Мистерии Второго фронта

Шестого июня 1944 г. свершилось историческое событие — передовые части американцев, англичан и канадцев вступили на землю Нормандии. Одновременно с выходом в море с баз в Великобритании армады боевых кораблей и «плавсредств» авиация союзников обрушила тысячи тонн бомб на позиции артиллерийских батарей, аэродромы, штабы, транспортные узлы противника, очертив район десантирования. Двумя часами ранее 2395 самолетов и 847 планеров забросили в немецкий тыл тысячи парашютистов. Французские силы сопротивления, координируя свои действия со штабом Эйзенхауэра, перерезали немцам проводную связь, расстроили энергоснабжение, прервали движение по железным и шоссейным дорогам.

Немцы ожидали вторжения со дня на день. Но должных мер предосторожности командование не предпринимало. Фельдмаршал Рундштедт раньше других узнал о воздушных десантах союзников в ночь с 5 на 6 июня и тотчас приказал двум танковым дивизиям резерва двинуться из района западнее Парижа к устью Сены. В шестом часу утра ставка верховного главнокомандования распорядилась остановить маневр, ибо, как говорилось в телеграмме, «пока трудно с уверенностью установить, где высадятся главные силы, и, кроме того, Гитлер еще не принял никакого решения». В 14.20. того же дня последовало разрешение возобновить задуманную Рундштедтом переброску войск, но время для контрудара в момент наибольшей уязвимости десанта союзников было упущено. Американо-английская авиация безраздельно господствовала в воздухе, что крайне осложняло передислокацию днем крупных соединений вермахта. 6 июня союзные самолеты совершили 10535 вылетов, «Люфтваффе» — 319, из них лишь 12 в район десантирования. Немецкие ВМС полностью бездействовали.

К исходу первого дня операции на французский берег было высажено 5 пехотных, 3 авиадесантных и одна бронетанковая дивизия США и Великобритании. Им в районе десантирования противостояли части одной танковой и трех пехотных дивизий немцев неполного состава и посредственной выучки. Районы, куда сбрасывались парашютисты и где садились планеры, были вне контроля немцев. Это позволило отчасти исправить изрядный брак, допущенный при выполнении боезаданий. В 101-й авиадесантной дивизии США лишь шестая часть приземлилась вблизи намеченных объектов захвата. Остальные 5400 человек — в 25–35 км поодаль. Примерно та же картина с 6-й британской воздушной дивизией и с планерами.

При всех огрехах, в планировании и переводе планов на местность по количеству задействованных в операции военнослужащих, вооружений, транспортных и технических средств высадка союзников в Нормандии являлась крупнейшей из десантных операций, которые знала история. Лучше поздно, чем никогда. Военная фаза стратегической операции «Второй фронт», наконец, стартовала и... продолжилась — теперь уже в новом издании — ее долгоиграющая политическая составная.

На нескольких страницах текста немыслимо спрессовать сценарии второго фронта, как они во множестве заходов препарировались политиками, военными и даже теоретиками по части стратегии. Одно, пожалуй, едва ли удастся оспорить. По рискованности ставок в ведшейся вокруг второго фронта игре, по, если угодно, коварству умыслов ряда ведущих актеров его, второго фронта, биография может быть отнесена к наиболее драматическим главам Второй мировой войны. Сие документировала и высадка в Нормандии. Солдаты, матросы и офицеры шли в бой, не ведая того, что помимо схваток с открытым противником — германским нацизмом, их подрядили на конфронтацию с «потенциальным недругом», пока значившимся союзной державой, — с СССР.

Это — не сгущение красок, не перехлест, не полемика. Это — констатация того непреложного факта, что 6 июня 1944 года пробил час операции с двойным дном. Парадная ипостась звалась «Оверлордом». А параллельно в глубокой тайне от Москвы пестовался план «Рэнкин», призванный увенчать многолетнюю интригу, что плели Черчилль и его единоверцы в администрации Рузвельта. С союзничеством она не имела ровным счетом ничего общего.

Чтобы представить себе серьезность угроз, накликанных на мировое сообщество поборниками «высокой демократии», нам придется освежить в памяти некоторые обстоятельства и реалии. Только самые важные и при том сугубо тезисно. Без них было бы трудно понять слова-признание генерала Маршалла из его доклада 1945 г. «Победоносная война в Европе и на Тихом океане». Генерал имел в виду ситуацию 1942 года, когда Германия и Япония, по его оценке, — «оказались настолько близки к завоеванию мирового господства, что мы до сих пор еще по-настоящему не осознали, сколь тонкой была нить, на которой висела судьба Объединенных Наций. Ради справедливости следует сказать, что наша роль в предотвращении катастрофы в те дни не делает нам чести».

