В июле 1996 года я выехал из Архангельска в Москву, на учебную сессию в Академию государственной службы при Президенте Российской Федерации. Обстановка на работе складывалась так, что пропадало желание работать. Павел Николаевич — губернатор — продолжал видеть во мне соперника. Боялся всего нового, непопулярных решений, которые в тот период состояния бюджета области надо было принимать. У меня такого желания не было, но, как говорят, плетью обуха не перешибешь. Во время сессии позвонил В. Ю. Зорину, тогда Председателю Комитета по делам национальностей Государственной Думы России. Мы встретились, вспомнили совместную работу в Узбекистане. Я высказал ему свои соображения, честно признаться, не надеясь ни на что. Но получил предложение работать вместе с ним в должности заместителя руководителя аппарата Комитета, который он возглавлял. И я благодарен ему за это.
В тот период в Чечне шли боевые действия. Как и каждый гражданин России, я внимательно следил за развитием событий в этой республике. Иногда делился своими мыслями с А. А. Пискуновым, в то время заместителем директора Департамента административных органов Правительства России. Мы были знакомы. Александр Александрович избирался депутатом Государственной Думы от Архангельской области. Порой мы созванивались поздно ночью. Я сильно переживал за ситуацию, которая с каждым днем накалялась в этом регионе, зачастую непонятны были действия как федеральных сил, так и средств массовой информации. Приводил примеры по событиям лета 1989 года в Ферганской области Узбекистана. В такой заботливой суете проходили рабочие дни в Москве, а вечером в поисках места ночлега. При приеме на работу Зорин сразу оговорил, что вопросом жилья он заниматься не будет. Депутатский корпус в летний период находился в отпуске. Познакомился с нормативной базой, регламентом работы аппарата. Документооборот в Комитете был большой, и на меня возложили обязанности обрабатывать всю почту. Так как просматривал всю почту того периода, то информация, связанная с чеченскими событиями, мне была доступна.
16 сентября 1996 года мне позвонилииз аппарата Совета Безопасности. Прозвучала неожиданная просьба: подъехать на встречу с А. И. Лебедем. Вечером того же дня я прибыл на Старую площадь. Сразу прошел в кабинет, где кроме Александра Ивановича был его заместитель — С. Ф. Харламов. Они продолжали разговор. Закончив разговор, Александр Иванович без прелюдии предложил мне вместе вылететь завтра в 7 утра в Грозный. На мой вопрос, как добраться до аэропорта Внуково, бесцеремонно ответил, что это мои проблемы, равно как и решить с руководством аппарата Комитета вопрос освобождения меня в этот день от основной работы. 17 сентября 1996 года в 7 часов утра, без опоздания, с журналистским пулом мы вылетели в Грозный. Для меня как-то непонятно было все то, что произошло в течение предыдущего дня, но я остановился на мысли, что, видимо, идея исходила из аппарата административных органов Правительства России.
По прилете в Грозный нас ждала машине«Волга», на лобовом стекле которой была наклеена бумага с надписью «А. И. Лебедь». Это было своего рода пропуском по всей территории Чечни. Впоследствии мы иногда использовали такую форму, и, бывало, что на федеральной трассе Моздок — Грозный впереди идущие машины не уступали дорогу, тогда «Волга» обгоняла на большой скорости машину, а охрана — чеченцы — открывала из автомата огонь по колесам обгоняемой машины, и та скатывалась в кювет.
Во время поездки прошла встреча с З. Яндарбиевым, в то время самозваным президентом Чечни, и другими чиновниками такого же правительства республики. В тот же день вернулись в Москву, на борту самолета в наш салон вошел Лебедь и, подойдя ко мне, задал вопрос: «Можно работать?» Не поняв смысла, я ответил: «Нужно!». По прибытии в Москву Александр Иванович сказал, чтобы вечером я зашел к нему. И тогда прозвучало предложение мне возглавить межправительственную комиссию. В. Ю. Зорин на все это прореагировал очень болезненно, да и можно было его понять, так как с ним никакие действия не согласовывались. Такой стиль был у секретаря Совета Безопасности.
Потом проходили долгие беседы и согласования в аппарате Правительства России, так как и для них это было тоже неожиданностью, ибо все было возложено на Совет Безопасности. Формировался состав комиссии, куда по должности входили заместители всех министерств и ведомств.
По поручению Совбеза 4 октября я вылетел в Моздок, вместе со мной был Акмаль Саидов, работал в аппарате представительства Правительства России в Чеченской Республике. Был вечер, и вертолет поднимать на Грозный было нельзя. Ждать завтрашний день, не зная, какая будет погода, мы не могли, т. к. 5 октября в Урус-Мартане намечался большой сход актива республики. Мы решили ехать на такси, и сегодня я могу сказать, что это был сумасшедший поступок.По снежным горным дорогам, мимо блокпостов, и наших, и чеченских, через высокогорный город Горагорск, снег, дождь и туман мы проехали весь путь без остановки. Водитель такси, ранее работавший дальнобойщиком, сразу нам сказал, что проблем не будет. Хотите — верьте, хотите — нет, мы рассчитались с ним по таксе 50 рублями.Немного отдохнули, а утром состоялась встреча с З. Яндарбиевым. Как мы ни пытались доказать, что приехали ночью на такси, он не поверил.
После обеда нас привезли в какой-то Дом культуры, где якобы через несколько минут должен был начаться республиканский актив. Зал был пустой и холодный. Мы присели, вокруг непонятная беготня, через полчаса подошел К. Махашев, министр МВД, и сказал, что здание заминировано федералами и актив будет проходить в другом месте. И если говорить о будущей работе, то с такой игрой чеченцев мы будем сталкиваться постоянно. «Хозяева» республики все время пытались держать нас за дураков, подчеркивая свою значимость и превосходство. Где в другом месте будет проходить, не сказали, и только когда мы сели в машину коменданта Грозного генерала МВД России А. Н. Швецова, определили маршрут — Дом культуры города Урус-Мартана. Расстояние 30 км. Связи никакой:рации нет, и телефоны мобильные там не работают — здорово. А насчет вопроса об оружии Александр Николаевич слукавил — ответил «нет», хотя за пазухой он пистолет имел.В путь. Приехали на место, нас встретил у Дома культуры вооруженный человек и провел в зал клуба, в котором было много людей, тоже вооруженных до зубов. В президиуме на сцене все так называемые руководители Чечни, а также руководитель ОБСЕ Т. Гульдеман сели в первый ряд. Выступали Яндарбиев, Масхадов, Басаев и др. Все выступления носили антироссийский враждебный характер. Слушать было противно, а спорить бесполезно. Я встал и покинул зал, попросил, чтобы остальные остались и дослушали эту галиматью.
На следующий день встретился первый раз с А. Масхадовым. Внешне произвел благоприятное впечатление. Обменялись мнениями, я высказал свое «фи»по вчерашнему мероприятию. И тут он мне начал высказывать, как ему тяжело, что часто встречается с населением и выслушивает от женщин нарекания на бездеятельность руководства республики. Обхватив голову руками, раскачивался и бубнил себе под нос: «Что я скажу людям». Вызывало удивление, что он как премьер не может четко изложить свою позицию по наведению порядка в республике. Твердил тупо, что нужны деньги и много. Благообразная внешность не имела ничего общего с его характером,мне он показался слабым в такой ситуации и безвольным человеком. Может, он и хотел, и понимал, но был не способен самостоятельно принимать решения и доводить их до конца. Вся последующая моя работа с ним подтвердила эти наблюдения. Днями позже провели первое заседание межправительственной комиссии, которое состоялась в здании Министерства сельского хозяйства с участием членов комиссии с чеченской стороны. Рядом со мной сидел вице-премьер Чечни Х. Бикбулатов, сопредседатель комиссии от правительства республики. В работе комиссии принял участие зам. секретаря Совбеза РФ С. Харламов, который все заседание комиссии простоял в сторонке. Главный вопрос чеченская сторона в лице М. Удугова, главного идеолога Чеченской Республики, подняла о моих полномочиях, праве подписи и главное, когда будут поступать финансовые средства. Основной упор ставился на использовании средств для пенсионеров. Сергей Филиппович пояснил, что на выходе документ Правительства России о составе и полномочиях комиссии. Комиссия прошла нервно, но это было первое публичное общение двух сторон. Явно просматривалось желание чеченцев навязать свои условия и диктат руководству России.
Появился первый документ объединенной комиссии, который я подписал, Председателю Правительства Российской Федерации В. С. Черномырдину:
«Исходя из договоренностей от 31 августа 1996 года в Хасавюрте, от 3 октября 1996 года в Москве и последующих поручений в период с 17 октября по 1 ноября т. г. в г. Грозном проведено 3 заседания Объединенной комиссии по урегулированию кризиса в Чеченской Республике.
