К 700-летию преподобного Сергия Радонежского
Что нас может связывать с далеким Средневековьем, временем татарщины, междоусобной брани князей, кровопролития и предательств? — То, что не исчезает, не тускнеет со временем, напротив, набирает силу и окрыляет: молитва Игумена земли Русской, как звали в народе преподобного Сергия, его слово и делание мира, преодоление розни и прощение обид, заповедь единения для нас, живущих спустя столетия. Ученики его разбрелись из Лавры по окрестностям, основали по образцу Троицкой обители новые монастыри — числом более сорока и продолжили дело своего учителя, которого начали почитать еще при жизни, так созвучно было все, что он говорил и делал, Заповедям Божиим. Один из монастырей, основанных близ Москвы его учеником, называется Спасо-Андрониковский.
День медленно угасал. Корабль, мерно покачиваясь на волнах, неторопливо шел на низкое солнце. За кормой, вдалеке, словно прощаясь с путниками, уплывающими в далекую, северную Русь, засветился огнями Константинополь. Неожиданно подул холодный ветер. С каждой минутой он все усиливался и вскоре надул непогоду — горизонт затянуло темной пеленой, начался дождь. Мгновение — и уже не мелкий, как водная пыль, дождичек, а мощные водопады воды обрушились на беззащитный корабль. Исчезла из виду бухта Золотой Рог, и спасительный Константинопольский маяк больше не освещал путь. Густые, черные волны, словно играя кораблем, потерявшим волю, кружили его, вздымали на гребень властной рукой и безжалостно бросали вниз, чтобы через мгновение вновь вознести к равнодушно взиравшему на его гибель небу.
Молния пронзала такое же черное, как и море, небо, над головами несчастных путников без устали грохотало, будто там, в вышине, свирепое чудовище перекатывало камни и утробно ворчало. «Кто в море не бывал — тот Богу не молился», — говорят в народе. «Поистине так, — шепча слова покаянного псалма, думал митрополит Алексий. — Господи, спаси, сохрани, не остави нас в беде, — повторял митрополит, глядя, как матросы безуспешно пытаются вновь овладеть кораблем. — Святителю отче Николае, моли Бога о нас!»
Но буря и не думала успокаиваться, и вот уже ропот послышался среди моряков.
— Молись не молись — все едина погибать! — в отчаянии кричали они. Кто-то, держась за ванты, едва шептал просоленными, побелевшими от ужаса губами:
— В руци, Твои, Господи!
Но Алексий усилий не оставлял, и чем сильнее трещал под ударами стихии корабль, тем с большей надеждой возносил он слова молитв:
— …Утиши море, Человеколюбче Владыко, по Твоему беспримерному человеколюбию. По Твоему велению Единородный Сын Твой и Господь наш Иисус Христос благоволил быть человеком и сопутствовать в плавании святым Своим ученикам и апостолам, утишая бурный ветер и морское волнение…
Неожиданно ветер поменял направление, ослаб, волны, словно наигравшись кораблем досыта, наскучали и улеглись, море утишилось. Лишь лилово-желтое небо с серебристыми вспышками молний на горизонте своей мрачной красотой напоминало о прошедшей грозе и рождало ожидание чего-то необычного. И действительно — к полуночи гроза ушла далеко, к городу, а на ясном небе зажглись яркие, какие бывают только в августе, звезды, и самые малые щедрым дождем полетели к земле…
Было это в 1354 году. С тех пор прошло немало времени, и Алексий отправился на Маковец, в Троицкий монастырь. Любил митрополит приезжать в монастырь к игумену Сергию, подолгу оставался у него, беседовал с настоятелем неспешно, не стеснялся и совета просить. Удивительное дело: вроде власти у того никакой не было — ни церковной, ни светской, а приезжали к нему власть предержащие за советом и помощью. Видно, крепка была молитва Троицкого игумена. Вот и в этот раз, отслужив вечерню, митрополит долго беседовал с игуменом в трапезной.