Маршаллу вторил и в чем-то его конкретизировал Хэлл, госсекретарь правительства Рузвельта: «Мы всегда должны помнить, что своей героической борьбой против Германии русские, очевидно, спасли (западных) союзников от сепаратного мира. Такой мир унизил бы союзников и открыл двери для следующей тридцатилетней войны».

Никому не придет в голову обвинять К. Хэлла и Дж. Маршалла в антиамериканизме или приписать им намерение принизить вклад США в победу антигитлеровской коалиции. С нашей стороны такого намерения тоже не было и нет. Тем весомее аргументы, приглашающие вникнуть в действия Лондона и Вашингтона на переломных этапах второй мировой войны, неадекватные императивам борьбы с агрессорами.

Возьмем за рога «развязывание Гитлером своей настоящей войны» (так характеризуется нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г. в официозной немецкой монографии «Германский рейх и вторая мировая война»). Все ранее содеянное являлось прелюдией к «главному делу его, Гитлера, жизни» — завоеванию, колонизации и разграблению России, «сокращению на порядок численности славянского населения». «Восточный поход» мыслился нацистским предводителям как скоротечная одноактная драма с загодя прописанным финалом. Никаких альтернатив тотальному изничтожению Советского Союза гитлеровская программа не брала в расчет.

В своем кругу английские правители откровенничали, что их стратегическим воззрениям отвечало бы, если бы немцы завязли в России как можно глубже, для чего им надо было бы забраться на восток как можно дальше. «Если Германия глубоко завязнет в России, — читаем мы в документе, подготовленном имперским генштабом в конце июля 1941 г. к англо-американскому совещанию у Ньюфаундленда, — то откроются благоприятные шансы для сохранения (британских) позиций на Среднем Востоке». Во истину, в исполнении Черчилля и его сподвижников вражда могла приобретать почти дружественные оттенки, а дружба — весьма враждебные.

По сходной спирали вилась мысль в Вашингтоне. Чиновники госдепартамента, и не они одни, потели над головоломкой — как обеспечить продолжение Россией сопротивления нацистскому нашествию без советской власти. Снова вспомнили о А. Керенском — не подсобит ли он вместе с другими эмигрантами, осевшими после 1917–1920 гг. в Соединенных Штатах?

Короче, политические, идейные, социальные театры разнились от театров военных действий. Здесь тоже имелись свои вторые, третьи и т. д. фронты и множество боев за линиями, прочерченными на картах или в сознании власть предержащих. Можно выразиться иначе — спутником официальной политики Запада выступала теневая политика, причем, одна подчас исключала другую.

Это объясняет, почему Вторая мировая война так и осталась в практике ее участников сводом национальных войн, сгруппированных в коалиции по признакам относительной близости актуальных интересов. Ни на одном этапе войны не существовало даже полнокровного американо-английского союза, не говоря уже о союзе советско-американском.

Сетовать по поводу потребительского подхода англосаксов к чужим интересам и их исконной русофобии можно, сколько душа запросит. По трезвому расчету, однако, летом 1941 г. руководители США и Великобритании обязаны были спрашивать себя, как действовать на случай установления германского контроля над промышленными и природными ресурсами СССР. Ведь при таком обороте событий Германия сравнялась бы по потенциалу с демократиями. Худо другое — логика оппортунизма загоняла Лондон и Вашингтон в порочный круг двойных и тройных стандартов, и тогда война на два фронта отстояла на полшага от того, чтобы переродиться в переговоры на два фронта.

Официально Сталин поставил вопрос об организации второго фронта в борьбе с германским агрессором в послании Черчиллю 18 июля 1941 года. Реакция Лондона и Вашингтона оказалась весьма прохладной. На встрече 9-12 августа 1941 г. Рузвельт и Черчилль темы второго фронта не касались. В Атлантической хартии, дифирамбы которой слышатся поныне, нет ни слова о нападении Германии на СССР, как и о войне Японии против Китая.

Атлантическая хартия была опубликована 14 августа 1941 г., Советский Союз выразил «согласие с основными принципами декларации» 24 сентября, предпослав своему согласию оценку положения и задач, вытекающих из войны с гитлеровской Германией, в том числе при определении устройства послевоенного мира. Перед этим в послании Черчиллю Сталин вернулся к теме взаимодействия союзных держав в войне против «третьего рейха». «Если создание второго фронта на Западе, — писал советский лидер, — в данный момент, по мнению английского правительства, представляется невозможным, то, может быть, можно было бы найти другое средство активной военной помощи Советскому Союзу против общего врага? Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25–30 дивизий в Архангельске или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции. Это была бы большая помощь. Мне кажется, что такая помощь была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии». Британский премьер с порога отверг это предложение как «абсурд» и «сущую бессмыслицу». С какой стати связывать свою судьбу или хотя бы престиж со страной, которую в мыслях своих демократы обрекли на погибель?