Определен состав Объединенной комиссии от каждой из сторон, завершается формирование рабочих групп по отдельным направлениям. Продолжается согласование проекта положения ее деятельности. Подготовлены предложения по размещению, материально-техническому и организационно-кадровому обеспечению комиссии.
Представлены для взаимной экспертизы варианты расчетов по наиболее социально значимым для населения проблемам, транспорту, связи, коммунальному хозяйству. По данным вопросам соответствующие рабочие группы начали свою деятельность в городе Грозном на постоянной основе.
Задачи, стоящие перед Объединенной комиссией, и организация ее работы были предметом встреч с З. Яндарбиевым и А. Масхадовым. Между ними наблюдаются различия в подходах к определению основных целей деятельности комиссии. З. Яндарбиев видит главной ее задачей определение, подсчет и обеспечение возмещения морального и материального ущерба, причиненного Россией в ходе так называемой “агрессии” против Ичкерии, в то время как А. Масхадов, не политизируя ситуации, считает необходимым сосредоточиться на решении первоочередных социально-экономических проблем. Обоими поставлен вопрос о финансировании российской стороной деятельности органов управления республики, прекращения поддержки Правительства Д. Завгаева за допущенные многочисленные злоупотребления в период их правления. Одновременно А. Масхадов не скрывал своего беспокойства по поводу организационной и профессиональной готовности членов его Правительства к компетентному решению поставленных перед ним задач.
В ходе встреч с населением, представителями общественно-политических партий и движений, командованием Временной объединенной группировкой ВС РФ в Чеченской Республике стало очевидным, что при всех имеющихся расхождениях все же приоритетом для обеих сторон является сохранение мира, недопущение провокаций, могущих привести к срыву процесса политического урегулирования. Острейшим образом стоит вопрос о субъекте власти, формировании органов управления, в том числе на коалиционной основе, проведения выборов. В связи с имеющим место демонтажем прежних структур власти обеих чеченских сторон, включая Д. Завгаева в г. Москве, имеют место очевидные намерения правительства Ичкерии (Д. Эльмурзаев, Р. Кутаев, Х. Бибулатов, А. Закаев, К. Махашев и др.), нейтральных авторитетов (Х. Мусалатов) разрешить эту коллизию в плоскости внутричеченского диалога с гарантиями безопасности, о чем сообщено и. о. Премьера ЧР Ю. Усамову. Последний в свою очередь представил первый перечень рекомендованных мер к совместному участию в работе Объединенной комиссии с чеченской стороны. А именно в самое ближайшее время рассмотреть и решить вопросы:
1. Активного участия федерального центра в восстановлении на реальной коалиционной основе органов управления Чеченской Республики. Финансирование их деятельности поставить в прямую зависимость от эффективного решения этой задачи.
2. Прекращения одностороннего финансирования Правительства Д. Завгаева, в первую очередь МВД ЧР, в целях предотвращения очевидных негативных политических и иных последствий.
3. Целенаправленного и компетентного формирования единой историко-правовой основы процесса урегулирования кризиса в ЧР, принятия пакета соответствующих правовых актов по политическому, экономическому и другим вопросам, включая решение Государственной Думы о правовом непреследовании участников вооруженных конфликтов на Северном Кавказе.
4. Упорядочения деятельности объединенной, согласительной, наблюдательной, переговорной и комиссии по розыску без вести пропавших. Определить их соподчиненность и механизм взаимодействия. Реализовать функцию Объединенной комиссии как совместного федерально-республиканского органа управления в ЧР на переходный период до 2001 года. Утвердить с учетом этого подхода положение об Объединенной комиссии.
5. Формирования единого аппарата Объединенной комиссии на основе представительства Правительства РФ в ЧР, приравняв условия материально-технического обеспечения и оплаты труда к соответствующим условиям, принятым для представительства Президента РФ в ЧР.
6. Выделения финансовых и материальных средств на восстановление, оснащение и обеспечение функционирования объединенной и других комиссий, их аппарата на базе комплекса зданий в Грозном, принадлежащих Представительству Правительства РФ в ЧР.
7. Формирования программы первоочередных мероприятий, источников их финансирования в тесной взаимосвязи с созданием на территории ЧР режима хозяйствования, максимально благоприятствующего ликвидации причин и последствий имевшего место кризиса»
4 ноября 1996 года».
В тот же день вечером Сергей Филиппович проинформировал меня о решении Президента Б. Ельцина об освобождении А. Лебедя от обязанностей Секретаря Совбеза и назначении на эту должность И. Рыбкина. Мы вылетели в Москву. Состоялась беседа с И. Рыбкиным. Он изложил свои подходы к работе Объединенной комиссии и предложил мне остаться в ее составе в должности первого заместителя председателя комиссии с размещением в Грозном. К руководству комиссии пришел Г. В. Курин. И. Рыбкин одновременно стал и полпредом Президента РФ в Чечне. Его заместителем с постоянным местом дислокации в Грозном был генерал МВД В. Медведицков. По прибытии в Грозный Виктор Константинович пригласил меня к себе. Мне показались бесконечными его вопросы о моей биографии.Спрашивал досконально, с перекрестными вопросами, получалось вроде допроса, а главное, с серьезным видом. Складывалось такое впечатление, что определялась моя дальнейшая судьба. Закончив беседу, попросил меня вечером снова зайти к нему. Все вместе мы размещались в одном помещении казарменного типа рядом с аэропортом Северный на окраине города Грозный.
Наш городок по контуру был обнесен бетонным забором. Где работали, там и спали. Здание представительств: Президента, Правительства, МВД было двухэтажным, в комнатах жили по 3–5 человек с одним общим туалетом для всех проживающих. Здесь же жили командированные к нам из центра сотрудники. На первом этаже размещались комната для приемов (работала в плотном режиме), столовая с кухней и небольшая комната, где стояли тренажеры для поддержания физической формы и стол для игры в настольный теннис. Отдельно размещался в вагончике передвижной узел связи. В двух отдельно стоящих помещениях размещались подразделение спецназа МВД России и батальон МВД Чечни, штаб которого располагался за контуром городка. На них была возложена обязанность обеспечивать внешнюю охрану городка. В общей сложности кроме чеченцев работало и проживало вахтовым методом более 100 человек. Быт обустраивали собственными силами, в том числе оборудовали в полевом вагончике баню. Вечером зашел снова к Медведицкому. Виктор Константинович предложил присесть и, как принято для знакомства, по 100 грамм. Уж не знаю, сколько выпили, сколько сидели и о чем говорили, домой я шел на автомате. Все, что говорил трезвым на первой встрече, повторил, не сбиваясь, и во время второй.И утром не проспал. Проверили меня по полной программе.
Главным инициатором и организатором решения всех социальных проблем в трех помещениях представительства стал представитель МВД РФ генерал В. В. Пронин, впоследствии руководитель милиции города Москвы. По характеру сильный, волевой человек, хороший хозяйственник, сразу взялся за реконструкцию строительного вагончика под баню. Первая помывка превратилась в праздник. Радовались все, но не долго, замкнула проводка, и вагончик сильно погорел. Пожар ликвидировали, сделали из этого выводы на будущее. Владимир Васильевич сказал, что баню надо восстановить, и слово сдержал. Интересная деталь наблюдения. По внешности Пронина чеченцы принимали за земляка, и это в какой-то степени на первых порах помогало в вопросах собственной безопасности. Был случай, когда у министра культуры А. Закаева в далеком селе умер родственник, Пронин поехал на похороны и, как потом сам сказал, его там приняли как своего.
Существовали в автономном режиме, за продуктами ездили на местный рынок. Цинично, но война войной, а обед по расписанию. Я говорю о рынке, который в Грозном работал без перебоев даже во время стрельбы. Складывалось впечатление, что все знают это место, и оно свято. Равно как и в районе аэропорта Грозного с советских времен сохранились коньячные погреба, которые тоже никто не тронул. В то время зам. представителя МВД России полковник Г. Шпигун (впоследствии был убит бандитами) периодически ставил на стол канистру кизлярского коньяка, поведав, откуда он его достал.На рынке было много браконьерской белуги из Дагестана. В осенний сезон ели черемшу с добавкой томатной пасты — хорошее витаминное подспорье. Нужно отметить, что цены на все товары были просто смешные, и ничего удивительного в этом не было.
Представительства работали в круглосуточном режиме.Проводили очень много встреч с представителями власти и общественных организаций. Приезжали простые жители Чечни, рассказывали о складывающейся ситуации в республике. Вечером вся информация обрабатывалась и после обмена мнениями по подотчетности докладывалась в Москву, для этого имели прямую правительственную связь с Москвой и регионами России. В городе Грозном использовали для работы помещение бывшего территориального управления рядом с МВД Чечни.