— Хочу просить у тебя благодеяния, — обратился Алексий к Сергию. — Думаю, ты мне в моей просьбе не откажешь.
— Мы все в твоей власти, Владыко, — смиренно отвечал ему игумен. — Говори — ни в чем тебе не будет отказа в нашей обители.
Митрополит начал издалека: рассказал, как случилась буря на море, когда возвращались они из Царьграда домой, как их корабль погибал в пучине морской, и не было уже надежды на спасение.
— …Я, грешный, молился Богу, просил Его, чтобы избавил Он нас от погибели. И дал я тогда обещание: если спасемся — прикажу построить храм в честь святого, память которого совершается в этот день. С того сама часа, поверишь ли, возлюбленный брат, буря прекратилась, наступила тишина, и мы вскорости к берегу пристали. А было это 16 августа, в этот день празднуется перенесение Нерукотворного образа Господа нашего Иисуса Христа в Константинополь. И икону я вез из Константинополя — подарок Патриарха — тот же Образ Спасителя. Вот какое чудо сотворил Господь! — воскликнул митрополит, в который раз рассказывая и заново переживая свою историю.
Сергий выслушал взволнованный рассказ митрополита, помолчал.
— Что ж, коль дал обет — исполняй, строй с Божьей помощью храм, — ответил игумен.
— Я хочу не только храм, но и монастырь устроить, — продолжал митрополит. — Чтобы в нем все было, как у тебя в обители — общее житие братии, и порядки такие же, и устав. А посему прошу тебя — дай для устроения обители одного из твоих учеников, пусть он будет настоятелем нового монастыря.
Митрополит был частым гостем у Сергия, всех его учеников хорошо знал, и чувствовалось, что выбор он свой уже сделал.
— Кого же, Владыко, желаешь выбрать?
— Твоего ученика Андроника.
Что же, выбор митрополита был понятен — Андроник был одним из любимых учеников Сергия, да и вся монастырская братия отличала его.
Об Андронике до его прихода в монастырь известно мало, история подробностей его жизни не сохранила. Знаем мы только, что родом он был из тех же мест, что и сам Сергий — из города Ростова. Ростовская земля была славна и богата до начала XIII в., но когда начались татарские нашествия, кто только не разорял ростовский край — карательные отряды, баскаки, а потом и свои присоединились — началась борьба московских и тверских князей между собой. И снова Ростов в стороне не остался — московские князья, собирая враждующие между собой земли в единое государство, и ростовский край под свою власть подвели. Не желая мириться с этим, многие бояре уехали из Ростова.
Так было во времена Сергия, тогда еще Варфоломея, когда его отец покинул Ростов и переселился с семьей в село Радонеж. Потому же, видно, и Андроник покинул родной край. А когда оказался в окрестностях Радонежа, то услышал от местных жителей рассказы о чудном отшельнике, живущим в глухом лесу. Одни говорили о его трудолюбии и строгой, постнической жизни, другие — о необыкновенном смирении и любви. Кто бы ни приходил к нему — все находили утешение, получали совет или наставление и чувствовали, как светлеет на душе и хочется делать хорошее.
Отправился на гору Маковец и Андроник. К тому времени многие, приходившие к Сергию, просили поселиться рядом с ним, чтобы иметь возможность молиться вместе. Но Сергий помнил, как его родной брат Стефан, пришедший с ним на Маковец, не выдержал суровой, полной лишений пустынной жизни в диком лесу, вернулся в город. И потому Сергий отговаривал просящих. Но Андроника оставил — видно, приглянулся ему тот своей незлобивостью и кротостью. Однако не сразу Андроник стал монахом в Троицкой обители.
Поначалу новичок присматривался к монастырским порядкам, ходил в своей, мирской одежде и выполнял работу, какую поручали. В те времена в других монастырях монахи жили на особицу — всяк в своей келье имел имущество, какое привозил из дома, богатые люди даже со слугами приезжали. Вот и получалось, что в монастыре, как в миру — богатый оставался богатым и праздным, а бедный — трудился и оставался бедным.
