Военкор Дмитрий Стешин рассказал о том, как знак от погибшего друга, бойца Арни, спас его от смерти.
Я написал Арни в 16:11: «Привет, не против, если я завтра приеду под Угледар посидеть с тобой в одном окопе? Привезу книжку, как обещал, поболтаем. Жду ответа.» В последнем посте в его телеграм-канале «Огнеборец», Арни написал, что наши зацепились за угледарские дачи и все как-то успокоилось, нет горячки штурма и я рассудил, что особо мешать никому не буду.
В 18.00 мне позвонил наш общий товарищ: «Арни погиб, подорвался на мине».
Андрей Рахов, доброволец, арткорректировщик и бывший пожарный, ушел от нас. А еще Арни был поэт, мастер-рукопашник и один из основы питерского фанатского движа. На днях в его память сербские соратники развернули на трибунах огромный баннер: «Сердце героя бьется вечно».
Я познакомился с ним в начале мая, в расположении батальона «Восток» под Мариуполем. Он пришел в нашу комнатку с лично выкованным топором древнерусского образца и стягом с ликом Христа. Мы сдвинули старую мебель, расчистили место для его спальника, как-то сразу подружились и стали жить-поживать строгим и непьющим мужским коллективом.
Один из парадоксов происходящего – я нечасто общался с Арни, но пережил вместе с ним много, достаточно, чтобы узнать друг друга так, как за десять лет мирной жизни не узнаешь. И одно совместное наше переживание оставило странный, мистический отпечаток на цифровой фотографии, сохранилось в материальном. В серой зоне, на сортировочной станции «Азовстали» мы с Арни, на свой страх и риск искали наш сбитый коптер, двигаясь по следам бежавших «азовцев»*. Они выносили раненого и попали под минометный огонь, бросив, в итоге, своего побратима. Он так и остался там лежать на модных, заграничных носилках в виде корытца. «Азовцы»* бежали в страшной панике, у них все сыпалось из карманов и разгрузок. Арни подобрал в траве и вручил мне крутейшую карманную игровую приставку. Она сразу включилась и меню у нее оказалось на «державной мове». Я тут же отдарился найденным магазином с трассерами: редкая вещь на тот момент. В какой-то момент я сделал снимок, он почему-то всегда меня завораживал и только сейчас я понял его провидческий смысл. Арни как бы уходит по бесконечному и темному коридору из железнодорожных вагонов прямо на небо, а оно изумительно-синее, с такими благостными облаками, как на иконах. Когда Арни погиб, я нашел съемку и долго вглядывался в эту фотографию. Мне было холодно.
Как всегда, после гибели товарища, в очередной раз утешился словами Высоцкого: «наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые». Я верил всегда, что они присматривают за нами с небес. И весточка от Арни пришла очень быстро.
Здесь в гости ходят в метель
Утром я отправился в гости к удивительному человеку. Николай Васильевич бывший шахтер, давно уже на пенсии. Последние девять лет он живет в 300 метрах от линии соприкосновения, в своем полуразрушенном доме и держит добрую сотню голубей. А голубеводы, люди непростые – они посредники между землей и небом. Тем более, в таких обстоятельствах. Ехать до Николая Васильевича мне ровно 20 минут. Как говорят на Донбассе, меня от чего-то трусило – я не мог решить: сразу же заехать в главный храм Донецка, Свято-Преображенский собор, чтобы поставить Арни свечку за упокой или сделать это на обратном пути, когда не буду спешить? Я все-таки заехал в храм и там у меня зазвонил телефон. Я еще подумал: «ну кто это, как же не вовремя!». Звонил Николай Васильевич: - Дима, даже не вздумай приезжать! У нас тут бой идет, прямо возле дома снаряд упал. Давай завтра, если будет тише.
По времени, получалось: если бы не Арни, я подкатил бы к останкам Донецкого аэропорта четко к началу обстрела, может и этот снаряд бы меня нашел.
До Николая Васильевича я доехал только через три дня, когда по всему Донбассу объявили «штормовое предупреждение», метель и туман. Артиллерия замолчала, бои поставили на паузу
.
Без приключений вкатился на улицу, где живет Николай Васильевич. Впереди, через туман, проглядывались контуры обглоданного боями терминала аэропорта. Подумал еще: «может накинуть на машину масксеть?». Но, метель на моих глазах превращала ее в сугроб, и я решил, что это лишнее, потом не отдерешь, не сложишь.
Меня вышла встречать собачонка Ася, маленькая, но строгая и голосистая.
- Первая собака с человеческим именем, - пошутил Николай Васильевич, - до этого были «Утесы», «Шилки», «Нона»… Есть еще кот «Фугас»…Пойдем в дом, чай пить.
Мой собеседник не может точно сказать, сколько раз в его дом прилетало. Показывает лишь особо-запомнившиеся раны:
- Смотри, вот здесь телевизор у меня стоял, новый, хороший. Обстрел начался, дай, думаю, на пол переставлю! Точно – видишь дыру в стене? Здоровенный осколок вытащил! Тогда хорошо накрыло меня, зубы повыбивало. Но вставил новые, помогли (смеется).
- Откуда лупят и чем, минами?
- Нет, снаряды, воронок практически не остается. Как мины прилетают я знаю.
