«Я вновь и вновь иду родной Казанью...»

НА УЛИЦАХ КАЗАНИ

Я столько раз гулял родной Казанью,
пройдя ее из края в край пешком,
читая зданья, будто лет сказанья,
и говор улиц слушая тайком.

Ночной порою, в шорохи вникая,
я часто слышал: камни мостовых —
мне что-то шепчут голосом Тукая,
словно читают его новый стих.

На кружевах чугунных ограждений
цветут цветы. И из былых эпох —
как из домов — ко мне выходят тени
тех, кто для всех когда-то был как Бог.

Гул сотен лет витает над садами,
и в мою грудь вплывает жизни суть:
чтоб слить себя с великих дел следами —
борись за край свой, патриотом будь!..

 

Я вновь и вновь иду родной Казанью —
вот площадь, спуск, знакомый поворот...
Проходит все. Но никогда, я знаю,
моя любовь к Казани не пройдет!
           Перевод с татарского Николая Переяслова

НА ТЕПЛОХОДЕ «ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ»

Нет, не Волги водоворот, —
волей сжатое время течет.
Под его поднырнув волну,
думы мчат мои в глубину.

Век за веком, как пласт за пластом,
словно мысль, прохожу напролом.
И нежданно — из небытия —
натыкаюсь на два копья:

Пересвета и Челубея...
Кровь течет, на свободе алея...
Где — вразлет — встали два копья.
Между ними — щитом и я!

Эти копья сломались во мне,
но концами торчат извне...
Пересвета потомок — мой друг.
Нашу дружбу не взять на испуг.

Он о предке, как я, не забыл...
А под ветром растет чернобыл.
Там, где пали два богатыря,
восстает молодая заря.

Я не чувствую боли в себе
и ни в теле своем, ни в судьбе.
Но не смейте, обидев меня,
стронуть с места два этих копья!..
          Перевод с татарского Анатолия Парпары

МЕЖДУ ДВУМЯ ПЕСНЯМИ

Усну под пенье соловья,
проснусь кукушкою разбужен...
Так и живу на свете я,
двух песен графику послушен.

В столицах — шум, шуршанье шин.
Толпа. Тоска о ветре вольном.
Тут даже камню без души
и то порой бывает больно!

И все же жизнь — бесценный дар,
пока ты видишь, дышишь, слышишь
и твое сердце — как радар,
что ловит зов, летящий свыше...
          Перевод с татарского Николая Переяслова

* * *

                             Лилии Харисовой

Дом без тебя — как будто дом не мой.
Как холодны глаза такого дома!
Откроешь двери, входишь, как чужой,
а за дверьми все чуждо, незнакомо.

Но если дома ты — твои глаза
меня берут в целебные глубины,
со мною происходят чудеса,
мы воскресаем, если мы любимы.

Я без тебя представить не могу,
чтобы меня из дома выносили...
Душа вспорхнет — перелетит в строку,
заплачет, словно дверью прищемили.
         Перевод с татарского Станислава Куняева

НЕВЫСТРЕЛЕННОЕ СЛОВО

Я не орал на площадях и на
сколоченной умельцами трибуне.
Слова копились, будто стрелы, втуне,
а на глазах менялись времена.

Померкли затаенные слова;
и стали ядом; в кровь легко проникли.
Вот — перемены... Снова... В каждом цикле
тревогу чую... Кругом голова...

А по ночам, когда ищу ответы,
раскаяний ко мне приходит вал...
От стрел непущенных охотник погибал.
От слов своих немолвленных — поэты.
           Перевод с татарского Ивана Тертычного

ПУШКИН В КАЗАНИ

                        (Сентябрь 1833 года)

Взволнован был Тукай и поражен,
когда в Казань въезжал впервые он.
И вырвалось из сердца у Тукая:
«Казань, ты светозарна, дорогая!..»

А почему ж душевной пары строк,
в Казань въезжая, Пушкин не изрек?
Тогда стоял сентябрь, пестрели дали
и в сумерках вечерних пропадали.

Быть может, та осенняя пора,
источник вдохновенья для пера,
так русского творца заворожила,
что речи на короткий срок лишила?

А может, как и многие места,
Казани не заметил он тогда.
Да и казанцы Пушкина едва ли
заметили в ту пору и узнали.

Но ни ему укора нет, ни им.
Зато теперь он стал для них своим.
И в очаге татарском вспыхнет снова
живое пламя пушкинского слова.
           Перевод с татарского Валерия Шамшурина

МЕСТО ДУЭЛИ

Хоть сердцем я и рвался в облака,
но не взошел на гребень
к высям вечным,
ведь камни у подножья Машука
меня назвать могли бы
бессердечным.

Здесь у подножья
брезжит слабый свет,
и ближе звезды с траурного места:
площадка эта, где убит поэт,
надмирней,
чем вершина Эвереста.

Отсюда мир открыт во все концы.
Сюда, с лучистым звездным ветром споря,
земные бури — черные гонцы —
несут людскую боль и вести горя.

Сквозь линзу — свыше века толщиной —
я вижу, как,
недужное любовью,
поэта сердце бьется предо мной.
И кровь его с моей смешалась кровью.

Пою о вечном обращенье дней.
Но там, где пал поэт,
не зная смерти,
тень и моя среди других теней
упала на святые камни эти...
       Перевод с татарского Равиля Бухараева

ПОЧЕМУ?..

           «В Хороссане есть такие двери...»
                                        Сергей Есенин

Почему же ты, брат, не заехал ни разу в Казань?
Почему не свернул с колеи, убегающей прямо?
Здесь такое же небо, какое течет на Рязань,
и такие ж березы, и крытые золотом храмы.

Наши двери от века висели в домах без замков,
лишь скрипучие петли из меди при этом имели,
чтобы слышать, как гость,
завернув к нам с ночных большаков,
их рукой открывает, добравшись счастливо до цели.

Если б ты их открыл — засвистели б они соловьем,
и татарочка юная встретить тебя поспешила.
В коридоре ночном вы столкнулись бы с нею вдвоем,
и тебе б она взглядом себя целовать разрешила!..

Хороссанские пери, укрыв под чадрою лицо,
прячут истинный лик свой, навек оставаясь загадкой.
А красотки Казани, взбежав на резное крыльцо,
дарят взгляд-поцелуй, оглянувшись на гостя украдкой.

В сотый раз твои книги читая в ночи для души,
я и ныне ищу в них приметы родных мне татарок.
Хороссанские пери — не спорю, они хороши,
только взгляд у татарок — и жгуч и, как молния, ярок.

Почему же ты, брат, не увидел в окошке наш свет
и, маршрут изменив, не доехал до наших предместий?
Не бывает незваным вовек в нашем доме поэт,
потому что поэт — это посланный Богом к нам вестник...

ЗАБОТА О КОРНЯХ

Листья падают, падают, падают,
говоря о предзимней поре.
Каждый лист полон собственной правдою,
каждый лист — словно весть о добре.

Еще рек не сковало морозами
и бегут ручейки во всю прыть.
Но деревья не зря листья сбросили,
а — чтоб корни ковром их укрыть...

* * *

По мраморным ступеням я спускаюсь,
и, опускаясь, в думе поднимаюсь:
Хребты, болота, хляби — позади.
Трепещет сердце, голова гудит...

Устали руки, голова устала,
изведал все, трудясь в пути немало.
И подустал... Но это ничего...
Я гласом стал народа своего.
         Перевод с татарского Николая Переяслова