«Но разве так жили ученики Христа? — размышлял Сергий. — Нет. Кто был богат — тот продавал свое имение, раздавал деньги бедным и, не заботясь о завтрашнем дне, шел за своим Учителем». И Сергий решил в своей обители завести такие порядки, которые больше подходили к христианской жизни: теперь все приходящие в монастырь жили одной общиной, равными, в келье никто имущества не держал — разве только иконы; братия собиралась на общую молитву в храме — всего в сутки совершали семь богослужений, и на общую трапезу.
Новые установления повлекли за собой и другие изменения в монастырской жизни. Теперь в монастыре все работы делали сами монахи: кто огород копал и капусту сажал, кто за водой ходил, дрова колол, печи топил, кто просфоры и хлеба пек, кто одежду шил и готовил пищу, а кто книги переписывал. Не всем пришлись по нраву порядки на горе Маковец: одним не нравилась суровая монастырская дисциплина, другим — непривычно тяжелая работа, третьим — то, что приходилось на послушания отвлекаться от келейной молитвы. Кто роптал, а кто и уходил из монастыря.
Андронику же в новом доме все по нраву пришлось, как будто он к родным попал. С радостью он выполнял послушания, выстаивал длинные монастырские службы, и вскоре стал рясофором, то есть получил право ходить в монашеской одежде. Рясофор еще не монах, он не давал обеты, и Андроник пока присматривался.
Он замечал, что монахи — такие же люди, как и те, что живут за оградой монастыря, вот только устремления у них другие — они не ищут покоя и удобства, не ропщут, когда их одолевают болезни, и вместо пустых разговоров предпочитают тишину и молитву. Все это находило отзвук в душе юноши, заставляло размышлять.
Особенно был притягателен для Андроника пример игумена и учителя Сергия. Тот утром вставал раньше других, копал колодцы, работал на огороде, а одежду носил почти нищенскую — ряса залатанная, ветхая, из самого грубого материала. В таком виде не знавшие его и за игумена не принимали. Но более всего удивляло Андроника смирение Сергия — он не возносился перед братией, одинаково просто говорил и с князем, приезжавшим в Троицкую обитель за советом, и с бедным крестьянином, желавшим поклониться старцу. И какие бы ни были испытания и напасти — всегда уповал на милость Божию и учил этому монахов.
Андроник старался походить на Сергия и любил услужить братии — одному воду приносил из дальнего колодца, что под горой сам Сергий выкопал, другому келью подправлял, стуча топором. Братия полюбила тихого, кроткого юношу. И спустя некоторое время Сергий постриг его в монахи.
Рожденный для новой жизни получал новое имя — так, преподобного Сергия до пострига звали Варфоломеем. Какое имя носил в миру Андроник — неизвестно, не знаем мы и год его пострига, но можем предположить, что произошло это важное событие 17 мая, когда совершается память святого апостола Андроника. Этим именем и нарекли в монастыре нового монаха.
В Троицкой обители Сергий возродил порядок, когда-то установленный основателями монашества на Руси — преподобными Феодосием и Антонием Печерскими. Никто не должен был в монастыре предаваться безделью, праздности, лени и пустословью. По ночам сам игумен тихонько кельи братии обходил и слушал под окном — кто чем занят. Ежели брат какую работу делал — шил, вырезал из дерева, читал или молился — то Сергий, удовлетворенный, уходил. Но если братья по двое-трое собирались, слышались праздные разговоры, смех — то настоятель посохом в окно кельи стучал, и на следующее утро провинившиеся ответ держали.
Ученики на своего учителя не обижались — ведь Сергий делал замечания всегда с любовью, не гневался, а наставлял, и к тому же сам во всем следовал установленным порядкам.
