История Санкт-Петербургских духовных школ от основания до реформы: 1721–1808 годы

Крещение Руси в конце X века изменило религиозное мировоззрение наших предков. Вместе с распространением христианства по бескрайним просторам Древней Руси, распространялась и грамотность. Именно после крещения Руси князем Владимиром «учение книжное» стало предметом государственной заботы, как о том свидетельствует Начальная летопись: «...нача поимати у нарочитые чади (то есть у лиц привилегированного сословия) дети и даяти нача на учение книжное»¹. Монастыри, как центры духовной жизни, на протяжении веков были хранителями книжной мудрости и насадителями христианского просвещения и образования в самых отдаленных уголках Руси. Тем не менее, несмотря на это, в течение пяти веков после крещения на территории России не появилось ни одной школы с организованной системой богословского образования.

Выдающийся религиозный философ, один из основоположников славянофильства Иван Васильевич Киреевский (1806–1856) разрабатывал идею самобытности русской культуры и характер ее просвещенности, сравнивая ее с отошедшей от религиозных начал и утратившей духовную целостность культурой Европы. Он пишет, что понять и выразить эти основные начала, из которых сложилась особенность русского быта, не так легко: «Ибо коренные начала просвещения России не раскрылись в ее жизни до той очевидности, до какой развились начала западного просвещения в его истории. Чтобы их найти, надобно искать; они не бросаются сами в глаза, как бросается образованность европейская»².

Однако, в связи с тем, что «Чаадаевские идеи об извечном отставании России достаточно прочно вошли в нашу систему преподавания»³, принято говорить, что вплоть до XVII–XVIII вв. вследствие отсутствия системного образования духовенство, а с ним и весь народ находились во тьме невежества. И даже в то время, когда на Украине в XVII в. открывались и развивались богословские школы, в Московской Руси царили «прежнее невежество и застой»⁴. Такие прозападнические настроения прочно проникли в церковно-историческую литературу XIX–XX вв., поэтому к подобным высказываниям следует относиться критически. В прошлом широко было распространено мнение о культуре Древней Руси как об отсталой и замкнутой в себе. Это чисто секулярный подход — якобы поэтому и пришлось «прорубать окно» в Европу, чтобы облагородить невзрачность культурного наследия родного Отечества. Объективно сравнивая западно-европейское и древнерусское просвещение, Киреевский приходит к итогу: «Богословие на Западе приняло характер рассудочной отвлеченности — в православном мире оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума — здесь стремление к их живой совокупности; там движение ума к истине, посредством логического сцепления понятий — здесь стремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной цельности и средоточению разума; ... там схоластические и юридические университеты — в древней России молитвенные монастыри, сосредоточивавшие в себе высшие знания; там рассудочное и школьное изучение высших истин — здесь стремление к их живому и цельному познаванию; там взаимное прорастание образованности языческой и христианской — здесь постоянное стремление к очищению истины»⁵.

Отсутствие системы богословского образования, в современном смысле этого слова, еще не говорит об отсутствии великой культуры, о безграмотности населения. Археологические открытия в XX в. в Великом Новгороде, в ходе которых было найдено огромное количество берестяных грамот, позволяют говорить о практически полной грамотности населения. В настоящее время нет никаких сомнений в большой ценности древнерусского зодчества, иконописи (иконы, фрески, мозаика).

Что же касается древнерусской литературы, то те открытия и исследования, которые были сделаны в XX в. говорят о том, что «в Древней Руси существовала своеобразная и великая культура — культура глубокого озера Светлый Яр, как бы незримая, плохо понятая и плохо изученная, не поддающаяся измерению нашими европейскими мерами высоты культуры и не подчиняющаяся нашим шаблонным представлениям о том, какой должна быть настоящая культура»⁶. Эта мысль крупного отечественного ученого и специалиста в области древнерусской литературы, академика Дмитрия Сергеевича Лихачева перекликается с вышеприведенными высказываниями И. В. Киреевского.

Необходимо учитывать, что русской литературе практически тысяча лет и это одна из самых древних литератур Европы. Приведем свидетельство Лихачева: «Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине X в. ... Художественная ценность древнерусской литературы еще до сих пор по-настоящему не определена... Древнерусская литература еще молчит, хотя работ о ней появляется в разных странах все больше... Мы стоим на пороге этого открытия, пытаемся нарушить молчание, и это молчание, хотя еще и не прерванное, становится все более и более красноречивым»⁷. Однако и то, что уже сделано в области исследований древнерусской литературы, позволяет сказать, что «перед нами литература, которая возвышается над своими семью веками как единое грандиозное целое, как одно колоссальное произведение, поражающее нас подчиненностью одной теме, единым борением идей, контрастами, вступающими в неповторимые сочетания»⁸.

Невозможно говорить о культуре и истории Древней Руси и не упомянуть о феномене древнерусской святости, которая собственно и является высшим идеалом и целью христианского образования. Это образование, в первую очередь, должно служить раскрытию образа Божия в человеке. А ведь расцвет святости приходится не на «просвещенный XVIII в.», а на XIV–XV вв., когда в лике святых прославились преподобные, святители, благоверные князья. Монастырские келии стали кабинетами ученых подвижников, когда внешняя ученость была неразрывно связана с монашеским деланием и подвигом. «В своей трудовой аскезе русский святой не отвергает и книжного труда: нередко своей рукой переписывает необходимые книги для церкви, списки богослужебных и учительных книг. Уважение к духовному просвещению было велико — и у святого и у его биографов»⁹.

Высшая духовная школа, как система, возникла в России в XVII в., «в ходе развития древнерусской образованности, основанной на глубочайшей связи с Православной Церковью... Глубокая церковность древнерусского образования обусловливала его высокий нравственно-воспитательный характер и способствовала созданию удивительно чистой культуры»¹⁰. Конечно, отсутствие возможности получить систематическое богословское образование часто отрицательно сказывалось на состоянии не только народа, но и самого духовенства, на котором лежала исключительная обязанность просвещать русский народ, поскольку в этот период «умственное развитие народа шло только в религиозном направлении и непосредственно зависело от служителей церкви...»¹¹.

В это время нужда в систематически образованном духовенстве стала возрастать с каждым годом; между тем как уровень большинства кандидатов во священство не выходил за рамки элементарной грамотности. Невозможно также отрицать недоверие значительной части русских людей той эпохи к образованию и просвещению, идущему с Запада, как источнику заблуждений и ересей: «Целые столетия тянулась на Руси замечательная по своей нерешительности борьба двух партий — приверженцев образования и защитников невежественной старины, борьба света с тьмою, разума с предрассудками, о счастливом или несчастливом окончании которой нельзя было ничего сказать»¹².

В русском обществе царил «религиозный формализм, в силу которого считалось достаточным сохранять чистоту обрядов, а истинность православной веры полагалась самоочевидной»¹³. Но Киреевский глубже и объективнее подходит к этой проблеме и считает, что особенность России заключалась в самой полноте и чистоте того выражения, которое христианское учение получило в ней, — во всем объеме ее общественного и частного быта. «В этом состояла главная сила ее образованности; но в этом же таилась и главная опасность для ее развития. Чистота выражения так сливалась с выражаемым духом, что человеку легко было смешать их значительность и наружную форму уважать наравне с ее внутренним смыслом»¹⁴. Отсюда шло недоверие к «учености», которая, как опасались, могла привести только к ересям.

Указывая на эти стороны в отечественном образовании, необходимо подчеркнуть, что недоверие к «учености» не было общераспространенным, сторонники «невежества» никогда не превалировали и не чувствовали себя спокойно. Между ними и приверженцами образования всегда была борьба, которая мешает делать однозначные выводы о косности и невежестве русского духовенства и народа. Можно привести примеры просветительской деятельности святителя Геннадия Новгородского и преподобного Иосифа Волоцкого. Они использовали весь арсенал знаний того времени для борьбы с ересью жидовствующих. Надо отметить, что положительное и отрицательное отношения к образованию имели место быть и в Древней Церкви, когда систематическое образование возможно было получить только у языческих учителей. Страх перед языческим нечестием и возможностью через неумелое пользование знаниями впасть в ересь приводили к тому, что «некоторые из христиан все образование детей ограничивали изучением Слова Божия, не дозволяя им знакомиться с языческой литературой и наукой. Вследствие этого язычники упрекали христиан в невежестве... Другие христиане, напротив, не опасались вводить в круг образования христианского юношества изучение языческой науки литературы»¹⁵.

К XVII столетию в Московском государстве уровень образования духовенства уже перестал удовлетворять запросам общества. Московский Собор 1667 г. констатировал необразованность духовенства, однако никаких решительных мер для того, чтобы поправить положение, так и не было предпринято. Существовали монастырские школы, но их было слишком мало, не хватало учителей высокого уровня. Ощущалась нехватка и самих учащихся.

Идея создания крупной богословской школы появляется только в 1680 г. А сам проект по открытию Славяно-греко-латинской академии в Москве, разработанный иеромонахом Симеоном Полоцким, осуществился только в 1687 г. Возглавили школу греки братья-иноки Софроний и Иоанникий Лихуды. Но при отсутствии епархиальных школ это единственное учебное заведение не могло, конечно, удовлетворить потребность в обучении духовенства большой страны.

Эллинско-славянское направление образования, выразителями которого и были братья Лихуды, пользовалось большей популярностью среди иерархов Русской Православной Церкви. Московская Духовная Академия начинает развиваться и постепенно становится в это время центром просвещения и сильным противовесом против православной по существу, но «латинской» по форме системы образования, шедшей из Киева.

Таким образом, просветительное движение, начавшееся в XVII в., постепенно с трудностями и всевозможными преградами стало развиваться и набирать силу. Весь этот процесс становления отечественной богословской школы проходил медленным естественно-эволюционным путем. Однако с воцарением Петра I в России происходят быстрые и коренные перемены во всех сферах политической, экономической, общественной жизни.

 

* * *

Происходит смена эпох, и новые потребности времени требуют новых систем и методов и в области церковного образования и воспитания. Начиная с XVII в. рост населения, развитие техники и естественных наук, сближение народов и культур, а также другие факторы выдвигают перед русским церковным сознанием множество проблем, требующих систематизации и специализации наук, в том числе и церковных.