Раздражение Черчилля Сталиным (6 ноября 1941 г. он вынес тему второго фронта на суд общественности) и сходом развития с прочерченной в его наметках колеи дало себя знать в телеграмме премьера Идену. Министру иностранных дел категорически воспрещалось что-либо обещать Москве. Никаких посулов. Ливийская пустыня, — писал Черчилль, — «это наш второй фронт». В пустыне утюжили друг друга 6 дивизий плюс 3 бригады резерва на британской стороне и 3 немецких и 7 условно боеготовых итальянских дивизий. Общим счетом около 100 тысяч солдат и офицеров. По крупному помогли советскому народу выстоять в роковом 1941 г. единственно партизаны Тито. Югославы сковывали до 20 немецких дивизий, которые в иных условиях могли бы тогда оказаться под Москвой и Ленинградом.

Декабрь 1941 г. оказался до предела насыщен событиями всемирно исторического масштаба. Япония не поддалась соблазну воспользоваться уязвимостью Советского Союза. 7 декабря ее предводители пошли ва-банк против избалованных милостями природы и судьбы Соединенных Штатов Америки, а заодно и пристегнутой к ним Великобритании. 11 декабря Германия и Италия объявили войну США. На следующий день военными противниками Вашингтона назовут себя Венгрия, Румыния и Болгария. Победа Красной Армии под Москвой подвела промежуточный итог всей мировой войне. В случае падения Москвы Япония, как и Турция, немедленно объявили бы войну Советскому Союзу. Такой оборот событий предотвратил крах нацистской операции «Тайфун». Цепь блицкригов, коими нацисты вознамерились опутать глобус, оборвалась. Начиналась следующая — затяжная и изнурительная война. Она требовала, как от агрессоров, так и их противников, качественно новых решений.

Противники Германии, Японии и Италии образовали «великую коалицию союзников», получившую с легкой руки Рузвельта наименование «Объединенные Нации». Понятие антигитлеровская коалиция означало, что европейский театр военных действий считался формально приоритетным, а Германия, по признанию Рузвельта и Черчилля, — «главной в фашистском блоке».

С начала 1942 г. не одни военные, но и американские политики занимались прикидками — открывать ли второй фронт в Европе или позволять зреть гигантской битве на Востоке со стороны? 16 февраля 1942 г. управление планирования штаба армии возглавил генерал Д. Эйзенхауэр. Он считал недопустимым «разбрасывать наши (США) ресурсы по всему земному шару и, что еще хуже, непроизводительно тратить время». Генерал и другие видные военачальники полагали, что побережье Франции может быть успешно атаковано и что это необходимо делать без проволочек.

Проведение широкого наступления против Германии с запада диктовалось логикой войны, а не одной ситуацией на Восточном фронте. Интенсивность военных действий на советско-германском фронте и обустроенность Британских островов в качестве базы накопления и развертывания сил позволяли решать боевые задачи вторжения с высокой степенью надежности. Технические трудности высадки морского десанта считались американскими экспертами вполне преодолимыми, а степень прикрытия с воздуха и моря — оптимальной. Наконец, Германия в 1942 г. еще не приступила к тотальной мобилизации, фортификационные работы вдоль Атлантического побережья находились в плачевном состоянии.

Не иссякающие потуги переиначить историю, изобразить дело так, будто искреннее желание союзников высадиться на Севере Франции в 1942 или 1943 гг. разбилось о некие объективные препятствия, не выдерживают элементарного сопоставления со штабными документами американского происхождения. Препятствия восседали в военном кабинете Великобритании. И ведущим в этой когорте саботажников второго фронта выступал У. Черчилль. Не по мотивам плохой погоды и неоправданного, с английского угла зрения, риска, но по убеждению, из принципа.

Ни Рузвельт, ни Черчилль не отрицали, что Германию можно было добить, раз упустили шанс в 1942 г., то в 1943 г. — безусловно. Заглянем в совместное послание президента и премьера об итогах их конференции в Касабланке, направленное Сталину 26 января 1943 г. Москве давались заверения, что в ближайшие девять месяцев союзники будут готовы осуществить операции, которые «вместе с мощным (советским) наступлением могут наверное заставить Германию встать на колени». «Правильная стратегия для нас состоит в том, — вещали демократы, — чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы на Европейском театре» в 1943 г. «Наше основное желание состоит в том, чтобы отвлечь германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения».

