях», которое законодательно закрепило ставшее к этому времени господствующим мнение о том, что религиозные общества не вправе заниматься какой-либо деятельностью, кроме удовлетворения религиозных потребностей верующих, и преимущественно в рамках молитвенного здания, что следует вытеснить религиозные объединения из всех сфер общества, где они до сих пор имели право действовать, и запретить им какой-либо «выход» в общество. Таким образом, вся жизнь религиозных организаций ставилась под контроль государства.

На состоявшемся в мае 1929 года XIV Всероссийском съезде Советов была изменена ст. 4 Конституции РСФСР. Вместо ранее гарантировавшейся «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» отныне гарантировалась лишь «свобода антирелигиозной пропаганды». На практике это означало, что власть только «терпела» культовую деятельность, огражденную молитвенным зданием, а все другие возможные проявления религиозной деятельности жестко пресекала.

Русская Православная Церковь разделила судьбу своего народа, и ее на этот раз не миновала горькая чаша ужесточения репрессий. В начале 1929 году за подписью Л. М. Кагановича на места была направлена директива, в которой подчеркивалось, что религиозные организации являются единственной легально действующей контрреволюционной силой, имеющей влияние на массы. Духовенство объявлялось политическим противником ВКП(б), выполняющим задание по мобилизации всех «реакционных и малограмотных элементов для контрнаступления на мероприятия Советской власти и компартии». Этой директивой фактически была дана команда к широкому применению административных и репрессивных мер в борьбе с религией.

Гонения на Церковь — так можно оценить политику Советской власти с 1929 года. Началось массовое закрытие церквей. Если в 1928 году было закрыто 534 церкви, то в 1929 году — уже 1119, в 1930 году упразднение православных общин продолжалось с нарастающим темпом. Закрытые храмы использовались под производственные цеха, склады, квартиры и клубы, а монастыри — под тюрьмы и колонии. Многие храмы уничтожались, разрушались православные святыни русского народа. Иконы сжигались тысячами. Уничтожались иконы древнего письма. Сжигались богослужебные книги. При разгроме монастырей жгли рукописные книги, археологические памятники, представлявшие исключительную культурную ценность, драгоценная церковная утварь переплавлялась на лом.

Закрытие храмов и уничтожение святынь сопровождалось арестами священнослужителей, их высылками и ссылками, этапированием в места заключения, где уже томились тысячи священников и десятки архиереев.

Идя на предельный компромисс с властью, заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий надеялся добиться освобождения всего арестованного духовенства, восстановить богословские курсы, периодику, прицерковные организации.

Митрополит Сергий надеялся, что в ответ на его Декларацию о лояльности советское правительство разрешит Церкви расширить ее общественную, культурную и просветительскую деятельность. Была составлена специальная программа, в которой рассматривались вопросы о религиозном воспитании детей, о пастырских и богословских семинарах для родителей, о церковных спортивных организациях, экскурсиях и публичных лекциях5. Но новое советское законодательство положило конец этим надеждам.

Однако Сергий не складывал руки и продолжал стучаться в высокие властные кабинеты. В 1930 году он пишет памятную записку П. Г. Смидовичу, который занимал видное положение в советской иерархии — он был председателем Комиссии по делам религиозных культов при Президиуме ВЦИК. В этой записке подробно перечислены разные виды гонений на Церковь, и митрополит Сергий требует их отмены. Он требует отмены или сокращения страховых сборов с религиозных общин, отмены обложения церквей натурой и особыми сборами на индустриализацию, на тракторизацию и пр. Он требует отмены приравнивания по налогам Церкви, ее служителей и служащих к кулакам; защиты прав верующих судебными инстанциями наравне с защитой прав остальных граждан от посягательств административных органов.

И надо сказать, что его просьбы и требования принимались во внимание. Выполнению, хотя и очень неполному, некоторых из требований способствовало появление в марте 1930 года в газете «Правда» знаменитой сталинской статьи «Головокружение от успехов». В результате, начиная с июня 1930 года, появляется целый ряд секретных циркулярных писем ВЦИК и Наркомфина об упорядочении обложений духовенства. В 1930 году было разрешено издание ежемесячного «Журнала Московской Патриархии», который выходил тиражом в 3 тыс. экз.