Одной из главных забот императора Петра I, который прекрасно понимал, что именно образование является насущной проблемой России, было насаждение европейского просвещения. По словам Татищева, Петр I «не о чем более так не прилежал, как просвещению народа науками и к искоренению суеверий»¹⁶.

Петр I много усилий приложил к тому, чтобы устроить школы, которые были призваны готовить специалистов «в области армии и флота, горного дела и строительства крепостей»¹⁷. По Высочайшему указу одна за другой возникают светские школы со специальной направленностью. Так, первый большой госпиталь, основанный в Москве в 1707 г., имел целью подготовку русских врачей. «Существенной особенностью этой медицинской школы было то, что она и госпиталь находились в подчинении Синода и средства для их содержания поступали из Монастырского приказа. Первыми учениками школы были в основном дети иностранцев. Впоследствии ее комплектовали из воспитанников Московских славяно-греко-латинских училищ и монастырских школ, также находившихся в ведении Синода. Найти других кандидатов в лекари, знавших русскую грамоту и латинский язык, было невозможно»¹⁸.

Не осталось в стороне и образование духовенства. Правительство прекрасно осознавало необходимость школьного обучения и для духовного сословия. Сам император неоднократно указывал патриарху Адриану на важное значение школьного дела для государства и Церкви. Для улучшения образования духовенства по европейскому образцу и распространения просвещения Петр I обратил свой взор на Киевскую Коллегию, которая была тогда единственной в России прочно организованной школой. Киевская Коллегия впервые была названа «Академией» только в 1694 г., а в 1701 г. император утвердил за ней это наименование, и именно ее воспитанникам предоставлялись высшие церковные должности. И именно они были главными насадителями духовного образования в России в это время: «С самого начала XVIII столетия, благодаря особенно энергии новых иерархов из малороссов, воспитанников Киевской академии, которые пользовались большим вниманием правительства и один за другим занимали важнейшие иерархические посты, повсюду разнося с собою южнорусские школьные предания и направления»¹⁹.

В 1701 г. митрополиту Рязанскому Стефану (Яворскому) было поручено управление Московской академией, где он установил порядки Киевской духовной академии, пригласил киевских учителей, ввел преподавание на латинском языке. Этому примеру последовали и другие архиереи малороссы, выпускники Киевской Духовной коллегии, которые стали открывать в своих епархиях школы: епископ Черниговский Иоанн (Максимович) (1697–1712) открыл в 1700 г. в Чернигове; митрополит Ростовский Димитрий (Туптало) (1702–1709) — в 1702 г. в Ростове; митрополит Сибирский Филофей (Лещинский) (1702–1712, 1715–1728) — в 1703 г. в Тобольске; митрополит Смоленский Дорофей (Коротков) — в 1715 г. в Смоленске²⁰.

Но русское духовенство с недоверием относилось к западному, а не к русскому монастырскому образованию и не хотело отдавать своих детей в эти новооткрытые школы, устроенные по латинскому образцу. «Главной причиной недоверия к семинариям была оторванность от церковной жизни. Многие учителя были выходцами из Малороссии и Польши. Эти учителя порой высоко смотрели на своих питомцев и презирали их. Детей часто свозили в школы под стражей, чтобы они не разбежались. Беглецов укрывали родители. Но несмотря на все строгости, несмотря на то, что беглецов ловили и возвращали в семинарии против многих фамилий значилось: «постоянно в бегах». Лишь немногие воспитанники дотягивали до последних богословских классов. Большинство их уходило либо на приходы, либо на светскую службу, не проходя и половины семинарского курса»²¹.

Особо следует отметить труды Новгородского митрополита Иова (1697–1716), который в 1706 г. организовал в Новгороде славяно-греческую школу с помощью братьев Лихудов, а в епархии — еще более десяти школ. Именно благодаря покровительству митрополита Иова и кипучей деятельности братьев-иноков Софрония и Иоанникия Лихудов Новгородская школа в скором времени стала крупным богословско-просветительским центром на Северо-Западе России. «Насколько солидно велось здесь обучение, видно из того, что она служила в свое время как бы учительским институтом для других училищ; ее ученики основали до 16-ти низших школ в пределах новгородской епархии; сам государь смотрел на нее, как на образцовую школу, посылал туда дворянских недорослей для обучения и иностранные книги для перевода, — получение каких выпадало только на долю академий»²². И именно из Новгорода в новооткрытую в Санкт-Петербурге Александро-Невскую школу присылались ее первые преподаватели.

Но в целом, духовные семинарии в разных епархиях создавались медленно. Правительство же было заинтересовано в ускорении темпа народного образования. Именно поэтому Высочайшими Указами 1714 и 1716 гг. было постановлено учреждать при архиерейских домах и в знатных монастырях начальные «цифирные» или арифметические школы для детей священно- и церковнослужителей. Однако, несмотря на правительственный Указ, школы появлялись чрезвычайно медленно. «В 1719 г. полковник Скорняков-Писарев, управлявший цифирными школами петербургской губернии, донес Сенату, что только в ярославской школе есть ученики, а в Новгороде и Пскове цифирные школы еще не открывались, хотя навигаторы давно туда отправлены»²³.

Основы для создания духовных школ в России были заложены лишь в 1721 г. «Духовным регламентом»²⁴. Вопросы образования освещены во 2-й части в разделе «Дела епископов», а также в разделе «Домы училищные и в них учители, и ученики, и проповедники»²⁵. Согласно постановлению Регламента, вместо цифирных школ необходимо «всякому епископу иметь в доме или при доме своем школу для детей священнических и прочих, в надежду священства определенных, и соединить с ними цифирные школы, где таковые были открыты»²⁶.

Пока в высшей администрации решался вопрос об отношении духовных школ к «цифирным», в губерниях и провинциях «епархиальные власти и приходское духовенство, узнав новые постановления духовного регламента о заведении архиерейских училищ, не хотели более подчиняться указам 1714–1716 годов в ожидании особых распоряжений Святейшего Синода, а дети, набранные к навигаторам ранее, разбегались из арифметических школ и жили под укрывательством отцов»²⁷.

Однако, можно сказать, что благодаря «Духовному регламенту» в 1721 г. открывается новый период в истории духовного просвещения в Российской Империи в целом, а в Санкт-Петербурге в частности. На авторитетную новгородскую кафедру в это время был назначен выдающийся иерарх архиепископ Феодосий (Яновский), «вице-президент, почину которого принадлежал едва ли не большая часть мер, предпринятых в те годы Св. Синодом на пользу духовного образования»²⁸.

 

Александро-Невская славянская школа

Согласно программе «Духовного регламента» на необъятных просторах Российской Империи начали открываться новые школы. В 1721г. в С.-Петербурге архиепископ Феодосии (Яновский) открыл школу при Александро-Невском монастыре, а постоянный член Св. Синода архиепископ Псковский Феофан (Прокопович) открыл семинарию рядом со своим домом в Петербурге на р. Карповке. «Эти две столичные семинарии, да к ним еще присоединилась в Нижнем Новгороде, были открыты первыми по программе Духовного Регламента. Но они так же, как и другие архиерейские школы и до и после этого года, не были еще полными. Они вырастали по мере нахождения учителей и учеников»²⁹.

Таким образом, указом преосвященного Феодосия (Яновского) 11 июля 1721 г. было предписано: «учредить в общую пользу при Александро-Невском монастыре, для обучения юных детей чтению и писанию, Словенскую школу, в которой как того монастыря служительских детей, так и сирот, не имеющих родителей и своего пропитания и посторонних, кто кого отдать похочет, принимая от 5 до 13 лет, учить словенского чтения и писания по новопечатным букварям... И содержать ту школу из обыкновенных того монастыря доходов»³⁰. Эта школа стала родоначальницей блестящего сонма Петербургских духовно-учебных заведений, которые возглавляются в настоящее время Академией.

Первым и единственным учителем грамматики тогда был Иродион Тихонов, воспитанник Новгородской славяно-греческой школы, прибывший в Петербург 2 июля 1721 г. Содержание школы было определено из обыкновенных монастырских доходов, причем жалование учителю составляло: 30 рублей деньгами и хлебом — муки ржаной и овса по 15 юфтей³¹.

Среди первых воспитанников Славянской школы были дети из разных сословий. Это были дети и родственники монастырских слуг, служителей, мастеровых, крестьян и солдат. Так, в январе 1722 г. жена писаря гренадерского ротного полка Анна Тимофеева Бейдева писала в Канцелярию Невского Монастыря, что «в 1717 году умер ее первый муж, ратушный подьячий Андрей Щеткин, а после него остался сын Стефан, которому идет ныне 10 год, и его за скудостью нынешнею содержать в науке и пропитать она сама не может, к тому же вышла замуж за другого, и просит принять его в Школу на монастырскую пищу и одежду»³². Просьба была удовлетворена.

Вслед за Тимофеевой в январе и феврале и другие монастырские служители и солдаты, а также крестьяне стали просить о приеме их детей в школу. Кандидаты были проэкзаменованы. Оказывалось, что одни учились по Псалтири до четвертой кафизмы, другие — менее. Одни принимались на монастырскую пищу и одежду, других родители обязывались «поить, кормить, одевать и обувать из своего кошту»³³.

Постепенно в школе собралось уже достаточное число учащихся, при котором одному человеку было трудно преподавать все предметы. Поэтому в августе 1723 г., по распоряжению архиепископа Феодосия, из той же новгородской школы был вызван Андрей Тишин, который преподавал грамматику и греческий язык. Предполагалось, что «Тишина надлежит во всем содержать равно с Тихоновым»³⁴.

Судья Головачев наложил резолюцию по поводу содержания Тишина: «к докладу, а по указу кормить его от избытков братских с певчими». Указа ждать пришлось довольно долго, и в январе 1724 года Тишин обратился к архиепископу Феодосию по поводу своего жалования. Он просил определить его трактаментом³⁵, «понеже» он «как одеждами, так и обувью весьма обносился»³⁶.

Не дождавшись никакого решения по поводу своего дела, Тишин в феврале 1724 года покинул школу и, как донес Тихонов, унес с собою «воровски из сундука монастырских казенных у учеников 3 колпака, да двои рукавицы» и принадлежавшую Тихонову «Славенскую грамматику со всеми надлежащими правилами, ценою в 5 рублей»³⁷.