Что ни тезис, что ни строка в послании — все неправда. В переписке глав трех держав, по ходу войны, не встречалось другого подобного концентрата дезинформации на двух листах печатного текста. Первое. Форсирование Ла-Манша откладывалось на весну 1944 г. или «позже». Второе. Имелось в виду не отвлечение германских сил с Восточного фронта, а «превращение в успешные операции» «признаков слабости держав «оси» (заметьте — не обязательно Германии). Третье. Обещанный «максимальный поток снабжения» тут же измельчал до размеров ручейка. Под предлогом накапливания немецкого линейного флота в Нарвике прерывались с марта до сентября поставки по ленд-лизу через северные порты СССР.

Накануне битвы на Курской дуге, невиданной по сосредоточению огневых средств, военной техники и людей в шинелях — на обеих сторонах в сражение было вовлечено более 4 млн солдат и офицеров, до 13 тыс. танков и почти 12 тыс. самолетов, свыше 70 тыс. орудий и минометов — Гитлер мог с ухмылкой потирать руки. Да, нацистская стратегия блицкригов была бита Красной Армией. Но из-за отказа англичан, которым подыгрывали американцы, координировать действия с СССР, Гитлеру дозволялось и дальше извлекать капитал из возможности скапливать силы для нанесения ударов по своему выбору. В Вашингтоне и Лондоне знали о приготовлениях немцев как к захвату Северного Кавказа и выходу на Волгу в 1942 г., так и к операции «Цитадель» в 1943 г. Знали и выжидали. Не удосужились даже поделиться информацией на сей счет с советским союзником.

Руководству СССР регулярно докладывались разведсводки о тайных контактах немецкой оппозиции, эмиссаров Канариса, Риббентропа, Розенберга, Гиммлера и пр. с власть имущими в Альбионе и за океаном. Не кружева плели. Было над чем задуматься.

С утратой стратегической инициативы под Сталинградом, откатившись с переломанным хребтом с Курской дуги, Германия была обречена. Кто вынесет и исполнит приговор? Советский Союз, доказавший способность без секундантов решать военные теоремы любой сложности? Или вершить суд станут три державы совместно? Или немцам удастся явиться с повинной к США и Великобритании, сдаться на их милость? Только как сдаться в отсутствие американо-британских войск на континенте?

Курская эпопея еще продолжалась, когда в Квебек съехались Рузвельт, Черчилль, их ближайшие советники, начальники штабов. В повестке дня, если без обиняков, — судьба антигитлеровской коалиции. Из параграфа 9 протокола «Военные соображения в отношениях с Россией», который велся на заседании объединенного американо-британского штаба 20 августа 1943 г., мы узнаем, что адмиралы Леги и Кинг, генералы Маршалл и Арнольд обсуждали вместе с генералом Бруком, адмиралом Паундом и главным маршалом авиации Порталом вопрос — «не помогут ли немцы» вступлению войск западных держав на территорию Германии, «чтобы дать отпор русским». На чем сошлись? Архивы на замке. Но, заглянув в меморандум Донована от 20 августа 1943 г. (какое совпадение в датах!) и приложенное к нему экспозе УСС «Стратегия и политика: могут ли Америка и Россия сотрудничать?», нетрудно вычислить координаты намечавшегося нового курса.

Без реверансов суть позиции Лондона передавал британский теоретик в области военной стратегии Лиддел Харт. В Европе, убеждал он своего внимательного слушателя Черчилля, есть лишь одна страна, способная вместе с западноевропейскими государствами оказать сопротивление послевоенным устремлениям русских, — это страна, которую мы собираемся разгромить. Было бы разумно выйти за рамки ближайшей военной цели, в сущности уже достигнутой (наступательная мощь Германии сломлена), и позаботиться о том, чтобы длительный путь к последующей цели был расчищен от опасностей, довольно отчетливо вырисовывающихся на горизонте.

Квебек не проставил желаемых Черчиллем, Донованом и иже с ними точек над «и». Рузвельт не созрел для разрыва со Сталиным, обещания УСС искать военного счастья на тайных фронтах манили, но не убеждали, что «недорогая (для США) победа над Германией» где-то рядом. Сомнения зачали паллиатив — параллельно с «Оверлордом», планом крупномасштабного форсирования Ла-Манша, были рассмотрены и утверждены варианты «экстренной высадки» союзников на континент — план «Рэнкин». Его сердцевина — достижение с разочаровавшейся в Гитлере немецкой элитой взаимопонимания на предмет (а) непротивления вермахта оккупации американо-британскими войсками собственно Германии и захваченных ею стран; (б) переброска высвобождающихся сил на Востоке для укрепления «защитного вала против русской угрозы».