Андроник жил в келье один, как написал о нем летописец, «любяше безмолвие и молчание», и все время, когда не был занят на послушаниях, преклонив колена, молился перед иконой Спасителя, читал Псалтирь и творения Святых Отцов.
Прошло десять лет с тех пор, как Андроник впервые появился на горе Маковец.За это время он хорошо усвоил уроки преподобного Сергия: не роптал на трудную жизнь в лесной обители, исповедовался в своих делах и помыслах каждый вечер духовнику и часто произносил про себя молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Преподобный Сергий видел, как его ученики набирали духовный опыт и внутреннюю силу, и понимал — рано или поздно они покинут обитель, чтобы самим собирать вокруг себя ищущих свет истины. Так повзрослевшие сыновья уходят из родительского дома, создавая собственную семью, и первым, кого Сергий благословил покинуть монастырь, стал Андроник.
Недолгими были сборы Андроника — какое имущество у монаха? — книги да иконы. Отслужили молебен в Троицком храме, попрощалась братия со своим любимцем, и отправились митрополит Алексий и инок Андроник в Москву.
Это сегодня Спасо-Андрониковский монастырь оказался почти в центре Москвы, а тогда он за городом располагался — в двух верстах, был окружен лесами и перелесками, и от его высокого холма две дороги разбегались — одна на Владимир и Нижний Новгород, другая — на Коломну. Место для монастыря митрополит Алексий выбрал красивое — на высоком берегу реки Яузы, где впадает в нее бурный и шумливый ручей, названный Алексием Золотой Рожок. Даже название ручья напоминало о чудесном спасении митрополита во время бури, потому что Царьград стоит на берегу бухты Золотой Рог. Сегодня мы этого ручья не увидим — он заключен в трубу, как в темницу, но сам монастырский холм нисколько не изменился — так же высоко возносится он над Яузой и уединенностью своего расположения напоминает загородное место.
Прошло время. Конечно, преподобный Сергий не оставлял своей молитвенной помощью ученика, не раз вспоминал он и свои первые дни в глухом лесу под Хотьковым, как нелегко им с братом тогда пришлось, и уход брата Стефана вспоминал. Преподобный знал — митрополит во всем поможет Андронику, но устроение новой обители дело непростое, как бы самому увидеть: что там, в Москве, ладится ли дело?
И не выдержал Сергий — пришел через леса в Москву, пришел пешком, потому что всюду ходил, а не ездил — даже в дальние города. Как обрадовался Андроник учителю! — с готовностью показывал место, выбранное для храма, рассказывал, где возведут кельи для братии, где будут хозяйственные постройки. Сергию место будущей обители понравилось, и расторопность его ученика понравилась — не ошибся он в нем. Недалеко от монастыря Андроник по примеру своего учителя выкопал колодец, а чтобы удобнее было набирать воду, устроил из дубовых бревен особое водохранилище. Сохранилось предание о том, как в 1771 г., когда в Москве свирепствовала чума, многие москвичи приходили к колодцу святого Андроника, пили из него воду и исцелялись, а здоровые — не заболевали.
Благословил Сергий труды Андроника:
— Господи, призри с небеси на место сие и посети его Своею милостию.
Вдохновленный молитвой учителя, Андроник трудился, не покладая рук — так, как привык это делать в Троицком монастыре. По преданию главный храм обетного монастыря Андроник срубил сам и посвятил его образу Спаса Нерукотворного. Икону, перед которой митрополит молился во время бури на море, поместили в золотой оклад, украсили драгоценными каменьями и бисером. Было это около 1360 года. Вскоре застучали топоры на берегу Яузы, заскрипели телеги — начали приходить люди, желавшие поселиться поближе к монастырю, кто хотел исповедаться, облегчить душу в обители, а кто просился в послушники к Андронику, как когда-то он сам к Сергию.