В 1724 году некоторые ученики были переведены с монастырского содержания на свое собственное. В это время в школе было 54 человека. Большинство из них — крестьянские дети-сироты. Они были оставлены на прежнем содержании. При этом постановили «протолковать довольно» отцам и родственникам школьников, переводимых с монастырского содержания, что из монастырских средств получает вознаграждение учитель, приобретаются книги и содержится школа с дровами и сторожем, что дети их обучатся им же, а родителям и свойственникам, впрок и что, если бы они не были взяты в школу, все равно их пришлось бы содержать «по должности свойства»³⁸. Это распоряжение повело к тому, что 5 учеников ушли из школы.

Школьникам выдавалась следующая одежда: «шапка, рукавицы, овчинная шуба, 2 галстуха, 2 платка, сапоги, башмаки, чулки из шерсти, две рубахи из холста. Для постели выдавался войлок и подушка. Войлок обшит был холстом, подушка — из перьев или оленьей шерсти. Для подушки 11/2 аршина тонкого холста»³⁹.

Одежда выдавалась не регулярно, и Тихонов 24 декабря 1721 г. ходатайствовал о выдаче одежды и постели школьникам. В 1722 году было решено взять на монастырский счет еще 10 школьников, но пятерым из них вместо шуб из овчин с опушкою крашенинною сделаны были, из-за недостатка овчин, сермяжные кафтаны. Школьники были ими недовольны и просили заменить шубами. По представлению учителя грамматики Тихонова, 26 сентября 1724 года 34 ученикам школы решено было выдать по две пары рубашек со штанами, по 2 платка и 2 галстука каждому, 18 новых шуб и сапог, 15 шапок.

Интересно заметить, что в качестве лекарства школьникам в разное время было выдано 13 фунтов пороха, который применялся тогда в армии от многих хворей.

В Александро-Невской школе первоначально изучали азбуку, письмо, арифметику, грамматику, слушали толкование Десятословия, молитвы Господней и Евангельских блаженств. В свободное время студенты занимались музыкой и живописью, для чего приглашались мастера из города. Главным учебным пособием был букварь архиепископа Феофана (Прокоповича), напечатанный согласно постановлению Св. Синода в 1720 г. под заглавием: «Первое учение отроком, в нем же буквы и слоги, также: краткое толкование законного десятословия, молитвы Господней, символа веры и девяти блаженств»⁴⁰.

В качестве учебников Тихонов использовал также следующие книги: «Грамматика Максимовская, Грамматика Мелетиева, Лексикон треязычный, Лексикон Славенский, Новый Завет, Православное Исповедание, 10 Часословов, 10 Псалтирей, Букварей колико потребно будет»⁴¹. Этот список был подан Тихоновым 24 декабря 1721 г., но покупка их состоялась лишь 27 февраля 1722 г. Буквари продавались в Александро-Невской типографии, Часословы и Псалтири — в Петербургской типографии, а прочие книги приобретались в Москве на Печатном Дворе и в книжных рядах. «Часословы в переплете были куплены по 15 алтын 4 деньги, Псалтири по 24 алтына, по 10 экземпляров. Из Невской типографии Тихонов получил 60 букварей, ценою по 8 алтын 2 деньги. Из Москвы было прислано только 3 книги: Грамматика Мелетиева — Славенороссийская, Лексикон треязычный и Исповедание веры, или Катихизис. Книги обошлись в 3 рубля 3 алтына 2 деньги. Грамматики Максимовской, Лексикона Славенского и Нового Завета не оказалось в продаже»⁴².

Первоначально для приема и выпуска воспитанников не было определенных сроков: поступали в разное время и продолжали обучение столько, сколько кто успевал пройти в области грамматики и арифметики. Выпускались только те воспитанники, которые прошли полный курс грамматики и арифметики. Родителям было запрещено забирать своих детей до тех пор, пока они не завершат курс обучения. Сироты получали от монастыря пищу и одежду, а остальные были на содержании своих родителей, которые «платили за них монастырю три четверти ржи и три рубля в год»⁴³.

В 1721 г. при самом образовании Александро-Невской Славянской школы в нее поступило 26 человек: из них 17 — на своем и 9 — на монастырском содержании. В 1722 г. общее число воспитанников возросло до 53, в 1723 г. до 62: из них на монастырском содержании было уже 45         человек; в 1725 г. всех было 82 человека. Однако детей священнослужителей было немного; большая часть — это были дети канцелярских чиновников и монастырских служителей⁴⁴. Так, например, среди поступивших в школу «в 1724 и 1725 годах, указывают только 2 духовных имени — сыновей дьячка и пономаря села Борович»⁴⁵.

В 1722 г. архиепископ Феодосий предложил Св. Синоду проэкзаменовать учителей, преподающих в частных домах в Петербурге, поскольку в Св. Синоде не имелось о них никаких сведений. Проведение экзамена было поручено учителю Иродиону Тихонову, который после проверки представил Св. Синоду ведомость с оценками наставников. Оказалось, что учителями в частных домах были архиерейские певчие, дьяки, их дети и дворовые служители. Тем из них, кто оказался знающим грамматику и правописание, были даны инструкции, как обучать чтению и письму, а неспособным было запрещено принимать на себя учительское звание⁴⁶.

В славянской школе в это время обучаются иностранцы: араб Абрам, служитель «Дома Императорского Величества», индеец и калмык. «Последний прислан был в 1724 г., по Указу Св. Синода, для обучения грамоте, нравственности и Закону Божию, дабы впоследствии мог быть священнослужителем для желающих принять святое крещение из калмыцкого народа»⁴⁷.

В то время калмыки стали принимать Православие, в связи с чем появилась необходимость в подготовке священнослужителей для их духовного окормления. Св. Синод направил к астраханскому губернатору Волынскому одного иеромонаха для поиска достойных кандидатов во священство для калмыков. Губернатор прислал в Москву из Астрахани крещенного калмыка Ивана Кондакова.

По предложению архиепископа Феодосия, Святейший Синод сделал распоряжение отправить его в Петербург и «тамо обучиться ему при Александро-Невском Монастыре в Славенской Школе правильного книгочтения, чтобы он церковным священнослужителем быть мог»⁴⁸.

Однако И. Кондаков не оправдал возлагаемых на него надежд. К 26 ноября 1724 года он изучил только азбуку, молитву Господню, Символ веры, архангельское приветствие, 50-й псалом и 9 заповедей блаженств — «с великою нуждою, понеже непонятен и ленив, не имеет к учению склонности и прилежного усердия»⁴⁹. После этого его вызвали в Св. Синод, где ему сделали «довольное увещание» и отпустили «с отобранием подписки, дабы он правильного книг чтения и в прочем учении обучался со всяким прилежно-тщательным радением, безленостно, а ежели прилежного в том учении радения не возымеет, но станет лениться и в том обличен будет, то учинено будет ему на теле жестокое наказание и данные ему на одежду и обувь из синодальной казны деньги (15 рублей) возвращены будут с него со штрафом»⁵⁰. При этом было постановлено не давать ему ничего впредь из Синодальной Канцелярии, пока «в учении плода не покажет и о прилежании от учителя свидетельства не подаст».

Несмотря на скудость средств, которыми располагала школа при Александро-Невском монастыре, постепенно в ней воспитанники получали все лучшие и лучшие знания. В силу этого Александро-Невский монастырь также постепенно становится научным центром в столице. Свидетельством этого, например, является следующий случай, когда бывший в Санкт-Петербурге с польским послом иезуит, присутствовавший при спуске корабля, преподнес императору Петру панегирик на латинском и польском языках. Петр же отдал его для перевода именно в Александро-Невский монастырь, архимандриту Феодосию, который и перевел его.

 

Семинария архиепископа Феофана (Прокоповича)

Как было выше отмечено, в 1721 г. в Санкт-Петербурге было открыто две духовные школы. Помимо Александро-Невской славянской школы была открыта вторая школа архиепископом Псковским Феофаном (Прокоповичем) и сразу же получившая название семинарии. Туда принимались сироты и бедные дети всякого звания. При самом открытии было собрано 20 человек. В 1728 году в этой школе обучалось уже 46 человек⁵¹.

По словам исследователей — это была лучшая школа того времени как по внутреннему устройству, так и «по достоинству доставляемого ею образования»⁵². Это касается даже самого места расположения, т.к. оно было выбрано идеально в полном согласии с правилом Духовного Регламента об училищных домах, где сказано: «место академии не в городе, но в стороне, на веселом⁵³ месте угодное, где несть народного шума, ниже частных оказий, которые обычно мешают учениям и находят на очи, что похищает мысли молодых человек и прилежать учениям не допускает»⁵⁴. Место новой школы совершенно удовлетворяло этим требованиям и представляло все удобства для занятий.

Сам император Петр I неоднократно посещал домовую архиерейскую семинарию: «Некогда Государь Петр Великий, в доме у Феофана бывши и видя сих семинаристов доброе воспитание, изволил онаго преосвященного за сие его старание об Отечестве благодарить»⁵⁵. Правительство много позаботилось о постройке для семинарии отдельного здания, вместо построенных на скорую руку деревянных корпусов, но потом это дело затянулось и закончилось провалом.

В семинарии архиепископа Феофана (Прокоповича) преподавание делилось по ступеням следующим образом: «год 1-й — грамматика, география, история; II — арифметика и геометрия; III — логика и диалектика; IV — риторика и пиитика; V — физика и метафизика; VI — политика. Метафизика может переносится и в этот класс; VII–VIII классы посвящаются богословию. Языки преподаются все время: церковно-славянский, латинский, греческий и еврейский. Для воспитательных целей вводится система общежития “образом монастыря”, Москве совершенно неизвестная»⁵⁶.

Учителями в семинарии были иностранцы: датчанин Адам Селлий (с 1722 по 1725 гг.); профессор Академии Наук Теофил Сигфрид Байер и Георгий Фридрих Федорович⁵⁷. Старшие воспитанники школы, доходя до высших классов, обучали младших и получали за это небольшое жалование, что было распространено в то время.

В 1727 г. преосвященный Феофан написал для своей семинарии инструкцию «что надлежит делать ученикам по дням и часам» в иезуитском духе, которую необходимо было прочитывать каждый месяц 1-го числа⁵⁸.

Архиепископ Феофан для развлечения и отдыха своих учеников организовал занятия по вокальной и инструментальной музыке. Последней обучались желающие у наемного мастера. Есть свидетельства, что архиепископ Феофан устраивал в своей школе сценические представления.