Квебекская редакция «Рэнкин» была подновлена 8 ноября 1943 г. Исполнителям давался конкретный перечень городов, интересовавших западные державы. Помимо основных центров Германии и Италии, в списке захват Будапешта, Бухареста и Софии, установление контроля над Гаагой, Брюсселем, Лионом, Прагой, Варшавой, Белградом и Загребом. Третьим эшелоном шла высадка в Дании, Греции и на о-ве Родос. И везде лейтмотив — «опередить русских». Не координация действий с СССР, а контрдействия. Безоговорочная капитуляция Германии не перед антигитлеровской коалицией, а перед США и Англией.

Из-под пера А. Даллеса вышла фраза: «Если мы скоординируем меры в психологической и военной областях, мы сможем (подчеркнуто в оригинале) расколоть Германию и окончить войну в этом году» (телеграмма Даллеса в УСС от 19.8.1943 г.). Чтобы так оно и получилось, управление должно было мобилизовать и пустить в ход все свои рычаги на максимальные обороты не позднее лета 1943 г. Клиентуру вербовали среди германского офицерства и политиков с консервативным уклоном. Под кодовым названием «Герплан» составлялись списки лиц, которые могли быть полезными при оккупации территории рейха войсками западных держав». Досье, по объему схожее с телефонным справочником, поступило через Гизевиуса (агента УСС N 512, работал на американцев под крышей гестапо) в распоряжение Донована. Богатый набор имен, громких и разных, должен был, видимо, пробудить впечатление, что заговор против Гитлера усилиями разведки обрел солидную базу.

Впрочем, и без этого досье поборники «поворота всей мощи Германии против русских» уверовали, что дело почти сделано. Еще бы. Прожектеры из колоды Герделера, Хасселя и пр. годились как политический гарнир к главному блюду. Требовалось отбить привкус, который смущал Рузвельта, — УСС тянет в пособники США «прусских милитаристов и юнкеров». Тогда же Донован и его коллеги условились, что президента не следует перегружать деталями. Главу Белого дома заботило, как сберечь побольше жизней американских парней, так подыграем на свой манер этой заботе, поднеся голову Гитлера на жертвенном блюде.

Костяк заговорщиков, окрещенных А. Даллесом во «взломщики», состоял из высших чинов германского вермахта и военной разведки. Адмирал Канарис, руководитель Абвера, шел в документах УСС под номером 659. Можно считать доказанным, что У. Донован и В. Канарис состояли в личном контакте не менее двух с половиной лет, вплоть до ареста адмирала. Аппарат Абвера под началом адмирала превратился в дублера американских спецслужб. Выше упоминалось, что добытые немецкими агентами данные о времени и месте высадки союзнических войск не были доложены ни политическому руководству Германии, ни ставке верховного командования. При расследовании покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. вскрылось, что в Абвере лишь два начальника отделов — Гелен («иностранные армии Востока») и Герке (транспорт) — не были причастны к заговору. Полковники Ханзен (преемник Канариса, отстраненного незадолго до начала «Оверлорда» — «Рэнкина» от должности) и Ренке (начальник отдела «иностранные армии Запада») активно участвовали в подготовке переворота. Ренке был уполномочен войти в контакт со штабом Эйзенхауэра для содействия высадке американо-британских войск и их быстрейшему продвижению через Западную и Центральную Европу навстречу русским.

Назовем еще ряд не менее колоритных имен и должностей, чтобы убедиться — игра шла на полном серьезе, заговор, пусть верхушечный, мог развернуть ход всей войны. Фельдмаршалы Роммель, Клюге, Вицлебен, военный губернатор оккупированной части Франции генерал Штюльпнагель, комендант Парижа генерал Бойнебург-Ленгсфельд, командующий войсками вермахта в Бельгии и Северной Франции генерал Фалькенхаузен, командующий армией резерва генерал Фромм, генералы Тресков, Ольбрихт, Томас, Вагнер, Хойзинберг, Бек. Продолжать нет нужды. Остается лишь заметить, что среди заговорщиков отсутствовали военачальники с Восточного фронта.

Британские спецслужбы тоже не лыком шиты. У них были свои каналы выхода на Канариса, Герделера, Гиммлера. 11 января 1944 г. Черчилль потребовал доложить ему, «какие есть в нашем распоряжении силы для проведения операции «Рэнкин» в феврале или марте, если события «неожиданно повернутся в нашу пользу».

Таить шило в мешке становилось все сложнее. 24 мая 1944 г. госдепартамент США передал посольству СССР в Вашингтоне памятную записку. Советскую сторону извещали, что «к американским представителям в Швейцарии обратились недавно два эмиссара одной германской группы с предложением свергнуть нацистский режим». Далее следовал перечень лиц, якобы имевших касательство к оппозиционной Гитлеру активности. С учетом московского адресата первым в списке значился Лейшнер — «лидер социалистов и бывший министр внутренних дел в Гессене». По соображениям, о которых нетрудно догадаться, — самых ценных партнеров надо оберегать — не упомянутыми оказались Роммель, Клюге, Фромм и ряд других уже известных вам имен. Зато в группу попали Рундштедт, Гальдер, Цейтлер, которые стояли в стороне от заговора.