Наступило 10 ноября — День работника милиции. День для меня стал особенным. Вроде бы ничего этот день не предвещал. Вечером собрались руководители всех структур и подразделений у В. К. Медведицкого поздравить его с профессиональным праздником. Был накрыт, как положено, стол, и вдруг звонок. Моя супруга: «Валя, Катя родила мальчика — 3,5 кг». Ура! Мент родился. За мента!
Пребывание федеральных войск Министерства обороны и войск МВД на территории Чечни сдерживало активность бандформирований. А руководство Чечни постоянно давило на нас, понуждая к завершению мероприятий по выводу сил и средств, входящих в состав Временных объединенных сил, выполняющих задачи по разоружению всех незаконных вооруженных формирований на территории Чечни. Работа, в соответствии с Указом Президента РФ, должна быть закончена к 1 сентября 1996 года. Процесс затягивался и, прежде всего, со стороны руководства Чечни, так как большой помощи от них по разоружению бандформирований не было. Видимо, они это и не могли, да и не хотели делать, пытаясь таким образом оказывать на Центр давление по выбиванию денег для бандитов. И у нас обстановка складывалась неблагоприятная. Надвигалась зима. Воинские подразделения размещались в основном во временныхпомещениях, без горячей воды. Стали постоянными дожди, которые размывали почву-чернозем, она превращалась в вязкую массу. Я заходил в эти палатки, картина удручающая. Боевого духа у воинов-призывников не было. Находясь в таких условиях, многие зиму не выдержали бы и погибли, и не от оружия. Соглашение все больше и больше стало склоняться к выполнению обязательств в одностороннем порядке.Передышка, данная Хасавюртом, не была использована обеими сторонами. И это было большой ошибкой. Российские военные и власти были пассивными наблюдателями за тем, что происходило в Чечне, а просчет Масхадова — в том, что он не пошел на совместные действия с Россией для ликвидации банд, безнаказанно действующих в Чечне.
Такая пассивность и безнаказанность и привели спустя три года к нападению Басаева на Дагестан.
28 сентября 1997 года в полдень в представительство Правительства прибыл А. Ильясов — помощник вице-президента ЧРИ В. Арсанова, и передал письмо следующего содержания: «Администрация Президента ЧРИ просит Вас оказать содействие в выделении самолета и обеспечении для него воздушного коридора Грозный — Баку на 29 сентября 1997 года в 13 часов и обратно 1 октября Баку — Грозный в 11 часов для правительственной делегации в составе 7 человек во главе с вице-президентом ЧРИ В. Арсановым». Письмо было адресовано Г. В. Курину, находившемуся в командировке в Москве, и было подписано руководителем Администрации Президента А. Мамакаевой.
Мною был разъяснен порядок выделения самолетов для обслуживания высших должностных лиц ЧРИ. Но к сведению это разъяснение принято не было, отказ мотивировали тем, что чеченская сторона не может позволить себе заказать самолет у тех, кто их бомбил.При этом А. Ильясов заявил, что самолет ими будет заказан по своим каналам, а представительство должно обеспечить воздушный беспосадочный коридор Грозный — Баку. В ультимативной форме было заявлено, что никакого промежуточного аэропорта не должно быть, равно как не должно быть в аэропорту Грозного российских пограничников и таможенников.
29 сентября 1997 года в 13 часов позвонил Ильясов и спросил, как решился вопрос по воздушному коридору. Услышав ответ, что полет будет обеспечен с промежуточной посадкой в аэропорту Минеральные Воды или Махачкалы, он в резкой форме предостерег о возможных негативных последствиях в случае необеспечения коридора. Он же сообщил, что самолет авиакомпании «Асхаб» вылетит из Москвы в Грозный ориентировочно в 15 часов. Затем аналогичные звонки повторялись неоднократно до 19 часов, когда было заявлено, что самолет в полете. Во второй половине дня 29 сентября 1997 года я позвонил М. Удугову и объяснил складывающуюся ситуацию. Удугов резко ответил: «Если так, то Вам здесь делать нечего».
Позвонил в Москву в центральную диспетчерскую службу, уточнил, какой самолет вылетает на Грозный, подтвердили — летит ТУ-134.
В 22.15 самолет совершил посадку в Грозном, и тут же последовал звонок от Ильясова. Он уточнял о воздушном коридоре, в ответ я сказал ему, что у экипажа нет лицензии на право полета в СНГ. Ильясов потребовал в грубой форме — немедленно прибыть в аэропорт, вопрос будет решаться на месте. Я спокойно заявил, чтоб он не хамил, или я прекращаю с ним все разговоры в такой форме.
Далее разговор состоялся уже с командиром отряда авиакомпании «Асхаб» А. Беловым, сообщил ему координаты ЦДС и предложил разрешить все вопросы.
В полночь получил звонок от секретаря Совбеза ЧРИ Д. Умарова, и снова в резкой форме уже он предупредил, что если до 6.00 утра не будет обеспечен беспосадочный полет, то представительство должно покинуть территорию Чечни. Я уточнил — это официальное заявление? На что получил подтверждение.
Под утро на меня вышел мой коллега, находившийся в Ставрополе, М. Дидигов. Поручил ему немедленно выехать в Грозный и явочным порядком выйти на А. Масхадова. Получился контакт только с В. Арсановым, который подтвердил требование покинуть пределы Чечни.
30 сентября 1997 года в представительство поступило письмо за подписью вице-президента Чеченской Республики Ичкерия Вахи Арсанова, датированное 28 сентября, следующего содержания:
«Руководством Чеченской Республики Ичкерия, через Представительство России в ЧРИ, был сделан запрос о предоставлении воздушного коридора для вылета государственной делегации ЧРИ во главе с вице-президентом из Грозного в Баку.
Вопреки тому, что Российская Федерация является правопреемником СССР, и в нарушение распоряжения Председателя Правительства России о беспрепятственном предоставлении коридоров для руководства Чеченской Республики Ичкерия до заключения специального договора, в удовлетворении нашей заявки отказано по надуманным мотивам.
Исходя из изложенного, предлагаю: Представительству Российской Федерации в Чеченской Республике Ичкерия до 24 часов 30 сентября 1997 года покинуть пределы нашей страны, если к тому времени вопрос с предоставлением воздушного коридора не будет решен положительно. С одновременным принесением официального извинения с указанием гарантий, что подобного не повторится впредь».
Вот так, ни много, ни мало: пошли вон из своей страны. И этот тип называет себя вице-президентом.
Устно опять тот же Ильясов добавил: «Выехать должны с личными вещами и без оружия». Распорядился выставить наружную охрану, блокировав въезд и выезд из представительства. Разговаривал со мной в присутствии трех сотрудников национальной службы безопасности, начальника линейного отдела милиции. Стал угрожать, что в случае невыполнения требований вице-президента внутренняя охрана будет разоружена, а на всех сотрудников представительства наденут наручники и отправят в подвал.
Задал вопрос командиру исламского батальона, охранявшего представительства, обеспечит ли он нашу защиту. Помедлив, он ответил: «В этой ситуации не выполнить указания своего бывшего командующего (В. Арсанова) я не могу».
Как они мне надоели с их мельтешением. Молчала и Москва. Упирался, как мог, занимаясь с ними словоблудием.
В обед удалось связаться с президентом Ингушетии Р. Аушевым, попросил помочь найти Масхадова.
После обеда снова появился Ильясов в сопровождении многочисленной охраны и сотрудников НСБ. Возле батальона охраны появились две патрульные машины ГАИ (кстати говоря, В. Арсанов до вице-президентства был прапорщиком ГАИ). Чуть позже подтянулись и БТР.
Нужно отдать должное, что поступали звонки и из МВД республики, интересовались складывающейся обстановкой. На предложение, сделанное зам. министра МВД С. Ферзаули прибыть в представительство и повлиять на обстановку, последний ответил, что его туда просто не пустят.
Вечером из Москвы поступило обращение Секретаря Совбеза России И. Рыбкина, адресованное А. Масхадову, передали его в секретариат Масхадова. Довел это обращение по телефону до Удугова.
Позднее в представительство прибыла группа представителей СМИ ЧРИ. В ходе пресс-конференции сделал заявление о незаконных действиях руководителей ЧРИ и хулиганских действиях их представителей на территории представительства России. Ильясов прокомментировал по-своему: «Вам осталось руководствоваться законами Российской Федерации 3 часа». В оставшееся до полуночи время он со своей сворой так и не покидал представительства, препятствовали ведению телефонных разговоров, оказывали психологическое давление с целью ускорить процесс выдворения нас за пределы республики.
В 23.40 в категоричной форме потребовали покинуть здание, пошли команды на отключение электричества, что создавало неблагоприятную обстановку, могло привести к вооруженному конфликту.
Сделал попытку позвонить по закрытой связи в Москву. Стал докладывать И. Рыбкину обстановку. Не дослушав до конца, он прокричал: «Что вы там все об...сь!».
