Три века Академии Российской


Отечественная наука при Петре, Елизавете, Сталине, Брежневе. Что считать эпохой расцвета?

300 лет назад, 8 февраля 1724 года, Правительствующий сенат опубликовал указ об учреждении «Академии, или Социетета художеств и наук», выполняя волю императора Петра I.

Царь-реформатор верил во власть знаний. В допетровской России не было, да и быть не могло системно обустроенной науки – кроме богословия. Всю современную технику приходилось закупать. Наш первый император не собирался смиряться с таким положением дел.

Первым президентом академии стал придворный лекарь Петра – Лаврентий Блюментрост, сын саксонского медика, переехавшего в Москву. Нет, он занял столь высокий пост вовсе не по высокой протекции и не только потому, что самодержец безоговорочно доверял ему. Блюментрост был человеком решительным и умел доводить до ума самые смелые прожекты. Первыми учёными, работавшими в Петербургской академии, конечно, были иностранцы, преимущественно немцы. Иначе и быть не могло. Среди них блистали такие таланты, как математики-швейцарцы Леонард Эйлер и Даниил Бернулли, но, конечно, в Россию ринулись не только гении. Молодых учёных из германских университетов в первую очередь привлекали высокое жалованье и государственная поддержка научных опытов, которую предоставлял Санкт-Петербург. Пётр считал, что иностранцы сравнительно быстро воспитают первое поколение русских учёных. Известно его высказывание: «Я предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей пристыдят самые просвещённые народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твёрдой и громкой славы». Но для этого потребовалось не одно десятилетие – и конфликты между «немцами» и «природными русскими» тоже вошли в историю Академии XVIII века.

В своём проекте Академии Пётр не копировал ни одно из учреждений, существовавших к тому времени в Европе. Ему представлялось нечто грандиозное, достойное необозримых просторов России. Пётр надеялся, что Академия станет не только центром теоретической науки, но и средоточием просвещения, штабом экспедиций, которые откроют нам богатства Русского Севера и Дальнего Востока. И – крупнейшим издательством. Словом, возлагал на это начинание немалые надежды. И самое удивительное, что, несмотря на скорую смерть императора, который не успел увидеть воплощение своего замысла, всё почти так и случилось. И в годы правления Екатерины I, которая благословила первое торжественное заседание Академии, и во времена Петровой дочери Елизаветы, которая придала Академии статус императорской, государство в России покровительствовало наукам. В елизаветинскую эпоху Михайло Ломоносов открыл при академии первую в России химическую лабораторию, в которой совершил немало открытий, он же создал «Риторику», открывал законы физики и слагал оды, в которых прославлял мирное и просвещённое развитие империи.

Ломоносов поднял Академию на историческую высоту. Подчас он боролся за свою правду не только с помощью элоквенции и стихосложения, но и кулаками, которые весили не меньше, чем ломоносовские ямбы. Но недруги преувеличивали горячность русского просветителя. Историк Сергей Соловьёв писал, рассуждая о елизаветинской эпохе: «У современников была привычка дурно отзываться об Академии, говорить, что она наполнена иностранцами. Забывали, что в Академии находится русский учёный, который один стоит многих-многих других и которого знаменитая деятельность неразрывно была соединена с Академией. Ломоносов без Академии, Академия без Ломоносова были немыслимы». Он оказался сильнее и судьбы, которая по рождению приговорила его к северному рыбацкому промыслу, и немецкой академической партии, которая не принимала задиристого русского учёного.

XIX век – не прошедший попусту для русской науки – для Академии был не лучшим временем. Всё большую роль играли университеты и императорские общества, в которых развивались различные науки – география, история, энтомология и так далее.

Высшей несправедливостью в истории Академии наук остаётся неизбрание её действительным членом Дмитрия Менделеева, который так и остался членом-корреспондентом. В конце XIX столетия на много лет во главе Академии встал великий князь Константин Константинович – не только генерал, но и поэт, и ценитель литературы. При нём в Академии появился «разряд изящной словесности» и почётными академиками были избраны Лев Толстой, Антон Чехов, Владимир Короленко…

Учёные в большинстве своём с воодушевлением приняли Февральскую революцию и с ужасом – Октябрьскую, но золотым временем Академии наук стало советское время. Социализм – это централизация всего и вся плюс вера в науку, которая заменила религию. Сергей Вавилов, Мстислав Келдыш, Анатолий Александров, право, были не менее важными фигурами в нашей советской истории, чем председатели Верховного Совета СССР. Каждый школьник знал их фамилии, миллионы людей знали президентов Академии в лицо. Да, это и впрямь была «страна мечтателей, страна учёных». Кстати, не самых лояльных и управляемых людей для любой власти. Но с ними считались – даже с ершистыми, с несговорчивыми. Разумеется, это не распространялось на Андрея Сахарова в ту пору, когда он стал откровенным противником советской власти и освистывал любое её решение – да так, чтобы непременно было слышно в Вашингтоне. Но и его никто не мог лишить академических регалий.

АН СССР стала наиболее независимой институцией в стране. Власть понимала это и не просто оказывала знаки внимания Академии, а гордилась ею, гордилась своей причастностью к научным победам советских физиков, химиков, биологов, лингвистов...

Замечательный историк науки Владимир Губарев рассказывал, как однажды в кулуарах какого-то важного приёма Брежнев увидел Келдыша. Он не просто подошёл к нему и учтиво, с поклоном, поздоровался, но и дождался, пока то же самое не сделают все присутствовавшие там члены Политбюро. И в этом не было фальши. Для Брежнева, для Косыгина Келдыш был едва ли не главным человеком в стране. И действительно: в стенах Академии в те годы было сделано многое. Эпитетов не хватит, чтобы подчеркнуть грандиозность замыслов и размах практической работы, которая оказалась достойной самых смелых мечтаний. Достаточно вспомнить о нашем атомном ледокольном флоте, о создании лазерных установок или об академических собраниях сочинений того времени – не только писательских. Нельзя недооценивать и вклад академических институтов в успех космической программы, в создание современного вооружения.

Академии и сегодня необходима не только финансовая, но и идеологическая государственная поддержка. Мы должны хорошенько понимать, что наука – дело важнейшее, чужим умом не прожить, а Российская академия, вступающая в свой четвёртый век, – это наше будущее. И надежд на просвещение сегодня не меньше, чем во времена Петра или Брежнева.

Источник: Литературная газета

Картинка источник: artofit.org