Вскоре и преподобный Сергий пришел поклониться Спасу Нерукотворному. Из монастыря он редко уходил — только если его просили об этом. В 1365 г. он направлялся в Нижний Новгород, чтобы по просьбе Великого князя Дмитрия Ивановича образумить его брата — князя Бориса, решившего воевать с ним. Нелегкий путь предстоял Сергию — через дремучие леса, через города, охваченные черной смертью, как называли свирепствующую в те годы чуму. А она не щадила никого — ни духовных, ни светских, ни простых крестьян, ни князей: в Москве умер от чумы Великий князь Семен Иванович Гордый со всей своей семьей. Как писали летописцы в те годы: «и опустела вся земля, и поросла лесом».
Преподобный Сергий согласился выполнить просьбу Дмитрия Ивановича: не раз приходилось ему мирить князей, уговаривать их подчиниться московскому князю, объединить силы — а иначе как можно противостоять нашествиям татар? Но князья продолжали захватывать престолы у своих братьев, отнимать вотчины у соседей — и это было пострашнее чумы. Известно, что ненависть и злоба, если они поселяются в сердце человека, изъедают его хуже всякой болезни, и потому Сергий отправился в Нижний Новгород не мешкая.
Путь его проходил через Москву, и он с радостью ждал встречи с Андроником. А тому не терпелось показать учителю и наставнику еще пахнущий смолой храм, в котором на самом видном месте, рядом с царскими вратами, сияла в дорогом окладе икона Спасителя.
Преподобный Сергий отслужил литургию в Спасском храме, его ученик — теперь уже игумен Андроник — служил вместе с ним. Что может быть лучшим утешением для учителя? Сергий видел, что новый монастырь не стоит пустым, на службе в храме не одни монахи были, и жители соседних сел пришли, многие причащались. Значит, Богу угодно то, что делает Андроник, раз вокруг него люди собираются, недаром в народе говорят: «Не в бревнах храм, а в ребрах».
После утрени преподобный Сергий беседовал в трапезной с Андроником и братией монастыря. Чувствовал Андроник: не хотел уходить Сергий из гостеприимной обители, не хотел и ученик отпускать учителя в дальний и опасный путь, но идти было нужно. Вышли за ворота проводить Сергия. В полуверсте от монастыря долго прощались и не могли расстаться. А когда преподобный, опираясь на посох, зашагал по Владимирской дороге, Андроник все смотрел ему вслед, крестил его худую спину, на которой висела тощая котомка, где лежали сухари, просфоры да баклажка со святой водой, и шептал слова молитв…
Пройдет много лет, и на месте прощания братии Спасского монастыря с игуменом Сергием, уходящим в Нижний Новгород, возведут часовню и назовут ее «Проща» — от глагола «прощать» или «прощаться». Будет она сначала рубленой из дерева, как и Спасский храм, а позже возведена из того же прочного кирпича, что и монастырская трапезная, и даже Успенской собор в Московском Кремле, потому что рядом с монастырем найдут лучшую в округе глину, из которой и будут формовать кирпичи. Простоит часовня не одно столетие, и в день празднования именин преподобного Сергия — 5 июля — из Спасского монастыря к ней будут ежегодно совершать Крестный ход.
Преподобный Андроник все устроил в Спасском монастыре по подобию Троицкого. Несмотря на близость к Москве и внимание митрополита Алексия к обители, все иноки трудились в ней и несли послушания поровну. Как и Сергий, Андроник по вечерам обходил кельи братии, прислушивался под окнами к тому, чем заняты иноки, бывало — и наказывал провинившихся. Со временем Андроник все больше замечал, как велика разница между простым монахом и игуменом — все равно, что между матросом и капитаном корабля. Не случайно монастырь сравнивают с кораблем, который опытный кормчий ведет через бурное житейское море в гавань спасения.
Росла год от году братия монастыря, и росла слава его. За монастырем начиналась дорога в Коломну, по ней князья и бояре ездили в Орду, в ставку хана, чаще не по своей воле. Случалось, не возвращались обратно, и потому печальным был этот путь; тот, кто отправлялся по нему, приходил в монастырь поклониться Нерукотворному образу Всемилостивого Спаса и молился об избавлении от бед.