Именно такой отдых был распространен в духовных школах того времени. Например, в Московской Духовной Академии ученикам «разрешались летом рекреации, когда они на день освобождались от учения и могли предаваться веселью — заниматься музыкой, пением, представлением комедий и прогулками»⁵⁹.

Для совершенствования в науках архиепископ Феофан посылал своих учеников в гимназию при Академии Наук. Всего в семинарии, за время пятнадцатилетнего ее существования с 1721 по 1736 гг., обучалось до 160 юношей. «Архиепископ Феофан пытался дать своим ученикам разностороннее образование с тем, чтобы расширить их кругозор. Он пытался воспитать в студентах критический взгляд на науку и жизнь. Развить в них самостоятельность мышления настолько, чтобы еще в школе он проверял слова учителя по источникам из которых были взяты сведения»⁶⁰.

Ни у кого не вызывает сомнение то положение, что смысл всей деятельности архиепископа Феофана, и теоретической, и практической, был направлен на поддержку петровских преобразований. Он полагал, что для их осуществления прежде всего нужна была наука, а не богословие. Себя и своих единомышленников он называл «ученой», а не «богословской» дружиной. Не лишне в этой связи напомнить и тот, очевидно неслучайный факт, что Феофан дважды уклонялся от слушания курса теологии в Киеве и в Риме. Мечтая о применении своих сил на научном поприще, он говорил о математике, а не о теологии, как о своем любимом предмете⁶¹.

По смерти архиепископа Феофана (†1736) стала разваливаться и семинария, которая поступила в ведение Правительственного Кабинета. Высочайшим Указом от 22 марта 1738 г. оставшиеся воспитанники школы общим количеством 21 человек были переведены в Александро-Невскую славяно-греко-латинскую семинарию для продолжения своего образования.

В дальнейшем некоторые из воспитанников школы архиепископа Феофана приобрели известность не только в церковной, но и в ученой, административной и других сферах государственной службы. Например, М. Богданов был учителем в Московской Духовной академии, а потом справщиком в Московской Синодальной типографии (†1743). Г. Н. Теплов — с 1740 г. переводчик, с 1741 г. — адъюнкт Академии Наук, для которой, по поручению ее президента графа Разумовского, составил новый Регламент. Впоследствии был статс-секретарем при императрице Екатерине II и сенатором (†1779). А. П. Протасов и С. Н. Котельников, продолжавшие учение в Академии Наук, были впоследствии ее действительными членами и Российской Академии⁶².

Итак, на первом этапе развития духовного образования в Санкт-Петербурге существовало две различные школы, две традиции. Первая, Александро-Невская славянская школа при монастыре, некоторое время продолжала традиции Новгородской славяно-греческой школы, у истоков которой стояли братья-иноки Лихуды. Во второй школе, семинарии архиепископа Феофана (Прокоповича), которая была богаче и считалась престижней Славянской школы, все образование было проникнуто протестантским духом. Результатом этого явилось то, что сразу после смерти своего основателя архиепископа Феофана семинария прекратила свое существование. Славянская же школа, глубоко православная по духу, несмотря на многочисленные трудности, бедность и невзгоды, которые приходилось переживать в первое время, постепенно развивается и впоследствии становится крупным богословским центром на Северо-Западе России.

 

Александро-Невская славяно-греко-латинская семинария (1726–1788)

В 1726 г. через 5 лет от основания Александро-Невская школа была преобразована в Александро-Невскую славяно-греко-латинскую семинарию. Ее ректором стал советник Св. Синода архимандрит Петр (Смелич) (1726–1733), родом серб, бывший архимандрит Московского Симонова монастыря. По Высочайшему повелению императрицы Екатерины I он ввел в Александро-Невской школе преподавание греческого и латинского языков, а также собственно и переименовал ее в славяно-греко-латинскую семинарию. Если открытая в 1721 г. архиепископом Новгородским Феодосием (Яновским) «по Высочайшему повелению» славянская школа при Александро-Невском монастыре давала лишь элементарную грамотность, то сменившая ее в 1726 г. Александро-Невская славяно-греко-латинская семинария имела уже целью давать будущим служителям Церкви серьезное, по тем временам, общее и богословское образование.

Для преподавания греческого и латинского языка был определен Афанасий Скляда, грек из Кефалонии. Начальство монастыря, поскольку он был известен своими учеными и библиографическими трудами, поручило ему привести в порядок и описать монастырскую библиотеку и пополнить ее книгами, необходимыми для учебного процесса. Прослужив, по условию, 3 года (с 1726 по 1729 гг.) Афанасий Скляда оставил семинарию.

Для преподавания арифметики и геометрии, по прошению архимандрита Петра, из инженерной роты ее начальником генералом от фортификации Декулоном был прислан воспитанник Иван Соснин, который исполнял также должность префекта⁶³ школы. Прослужив с 1726 по 1729 гг., он оставил семинарию.

В 1729 г. все учителя оставили семинарию и до 1733 г. школа оставалась без учителей. Такое положение прежде всего было связано с тем, что после смерти императора Петра I в 1725 г. правительство существенно ослабило содержание, руководство и надзор за просвещением, в том числе и духовном. Наступило время реакции, которую пришлось прочувствовать и духовной школе, которая не успела еще «запастись достаточными внутренними силами к своему существованию по своей крайней молодости»⁶⁴. Семинаристы занимались канцелярскими делами, выполняли различные монастырские послушания, вспоминая под руководством подьячих старые уроки грамматики и арифметики.

Архимандрит Петр за назначением учителей обратился в Св. Синод, указав при этом, что лучше было бы прислать учителей из Киева. Св. Синод поручил Киевскому архиепископу Рафаилу (Заборовскому) прислать в Александро-Невскую семинарию 4-х учителей. Одновременно с этим, в июле 1734 г. архимандрит Петр пригласил в семинарию прибывшего в Петербург Адама Селлию⁶⁵, который преподавал латинский язык и управлял школой до 1737 г. Элементарное же преподавание — русское чтение и письмо, арифметику и пение — поручалось старшим воспитанникам.

Число учащихся в разное время было неодинаковым: в 1725 — 81 воспитанник, в 1735 г. — 35; в 1739 г. — 88; в 1741 г. — 108; в 1744 г. — 74; в 1762 г. — 73. В составе учащихся были дети священно- и церковнослужителей, разночинцев и монастырских служителей, а также временно обучавшиеся здесь из новгородской и псковской семинарий.

Учащиеся исключались из школы из-за неспособности к учению, причем это делалось, как правило, в первый год обучения. Так, в октябре 1727 г. Скляда отчислил из семинарии одного воспитанника за неспособность к обучению. Об исключаемых было особое распоряжение: непонятливых учеников долговременно в школе не держать, а отправлять на усмотрение архиереев⁶⁶. Это было общим правилом и в светских школах. Так, в Санкт-Петербурге при госпитальной хирургической школе особое внимание доктор уделял ученикам в первый год «и если за ними какую неспособность или натуральную гнусность усмотрит», немедленно должен был их уволить. Если ученики отправлялись в церковь, то отряжался лекарь, «который за молодыми людьми смотрит, чтобы, кроме церкви, в посторонние места не ходили, и трезвых в целости приводил»⁶⁷.

Уровень учащихся как в духовном, так и в интеллектуальном плане был неодинаков, вследствие того, что набор воспитанников производился из разных сословий. «Служительские дети, поступая в школу вносили свои грубые привычки и допускали шалости неизвинительные и несовместимые с возрастом»⁶⁸. Адам Селлий не раз должен былприбегать к самым строгим мерам для наказания и исправления виновных: «Сказывавшегося 3 недели больным ученика Селлий, по его собственным словам, “служительским хлебом и розгами в прежнее здоровье привел”. Затем за речи этого школяра, будто его Селлий неверно и плохо учит, он “укреплял его получше ученой вещи плетьми, дабы он их не забывал”»⁶⁹.

В том, что среди педагогических приемов XVIII в. были телесные наказания нет ничего удивительного. Тогда в Европе телесные наказания еще не были отменены. Это было время, когда перед воспитателем и в светском обществе стояла задача «приготовить человека, проникнутого самой строгой субординацией, безответного перед начальством, без рассуждения исполняющего все его распоряжения. Лучшим средством для такого воспитания были признаны казарменная дисциплина, наружная выправка, а лучшими воспитателями являлись, конечно, военные люди, привыкшие выправлять солдат по военному регламенту»⁷⁰. В середине XVIII в. в гимназии при Академии Наук наказывали даже палками, что приводило иногда к увечьям учащихся. Вследствие этого руководство Академии вынуждено было определить «палкою не наказывать, и тем учеников не увечить, а за вины, с докладу профессору, наказывать впредь розгами»⁷¹. Следует отметить, что в Англии в самых престижных колледжах для детей высшей аристократии сохранялась практика наказания за провинности розгами и в XX веке.

В начале 1736 г. архимандрит Петр был посвящен в епископа Белгородского. Из Киевской Духовной Академии не прислали наставников по неизвестной причине. Поэтому приемник архимандрита Петра, архимандрит Стефан (Калиновский) (1733–1739), бывший ректор Московской Духовной Академии (МДА) должен был позаботиться о привлечении в школу новых учителей. Его выбор пал на бывших студентов МДА Григория Феодоровича Кременецкого и Андрея Степановича Зертис-Каменского. Оба они до поступления в МДА обучались в Киевской Духовной Академии, а Зертис-Каменский еще и в Львовской академии, которая в то время славилась своей ученостью и порядком. Именно они дали прочное устройство Александро-Невской семинарии, в которой молодые ученые завели новый порядок. Они начали курсы с новым составом учащихся и преподавали у них до самого выпуска. А вновь поступивших поручали для обучения старшим воспитанникам. Адаму Селлию при новых порядках не оставалось места, и он покинул школу в 1737 году.

Вскоре Зертис-Каменский и Кременецкий приняли монашество: первый с именем Амвросий, второй с именем Гавриил.