Сказал, видимо, сгоряча. Первого октября получили от него телеграмму в адрес всех представительств, в которой Иван Петрович дал оценку произошедшему: «В этих условиях вы проявили спокойствие, личное мужество, организованность. Вашими усилиями удалось сорвать провокационные намерения чеченских экстремистов втянуть федеральные власти в конфликт, который мог иметь тяжелые последствия для России». Выразил слова благодарности за умение действовать быстро, надежно и профессионально.
За 5 минут до окончания суток еще раз пытаюсь установить связь через Удугова с Масхадовым. Получаю подтверждение на встречу. В ноль часов вместе М. Дидиговым едем к президенту Чечни. В кабинете кроме Масхадова был В. Арсанов, немного позже зашел и М. Удугов.
Масхадов никакого впечатления не произвел как руководитель, и было видно, что он не способен что-то изменить.
После состоявшегося диалога он попросил нас выйти и подождать в приемной.
Буквально минут через десять я зашел один к нему. Вся компания была на месте. «В сложившихся условиях отменить решение вице-президента я не могу. Ваша колонна движется в сторону города Слепцовск. Вам будет обеспечена охрана до границы с Ингушетией».
В сопровождении охраны прибыли в Назрань, на границе нас встретили представители МЧС РФ и МВД Ингушетии. Вместе с ожидаемой колонной сотрудников представительств начали движение в сторону города Моздок Северной Осетии.
В Моздоке нас встретил полпред Правительства России Г. Курин и так просто сказал: «Поехали в баню». Мылись лениво, долго, с наслаждением.
Утром я сказал Георгию Васильевичу: «Отпусти съездить домой».
Прилетел в Архангельск, не успел лечь спать, как зазвонил телефон. «Валентин Степанович, добрый вечер. Рыбкин». — «Слушаю, Иван Петрович». — «Сегодня подписан Указ Президента России об освобождении меня от должности полпреда Президента в Чеченской Республике и назначении тебя». — «Мне надо лететь в Москву?» — «Правильно понял». — «Хорошо, утром вылетаю».
Снова в Моздок. Все представительства разместились на базе военного аэродрома. Заняли часть помещений и дополнительно разбили палатки. С Чечней связь и контакты прекратились, работа шла только по линии Пенсионного фонда и через А. Саидова, советника представительства. Стали обсуждать вопрос, как вернуться в Грозный. А вернуться нужно было обязательно, и не затягивая, там осталась связь ВЧ. Долго не могли выйти на Масхадова, и все-таки наш телефонный разговор с ним состоялся. Договорились, что в представительство приедет М. Дидигов. Так потихоньку, мелкими шагами начали возвращаться на прежнюю базу.
30 апреля 1998 года в резиденции представительств России вечером, перед отбытием в Москву, решили поиграть в настольный теннис. Лучше всех у нас играл Виктор Иванович Баженов, генерал-лейтенант, зам. полномочного представителя Правительства РФ; желающих оказалось мало, остались болельщики. Владимир Иванович, нужно отдать должное, в войсках был разведчиком, крупный здоровый мужик, большой души человек, с хорошим крепким генеральским голосом, весом за сто кг. Но в его руках маленькая ракетка была продолжением его руки, а он сам преображался в ловкого игрока, виртуоза подач и самой игры. Играем, как правило, на вылет, но так как желающих не нашлось, продолжили, и так незаметно 30 партий, стала кружиться голова. Почувствовав какое-то недомогание, я ушел спать. Надо было рано вставать и ехать в Назрань, далее в Москву. О своих поездках охране чеченского батальона мы не говорили, чтоб информация не была использована против нас, охрану брали сразу по выезду, ибо они располагались рядом в отдельном помещении и могли видеть любые наши передвижения за пределы резиденции.
Первого мая утром после завтрака я выехал из резиденции через город Грозный в сторону Назрани, самолет в Москву вылетал после обеда. Нигде не останавливаясь, начали движение. Дорога была не загружена. В районе станицы Ассиновская Сунженского района Ингушетии нам навстречу двигались две легковые машины, как только мы разъехались, они буквально сразу развернулись, и одна из них, обогнав нас, преградила наше движение, а из другой, которая поравнялась с нами, выскочило несколько человек, вооруженных автоматами. Мне показалось, что и водитель, и охранник были готовы к этому, так как не было попытки с их стороны продолжить движение и тем более применить оружие против бандитов, сделать попытку защитить меня. Все прошло молниеносно. Подбежали к нам, сорвали дверь. Насильно вытащили меня из машины и затолкали в другую. Уже в машине натянули на голову мешок. На руки надели наручники и прикрепили их к верхней ручке двери машины. Машина сразу на большой скорости двинулась вперед, один из сидящих рядом со мной сказал: «Мы тебя взяли в обмен на Коригова Дауда (министр МВД Ингушетии, арестован в марте 1998 года за превышения должностных полномочий). Скажи, кому позвонить, чтоб состоялся обмен». Я сказал: «Кто заказал, тот и решать должен». — «Я не спрашиваю, кто должен решать, а кто может принять решение у федералов». Дальше была словесная перепалка в грубой форме, не подлежащая переводу, с введением в оборот чеченской речи. При попытке поднять голову и занять правильное сидячее положение получал удары по голове и силовое прижатие корпуса вниз.
Интересная способность человеческого организма. В экстремальных условиях его функции начинают работать по-другому. Мне кажется, что, не видя дороги, я ее представлял полностью, фиксируя и пробег, и повороты. И все отложилось в памяти: и сегодня смог бы восстановить этот путь в сторону лесного массива села Самашки, потом Ачхой-Мартан и Бамут.
Машина долго ехала и остановилась в лесу. Вышли, мешок с головы не сняли. На мой вопрос о туалете сказали: делай прямо здесь. Я попросил отойти в сторону, в резкой грязной форме повторили: или здесь, или в штаны. После этого долго ходили по лесу. Темнело. Вдруг команда: «Стой, ложись на землю, снимай одежду». Уточнили: всю одежду — догола. Лежать, не вставать. Мысли в голове всякие, казалось, прошла вечность. Неожиданно на тело упало что-то мягкое. «Одевайся», — бросили прорезиненный камуфляжный костюм размера на три больше, чем ношу. «Вставай», — брюки стали сваливаться, пришлось держать двумя руками, на которых оставались наручники, доставляющие небольшую, но боль; дали какие-то старые, стоптанные, меньшего размера ботинки без шнурков, видимо, чтоб ни смог бежать. Снова сели в машину, ехали молча, долго, и все делали какие-то петли, въехали в населенный пункт, остановка, видимо, у дома, так как стал слышен скрип больших дверей, и машина заехала во двор. Вывели из машины и — за руки, чтоб не запнулся, повели дальше. Затем, низко наклонив голову, шли по какому-то проходу, над головой открылся люк: команда: «Поднимайся». В небольшом помещении сняли мешок с головы, я увидел две железные кровати, свободное пространство представляло три шага в длину и два шага в ширину, высота — если подняться на цыпочки, голова упирается в потолок. Люк огражден от нас решеткой из арматуры, от пола до потолка, дверь ограждения закрыта на большой висячий замок.
В комнате было еще двое — мужчина и женщина, похожие на иностранцев. Я поздоровался, ответили на английском языке. Нас оставили, закрыли люк. В помещении было жарко, сыро и душно, никакой вентиляции. На стенке слабо горела лампочка. В углу стоял молочный бидон для отправления нужды. Посредине комнаты стоял маленький столик и две такие же маленькие деревянные скамеечки. Мужчина назвал себя Джоном, а женщина — Камиллой, по возрасту оба моложе меня. Как будем общаться, они не знают русского, я английского. Но выход всегда найдется, особенно в экстремальных условиях. У меня вузовские знания немецкого языка, и мы с Камиллой стали пытаться понять друг друга, и на первых порах Джон чувствовал себя не в своей тарелке. Из общения почувствовал, что они немного понимают русский язык, но говорить проблемно. Камилла сразу предупредила, что говорить нужно только шепотом, или чеченцы могут — показала жестом — побить.
Она была невысокого роста, ладная фигура, русоволосая, с пытливым взглядом, казалась довольно симпатичной. В ней чувствовался сильный характер. Как я понял, они с Джоном муж и жена, хотя это было неважно, так как спали они вместе. В Чечню приехали по гуманитарной миссии из Великобритании, и вот уже полгода находятся в плену у чеченцев. Сейчас, говорят, здесь лучше, и к ним не применяется физических насилий, которые имели место ранее. Она поведала мне о жутком случае изнасилования ее чеченцем в предыдущем месте их нахождения. Это повторялось неоднократно и в присутствии Джона, которого привязывали к решетке. Чувствовалось, что они пережили сильный стресс и все еще находятся в состоянии страха и боязни за свою жизнь. Джон был в один рост с ней, волосы вразброс, кудрявые, темные, сразу я его как-то не понял. Других нет, будем жить вместе. Я прекратил разговор и упал в кровать. Она была железной, по размеру как детская, мои ноги вылезали между прутьями почти до колен.