Духовный сын и воспитанник митрополита Алексия князь Дмитрий Иванович не раз слышал в детстве рассказ о буре на море и любил посещать Спасский монастырь. Побывал он здесь и перед походом на Куликово поле.
Получив благословение преподобного Сергия Радонежского, князь Димитрий отправился не чужую землю воевать, и даже не границы своего удела оборонять, а защищать Православную веру. К тому времени ордынцы приняли ислам, их отношение к иноверцам стало непримиримым. Вместе с темником Мамаем пришли на Куликово поле отряды наемников из генуэзских колоний Крыма, воины из подвластного Орде Северного Кавказа, отряды из Поволжья. Шел на помощь ордынцам литовский князь Ягайло. Чтобы противостоять этой тьме, русским князьям нужно было объединиться, а заставить их забыть распри могло только одно: защита святой веры.
Тяжело досталась победа русскому воинству, три дня после битвы Дон-река, по словам очевидцев, кровью текла. По преданию, от войска Мамая почти никого не осталось, а в русском войске — только треть живых. Но если на битву собирались разрозненные полки московские, серпуховские, ростовские, брянские, полоцкие, псковские — то с победой уже возвращалось единое русское войско.
Князь Дмитрий Иванович, получивший после битвы прозвище Донской, не мог не остановиться в Спасском монастыре, где все напоминало о его духовном наставнике митрополите Алексии. Здесь преемник Алексия — митрополит Киприан — встречал победителей Мамая, возвращавшихся из-за Дона. На монастырском кладбище похоронили павших в битве воевод, братия отслужила панихиду об усопших. А после, с хоругвями и пением, радостным маршем победители двинулись к Кремлю.
…Тихо и незаметно, как воды неспешно журчащей под стенами монастыря Яузы, текло время. Все чаще стал задумываться Андроник о преемнике и незадолго до своей кончины назначил игуменом Савву — человека жизни чистой и почитаемого всей братией монастыря. И вскоре после того — 13 июня — он преставился. Почитание преподобного Андроника началось почти сразу после его кончины, и монастырь стали называть не иначе как Спасо-Андрониковым.
При Савве порядки в монастыре сохранялись прежние, как при Андронике, управлял он обителью с таким же вниманием и заботой. Сам Савва был известен далеко за пределами Спасского монастыря как добродетельный и благочестивый человек. Многие князья приезжали к нему за советом, просил его благословения Великий князь Василий Дмитриевич — сын Димитрия Донского, когда отправлялся в поход против Тамерлана. Поэтому и число монахов при нем росло, некоторые из них со временем сами стали настоятелями монастырей и даже епископами. Так сбылось предсказание святому Сергию: множество его учеников, как птицы, разлетелись из родного гнезда — обители во имя Живоначальной Троицы и свили свои гнезда — монастыри.
При Савве монастырь прославился как место, где переписывались и переводились с греческого на русский книги. Писали их в то время на пергаменте — материале, выделанном из кожи животных, или, как говорили тогда, «на телятине». Книги богато украшались миниатюрами, инициалы — первые буквы — выписывались золотом и красной краской — киноварью. Книги тогда стоили очень дорого, только богатый человек мог сделать заказ на переписывание книги. Но и книги в те времена не только читали, но и почитали: их передавали по наследству, могли после смерти хозяина отдать в монастырь на помин его души. Недаром летописец сравнивал книги с реками, «наполняющими вселенную», в них находили и утешение, и «неисчислимую глубину». Преподобный Савва особо привечал в монастыре грамотных монахов, в кельях выделил светлицу, где несколько человек трудилось над переписыванием книг.