Задача памятной записки от 24 мая состояла не в достоверном отображении фактов. Достаточно сравнить ее текст с документом «Попытки немецких генералов и гражданской оппозиции добиться сепаратного перемирия», доложенного К. Хэллу 20 или 21 мая 1944 г., хотя и госсекретарь не удостоился узнать всю правду. Но если Хэлла настраивали на вероятность крупных осложнений с Советским Союзом, то Москву предупреждали — у западных держав в кармане запасной вариант подведения черты под их войной с Германией. И он, этот вариант, получит развитие, коль скоро СССР не научится «уважать» претензии англосаксов заказывать музыку при переустройстве миропорядка.

Накопление союзных сил в Нормандии, обустройство самого плацдарма и расширение его параметров происходило своим чередом. Темпы оттеснения противника не превышали в июне 0,5–1,5 км в сутки. Сказывался недостаток опыта управления в боевой обстановке соединениями большой численности и сложного состава, неслаженность в действиях американских и британских офицеров, нестыковка наземных, военно-морских и воздушных операций. Скверно работала тактическая разведка, что мешало разгадывать маневры противника. 10–15 июня начальники штабов США и Великобритании обсуждали возможность как закрепления позиций в полосе высадки, так и эвакуации войск, если в течение 7–8 дней немцы нанесут мощный контрудар.

Удара не было. Немецкое командование явно чего-то выжидало. По официальной версии — не улеглись сомнения, что Нормандия была разведкой боем, и следовало беречь силы для генерального сражения в другом районе. Достоверней представляется иное — Роммель и остальные заговорщики тоже рассчитывали на переворот в имперских верхах.

Восстановим в памяти хронологию событий. 6 июня союзники с потерями, и немалыми, зацепились за плацдарм в Нормандии. На 18 июня в район высадки было доставлено 619 тыс. солдат, 95 тыс. транспортных средств, 218 тыс. тонн военных грузов. К 30 июня в Нормандии находилось 850 тыс. солдат, 150 тыс. автомашин, сюда было завезено 570,5 тыс. тонн материалов. Однако за рамки того, что принято называть локальными боями, активность экспедиционных сил (за исключением взятия Шербурга) не простиралась. К удивлению и недовольству общественности США и Англии перелома здесь не отмечалось и в первые три недели июля. Исподволь велась подготовка к наступательным действиям (операция «Кобра»).

С 6 июня по 12 сентября, когда дивизии вермахта отошли к франко-германской границе, из резерва ставки на Запад были направлены две танковых и одна пехотная дивизия плюс две моторизованные дивизии из Италии. С советского фронта не было снято в поддержку западного направления ни одного соединения. И это при убыли в личном составе (убитые, раненые и попавшие в плен) около 400 тыс. человек (26 % от общей численности немецких соединений в Западной Европе на момент высадки в Нормандии) и при утрате 5490 танков (с учетом пополнения). Для сравнения — невосполнимые потери вермахта на Восточном фронте с января по октябрь 1944 г. составляли 900 тыс. человек. Здесь в сражениях 1944 г. было разгромлено 136 дивизий противника, то есть вдвое больше общего числа дивизий немцев в Западной Европе. Маршевые пополнения и поставки тяжелой техники на Восточный фронт не прерывались до апреля 1945 года.

Политическое и военное руководство Германии считало первостепенными задачами Западного фронта выигрыш времени и сохранение живой силы. Директивой ставки от 28 августа группе армий «Б» запрещалось ввязываться в упорные бои и предписывалось, щадя своих солдат и сберегая технику, отступать к рубежу — устье р. Шельда, Антверпен, Маастрихт, Лангр. Аналогичные приказы получила группа армий «Г», которая должна была занять оборону по линии Лангр — швейцарская граница.

Немцы хотели создать видимость захвата инициативы и достижения запаса прочности в обороне. Арденнский кулак создавался за счет флангов Западного фронта. Если вникнуть в схему мышления Гитлера и его окружения, нацисты, по-видимому, со злорадством ждали, не даст ли Москва американцам и британцам прочувствовать на себе изнанку коварства. Раз те почти бравировали намерением задержать советские войска поодаль от Берлина, Вены, Праги, Будапешта, то почему, спрашивается, это не должно было когда-нибудь аукнуться? Стрясись нечто сходное, особенно в конце 1944 — начале 1945 года на Восточном фронте, Лондон и Вашингтон не заспешили бы на выручку СССР.