После архимандрита Стефана (Калиновского) ректорами Александро-Невской славяно-греко-латинской семинарии были: иеромонах Гавриил (Зертис-Каменский) (1739–1745), иеродиакон Никодим (Пученков) (1745–1756), иеромонах Сильвестр (Страгородский) (1756–17616), архимандрит Исайя (Германовский) (1766-1770), архимандрит Вениамин (Румовский-Краснопевков) (1770–1774), архимандрит Иоанникий (Орловский) (1774–1782), архимандрит Вениамин (Багрянский) (1782–1783) и архимандрит Иннокентий (Полянский) (1784–1788).

Наставники семинарии занимались научной и издательской деятельностью. Так трудами ректора иеродиакона Никодима (Пученкова) и архимандрита Иоасафа (Маткевича), ректора Новгородской духовной семинарии, были подготовлены переиздания житий святых святителя Димитрия Ростовского и патерика Киево-Печерского монастыря⁷², что было важно для духовно-нравственного просвещения народа.

Учебный процесс был построен так, что во вторник, четверг и субботу ученики приходили утром к литургии, а затем после обеда обучались нотному пению. Ученики классов философии и риторики каждую субботу в присутствии ректора, учителей и своих сверстников с кафедры читали русские и латинские речи. Большое внимание уделялось церковному ораторскому искусству, когда не только преподаватели, но и студенты должны были говорить проповеди по воскресеньям и праздничным дням в храмах Александро-Невского монастыря.

Высочайшим Указом 27 августа 1784 г. в семинариях было усилено преподавание греческого языка. Знающим греческий язык воспитанникам было решено давать предпочтение при распределении.

В 1747 г. Высочайшим Указом было повелено согласно с каноническими правилами рукополагать в священники не ранее 30 лет, а в диаконы — не ранее 25 лет. Прошедшие семинарский курс имели право на лучшие места в епархиях. Духовным Регламентом было определено: «всем повсюду известно буди, что где будет человек ученый по академии и от академии свидетельствованный, того на степень духовную или гражданскую чести не может упредить неученый с великим штрафом для власти оныя, которая бы инако сделала»⁷³.

Что касается пострижения в монашество, то Указом 1741 г. было разрешено постригать только тех семинаристов, которые завершили обучение. Перед пострижением учителя и студенты не проходили трехлетнего испытания, потому что само обучение, согласно Указу 1733 г., вменялось им в трехлетнее испытание к постригу.

Из учителей и студентов Александро-Невской семинарии многие поступали священниками к церквам заграничных миссий.

По распоряжению начальства или по собственному желанию многие выпускники духовной школы поступали далее в другие высшие и средние учебные заведения. По Регламенту Академии Наук в 1747 г. при Академии был учрежден Университет, в первый набор которого предполагалось собрать 30 студентов из воспитанников Московской Духовной Академии, Александро-Невской и Новгородской семинарий. Это является ярким свидетельством того, что духовное образование высоко ценилось в светских кругах, а выпускники духовных школ стали основой университетского студенчества нашей страны.

Всего для Академии Наук из Александро-Невской семинарии в конечном счете было избрано 10 человек из богословского, риторического и пиитического классов. Некоторые из них в дальнейшем приобрели известность в ученом мире. Так, С. Я. Разумовский, поступил в Университет из риторического класса. После окончании курса был адьюкт-профессором Академии Наук. Для усовершенствования в знаниях по математике был послан в Берлин. И. Барков стал переводчиком при Академии Наук.

Следует отметить, что с Академией Наук связи не прерывались на протяжении всей дореволюционной истории Санкт-Петербургских духовных школ. В разное время ее почетными членами были свт. Филарет (Дроздов), митрополит Макарий (Булгаков), митрополит Антоний (Вадковский), прот. Герасим Павский, проф. В. В. Болотов, проф. И. Е. Евсеев, проф. И. А. Чистович и многие другие выпускники, ректоры и наставники Санкт-Петербургской Духовной Академии.

В 1762 г. Коллегия Иностранных дел представила Сенату предложение: избрать учеников из Александро-Невской семинарии для изучения китайского и маньчжурского языков, чтобы впоследствии иметь хороших переводчиков. По собственному желанию в Коллегию поступили два воспитанника: из пиитического класса — И. Коркин и из грамматического — И. Полянский.

В царствование Елизаветы Петровны (1741–1761) особенно много для развития госпитальных школ сделал директор Медицинской канцелярии Петр Кондоиди. Он в 1754 г. добился согласия Синода на набор учеников из всех духовных академий и семинарий (до этого в Санкт-Петербург отпускались только московские семинаристы). Каждому приезжавшему из семинарии в уплату дорожных расходов выдавалось 10 рублей. Так была решена проблема комплектования госпитальных школ. В 1761 г. Кондоиди получил от Синода разрешение на отправку молодых врачей из бывших семинаристов для обучения заграницу с выплатой двойного жалования⁷⁴. Св. Синод разрешил отпускать студентов риторического, философского и богословского классов. Поэтому воспитанники Александро-Невской семинарии были желанными студентами в медико-хирургических училищах, и некоторые из них впоследствии становились крупными специалистами в этой области.

В 1765 г. по предложению обер-прокурора Св. Синода Мелисино некоторые студенты из Александро-Невской и других семинарий отправлялись для обучения за границу — в Кембриджский и Оксфордский университеты (Англия), Геттинген (Германия).

Главной задачей Александро-Невской славяно-греко-латинской семинарии была подготовка достойных кандидатов во священство для церковно-приходского служения. Именно в этот период среди учащихся преобладающим становится священническое сословие. Священноначалие выпускникам семинарии предоставляет свободу в выборе светского или духовного служения. Именно поэтому многие воспитанники семинарии продолжают свое обучение в университете при Академии Наук, в медицинских учебных заведениях, а также за границей в крупнейших университетах Европы. Обучение на латинском языке, при всех своих недостатках, имело и положительные моменты. Изучая латинский язык, воспитанники семинарии знакомились с богатой классической литературой Западной Европы. Но по-прежнему небольшими были оклады семинарских преподавателей, что не могло не отразится на учебном процессе.

 

Александро-Невская Главная Семинария (1788–1797)

Преобразование и переименование Александро-Невской Семинарии в Главную связано с общими преобразованиями училищ Правительством. В 1786 г. при императрице Екатерине II было решено учредить народные училища во всех губерниях Российской Империи. Они делились на главные и малые. Главные учреждались в каждом губернском городе, малые — по необходимости и возможности в малых городах.

Сообразно с устройством главных народных училищ митрополит Гавриил (Петров)⁷⁵ ходатайствует о преобразовании Александро-Невской семинарии в Главную семинарию для Санкт-Петербургской и Новгородской епархии.

Указом Св. Синода от 27 июля 1788 г. было решено посылать в Главную семинарию лучших учеников со всех епархиальных семинарий, кроме Троицкой, Черниговской, Новгород-Северской (которые находились близ духовных академий), но не более двух человек от каждой и закончивших ни ниже риторического класса. После окончания Главной семинарии ученики посылались в свои епархиальные семинарии на учительские должности (для несения педагогического послушания). В Главной семинарии произошли некоторые изменения. В круг предметов были введены церковная история, механика, естественная история; был открыт класс математики и опытной физики.

Ближайшее управление семинарией принадлежало Конторе, в состав которой входили ректор и префект.

Ректорами в Александро-Невской Главной семинарии были:

– архимандрит Иннокентий (Добровицкий) (1788–1795),

– архимандрит Антоний (Знаменский) (1795–1799).

При архимандрите Антонии Главная семинария была преобразована в Александро-Невскую Духовную Академию.

Что касается наставников, то одни из них получили образование в здешней семинарии, другие поступили в нее по приглашению митрополита Гавриила из епархиальных семинарий, училищ и светских учебных заведений. По ограниченности средств оклады были небольшими и неодинаковыми. Это заставляло наставников, при открывшейся вакансии, переходить на новые кафедры. Однако это было не полезно ни для науки, ни для заведения, ни для наставников. «Каждый вел своих учеников из класса в последующий класс и соответственно этому переходил от одной науки к другой, притом нередко в видах школьной экономии один преподавал две-три науки»⁷⁶.

Учителя предоставляли отчеты о предметах ректору, а ректор — митрополиту. Митрополит Гавриил сам присутствовал на экзаменах, утверждал разрядные списки, исключал и переводил воспитанников, сам назначал ректоров и префектов семинарии.

Наставники семинарии проводили катехизаторские беседы, а также делали переводы с иностранных языков на русский и с русского на иностранные. Некоторые наставники были сотрудниками литературных журналов, что свидетельствовало о бурной научно-богословской и общественной деятельности.

Надзор за воспитанниками осуществлял префект, ему в помощь назначался младший преподаватель или студент — инспектор. Число воспитанников было от 150 до 200 человек. Первый прием воспитанников в Главную семинарию был осуществлен в 1788 г., второй — в 1790 г., т. к. прием повторялся через каждые два года. Кроме близлежащих семинарий в Главную семинарию присылались воспитанники из Псковской, Олонецкой, Тверской, Вологодской, Белорусской, Владимирской, Воронежской, Казанской, Астраханской и Харьковского коллегиума. Посещали Главную семинарию также и вольнослушатели.

Прием воспитанников в низшие классы проводился каждый год. Перевод из класса в класс зависел от успехов учащихся: одни доходили до риторического класса за два-три года, другие за пять лет. Курсы риторики, философии и богословия продолжались каждый по два года. Воспитанники двух высших классов — богословия и философии — назывались студентами, остальные — учениками. Лучшие из студентов назначались лекторами в низших классах. Самые любознательные студенты посещали лекции в Академии Наук и в других высших учебных заведениях.

В это время значительно увеличивается число книг в библиотеке, особенно после соединения Александро-Невской и Новгородской семинарий (1728), из которой большая часть была перевезена в Александро-Невскую семинарию.

Из выпускников семинарии того времени вышло немало известных людей: из них можно назвать графа М. М. Сперанского, И. И. Матынова и Экзарха Грузии Феофилакта (Русанова).

В выборе духовного или светского звания митрополит Гавриил предоставлял выпускникам полную свободу, но при условии, что присланные из других семинарий воспитанники должны послужить в учительской должности в Главной семинарии. После этого митрополит рукополагал воспитанника или отпускал в светское звание. Воспитанники продолжали поступать в светские учебные заведения. «Снисходительность простиралась до того, что некоторые учителя при поступлении к должности просили митрополита назначить им более легкие предметы, для большей удобности в приискании места по гражданской службе, и митрополит Гавриил удовлетворял их»⁷⁷.