Когда Савва скончался, похоронили его там же, где и его учителя Андроника, и память их совершается в один день — 13(26) июня. Мощи обоих праведников доныне почивают под спудом — то есть в закрытой раке под Спасским собором. Когда во время одного из пожаров сгорел деревянный собор, то на его месте возвели каменный, а мощи преподобных Андроника и Саввы оказались в основании храма. Православные храмы нередко возводили на том месте, где были погребены святые, и если Господу будет угодно, он в свое время откроет для нас мощи основателей монастыря.
У места их захоронения не раз происходили исцеления. Так, один из монахов, по имени Ефрем, жестоко мучимый бесом, обратился с молитвой к преподобному Савве и получил исцеление.
Ученик Андроника и Саввы — игумен Александр — построил новый, белокаменный Спасский храм, который стоит в монастыре и доныне. Иконописец Андрей Рублев, который пришел в монастырь еще при Андронике, расписал каменный собор. Это была его последняя работа — украшая храм, он тем почтил память своих учителей и наставников, святых основателей монастыря — Андроника и Савву. Андрей Рублев был первый иконописец того времени, его и Даниила Черного называли «богодухновенными мастерами», а иконы, ими написанные, считали за образец письма. Среди них особо выделяется икона Святой Троицы, написанная для Троицкого храма, в котором покоятся мощи преподобного Сергия. Преподобный Сергий призывал чаще обращать свои молитвы ко Святой Троице, чтобы преодолевать рознь и вражду, царящие в мире. Так и поступали преподобные Андроник и Савва.
Многие беды и напасти пришлось пережить Спасо-Андрониковому монастырю, как и всей Москве. Незадолго до кончины преподобного Саввы, в 1408 г. хитрый и коварный правитель Едигей обманом напал на русские земли. Он захватил и сжег Троице-Сергиеву Лавру, города Переяславль, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Ростов. Пришла очередь и Москвы. Как перед смертным часом молились москвичи о помощи перед святыней — Владимирской иконой Божией Матери — и не сумел Едигей взять города. Озлобившись, он сжег посады и окрестности Москвы, пострадал от пожара и Спасский монастырь.
В 1812 г. наполеоновские солдаты разграбили и разорили монастырь, а то, что не могли унести с собой — уничтожили, иконы порубили на дрова и топили ими печи. Во время пожара рухнул верх Спасского собора, сгорел иконостас, однако главную святыню — образ Спаса Нерукотворного — и другие ценности незадолго до оставления Москвы нашими войсками вывезли на двух телегах из монастыря и сохранили до времени.
После изгнания французов Москва отстроилась, поднялся из руин и монастырь. К счастью, храм пострадал не сильно — сохранилась даже сень над мощами преподобных Андроника и Саввы. В это время окрестности монастыря становятся любимым местом гуляний москвичей. В престольный праздник — 16 августа — после утренней службы, поклонившись Святому Образу, москвичи семьями, до позднего вечера, гуляли вокруг монастыря. Приезжали в монастырь послушать и знаменитый хор — нередко здесь можно было встретить за ранней службой композитора С. В. Рахманинова.
В XX в. монастырь ждали новые испытания. После 1917 г. в нем устроили концлагерь, где содержали несогласных с новой Советской властью. В 1922 г. организовали колонию для беспризорных, монастырское кладбище превратили в футбольное поле. В 1928 г. территорию монастыря отдали заводу «Серп и молот», и все монастырские помещения заняли рабочие завода. В 30-е годы колокольню монастыря — одну из самых высоких в Москве — взорвали.
Но наступили другие времена. В 1959 г. в монастыре, где сохранился один из самых древних храмов Москвы — Спасский собор — было решено открыть Музей древнерусского искусства имени Андрея Рублева. В 1989 г. Спасский собор отдали верующим и впервые после долгого перерыва под куполом древнего храма вновь зазвучало молитвенное пение, зажглись свечи, со временем нашлись и святыни — Образ Спаса Нерукотворного и икона с изображением святых Андроника и Саввы — основателей монастыря.