История XX века изобилует парадоксами. Немцы уже прогревали моторы своих танков и трофейных джипов, чтобы ринуться в рейд через «непроходимые» Арденны, а Черчилль, выступая 15 декабря 1944 г. в палате общин, раскрыл планы ликвидации Восточной Пруссии. Противника шантажировали: чем дольше Германия будет откладывать капитуляцию на Западе, тем суровее станет расплата на Востоке. Любопытно узнать, каким было пробуждение премьера 16 декабря. В пять утра этого дня три немецкие армии принялись заводить мину под «противоестественную» коалицию врагов рейха. Гитлер напутствовал их словами: «Если мы сможем теперь нанести несколько мощных ударов, то этот искусственно-хвастливый общий фронт может в любой момент развалиться с гигантским грохотом».

24 декабря Рузвельт и Черчилль обратились к Сталину с посланием, в котором, в частности, отмечалось: «...Совершенно очевидно, что Эйзенхауэр не может решить своей задачи, не зная, каковы Ваши планы... Нам, безусловно, весьма важно знать основные наметки и сроки Ваших операций. Наша уверенность в наступлениях, которые должны быть предприняты русской армией, такова, что мы никогда не задавали Вам ни одного вопроса раньше, и мы убеждены теперь, что ответ будет успокоительным...». Президент просил принять офицера из штаба Эйзенхауэра для налаживания взаимодействия между Западным и Восточным фронтами.

Могло показаться, что Вашингтон и Лондон готовы извиниться за небрежение союзническими обязанностями на протяжении трех лет войны, что у американцев и англичан пробудился вкус к братству по оружию. Только вот командированный в Москву представитель — британский маршал Теддер был снабжен инструкцией слушать и... уклоняться от координации действий союзных и советских войск.

В первых числах января 1945 г. обстановка приобрела мрачную для союзников окраску. Эйзенхауэр в смятении — вместе с Монтгомери и де Голлем он призвал Черчилля снова обратиться лично к Сталину за помощью. В послании премьера в Москву от 6 января подчеркивалось: «На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от верховного командования могут потребоваться большие решения... Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях... Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте с течение января или в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть... Я считаю дело срочным».

В день поступления черчиллевской мольбы, 7 января, Сталин ответил: учитывая положение наших союзников на Западном фронте, решено «открыть широкие наступательные действия против немцев по всему Центральному фронту не позже второй половины января». Пока же рекомендовалось использовать «превосходство против немцев в артиллерии и авиации». Неспроста советский лидер припомнил премьеру про авиацию, которая в 1942–1943 гг. всегда присутствовала в россказнях англичан и американцев как фактор, заменявший второй фронт. Черчиллю было не до сарказмов. 9 января он телеграфировал Сталину: «Я весьма благодарен Вам за Ваше волнующее послание. Я переслал его генералу Эйзенхауэру только для его личного сведения. Да сопутствует Вашему благородному предприятию полная удача!» Благодарить было за что. Ввиду концентрации советских сил к наступлению вермахт еще 26 декабря 1944 г. занялся переброской своих войск с Западного фронта в Венгрию. 3 января Гитлер распорядился вывести в резерв 6-ю танковую армию СС (главную ударную силу арденнской операции) и 47-й танковый корпус. 15 января для предотвращения крушения Восточного фронта Гитлер приказал перебросить туда более 40 дивизий. Всего с Запада снималось около одной трети сил. Для борьбы против советских танков к Одеру было стянуто более 300 батарей тяжелой зенитной артиллерии. Берлин, Лейпциг, Дрезден, другие крупные города остались без прикрытия средств ПВО, ибо практически все истребители-перехватчики уже использовались как полевая авиация в боях в Восточной Пруссии и Силезии.

Не трудитесь, вы не найдете в воспоминаниях Эйзенхауэра или Монтгомери упоминания о переписке Черчилля и Рузвельта со Сталиным в конце декабря 1944 — январе 1945 г. Маршалл, насилуя факты, утверждал, что американцы вынудили немецкое командование истратить в арденнско-эльзасской операции все ресурсы и резервы, и тем облегчили зимнее наступление Красной Армии. Не встретится также ни намека на то, что «благодарные» союзники в январе 1945 г. втянулись в обсуждение с Кейтелем возможности перемирия на Западном фронте протяженностью в 100 дней, чтобы вермахт мог сосредоточить максимум сил против Красной Армии и нанести ей «уничтожающее поражение между Вислой и Одером».

Приходится признать, что Ялтинская конференция глав трех держав (4–12 февраля 1945 г.), при всей ее эпохальной политической значимости, не избавила стратегию и тактику западных держав от антирусского крена. Решения о координации военных планов союзников и линиях разграничения при осуществлении боевых операций осталось в основном на бумаге. Символично — руководители СССР, США и Великобритании покинули Крым 12 февраля, а в ночь на 13 февраля самолеты союзников стерли с лица земли Дрезден, дабы продемонстрировать Советам потенциал западной авиации.