Показывает рукой куда-то в сторону аэропорта:
- Там Тоненькое, Водяное, Ласточкино, Орловка – еще не взяли пацаны, Спартак рядом, Пески… Прямо через взлетную полосу и кидают. Вот когда ты должен был приехать – по дороге прилетело, потом через три дома – собаку убило, вчера, у поворота ко мне все в земле и воронка, еще соседям в огород попало...
Николай Васильевич в какой-то момент понимает, что все эти перечисления прилетов не имеют смысла и машет рукой.
«Гиви привез брус, Моторола нашел железо».
Этот немолодой человек, с упорством обреченного или с упорством старого шахтера, продолжает ремонтировать свой дом. И в доме этом сейчас тепло и уютно. Мы пьем чай, говорим и я замечаю – мы все равно настороже, слушаем что происходит вокруг.
А за окном, в серой метели, пулемет вдруг лениво говорит: «так-так-так-так» и мне это не очень нравится, не хватало, чтобы на нас выскочила укропская разведка, самая лучшая для этого погода. Спрашиваю: «далеко от нас?». Николай Васильевич, не задумываясь говорит:
- Две тысячи метров.
Я слушаю собеседника и понимаю, что точка, в которой мы находимся, в некотором роде, историческое место, где побывали самые яркие исторические личности последних лет. Николай Васильевич показывает за окно:
- Видишь, штабель бруса? Гиви привез. Ох, жесткий был командир. Я попросил брус, утром просыпаюсь – ребята уже разгружают. Моторола мне говорит – «Дед, я тебе железо на крышу нашел». Точно, целый штабель. Я на тачке возил и крышу перекрыл, ненадолго, правда. Ребят из «Пятнашки» всех знал – клубникой их кормил, помидорами, а они мне помогали, чем могли. Многие переженились у нас. Вот здесь, совсем рядом, покойный Захарченко приезжал, с женами пленных. И сразу обстрел начался, тогда водонапорную башню сложили красиво. Захарченко женкам: «Что, видите, как нас ваши обстреливают?».
- А всушники тут были?
- В соседний дом зашел, в черной такой форме. Нацгвардеец. Из автомата отстрелил замок и спрятался. Я пошел к нему. Он мне говорит: «меня поставили аэропорт охранять, а я не хочу. Сейчас переоденусь в гражданку и уйду». Я ему: «Иди, сдайся в плен, дурак! Никто тебя обижать не будет!».
- А он?
- Говорит, мол, я сам через Россию домой тихонько проберусь. Ну, пожил пару дней, переоделся, дошел до вокзала (примерно в паре километров – прим. корр.), а там патруль. Он побежал и его в спину застрелили…
Я пытаюсь осмыслить эту историю:
- Не хотел воевать человек и в плен, считал, не за что его брать. Но так не бывает, если форму надел и оружие взял.
Николай Васильевич рассказывает, что и у него на чердаке такой же дезертир прятался. Приносит и показывает мне серебряный браслет с пластиной. На ней выбиты какие-то латинские буквы и цифры «93» - отдельная механизированная бригада ВСУ. Их еще «киборгами» прозвали.
Спрашиваю, конечно: «родня воюет»? Николай Васильевич вздыхает:
- Племянник под Авдеевкой уже месяц лежит, вынести не могут.
Часть семьи у Николая Васильевича из Винницы. Не общаются с 14 года. Когда в Донецке готовили первый «Бессмертный полк», наотрез отказались прислать фото воевавшего деда. Но не все там такие, нашлись и те, кто прислал фотографию.
Сначала-победим, потом - помиримся.
Мы идем кормить голубей. Николай Васильевич объясняет свою страсть просто:
- С шести лет их развожу. Символ мира голубь или нет – не знаю, но их не ем. Зачем мне голуби? А пугнешь, он взлетит в небо, ты смотришь на него и тепло на душе. В 14-15 в подвале голубей прятал, побило их много. А сейчас другая напасть – хищники, штук 80 голубей у меня извели. Голубь в небе стоит, а сокол его хвать, и все…
Николай Васильевич открывает вольер с любимцами, голубями породы «вертуны». Но далеко они не улетают – сразу же садятся на конек крыши. «Погода нелетная», посмеиваясь, замечает голубевод.
Спрашиваю:
- Чем все закончится?
Николай Васильевич, не задумываясь отвечает:
- Нашей победой.
- А помиримся?
- Нет. Они же нас презирают и потому убивают. Есть там нормальные люди, но шакалов больше. Не знаю, как будем мириться. Победим, поймем.
Меня не отпускают просто так. Николай Васильевич приготовил мне банки с клубничным сиропом, с клубничным желе и просто с вареньем, клубничным, разумеется. У него, оказывается, немаленький огород. Не может человек жить не работая.
Я возвращался в город. Чуть притормозил у так называемой «девятки», истерзанного девятиэтажного дома, так называемой «малосемейки» для сотрудников аэропорта. В 14-15 годах там был командный пункт «Спарты», «Сомали» и всех, кто штурмовал аэропорт. Я был в ней много раз и знаю, как открываются разом все двери, когда в этот дом прилетает «Град». Герой моего интервью жил и живет совсем рядом и все его знали - последнего жителя этого поселка под аэропортом. И скорее всего, Николай Васильевич, в контексте жутких и кровавых событий, просто своей жизнью показывал и показывает, за что эти ребята сражаются – за человека, который не сбежал, а остался на своей земле, трудится на ней и ничего не боится. Чтобы не происходило вокруг.
*запрещенная в РФ организация
Источник: WWW.KP.RU