На большой кровати спали Камилла и Джон. На стене, над лампочкой, сохла тряпочка. Нетрудно было догадаться о ее предназначении. Погрузился в смертельный сон, утром англичане разбудили меня, проснулся весь в поту, одежда тоже была мокрой. В помещении душно, стены были влажными, по потолку бегали и ползали какие-то букашки и сороконожки. Воздух спертый, возможность доступа свежего — только два раза в день, когда открывался люк в полу при доставке еды. Ощущение удручающее. Камилла поведала, что у них отобрали ножницы и электронные часы.
С моим прибытием наверху стало тихо, не слышно ничьих голосов, перестали лаять собаки. В общем, наступила гробовая тишина. Смотрю, Джон сидит в позе лотоса и медитирует, после короткого разговора со мной этим же занялась и Камилла. Я постарался делать зарядку, не получилось. Руки вверх не поднимешь, не позволяет высота потолка, и в сторону не размахнешься: кругом люди, от любых физических движений обливаешься потом. Под костюмом по телу будто текла вода. Мои соседи объяснили, как пользоваться молочным бидоном. Я открыл его крышку, из бидона вырвался невыносимый запах туалета.
Туалетные процедуры выполняли сидя на бидоне. Удивительно, что охранник, поднимаясь к нам, еще и ругал нас за невыносимый зловонный запах. Бидон, как правило, после наполнения выносился через 5 дней, и счастье было, что в течение дня, пока его не возвращали, запах в помещении менялся в лучшую сторону. Все познается в сравнении. Когда-то мои сокамерники, как они сами рассказали, ходили в туалет зимой на улицу, и охранники подгоняли их, так как самим было на морозе ждать холодно. Сегодня такой едкий запах согревал душу Джону, когда он сидел на бидоне в сыром жарком помещении, не думая о времени, вспоминая жуткие времена. Как говорят: в одном флаконе и столовая, и спальня, и туалет. Полные удобства.
Я стал наблюдать за их упражнениями, которые делались очень долго, кажется, они впадали в прострацию. И день для них проходил быстрее, а самое главное, они регулировали свое состояние, психику, душевное равновесие. Не утверждаю, но, по-видимому, это так. Прежде чем выехать в Чечню, они прошли определенную подготовку, и не только психологическую. С Камиллой как-то сразу сложились хорошие отношения, и я попросил ее научить меня этой гимнастике. Она предложила мне сесть на скамейку. Ее руки ладонями вниз по системе «цигун» и «тай-чи» стали обволакивать мою голову, плечи, тело. Вдыхая в меня вселенскую любовь и оздоровительную энергию через движущие потоки, мысленно посылала мне оздоровление. Я стал выполнять упражнения, которые она мне показывала. Лицо и тело начали расслабляться, мышцы перестали быть напряженными.
Первоначальное оцепенение проходит. И тут поднимается люк, и появляется человек в маске. В руках у него какой-то сверток с едой, англичане взяли его. Я задал вопрос о какой-нибудь одежде вместо камуфляжа, объяснив, что в ней невозможно находиться. В ответ услышал грубые слова и то, что он меня и всех нас, русских, к себе не звал. Я попытался разъяснить положение дел и какую работу проводит Президент и Правительство России в республике, о борьбе с бандитами и наведением здесь порядка. Я не знаю такой Ичкерии, знаю Чеченскую Республику, ее народ. Снова слова ругани вперемежку по-чеченски и по-русски. «Заткнись, — сказал он, — мы за тебя возьмем деньги, если нет, жизнь твоя закончится». Я понял, о чем-то серьезном с ним говорить бесполезно: пустая, приставленная следить за нами пешка. Ответил ему тем же, что его еще больше разозлило. Хлопнул люком и ушел. Повернувшись к моим коллегам, увидел на их лицах страх. Камилла пыталась мне объяснить, что своим разговором с чеченцем подвергаю их жизнь угрозе. Эти стражники являются нашей ниточкой к выживанию, передают нам еду и питье. Они могут оставить умирать от голода или прийти избить, заковать в цепи. Необходимо научиться контролировать свои эмоции, оставаться в самой выигрышной нейтральной позиции... задохнувшись, она присела. День и ночь прошли в полной тревоге ожиданий репрессий со стороны чеченцев.
Поначалу у меня было предчувствие, что все скоро закончится, и я буду освобожден. Мечты, мечты, где ваша сладость, ушли мечты... К сожалению, ошибался, и скоро стал это понимать. По истечении несколько дней принесли две пары легких спортивных штанов, а мне досталась еще и фланелевая тельняшка. Армейский костюм забрали. Приятной неожиданностью стало появление у нас шахматной доски.
Ночь прошла, утром тихо, без эмоций поздоровались друг с другом. Принесли, молча, завтрак; на вопрос «сколько времени?» маска только махнула рукой. После вчерашнего всплеска эмоций с удовольствием сели кушать. На завтрак подали копченую скумбрию. Я показал, как надо разделывать такую рыбу. Джон удивлялся искусству разделывания рыбы и спросил, откуда я родом. На серой сырой стене пальцем начертил карту России и указал в месте Белого моря город Архангельск. Не слышали. С удовольствием стал рассказывать об архангелогородцах, моих земляках М. Ломоносове, Ф. Шубине и др. Стали кивать головой, слышали и знают. Меня порадовало. Камилла спросила про синяки на лице. Я ответил, мол, до свадьбы заживет. Она уточнила: что, я неженат? Нет, у нас обычно так говорят присказкой, что все пройдет. Мне свадьбы ждать не надо, у нас с женой двое детей и двое внуков. После этих слов она заулыбалась и порадовалась мне. Со своей стороны, не стал интересоваться ее семейным положением, но обратил внимание на пристальное наблюдение за мной Джона. Видимо, ему не очень нравились наши диалоги. Он никак не мог включиться в разговор из-за языкового барьера. А Камилла рассказывает: «Ночью я видела яркий сон: Линда Маккартни, жена солиста ансамбля “Битлз”, счастливо смеялась и говорила мне про белую лошадь, которую она гладила рукой. Вся странность в том, что я не имела никакого представления о том, что она любит лошадей… до нашего освобождения». Так я понял ее рассказ, и, казалось бы, помолчи, оставь ее с ощущением близкой свободы. Нет, надо мне было сказать: «Если я не ошибаюсь, то Линда в апреле умерла». Опять шоковое состояние, истерия Камиллы: «Мы не имеем никаких вестей о наших семьях, вдруг кто-то из них мог умереть, заболеть или попасть в аварию, мы ничего не знаем». Все, хватит, сказал себе, надо думать, врать и говорить только о хорошем, иначе подпишем сами себе раньше приговор. Перешел на другую тему.
Я спросил, что за желтый полиэтиленовый пакет висит за лампой. Камилла ответила: на нем написано, на английском языке, «праздник», и мы представляем, как будто это собственное солнце. Я улыбнулся, они ответили взаимностью. Давайте подумаем, как мы будем в этой духоте выживать — нас стало трое, воздуха стало еще меньше. Инициативу подхватили. И не я, а Камилла предложила ходить без одежды до прихода охранников, как услышим шум, сразу одеваемся. Да, но у нас нет трусов. Попросим ткань и разорвем ее на повязки. Нам, мужикам, понравилось такое женское предложение, вроде как состояние постоянного стриптиза будет вдыхать в нас надежду жить.
И так потекли дни, откладываясь в памяти. На стене зарубок не чиркали, не было необходимости в этом. Главное выдержать и выжить. С величайшим интересом продолжал наблюдать, как мои товарищи практикуют «тай-чи» и «цигун». Места для совместного занятия не хватало. Джон и Камилла по очереди стали давать уроки китайской гимнастики, правда, по упрощенной программе. И я благодарен им за это. Гимнастика отвлекала от грусти, давала возможность поддерживать тонус, да и здоровье, укрепляла волю, веру. Растягивая время, чтобы дни летели как можно быстрее, замедляем все наши действия, и в том числе и потребление пищи.
Я ем быстро, даже очень быстро. Они в руки еще берут еду, я уже съел. Получил упрек: наслаждайся сначала присутствием пищи, пожелай себе и другим приятного аппетита, подумай об усвоении и полезности ее, а уж потом приступай к еде. Согласился. Им понравилось. Больше всего стала нравиться гимнастика, которую делали три раза, этим как-то стал планироваться и выстраиваться режим дня. Паузы заполняли изучением русского языка, на котором стали все больше и больше говорить. Камилла из-под подушки достала отрывной календарь 1992 года, по которому осваивала русский язык. Сначала читала стихи, я с помощью жестов старался объяснить их смысл. Стихи были о сборе грибов в лесу, первом крике кукушки весной, шелесте листвы. Камилле нравились образы, которые стихи вызывали в ее воображении; мокрая кора и мох, пение птиц, шорох деревьев на ветру, падающие с листьев капли. Она медитировала: серые стены вокруг меня исчезают, я стою в окружении высоких стволов лесных деревьев, или в поле во время сенокоса с поднятой головой, а солнце греет мою кожу.