В целом следует признать, что, несмотря на то, что омут компромиссов затягивал Русскую Православную Церковь все глубже, но активные выступления митрополита Сергия в защиту верующих СССР помогли добиться приостановки фронтальной атаки на Церковь.

Процесс закрытия храмов временно был приостановлен, в ряде случаев были отменены неправомерные решения. Во многом было упорядочено налогообложение священнослужителей и церковных общин.

Однако передышка была краткой. Новый виток коллективизации привел к автоматическому возобновлению репрессий против духовенства и закрытию храмов. За 1929–1933 годы было арестовано около 40 тыс. верующих и священнослужителей. Только в Москве и Московской области было арестовано 4 тыс. человек.

Многие отечественные историки датируют начало нового этапа массовых гонений на Православную Церковь 1932 годом. Этот этап соответствовал так называемой «безбожной пятилетке». Высшая власть ставила задачу, чтобы к 1 мая 1937 года имя Бога было забыто на всей территории СССР.

Гонения этого периода по силе сравнимы с таковыми в 1922 году. В 1932–1936 годах только среди епископата было арестовано 116 человек. В 1935–1936 годах была запрещена деятельность Синода, закрыт «Журнал Московской Патриархии». Под тотальным контролем находился почти каждый православный приход.

Митрополит Сергий оказался в изоляции, один на один с атеистической вакханалией, масштабы которой все более расширялись. Вслед за снятием колоколов разрушению стали подвергаться храмы. Началось массовое уничтожение культовых зданий. С 1930 по 1934 год их число сократилось на 30 %. На слом шли даже часовни, не говоря уже о лучших творениях великих зодчих России.

Одновременно с закрытием храмов проводились массовые репрессии верующих. По подсчетам сотрудников Свято-Тихоновского гуманитарного университета, в 1931–1932 годах по церковным делам было арестовано около 150 тыс. человек. Из них 5 тыс. человек были расстреляны6.

Митрополиту Сергию очень трудно приходилось в эти годы. Ему грозили судебным преследованием за то, что он благословил сбор пожертвований на нужды пострадавших от стихийных бедствий. Предпринималась попытка отобрать Богоявленский кафедральный собор в Москве, в котором служил заместитель Местоблюстителя.

Однако вопреки всем нападкам, положение самого заместителя Местоблюстителя укреплялось. Синодальным решением от 24 апреля 1934 года ему был присвоен титул «Блаженнейший митрополит Московский и Коломенский» с правом ношения двух панагий. Это произошло с разрешения властей7.

После роспуска Патриаршего Синода в мае 1935 года управление всеми епархиями Русской Церкви заместитель Местоблюстителя осуществлял с помощью своего викария епископа Сергия (Воскресенского) и канцелярии, в штат которой входили один секретарь и одна машинистка.

Сергий вынужден был отрешать от кафедр тех епископов, которых власть, инкриминирующая им политические и уголовные деяния, осуждала на тюремное заключение. Заменить их было некем: немногие в те трудные годы решались на пастырское служение.

И все же в церковной среде положение Сергия постепенно упрочивалось. Более половины иерархов и духовенства остались ему верными. Вокруг него объединялись — кто раньше, кто позже — те, кто еще недавно пребывал в «расколах», порвал с ним отношения, был среди «непоминающих».

В 1936 году заканчивался очередной срок заключения Патриаршего Местоблюстителя Петра (Полянского). Но выйти на свободу ему не позволили. В Московскую Патриархию поступило сообщение о кончине Местоблюстителя в заключении 11 сентября 1936 года. В связи с этим 27 декабря Патриархией был издан «Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Русской Православной Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому)».

Чтобы «преодолеть религию» решено было использовать более эффективный метод, нежели пропаганда — это метод репрессий. В 1937 году аресты охватили большую часть духовенства.

В 1937 году было закрыто 8 тыс. православных церквей, ликвидировано 70 епархий и викариатств, расстреляно 60 архиереев.

Репрессии продолжались до конца 1938 года. На этот раз репрессии обрушились и на обновленцев. Власти больше не нуждались в лояльном духовенстве8.