Переименованная Александро-Невская Главная семинария ставила перед собой задачу — дать своим воспитанникам серьезное богословское образование. Однако по-прежнему главными недостатками оставались нехватка преподавателей и небольшое жалование.

На данном этапе семинария окончательно стала сословным учебным заведением, куда могли поступать только дети священно- и церковнослужителей. Но, к сожалению, как и прежде, духовенство не слишком стремилось отдавать своих детей в семинарию для обучения. И в этот период имели место случаи побега воспитанников, хотя они уже не были столь частыми как на первоначальном этапе.

Продолжают развиваться и укрепляться отношения между духовной и светской школами. Так, ученым секретарем столичной Медицинской Коллегии был Григорий Иванович Базилевич. Все планы и штаты реформирующейся Коллегии, а также и само название преобразованного медицинского учреждения в Академию, принадлежит ему⁷⁸. В 1798 г. медико-хирургическое училище было решено преобразовать в «Павловскую Медико-Хирургическую академию», однако император Павел I со словом «Павловская» не согласился. Большинство поступающих были выпускниками духовных академий и семинарий. По Указу 1797 г. Духовное ведомство обязано было ежегодно выделять для обучения врачебной науке 50 человек из числа окончивших семинарии⁷⁹.

 

Александро-Невская Академия (1797–1808)

В 1797 г., когда Свято-Троицкий Александро-Невский монастырь был переименован в Александро-Невскую Лавру, тогда же и Александро-Невская Семинария была преобразована в Александро-Невскую Академию, согласно Высочайшему Указу императора Павла I от 18 декабря 1797 г., в котором отмечено: «Признали Мы за благо следующее распоряжение: как просвещение и благонравие духовного чина способствует просвещению и утверждению добрых нравов и в мирских, повелеваем кроме бывших доныне духовных академий в Москве и Киеве, учредить такие духовные академии в Санкт-Петербурге при Александро-Невском монастыре, и в Казани, вместо находящихся там семинарий, снабдя их всем, соответствующим званию и для преподавания потребным»⁸⁰.

Исполняя Указ Правительства, Св. Синод собрал сведения от архиереев о состоянии всех епархиальных семинарий. Эти сведения показали большое разнообразие в количестве преподаваемых предметов, в учебниках и пособиях, в самом распределении предметов и в методах их преподавания. Но главным недостатком всех семинарий была острая нехватка квалифицированных преподавательских кадров.

Для улучшения ситуации и установления единообразия в преподавании Св. Синод постановил посылать в академии лучших студентов, окончивших семинарский курс. В Александро-Невскую академию направлялись студенты из Новгородской, Псковской, Тверской и Могилевской семинарий. В академиях, кроме общих семинарских курсов, постановили преподавать полную систему философии и богословия, высшее красноречие, физику и латинский, еврейский, греческий, немецкий и французский языки. По каждому из этих предметов была разработана особая программа⁸¹.

Управление академиями поручалось Правлению, в состав которого входили ректор и префект. Ректор заведовал учебной частью, префект отвечал за дисциплину и хозяйственную часть. В ведении префекта было два помощника: инспектор из выпускников академии и эконом из светских низших чинов или из братии Лавры.

В Санкт-Петербурге много усилий для улучшения образования в духовной школе прилагали петербургские митрополиты Гавриил (Петров) и Амвросий (Подобедов) (1799–1818). Первому принадлежит сам проект рассмотренного выше академического обучения, а последнему — изменения и дополнения в нем.

После назначения митрополита Амвросия в 1799 г. в учебном процессе Александро-Невской академии произошли некоторые изменения. С этого времени предметы распределяются так, что следует строгая постепенность от легкого к более трудному. Все классы разделены на ординарные и экстраординарные. В первом обучались все, а во втором — по выбору. В ординарных классах изучались богословие, философия, риторика, поэзия и латинский язык; в экстраординарных — физика, математика, история, география и греческий, французский языки. Была установлена ежемесячная система опросов.

В 1804 г. академическое правление составило новый план преподавания наук в академии и распределения предметов по классам, согласно методу, принятому в народных училищах. По поручению митрополита Амвросия епископом Евгением (Болховитиновым) бывшим ранее префектом, было доставлено «Предначертание» устройства Духовных школ. Оно легло в основу реформы системы духовного образования в России. Важной особенностью этого проекта было предложение сделать из Духовных Академий не только высшие богословские учебные заведения, но и церковно-научные центры, наделенные издательскими функциями⁸².

Однако при всем видимом улучшении в академическом образовании выявлялись и некоторые недостатки. Учитель одного класса должен был заниматься многими предметами, что отвлекало и затрудняло наставников от более глубокой и серьезной научно-богословской деятельности. Неравномерное распределение между ординарными и экстраординарными классами составляло некоторые трудности и для самих учащихся. Для исправления этого недостатка в 1805 г. было решено, что учитель должен выбрать для себя и преподавать один предмет, распределив его по часам во всех классах, где этот предмет изучается. Сам митрополит Амвросий назначил руководство по всем предметам академического курса с точным определением часов и самой программы данного предмета⁸³.

Александро-Невская Главная семинария была переименована в Александро-Невскую Академию при ректоре архимандрите Антонии (Знаменском) (1795–1799),

Следующими ректорами академии были:

– архимандрит Амвросий (Протасов) (1799–1804),

– архимандрит Флавиан (Фласкин) (1804–1808),

– архимандрит Евграф (Музалевский-Платонов) (1808–1809).

Последний в 1809 г. был первым ректором реформированной Санкт-Петербургской Духовной Академии.

Наставники Академии помимо своей преподавательской деятельности часто выполняли различного рода особые поручения Св. Синода, рецензируя книги, составляя письменные опровержения учений русских сектантов, раскольников. Писались исследования по учению римо-католической церкви. Одним из известных префектов Александро-Невской академии был специалист по русской церковной истории, будущий митрополит Киевский Евгений (Болховитинов).

Число воспитанников было непостоянным и менялось из года в год: в 1799 г. было 157 человек, в 1804 г. — 243, в 1806 г. — 242, в 1808 г. — 277. До 1805 г. в приеме воспитанников не было порядка: родители записывали детей в школу в любое время. С 1 ноября 1805 г. было решено принимать студентов в сентябре. В академии принимали окончивших духовные училища и народные школы. Те, кто не мог поступить в эти школы, отправлялись в Русскую школу, где обучались студенты, готовящиеся к учительской должности. Воспитанники из других семинарий поступали в философский класс, а через два года переходили в богословский.

Возраст студентов не был строго определен. Порой между воспитанниками случалось значительное несоответствие в годах. Крайние пределы в низшей школе — с 9 до 13, в высшей с 12 до 15, в грамматическом классе с 13 до 17, в пиитическом классе с 12 до 18, в риторическом с 17 до 21, в философском с 21 до 25 и в богословском с 21 до 29.

С 1804 г. лучшим воспитанникам философского и богословского классов присваивалось звание студентов. По окончании курса они имели право на соискание степени кандидата богословия, которую установил митрополит Амвросий в 1800 г. Для получения степени проводился публичный диспут, на котором студенты читали заранее подготовленные мысли и отвечали на вопросы экзаменаторов. Митрополит Амвросий всегда сам присутствовали на этих диспутах.

Для общего развития и отдыха воспитанников устраивались музыкальные вечера, читались стихи русских поэтов, представлялись духовные и светские драмы.

Академическая библиотека пополнялась из года в год. В 1804–1806 гг. были приведены в порядок и составлены подробные каталоги книг. Вместе с библиотекой на территории Лавры размещался физический кабинет, в котором были зеркальный телескоп, солнечный микроскоп и многие другие инструменты. Кроме того, для изучения естественной истории при академии существовал минералогический кабинет, где было около 160 минералов и смешанных горных пород.

Выпускники духовной академии распределялись наставниками в духовные училища, на церковно-приходское служение, священниками при русских иностранных миссиях и посольствах. Многие продолжали свое обучение в светских учебных заведениях. Лучшие студенты оставались преподавателями в академии низших классов.

Особо следует отметить, что довольно много воспитанников Духовной академии по-прежнему поступало в преобразованную Павлом I Медико-Хирургическую академию и учительскую гимназию. Руководство Медико-Хирургической академии охотно принимало воспитанников духовных школ, т. к. имела большой недостаток в медицинских чинах и, учитывая многолетний опыт сотрудничества с духовным ведомством, надеялось найти в этих воспитанниках благонадежных и прилежных студентов. Таким образом, большинство поступающих в Медицинскую Академию были выпускниками Духовных академий и семинарий, которые впоследствии становились известными врачами, профессорами в области медицины. Из выпускников семинарий, ставших медицинскими светилами своего времени можно отметить: Д. М. Велланского, М. Мудрова, Я. К. Кайданова, С. А. Громова, И. П. Буткова, С. Г. Шпилевского.

Но это не все, что связывало духовную академию и медицину в этот период. Тогда медицина была недоступна крестьянам и многие из них, не имея средств и врачебного ухода, безвременно умирали. По этому поводу Св. Синод постановил: «академические и семинарские воспитанники во время обучения в училищах должны проходить практику, помогая лекарскому ученику, дабы они замечали, какие нужны лекарства для какой болезни, ибо таким образом кроме общей пользы они могут в будущем служить своим прихожанам, служить советом или наставлением и через то снискать особое доверие ко внушениям своею должностью полагаемых»⁸⁴.

Св. Синод признал нужным составить в Медицинской коллегии для сельских священников руководство по элементарной медицине. В 1802 г., согласно указу императора Александра I, в общий курс семинарского и академического обучения была введена медицина, которую в Александро-Невской академии преподавал И. С. Бок. Это постановление просуществовало до реформы 1808 года.

Кроме того, в ведении Академии находилась Русская школа, начало которой положил митрополит Амвросий. Наблюдая за ходом обучения, он замечал, что многие ученики низших классов имели хорошие способности, но не успевали по латинскому языку, за что и исключались. Находя это несправедливым, архипастырь предложил Синоду учредить при Александро-Невской академии Русскую школу, куда присылались бы дьяки и пономари для обучения грамоте, уставу и пению. Св. Синод утвердил это предложение. Надзор за Русской школой поручался одному из учеников академии или студенту, который оканчивал курс обучения. В 1807 г. численность студентов в Русской школе составляла 62 человека.