Дополнительный материал для чтения они получали, после того как я просил чеченца дать туалетной бумаги. Конечно, никаких тройных бархатистых, мягких, чистых и белых рулонов, просто порванные грязные библиотечные книги. «Чабан», так назвали охранника, он пас нас, сухо заметил как-то, что библиотеки и миллионы книг были уничтожены именно русскими бомбами. На что я опять полез в дискуссию: «Почему на свалке и в грязи, кто навязал народу эту войну? И что ты тут изгибаешься перед иностранцами. Бандит — это не народ…» И тут с его стороны снова понеслось! И мату достаточно, и на русском языке. И опять перепалка. Я снова: «Если ты мусульманин, то почему ругаешься матом, от тебя иногда несет водкой. Коран это не разрешает». Бедные мои иностранцы упали ниц и не дышали в ожидании, чем это все закончится. Наверно, мне везло, что я не один, а может, был бы один, такого и не было бы. Опять между нами наступила пауза.Они никак не понимали, зачем я вступаю в перепалку с «чабаном» и раздражаю его.
На листках книг содержались отрывки русских мифов и легенд, для англичан это сложно было понять, и они с удовольствием разглядывали иллюстрации. На одной из них орел парит над верхушками высоких башен в горах Ингушетии. Джону очень понравилось, он родился под знаком тельца, и орел всегда для него был важным символом. Они с Камиллой погрузились в воспоминания, и я тут был лишним.
Не знаю, сколько прошло дней, но и тут есть «банный день». «Чабан» принес теплой воды. Ложусь лицом к стене, а они начинают мыться, обтираясь тряпкой с теплой водой, сливая все в таз. Объем и воды, и таза явно не рассчитан на меня. Мылись экономно, чуть досталось и мне. Я думаю, такую благодать мы, мужики, заработали благодаря Камилле. У нее, как и всех женщин, были проблемные дни, к сожалению, длились долго. Я до сих пор восхищаюсь ее терпением и мужеством. Был такой продукт — маргарин «Рама» в круглой пластмассовой упаковке, и она в этой небольшой коробочке выполняла все гигиенические действия. В моем мозгу не укладывались все эти тупость и сухость, безразличие и безучастие в помощи женщине со стороны чеченца, следящего за нами.
Мы попросили мыться холодной водой, «чабан» не понимает зачем: у нас полно теплой воды, зачем вам холодная? Показываем ему на блестящие стены и темные потоки струящейся с них влаги, грозящей залить пол. Образовалась плесень, ставшая похожей на рисунки белых гор на неровной поверхности. Помещение стало похоже на турецкую баню с каплями конденсата на стенах. Матрац на моей кровати, которая ниже кровати моих соседей, соприкасается со стеной, пропитывается водой. Я прошу Джона помочь мне сделать перестановку, передвинуть кровать в другое место, пока стена не высохнет. Получилось рядом с бидоном, но со стены не текла вода. Из трех стен одна была за решеткой, две постоянно почему-то были влажными. Стена, у которой спали Джон и Камилла, не была такой сырой. Но чем дальше, тем становилось невыносимее. Мой матрас и наша одежда стали влажными. Я попросил чеченца поднять все на улицу и высушить. Сначала было молчание, но, видимо, он понял, что это придется сделать. А то не выживем, и денег не дождется. К вечеру все спустили к нам. Мы схватили все, грязное, но настолько было приятно вдыхать свежий запах ветра.
Ночью разбудил стук, глухой удар, или приснилось, что кто-то спрыгнул в подземный ход. Все, как один, видимо, сон на всех один, вскочили, натягиваем одежду. Молча смотрим друг на друга. Ждем. Открывается люк, двое в масках движутся к нам. Со злостью высказали слова в наш адрес из-за одежды, в которой нас застали. Один в руках держит видеокамеру. Мне велели повернуться лицом к стене. Джона и Камиллу заставляют говорить на камеру: «Я, Джон Джеймс, как вы видите, все еще жив и хочу скорее попасть домой»; «Я, Камилла Карр, надеюсь освободиться как можно скорее, пришлите нам книги или газеты. У нас даже нет картинок, которые мы могли бы рассматривать. Десять месяцев говорю шепотом. Пожалуйста, пусть это будет последнее видео, которое мы записываем. Мы всех очень любим, думаем о вас каждый день. Простите нас, если мы разбудили вас среди ночи».
После интервью долго не могли уснуть. Каждый думал о своем, и, главное, вместе все сопереживали друг другу. Надежда выйти на свободу не покидала нас ни на минуту.
Проснулись с тяжелой головой. Опять занятия зарядкой. Попробовали играть в шахматы. Джон не умеет играть, пытаюсь его учить. Он оказался хорошим учеником, и уже не помню, сколько мы сыграли с ним партий, но две он выиграл. Сделали паузу. Я спросил Джона: сколько тебе лет? Сорок. Ведь у тебя в Лондоне, наверно, есть хорошая работа. Как пришло тебе в голову приехать в Чечню и работать, как говоришь, за небольшие деньги? Или под прикрытием волонтерской работы занимался другой? Не зная языка, ментальности и традиций чеченского народа, сеял свое. А он в ответ: мы приехали от НПО «Организация миротворчества и развития», которая занимается работой с детьми. Сами из небогатой семьи, не имели хорошей работы в Великобритании, поэтому и своих свободных денег нет. Но как люди, обеспокоенные судьбой детей, которые страдают во время военных действий, мы по доброй воле приехали в Чечню…
Меня это стало заводить, насмотрелся я на «работу» некоторых таких волонтеров. Но Камилла пришла на выручку Джону и не дала развить дальнейший диалог. Что-то у меня никак не складывалось с Джоном, может, потому, что он по знаку гороскопа телец — животное с рогами. А я лев. Мало того, Камилла стала упрекать меня, что не помогаю Джону делать черную работу по уборке помещения: «Ты плохо думаешь о нас». С другой стороны, опять же поддержала меня, укорив Джона: когда Джон, занимается йогой в пространстве между столом и моей кроватью, то повторяет одно упражнение несколько раз, а становясь в позицию «собаки», его «пятая точка» поднята к потолку и находится прямо перед моим лицом вплотную. Сочетание спертого воздуха в комнате и запах пота, исходящего от тела Джона, создает совершенно отвратительный аромат. В общем, Камилла каждому устроила «промывку мозгов», и тем самым развела нас по разные стороны.
Прошел месяц. Находясь в таком ограниченном пространстве, бодрствуя, можно практически слышать, что думают остальные, может быть, не слова, но, по крайней мере, энергетику. Даже когда никто не двигается, обстановка может быть нервной и изматывающей. Меня стали посещать мысли о возможности побега, с которыми я поделился с Джоном. Когда принесут еду, мы можем с ним вдвоем захватить чеченца, применив к нему силу. Джон напугался. «Эти идеи жестоки», — сказал он. Насилие плодит еще большее насилие, и в шанс освободиться он не верит. Шанс очень мал. Тогда я сказал: придумай свою версию. Камилла напугалась еще больше. Они, похитители, могут что-то почувствовать, и станут параноидальными и мстительными. Понял, кашу с ними не сваришь, а только буду раздражать.
Меня мучило и еще больше тяготило свое бессилие и беспомощность. Стыдно перед иностранцами признаваться в этом. Ведь я-то дома, на своей Родине, и непонятно, у кого в плену. Особенно не покидали черные мысли, что про меня думают наши, там, наверху. Как весь сюжет моего захвата подают СМИ? В какое положение пленение российского чиновника такого уровня поставило руководство страны перед зарубежным сообществом? Как используют данную ситуацию чеченцы? В голову хорошее ничего не приходило. Сильно переживал за жену и детей. И самое неприятное — это отсутствие всякой информации. Позже она стала через «чабана» доходить. Но, как говорят, есть две новости: одна плохая и одна хорошая, с какой начать?
Начиналось самое тяжелое время. Я стал получать только плохие для меня новости. Первая — убийство Акмаля Саидова. Акмаль родился в Узбекистане. Долгое время в период Советского Союза возглавлял представительство Узбекистана в Москве, а в связи с распадом СССР перешел на работу в российские структуры государственной власти. Работая в городе Грозный, он все время находился в самом городе в здании бывшего территориального управления государственных органов власти России в Чеченской Республике. Здание было большое и размещалось во дворе здания МВД республики, там же был оборудован кабинет приема населения представительством МВД России. Вечером и ночью он оставался там один, оборудовал соответственно свое спальное место. И даже когда руководством ЧР была предпринята попытка выдворить все представительства России из Чечни — Саидов остался там. И какой-то период был единственным официальным гражданским лицом от федерального центра. Обладал уникальными навыками работы с документами, и каждый шаг, встречу всегда протоколировал, и довольно тщательно. Писал много, и порой читать его записки было тяжело, но при терпеливом чтении там всегда обнаруживались истина и глубина перспективы.