По данным Комиссии по реабилитации Московской Патриархии, к 1941 году было репрессировано не менее 140 тыс. священнослужителей. По подсчетам Д. В. Поспеловского, до 1956 года насильственной смертью скончались 300 православных архиереев. Как пишет Б. А. Филиппов, «можно с уверенностью сказать, что в масштабе всей мировой истории это были беспрецедентные по своему размаху и жестокости гонения»9.

Все свидетельствовало о намерении властей «окончательно ликвидировать» Церковь. Официально не запрещенная Церковь по своему фактическому положению приближалась к нелегальной организации.

В это же время усиливаются личные угрозы в адрес митрополита Сергия. Известный в 1930-х годах безбожник Б. П. Кандидов в 1937 году открыто обвинял Владыку в шпионаже в пользу Японии. Из арестованных архиереев выбивали показания о «шпионской деятельности» Сергия (Страгородского)10. По воспоминаниям близких ему людей, митрополит Сергий во второй половине 1930-х годов постоянно ожидал ареста. Из документов известно, что в это время готовился процесс над «Всесоюзным контрреволюционным центром церковников» во главе с митрополитом Сергием (Страгородским)11.

Однако Божиим промыслом суждено было иное и митрополиту Сергию, и Русской Православной Церкви в целом. Атеистический натиск на Церковь не удался. Об этом провале «безбожной пятилетки» свидетельствовали итоги переписи населения 1937 года Пятый пункт опросного листа был сформулирован следующим образом: «Являетесь ли Вы верующим? Если да, то какой религии?» Треть городского и две трети сельского населения назвали себя верующими. Таким образом, более половины населения Советского Союза (56,7 %), несмотря на всю идеологическую работу коммунистов и открытый террор против Церкви, объявили себя верующими. Декретом от 25 сентября 1937 года результаты переписи были объявлены неправильными, а сама перепись — недействительной. На 17 января 1938 года была назначена новая перепись. На этот раз ни один из 16 пунктов опросного листа не касался религии.

Таким образом, опыт 1930-х годов свидетельствовал, что даже в самых неблагоприятных для Церкви условиях, при полной монополии антирелигиозной печати, успехи воинствующего атеизма, несмотря на всестороннюю помощь со стороны власти, оказались относительно скромными. Русская Православная Церковь, возглавляемая митрополитом Сергием, выстояла.

Вместе с тем в результате жесточайших гонений и открытого террора Церковь как организационная структура к 1939 году была почти разрушена. В 1938 году из примерно 37 тыс. православных храмов всех течений, действовавших на начало 1930 года, оставалось формально незакрытыми 8302, из них 3903 — на Украине и 3617 — в РСФСР. Однако лишь небольшая часть из них реально действовала, так как в результате репрессий возникла острая нехватка духовенства.

В значительной степени был разгромлен епископат. К лету 1939 года в Московской Патриархии оставалось лишь четыре правящих архиерея — Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями и архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), занимавший с 1937 года должность управляющего делами Московской Патриархии. Еще около 10 уцелевших архиереев находились на покое или совершали богослужения в качестве настоятелей храмов.

Церковь выстояла и не была полностью уничтожена: ни самого Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, ни трех его ближайших помощников не арестовали. Советская власть не рискнула ликвидировать Московскую Патриархию, ибо в условиях приближающейся войны с фашизмом вынуждена была думать о будущих союзниках и не отталкивать их в лагерь своих недругов. Надвигавшаяся стремительно Вторая мировая война начинала играть существенную роль. Советское руководство было озабочено единством нации в условиях грядущей войны. Гонения на Церковь раскалывали нацию и угрожали потерей внутренних союзников в случае войны. Была и еще одна внутренняя причина, по которой Патриаршему Местоблюстителю удалось сохранить к концу 1930-х годов несколько сот приходов и сокращенное до минимума церковное управление. Это связано было с существованием в стране тайных «катакомбных» приходов. «Советское правительство, очевидно, боялось, чтобы вся Церковь не ушла в подполье, так как официальная и строго контролируемая Церковь представляла меньшую опасность, чем подпольная», — считает историк М. В. Шкаровский12.

Переломным моментом в отношении власти к Церкви стали события сентября 1939 года, когда советские войска вступили на территорию Польши, и к Советскому Союзу были присоединены Западная Украина и Западная Белоруссия. Советское правительство оказалось перед фактом включения в государственную жизнь страны территорий с нетронутой гонениями религиозной жизнью.