В ведении Академии находились и многочисленные приходские школы, предназначавшиеся для обучения певчих. Ее учителями были священники и старшие певчие.

Нужно отметить, что в XVIII в. происходил стремительный процесс секуляризации культуры и общества, в котором формировался новый стиль жизни. Властителями дум образованных слоев общества в это время становятся столпы Французского Просвещения Вольтер, Д. Дидро, Ж-Ж. Руссо. Этой моде следовала и сама императрица Екатерина II, которая, как известно, лично была знакома и переписывалась с Дидро и Вольтером.

Сочинения Вольтера в большом количестве привозились и распространялись в России. «Вольтерьянство» на русской почве оборачивалось неверием. «На протяжении свыше 80 лет богословие в российских медицинских школах и университетах вообще не преподавалось. И хотя медико-хирургические училища, а потом и Академия формировались в основном выпускниками духовных училищ и семинарий, это были особые люди из категории «променявших рясу на клизму»»⁸⁵.

Это веяние не могло пройти и мимо духовных школ. Митрополит Амвросий свидетельствует, что среди воспитанников духовных школ были неверующие, увлекавшиеся идеями «просвещения»⁸⁶.

 

* * *

Наступившее царствование Александра I принесло в духовную школу новую реформу, которая была связана с переустройством светской системы образования. Уставы 1804 г. дают светским учебным заведениям стройную организацию, разделив их на низшие, средние и высшие.

Это послужило толчком для преобразования духовных школ. В 1807 г. был учрежден Комитет, целью которого было решение задачи усовершенствования духовных школ. Им недоставало ни полного устава, ни систематической постановки курсов, ни централизации в управлении, ни материального обеспечения⁸⁷. Духовным школам было решено дать общие уставы, разделить их на разряды.

В 1808 г. была создана «Комиссия духовных училищ». Вводится система ступеней, которые разделяют духовную школу и уже разделенные структуры становятся самостоятельными учебными заведениями. Выделяются следующие 4 ступени: приходские училища, епархиальные училища, семинарии и академии. Вся школьная сеть разделена на 4 округа (Санкт-Петербургский, Московский, Киевский и Казанский) с Академией в центре⁸⁸. Итак, Александро-Невская Академия в результате всеобщей реформы духовного образования в начале 1809 г. разделяется на три самостоятельных учебных заведения: 1) Санкт-Петербургскую Духовную академию (высшая школа), 2) Духовную семинарию (средняя школа) и 3) Александро-Невское духовное училище (низшая школа).

Первым ректором Санкт-Петербургской Духовной академии был архимандрит Евграф (Музалевский-Платонов), первым ректором в семинарии был архимандрит Анатолий (Максимович) (1809–1812), ректором Александро-Невского училища был московский выпускник иеромонах Филарет (Дроздов), занимавший одновременно пост инспектора в Санкт-Петербургской Духовной семинарии⁸⁹.

 

* * *

285 лет назад при Александро-Невском монастыре была основана Славянская школа, впоследствии несколько раз претерпевавшая изменения, реформирования, и в начале XIX века ставшая крупным богословским заведением в России.

Словами Митрополита Ленинградского и Новгородского Антония (Мельникова), отмеченными им в юбилейном сборнике «Богословских трудов», посвященном 175-летию Ленинградской Духовной Академии, можно сказать, что в течение 285 лет «наша духовная школа, воспитывает священнослужителей, формирует религиозное сознание, изъясняет богословские истины, служит великому делу сближения всех христиан.

Школа любая — это формирование человека. Школа духовная — это созидание духовности в человеке, подчинение духу для стремления к полноте и счастью земного бытия в преддверии вечной жизни, в раскрытии вечной истины Божественного Откровения»⁹⁰.

Истины веры в Духовной школе — не предмет простого внешнего изучения, а средство для истинной христианской жизни. Безразличного студента или преподавателя, по меткому замечанию архимандрита Сергия (Страгородского): «Истины веры могут интересовать разве, как предмет спора, в котором он может обнаружить свои познания, свое остроумие...»⁹¹. Истины веры — это указатели на пути в достижении настоящей цели духовной жизни — познании Самого Бога. По глубокому убеждению архимандрита Сергия: «Жизнь служит лишь средством и для определения и выяснения подлинного мировоззрения человека или той или другой философской системы, равно как и для оценки этого мировоззрения»⁹².

За 285 лет наша Духовная школа воспитала множество достойных людей, которую прославили свою Alma Mater тем, что стали святыми, новомучениками и исповедниками Российскими, видными иерархами, учеными с мировым именем, видными церковными и общественными деятелями. Конечно, за столь долгий срок своего существования школа меняла свои формы преподавания, однако, всегда оставаясь духовной по своему существу, она неизменно следовала своей главной цели — воспитанию достойных пастырей Церкви Христовой, каким является ныне здравствующий Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

 

Список литературы

1.  Антоний (Мельников), митрополит Ленинградский и Новгородский. К 175-летию Ленинградской Духовной Академии (1809–1984) // Богословские труды. Юбилейный сборник, посвященный 175-летию Ленинградской Духовной Академии. М., 1986. С. 1.

2.  Архангельский А. Духовное образование и духовная литература в России при Петре Великом. Казань, 1883. 214 с.

3.  Архангельский М., свящ. История Православной Церкви в пределах нынешней С.-Петербургской епархии. СПб., 1871. 298 с, VI с.

4.  Борис (Плотников), архим. История христианского просвещения в его отношениях к древней Греко-римской образованности. Период второй. От торжества христианства при Константине Великом до окончательного падения Греко-римского язычества при Юстиниане (313–529). Казань, 1890. VI, 516 с., XIV.

5.  Доброклонский А. Л. Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, Общество любителей церковной истории. 2001. 942 с.

6.  Духовный Регламент. Изд. 4-е. М.: Синодальная библиотека, 1897. 198 с.

7.  Знаменский П. В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб., «Летний Сад»; «Коло», 2001. 800 с. (Репринт).

8.  Карташев А. В. Очерки по истории Русской церкви. Том II. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2004; Библиополис, 2004. 590 с.

9.  Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России // Избранные статьи / Сост., вступ. статья и коммент. В. Котельникова. М.: Современник, 1984. 383 с., порт. (Б-ка «Любителям российской словесности»).

10. Лихачев Д. С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. М.: Российский Фонд Культуры, 2006. 336 с.

11. Модзалевский Л. Н. Очерк истории воспитания и обучения с древнейших времен до наших дней. Ч. 2. СПб.: Алетейя. 2000. 496 с.

12. Надеждин А. История С.-Петербургской Православной Духовной Семинарии с обзором общих узаконений и мероприятий по части семинарского устройства (1809–1884). СПб., 1885. VI с., 670 с.

13. Ничик В. М. Феофан Прокопович. М., «Мысль», 1977. 192 с. (Мыслители прошлого).

14. Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. Ред.-сост. митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). СПб.: «Андреев и сыновья», 1994. 320 с.

15. Постернак А. В. К проблеме преподавания истории в школе с православных традиций // Приглашение к истории. Сб. статей. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2003. С. 72–82.

16. Прилежаев Е. Из истории русской духовной школы в первые годы Синодального управления // ХЧ. 4.1. 1879. Январь-февраль. С. 176–191.

17. Прилежаев Е. Новгородские епархиальные школы в Петровскую эпоху // ХЧ. 1877. 4.1. Март-апрель. С. 331–370.

18. Российская Военно-медицинская академия (1798-1998). СПб., 1998. 728 с.

19. Рункевич С. Г. Свято-Троицкая Александро-Невская Лавра. 1713–1913: Историческое исследование. В 2-х кн. СПб.: Издательство «Logos», 2001. (Репринт).

20. Русские писатели-богословы. Историки церкви. Исследователи и толкователи Священного Писания. Библиогр. указ. 2-е изд. / Рос. Гос. б-ка, Новоспасский монастырь; Сост. А. С. Чистякова, О. В. Курочкина, Н. С. Степанова. М., 2001. 462 с. (Духовные чтения).

21. Салтыков А., свящ. Краткий очерк истории Московской Духовной Академии // Богословские труды. Юбилейный сборник. Московская Духовная Академия 300 лет (1685–1985). С.73–112.

22. Сергий (Страгородский), архимандрит. Православное учение о спасении. Опыт раскрытия нравственно-субъективной стороны спасения на основании Св. Писания и творений святоотеческих. Изд. второе. Казань, 1898. IV с., 254 с.

23. Смолич И. К. История Русской Церкви. М., 1996. Кн. 8. Ч. 1.

24. Толстой Д. А., граф. Академическая гимназия в XVIII столетии, по рукописным документам архива Академии Наук. СПб., 1885. 114 с.

25. Федотов Г. П. Собрание сочинений в 12 т. Т. 8: Святые Древней Руси. М.: Мартис, 2000.

26. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. 602 с.

27. Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. T. l. M.: Большая Российская энциклопедия, 1993. 864 с.

28. Цыпин В., прот. История Русская Православной Церкви: Синодальный и новейшей периоды / 2-е изд., перераб. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2006. 816 с.

29. Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. СПб., 1857. 458 с., IV с.

30. Чистович И. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868. Х с., 752 с.