Саидов был убит жестоко, и я тяжело воспринял это известие. Позднее были сообщения о постоянной смене руководителей Правительства России. И не знаешь, верить этому или нет? Однажды «чабан» спросил меня, слышал ли я ночью стрельбу? Нет. Это, говорит, была попытка федералов отбить вас, но у них не получилось. Все убиты. Я снова обратился с просьбой принести какие-то книги для чтения. Молодой чеченец принес. Одна из них была посвящена чеченским событиям царского периода России. Другая оказалась мусульманской энциклопедией. А в третьей освещались вопросы фермерства с графиками построения дренажных каналов под коровниками. Читали с «интересом». Дни начинали расплываться в бесконечной рутине игры в шахматы, йоге, медитации, диалогов и молчании.
Температура на улице поднимается все выше. Кажется, что большую часть воздуха заменили водой, отчего становится трудно дышать. Мы стали еще больше потеть. Каждый день островков сухого цемента становится все меньше и меньше. Теперь уже и пол становится сырым.
Одна из самых больших радостей посетила нас в это время. Наши вещи проветрили, постирали и, кажется, даже погладили. Камилла схватила охапку возвращенных вещей и уткнулась носом, упиваясь запахом теплого, летнего ветра, который еще остался в них. Это был божественный аромат в нашей душной болотной атмосфере. Камилле вернули нижнее белье, отбеленное, чистое после ее критических дней. Чеченец все-таки проникся чувством сострадания к ней. Я думаю, это исходило от его жены. Для Камиллы же было счастьем такую чистоту держать в руках. И я с удовольствием наблюдал это действо и радовался вместе с ней.
С изменением температуры наша комната стала привлекать грызунов и обитателей пруда. Сначала быстрое перебирание мышиных лапок вокруг ножек стола в полутьме. Кинул в них мокрый, тяжелый тапок, не попал.
По нашей просьбе люк стали держать открытым. Вроде как для усиления циркуляции воздуха, но мы не почувствовали это. Зато почувствовали свойство открытого люка — стали уменьшаться клаустрофобия и страдание от удушья. По полу запрыгали маленькие лягушата, Джон выбрасывает их в дырку, надеясь на их спасение. Я нападаю на все, что движется и летает, и не оставляю шансов выжить ни осам, ни паукам, ни большим тараканам.
Самый грустный опыт общения с животными мы получаем, когда слышим хлопанье крыльев птенца или птицы, который становится все отчетливее, но не можем понять где. Кажется, птица куда-то залетела, а выбраться не может, вдруг слышится еще один такой же шум. Видимо, прилетела помощь. Яростное хлопанье крыльев продолжается несколько дней и становится все слабее и слабее. Для нас была такая же пытка, как для самого птенца. Я попросил чеченца что-то предпринять для его освобождения, но он сказал, что это в трубе, не объяснив, в какой. И все бесполезно. Зловоние смерти из подпольной канализации проникает к нам. Обнюхиваем стены и стараемся закрыть дырки, благословляя дух птенца, который теперь свободен от своей земной оболочки. Такое небольшое количество живых существ, которое находит дорогу в наши «апартаменты», говорит о том, в каком недоступном месте мы находимся.
Становится все жарче, и начались грозы. Мы слышим эхо раскатов грома, а может, войны, надеемся, что все же грома. Принимаем решение о генеральной уборке места своего проживания. Прошу чеченца принести совок и голик. Начинаем уборку по очереди своих мест и поражаемся наличием большого количества волос по углам. В отсутствие ветоши я взял синюю тряпочку, вырезанную из полотенца, чтобы протереть скопившуюся влагу вокруг туалетного бидона, и после завершения работы, открыв крышку бидона, бросил ее туда. «Как ты можешь, это особенный кусочек ткани, он для меня дороже золота», — гневно процедила Камилла. «Зачем так нервничать — мы попросим еще тряпок», — пояснил я. Глаза ее гневно блестели, в них была злость. Я открыл крышку бидона и полез туда рукой, чтоб достать «золотую» тряпочку. Камилла в ужасе хрипит «ньет, ньет, ньет, неньядо». Мы оба успокаиваемся и жмем друг другу руки. Джон во время этой сцены остается спокойным и молчит, как удав.
Какие мы разные, мужчины и женщины. Самое страшное, что иногда мы, мужчины, не понимаем женскую слабость, не умеем помочь, а иногда и простить. У Камиллы из-за жары и долгого пребывания в нечеловеческих условиях, видимо, сильнее стал проявляться предменструальный синдром. Всплески ее эмоций нас все больше и больше стали раздражать. Я думал, паре легче, так как они общаются постоянно друг с другом, о чем-то много говорят, и я, конечно, для них чужой по всему. Втроем сели на скамейки, рассуждая о системе ценностей, различии наших культур…, но вот ведь, сейчас живем в одном маленьком бетонном мире. Это наше государство, и мы учимся им управлять. Предлагаю Джону стать мэром нашего царства, он больше молчит, и, думаю, лучшим будет судьей среди нас. Согласились. Камилла: «Хорошо, что мы помирились». «А мы и не ссорились, — говорю я. — Просто громко поговорили». И все засмеялись.
Стали рассуждать о свободе. Согласились, что это состояние души. Вдруг Камилла решилась на отчаянный шаг: «Валентин, не помешает ли тебе или не создаст неудобства, если я сниму верхнюю часть одежды, климат в помещении вызывает у меня дополнительный стресс и удушье. Я уже поняла, что нагота для мусульман носит совершенно другой смысл. Я думаю, у вас это не вызовет никаких сексуальных фантазий или переживаний». Вот женщины, не мытьем так катаньем. Я ответил: «Нет проблем». Одеяние наше выглядело как «труляля и траляля» с одинаковыми одеждами, она в мини-юбке, мы в набедренных повязках. Но, действительно, стало легче.
Сострадательную натуру чеченца, смотрящего за нами, мы почувствовали позднее. Однажды он приходит без маски, садится напротив решетки. На нем белая тюбетейка, домашние туфли. Невысокого роста, с круглым, без бороды и усов, лицом, с темно-русыми волосами. Лениво зажег сигарету, смотрит и улыбается. Начинает со мной разговор. В нем чувствуется какая-то расслабленность. Спокойно рассуждает об истории Чечни, говорит о страданиях, которые перенесла его семья при депортации чеченцев в Казахстан, где он родился. Его братья и сестры умерли во время переезда туда на грузовиках. До войны работал шофером, рассказывал о том, что, когда приезжал из других регионов России, на границе Чечни милиция осматривала багажник машины. И не пропускали, если в багажнике не было денег, которые нужно было им отдать, то есть поделиться. Понятие взятка для них не существовало. Говорит об ужасе войны сегодня, сожженных селах и непонимании простых чеченцев всего, что происходит у тебя дома. И сегодня, как и раньше, у него большая семья, и он работает у себя в огороде, и за нас ему платят небольшие деньги. В основном рассчитываются продуктами, которыми он должен поделиться с нами. Надеется, что за наше освобождение ему заплатят из суммы выкупа. Рассуждает, что Россия всегда хотела контролировать области, практикующие ислам, а не христианство. Не давала возможности развиваться им независимо.
В его словах не было желчи или обвинения, просто рассуждал с чеченской точки зрения. Я ему стал пояснять сложившуюся сегодня ситуацию, и в связи с чем сложилась такая обстановка, что произошло в республике. Рассказал о своих поездках по Чечне, встречах с людьми. Рассказал о так называемой власти в республике, и как ведет она себя по отношению к своим согражданам, разворовывании бюджетных средств, выделяемых пенсионерам, убийствах и заложниках. Тоже говорил ровно и спокойно. Он начал осторожно говорить о возможном освобождении англичан, при этом обо мне ни слова, сказав, что не владеет никакой информацией.
И такие встречи стали продолжаться, но за рамки ранее сказанного не выходили. Мы стали с ним играть в шахматы, и победы и проигрыши нас не расстраивали. Я попросил его, если есть возможность, обрезать мне волосы, которые сильно выросли; голова все время была сырой, и в волосах могла завестись всякая зараза; выросла борода, которую раньше никогда не отращивал. Моим друзьям она нравилась, но посмотреть на себя было не во что.
Англичане были удовлетворены нашими встречами, в них вселялись покой и спокойствие за свою жизнь. Особенно после слов, которые он сказал им, показывая на меня: «Хороший мужчина!» Но у меня это вызывало какое-то нехорошее предчувствие.