Геббельс предложил применить новые отравляющие вещества — «табун» и «зарин», чтобы задержать Красную Армию. Даже Гитлер нашел это злодейское намерение слишком рискованным. Изощренный ум Йодля выдал другую модель — способствовать сближению Западного и Восточного фронтов, чтобы в момент капитуляции основная масса солдат и офицеров, задействованных в боях с Советской Армией, смогла сдаться союзникам. Гиммлер уточнял идею Йодля на свой манер: «бороться против (русских) дальше, пока фронт западных держав не заменит немецкий фронт».

В конце марта — начале апреля Западный фронт практически распался. Эйзенхауэр писал, что 14 апреля «не существовало единой линии сопротивления или хотя бы организованной попытки задержать продвижение» войск западных союзников. Генерал отмечал, что ялтинские соглашения союзников о зонах оккупации Германии «не повлияли на наши военные планы окончательного завоевания страны». Он не стал, однако, следовать рекомендации — требованию Черчилля ворваться первым в Берлин. Не из уважения к России и ее доблестным воинам. Просто Красная Армия уже приблизилась к подступам столицы рейха.

Особняком стоит апрельский приказ Черчилля британским начальникам штабов готовить «немыслимое» — войну против СССР, которая должна была начаться 1 июля 1945 г. Помимо британских, американских, канадских войск, а также польского экспедиционного корпуса, в нее собирались определить дюжину дивизий вермахта. Под видом пленных, англичане разместили их в Шлезвиг-Гольштейне. Пару лет назад часть документов из досье «немыслимое» была рассекречена, хотя на протяжении полувека Лондон не уставал «опровергать клевету» на достопочтеннейшего сэра Уинстона. Какие сюрпризы и открытия нас, вернее, наших потомков подстерегают!

«Немыслимое» проясняет подноготную послания Черчилля (от 27–28 апреля 1945 г.) Сталину и Трумэну: «Теперь видно, что не будет никакого подписанного документа о капитуляции». Ссылка на крах режима — это для проформы. Затевалась капитальная перетасовка врагов и друзей. Преемник Гитлера адмирал Дениц обнажил тогда происходившее по-военному лаконично: налаживание всеми способами сотрудничества с США и Великобританией; продолжение военных действий против Красной Армии в расчете на выигрыш времени в политических целях; сохранение от разгрома возможно большего числа соединений вермахта и передача их в распоряжение англо-американского командования; содействие оккупации Германии западными войсками.

Под общий замысел — перетянуть то, что осталось от Германии, в западные арсеналы была подогнана инсценировка капитуляции немцев в Реймсе, скрепленная подписью генерала Йодля в 2 часа 11 минут 7 мая 1945 г. За главное командование союзных экспедиционных сил в Европе бумагу, наспех составленную тремя офицерами из штаба Эйзенхауэра, подписал Беделл Смит. Он же, Смит, якобы запамятовавший о существовании текста безоговорочной капитуляции, который утвердили главы трех держав в Крыму, сверял «упрощенную редакцию» акта капитуляции с Черчиллем. Премьер попутно готовил почву для ревизии уже прочерченных границ зон оккупации и заодно — к чему мелочиться — брал на мушку договоренности о четырехстороннем контрольном механизме для Германии.

По настоянию советской стороны, реймская сепаратная процедура была квалифицирована как «предварительная». И 8 мая 1945 г. состоялось повторное подписание Акта о военной капитуляции Германии.

Высадка союзников в Нормандии должна была и могла укоротить жало войны. Миллионы людей в Европе остались бы живы, целые города не испепеленными, не займись тогда политики из Лондона и Вашингтона девальвацией непреходящей ценности опыта антигитлеровской коалиции.

Союзнические солдаты честно выполняли свой долг. Их вклад в разгром нацизма не умаляют ни эскапады Черчилля, ни чересполосица в поведении Рузвельта. Признательности, непреходящей и искренней, заслуживают все, кто поддержал советский народ в смертельной схватке с «третьим рейхом» своей солидарностью, поставками продовольствия, медикаментов, вооружений транспортных средств.

Партизаны Югославии, силы сопротивления (500 тыс. человек!) Франции, Греции, Италии — в совокупности миллионная армия антифашистов тоже являлась неотрывной частью антигитлеровской коалиции. Вместе с нами и западными союзниками они ковали в Европе одну на всех, общую победу. В основном зарубцевались раны постигшей в ту пору человечество катастрофы. Но тем бережнее мы должны хранить память о тех, кто спасал земную цивилизацию. Да святятся их имена в назидание ныне живущим и гряд