¹   Лихачев Д. С. Избранное: Мысли о жизни, истории, культуре. М.: Российский Фонд Культуры, 2006. С. 315.
²   Киреевский И. В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России // Избранные статьи. М.: Современник, 1984. С. 205.
³   Постернак А. В. К проблеме преподавания истории в школе с православных традиций // Приглашение к истории. Сб. статей. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2003. С. 77.
⁴   Доброклонский А. П. Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, Общество любителей церковной истории. 2001. С. 353.
⁵   Киреевский И. В. Указ. соч. С. 234.
⁶   Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 271.
⁷   Там же С. 231–232.
⁸   Там же. С. 234.
⁹    Федотов Г. Л. Собрание сочинений в 12 т. Т. 8: Святые Древней Руси. М.: Мартис, 2000. С. 195–196.
¹⁰   Салтыков А., свящ. Краткий очерк истории Московской Духовной Академии // Богословские труды. Юбилейный сборник. Московская Духовная Академия 300 лет (1685–1985). С. 73.
¹¹   Архангельский А. Духовное образование и духовная литература в России при Петре Великом. Казань, 1883. С. 3.
¹²   Знаменский П. В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб., «Летний Сад»; «Коло», 2001. С. 3.
¹³   Смолич И. К. История Русской Церкви. М., 1996. Кн. 8. 4.1. С. 389.
¹⁴   Киреевский И. В. Указ. соч. С. 236.
¹⁵   Борис (Плотников), архим. История христианского просвещения в его отношениях к древней Греко-римской образованности. Период второй. От торжества христианства при Константине Великом до окончательного падения Греко-римского язычества при Юстиниане (313–529). Казань, 1890. С. 6.
¹⁶   Цит. по: Доброклонский А. П. Указ. соч. С. 581.
¹⁷   Цыпин В., прот. История Русской Православной Церкви: Синодальный и новейшей периоды / 2-е изд., перераб. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2006. С. 34.
¹⁸   Российская Военно-медицинская академия (1798–1998). СПб., 1998. С. 5.
¹⁹   Знаменский П.В. Указ. соч. С. 14.
²⁰   Смолич И.К. Указ. соч. С. 390.
²¹    Цыпин В., прот. Указ. соч. С. 36–37.
²²   Архангельский А. Указ. соч. С. 15.
²³   Прилежаев Е. Новгородские епархиальные школы в Петровскую эпоху // ХЧ. 1877. Ч. 1. март-апрель. С. 348.
²⁴    Духовный регламент — главный акт петровского законодательства о Православной Церкви, заключающий в себе важнейшие начала реформы и целый ряд отдельных мер, из которых самое видное занимает замена патриаршества коллегиальным управлением Синода. Регламент составлен архиепископом Феофаном Прокоповичем в 1720 г., подписан в феврале 1721 г. В Регламенте дано общее определение нового устройства церковного управления посредством духовной коллегии, определен круг ведения Синода и отдельных духовных лиц. См. подробнее: Мякотин В. Л. Духовный Регламент // Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. Т.1. М.: Большая Российская энциклопедия, 1993. С. 509–510; Доброклонский А. П. Указ. соч. С. 508–509.
²⁵    Смолич И. К. Указ. соч. С. 390.
²⁶    Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. СПб., 1857. С. 5. См. также: Духовный Регламент. Изд. 4-е. М.: Синодальная библиотека, 1897. С. 29.
²⁷    Прилежаев Е. Из истории русской духовной школы в первые годы Синодального управления // ХЧ. Ч. 1. 1879. Январь-февраль. С. 178.
²⁸    Прилежаев Е. Новгородские епархиальные школы в Петровскую эпоху // ХЧ. 1877. Ч.1. март-апрель. С. 351–352.
²⁹    Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. Том II. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2004; Библиополис, 2004. С. 563.
³⁰    Цит. по: Чистович И. Указ. соч. С. 7.
³¹    Рункевич С. Г. Свято-Троицкая Александро-Невская Лавра. 1713-1913: Историческое исследование. В 2-х кн. Кн.1. СПб.: Издательство «Logos», 2001. С. 265. 
³²   Там же. С. 267.
³³   Там же. С. 267.
³⁴   Там же. С. 268.
³⁵   Т.е. содержанием.
³⁶   Рункевич С. Г. Указ. соч. С. 268.
³⁷   Там же. С. 269.
³⁸   Там же.
³⁹   Там же. С. 272.
⁴⁰   Прилежаев Е. Из истории русской духовной школы в первые годы Синодального управления // ХЧ. Ч.1. 1879. Январь-февраль. С. 184.
⁴¹   Рункевич С. Г. Указ. соч. С. 271.
⁴²   Там же.
⁴³   Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. С. 8.
⁴⁴   Там же. С. 11.
⁴⁵   Рункевич С. Г. С. 273.
⁴⁶    Чистович И. Указ. соч. С. 12.
⁴⁷    Там же. С. 11.
⁴⁸    Рункевич С. Г. Указ. соч. С. 274.
⁴⁹    Там же. С. 274.
⁵⁰    Там же.С. 274–275.
⁵¹    Архангельский М., свящ. История Православной Церкви в пределах нынешнее С.-Петербургской епархии. СПб., 1871. С. 125.
⁵²    Чистович И. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868.  С. 631.
⁵³    Т.е. живописном.
⁵⁴   Цит. по: Чистович И. Феофан Прокопович и его время. С. 631. См.: Духовный Регламент... С. 58.
⁵⁵   Рункевич С. Г. Указ. соч. С. 551.
⁵⁶   Карташев А. В. Указ. соч. С. 563.
⁵⁷   Федорович Георгий Фридрих — прусский подданный, скорее всего происходил из онемечившихся прибалтийских славян; некоторое время служил обер-аудитором флота, а в 1760 г. был принят в Академию наук профессором юриспруденции существовавшего тогда при ней университета, здесь же принадлежал к немногочисленным сторонникам М. Ломоносова. Из Академии уволен в 1770 г.
⁵⁸   Чистович И. Феофан Прокопович и его время. С. 632. См. также: Архангельский М., свящ. Указ. соч. С. 125.
⁵⁹   Модзалевский Л. Н. Очерк истории воспитания и обучения с древнейших времен до наших дней. Ч. 2. СПб.: Алетейя. 2000. С. 343.
⁶⁰   Архангельский А. Указ. соч. С. 25.
⁶¹   Ничик В. М. Феофан Прокопович. М., «Мысль», 1977. С. 122.
⁶²   Чистович И. Феофан Прокопович и его время. С. 638.
⁶³   Т.е. инспектора.
⁶⁴   Знаменский П. В. Указ. соч. С. 139.
⁶⁵   Адам Селлия — лютеранин, родом из Дании. Образование получил в Иенском университете. Первоначальной занимался медициной, затем перешел на богословие. Был учеником известного западного богослова Франциска Буддея. В 1722 г. прибыл в Петербург, был учителем в семинарии архиепископа Феофана Прокоповича, преподавал в Московской гимназии. Затем служил в Санкт-Петербурге в Академии Наук. 1734–1737 гг. — преподавал в Александро-Невской семинарии. Был секретарем у графа Лестока, позже вернулся в Александро-Невский монастырь, где изучал церковную и гражданскую историю России. Незадолго до смерти перешел в Православие, был крещен с именем Николай. В 1745 г. — принял монашеский постриг с именем Никодим. Скончался в 1746 г., погребен в Александро-Невском монастыре.
⁶⁶  Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. С. 52.
⁶⁷   Российская Военно-медицинская академия (1798–1998). С. 6–7.
⁶⁸   Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. С. 60. 
⁶⁹   Рункевич С. Г. Свято-Троицкая Александро-Невская Лавра. 1713–1913. Кн. 1. С. 540.
⁷⁰   Модзалевский Л. Н. Указ. соч. С. 357.
⁷¹  Толстой Д. А., граф. Академическая гимназия в XVIII столетии, по рукописным документам архива Академии Наук. СПб., 1885.  С. 29.
⁷²   Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. Ред.-сост. митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). СПб.: «Андреев и сыновья», 1994. С. 79.
⁷³   Цит. по: Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. С. 49–50.
⁷⁴   Российская Военно-медицинская академия (1798-1998). С. 7.
⁷⁵   Митрополит Гавриил (Петр Петрович Петров-Шапошников, 1730–1801), окончил Московскую славяно-греко-латинскую Академию Заиконоспасского монастыря. 1758–1761 гг. — ректор Александро-Невской семинарии. 1761–1763 гг. — ректор Московской Духовной Академии. 1763–1765 гг. — епископ Тверской. 1765–1799 гг. — митрополит Петербургский. 1799–1801 гг. — митрополит Новгородский и Олонецкий.

Митрополит Гавриил большое внимание уделял подготовке священнослужителей, особо заботился о процветании Александро-Невской семинарии. Сам занимался научной деятельностью, был почетным вице-президентом Российской Академии наук. Стараниями митрополита Гавриила был издан перевод на славянский язык книг «Добротолюбия», выполненный великим старцем Паисием Величковским. (См.: Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. Ред.-сост. митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). СПб.: «Андреев и сыновья», 1994. С. 94–100.).

⁷⁶   Доброклонский А. Л. Указ. соч. С. 588.
⁷⁷   Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. С. 100.
⁷⁸   Базилевич Григорий Иванович родился на Украине в 1759 г. в семье священника. Закончил Харьковскую славяно-греко-латинскую семинарию; будучи учеником прославился проповедями в кафедральном соборе. От духовной карьеры отказался и в 1783 г. поступил в Петербургское медико-хирургическое училище; в 1785 г. произведен в лекари и отправлен за границу для усовершенствования. Учился в Страсбургском университете и получил звание доктора медицины.
⁷⁹   Российская Военно-медицинская академия (1798–1998). С. 11.
⁸⁰   Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии С. 102.
⁸¹   Там же. С. 103–104.
⁸²   Русские писатели-богословы. Библиографический указатель. Изд-во «Пашков дом», М., 2001. С. 41.
⁸³   Чистович И. История С.-Петербургской Духовной Академии. С. 113.
⁸⁴   Там же. С. 144.
⁸⁵   Российская Военно-медицинская академия (1798–1998). С. 13.
⁸⁶   Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. С. 120.
⁸⁷   Доброклонский А. Л. Указ. соч. 2001. С. 589.
⁸⁸   Флоровский Г., прот. Пути русского богословия, Вильнюс, 1991. С.143.
⁸⁹   Надеждин А. История С.-Петербургской Православной Духовной Семинарии с обзором общих узаконений и мероприятий по части семинарского устройства (1809-1884). СПб., 1885. С. 9–10.
⁹⁰   Антоний (Мельников), митрополит Ленинградский и Новгородский. К 175-летию Ленинградской Духовной Академии (1809–1984) // Богословские труды. Юбилейный сборник, посвященный 175-летию Ленинградской Духовной Академии. М., 1986. С. 5.
⁹¹    Сергий (Страгородский), архимандрит. Православное учение о спасении. Опыт раскрытия нравственно-субъективной стороны спасения на основании Св. Писания и творений святоотеческих. Изд. второе. Казань, 1898. С. 4.

Архимандрит Сергий (Страгородский) — с 1901 по 1905 гг. Преосвященный ректор Санкт-Петербургской Духовной Академии, а в 1943–1944 гг. Патриарх Московский и всея Руси.

⁹²   Там же. С. 4.