В связи с продвижением границ Советского Союза на Запад и расширением юрисдикции Русской Православной Церкви Московская Патриархия получила возможность реально управлять епархиями Прибалтики, Западной Белоруссии, Западной Украины и Молдавии. Двух из четырех действующих архиереев Местоблюститель направил на воссоединенные территории: архиепископа Сергия (Воскресенского) — на Волынь, а затем — в Прибалтику, Экзархом Западной Украины и Белоруссии стал митрополит Николай (Ярушевич).

В связи с изменением международной обстановки существенно изменилось положение Московской Патриархии. Была полностью снята угроза ее ликвидации. Очень осторожно, но убирались некоторые запреты. Патриарший Местоблюститель вновь стал совершать архиерейские хиротонии, замещать пустующие кафедры.

Крест Святителя гонимой Церкви был в высшей степени тяжек. Можно было вытерпеть и клевету, и даже непонимание собратий. Но беда заключалась в том, что принесенные жертвы, казалось иногда, принесены были напрасно. Они не давали видимых плодов. Только позднее станет ясно, что уступало и безбожное государство. Да, тоталитарное, насквозь идеологизированное безбожное государство уступало гонимой Церкви. И уступало в главном, стержневом. Оно вынужденно шло на идеологическое соглашение... Советская власть шла на временный компромисс с Церковью только в ту меру, какой Церковь продолжала пользоваться народной поддержкой.

В заключение уместной представляется оценка роли митрополита Сергия, данная русским философом-эмигрантом Н. А. Бердяевым, который размышлял о судьбе Русской Церкви в эпоху гонений и внутренних разделений писал: «...Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство восхищения. Но там, в России... есть еще другой героизм, другая жертвенность, которые люди не так легко оценивают. Патриарх Тихон, митрополит Сергий — не отдельные частные лица, которые думают только о себе. Перед ними всегда стоит не личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа как целого. Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте, и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. Это есть огромная личная жертва. Ее принес Патриарх Тихон, ее приносит митрополит Сергий. Некогда ее принес св. Александр Невский, когда ездил в Ханскую Орду.

Отдельный человек может предпочесть личное мученичество. Но не таково положение иерарха, возглавляющего Церковь. «Он должен идти на иное мученичество и принести иную жертву...»13

И на это мученичество пошел митрополит Сергий. Он лично принес эту жертву во имя Церкви. И результатом этого мученичества и личной жертвы стало то, что Русская Православная Церковь была спасена от разгрома безбожной властью. И спасенная усилиями Сергия и его соратников Русская Церковь внесла свой выдающийся вклад в разгром объединенной Европы, которая в июне 1941 года во главе с Гитлером начала поход на Восток, на покорение России.

Верность Русской Православной Церкви намеченному Декларацией митрополита Сергия патриотическому курсу была не на словах, а на деле подтверждена в суровые годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов советского народа с фашистской Германией. И этот курс был провозглашен митрополитом Сергием уже в первый день войны, когда он обратился к пастырям и пасомым Православной Русской Церкви с призывом встать на защиту священных рубежей своего Отечества.

 

 


1    Акты Святейшего Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти 1917–1943: Сб. в двух частях. Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 510.
2    Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. C. 117.
3   Одинцов М. И. Крестный путь Патриарха Сергия // Наука и религия. 1997. № 11.
4   Фирсов С. Л. Время в судьбе. Святейший Патриарх Сергий (Страгородский). О генезисе «сергианства» в русской церковной традиции XX века. СПб., 2005. С. 173.
5   Поспеловский Д. В. Русская Православная Церковь в XX веке. C. 157.
6    Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М.: Вече, 2010. С. 123.
7   Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). Жертвенный подвиг стояния в истине Православия. М.: Правило веры, 2003. С. 352.
8   Филиппов Б. А. Очерки по истории России. XX век. М.: Изд-во ПСТУ, 2009. С. 243–244.
9   Там же. С. 244.
10  Страж Дома Господня. С. 354.
11  Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах). 3-е изд. М., 2005. С. 100.
12  Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 132.
13  Бердяев Н. А. Вопль Русской Церкви // Страж Дома Господня. С. 316.