Однажды вечером мы лежали на кроватях, и вдруг появляется голова чеченца, прокрался тихо. Его глаза расширились, когда он увидел нас в таком раздетом виде. Выразил свое недовольство, пробубнил что-то про видео. Сон не пошел, ночью снова съемка. Теперь уже со мной. Сначала фото на полароид. Дали в руки фотографию и сказали поставить под ней подпись и дату. Подписал. Засомневались в подписи. Снова фото, и опять подпись, отдали кому-то в люк посмотреть. Подтвердили. Предыдущую фотографию я уронил на пол, и они не вспомнили о ней.
Мои соседи стали чаще молиться, видеть сны. «Столб фиолетового цвета, который светит насквозь, фиолетовый цвет приходит ко мне во сне, это свет исцеления и прощения», — рассказывает Камилла. «Множество людей молятся за нас, и я прошу их поумерить свои молитвы, они не дают мне спать», — жалуется Джон. Мне нечем поделиться, а врать не получается. Но сны все-таки имеют место быть.
Буквально в последующие дни молодой чеченец, не дав завтрака, рано утром протягивает Камилле и Джону конверт: «Письма, читайте и отвечайте, у вас 10 минут. Все мне вернете», — сует бумагу в клетку и шариковую ручку. Покидая нас, еще раз дал понять, сколько есть времени, показав 10 пальцев. У моих соседей от радости и волнения затряслись пальцы рук, я помог вскрыть конверт. Осторожно вытаскивают содержимое.
Это была первая для них почта. Джон осторожно вытаскивает листочки: письмо от его отца, другое от его матери. Камилла получила весточку от сестры и еще от матери с несколькими фотографиями. Словами сложно описать их состояние. Они остались одни во всем мире, и никого не существовало, кроме них, так они выглядели при чтении писем. Групповое фото на прощальной вечеринке перед отъездом в Чечню, в руках бокалы вина. Камилла рассказала обо всех, кто запечатлен на снимках. Говорила быстро, взахлеб, с восхищением и любовью к каждому.
Быстро набросали несколько ответных строк. И весь букет солнечного света оказался в руках охранника, который исчез в люке. Настроение у них, с одной стороны, вроде и улучшилось, а с другой, ухудшилось так, что просто хотелось плакать. Письма датированы концом декабря, и опять все задаются вопросом: «Как там дома?» Весь последующий день Камилла с Джоном только об этом и говорили. Они ушли в воспоминания. Но через некоторое время для них наступил настоящий праздник, чеченец вернул им всю почту и в придачу маленькую пластиковую бутылочку таблеток арники. Правда, прежде чем отдать таблетки, он спросил: «Вам это нужно?»
«Да, да, — сказала Камилла, — это очень хорошее лекарство». Радости не было конца, они готовы были расцеловать охранника. «Арника» хорошо помогает от стресса, и мы вместе приняли несколько таблеток. Приятно было смотреть на лица моих «однополчан». Долгое время Джон и Камилла читали и читали письма родных и близких, ушли полностью в английский язык. Забыли про меня. И только немного позже стали делиться прочитанным, своими воспоминаниями о прожитом. Но я еще раз убеждаюсь, какие мы разные в своих рассуждениях, отношениях. Потому что жили и воспитывались в разных государствах со своими социальными условиями, хотя слово «мама» для всех звучит понятно.
С некоторых пор электричество стали выключать чаще и чаще. Мы попросили свечи. Их принесли, сначала парафиновые, белые и толстые, дали спички. Предупредили, чтоб зря не жгли. Спички завернули в целлофановый пакет, чтоб не отсырели. Стали умнее, после того как весь день провели в темноте из-за того, что спички никак не чиркались и не давали огня. Лампочка, видимо, тоже давала тепло и как-то сушила воздух. Нас, словно одеялом, окутывает тяжелая влажность. Камилла: «Джон, мне не хватает воздуха, я не могу нормально дышать!» В ответ: «Помни, что тебе нужно только 2 % кислорода, чтобы выжить, я раньше этого не знал. Дыши ровно и спокойно». Опять медитация. Камилла: «Я представляю леса Амазонки и индейцев, живущих там, которые убеждают мои тело и разум адаптироваться к жаркому и влажному климату, так же как они адаптировали себя. Я представляю себя тропической лягушкой, весело прыгающей в жаркую и сырую погоду с радостной лягушачьей улыбкой на лице».
Мы учимся адаптироваться в этой среде. Несколько дней темноты в полубессознательной испарине, мы забрасываем свои конечности на стены или вытягиваем их в воздух, чтобы уменьшить соприкосновения с мокрой горячей кроватью. Камилла при свете свечи сосредоточивается на вышивании на платке бутона розы посредине и четыре небольших по краям. «Кому это?» — спрашиваю я. «Дочери охранника, когда мы уйдем, за ее помощь мне по женским делам, что сделало мои условия пребывания здесь более сносными». «Молодец», — сказал я. Джон медитирует, скрестив ноги на кровати. Я безвольно лежу на металлическом остове кровати, так как матрац забрали на просушку.
Условия, в которых мы живем, прекрасны для развития плесени, и я удивляюсь, как мы еще не заросли грибами! Мы все страдаем от раздражений, у меня конъюнктивит на обоих глазах. У Джона и Камиллы тяжело закрываются глаза ночью из-за колющей боли, причина которой — высокая жара, влажность и единственный яркий свет в комнате — от лампочки. По утрам слой клейких песчинок не дает раскрыть веки. У Камиллы еще проявилась молочница, но больше стала волновать инфекция — воспаление на пупке. Как она говорит, у инфекции есть определенный цикл, боль становится невыносимой каждые семь дней. Она лежит часами на спине, держит руку на животе, посылая в пупок энергию исцеления. Я стал их понимать, что усилия по медитации не проходят зря: уж если таким образом невозможно вылечить вирус, то, по крайней мере, можно успокоить разум.
Наступает другая проблема с едой, ее количества не слишком мало, а наоборот, слишком много для переваривания в такой жаре. Страдания запорами заставляют обратиться к охраннику за таблетками. Англичане решили сесть на четырехдневное голодание.
Но не тут-то было. Это вызывает гнев «чабана». Интересный диалог. Камилла: «Мы очень благодарны за еду, но здесь наша физическая активность очень низка, весь день мы ничего не делаем, используем только наш разум, а это сжигает не так уж много калорий». В ответ: «Это плохо, что вы не едите». Беседа врача санатория с пациентом, вот уж действительно, вопрос жизни или смерти. Я вступаю в диалог, пытаюсь помочь англичанам в этой ситуации, вроде убедил. На ужин принесли сырую морковь, слегка вареную свеклу, квашеную капусту и лук. Такое продолжается несколько дней, начинаем выправлять свои внутренности.
И все-таки жара и нервы продолжают наступать на наше здоровье. У меня начались боли в спине. Лежу, скрючившись на кровати, пытаюсь менять позы — не помогает. Джон пытается мысленно послать мне исцеление. Боли усиливаются и становятся невыносимыми. Камилла предложила свою энергетику. Насколько хватает терпения, встал с кровати, Камилла стала массировать спину, затем стала водить ладонями по поверхности спины и объяснять мне разницу температур участков спины. Правая почка довольно сильно холоднее левой, здесь есть проблема. «Позволишь мне продолжать свои процедуры с твоими почками?» — спросила она. «Да», — ответил я. Другого варианта никто не предложил. Становилось на время немного лучше, но боли возобновились вновь. Я прошу чеченца как-то помочь мне. Долго не было ответа, видимо, шли какие-то консультации, а боль продолжала напоминать о себе. Неожиданно он приходит и дает несколько шприцов и ампул, содержащих антибиотик. Джон: «Валентин, я помогу тебе». Я делаю удивленный взгляд. «Да, да, перед поездкой в Чечню я прошел курсы оказания первой медицинской помощи. У меня есть сертификат», — продолжил Джон. После всех сделанных уколов Джон признался: «Я делал это впервые. На курсах мы практиковали на воздушных шариках». «Молодец», — сказал я ему. Боль отступила.
Наблюдения Джона. Волосы Валентину начинают лезть в глаза, и это его жутко раздражает, поэтому он спрашивает «чабана», можно ли как-то организовать ему стрижку, и «чабан» с улыбкой в пол-лица и огоньком в глазах говорит, что он это устроит. Позже в этот же день появляется молодой чеченец в белом халате, с парой больших профессиональных ножниц для стрижки баранов и расческой. Сцена стрижки выглядит сюрреалистично. Он сидит на скамейке в центре комнаты, а чеченец, в маске и халате, проворно стрижет ему волосы. Светлые локоны летят во все стороны, и на голове Валентина образуется классическая мужская прическа. Чеченец стучит по прутьям решетки, подавая сигнал, что его пора выпускать. Он стучит снова и снова, потом сдается и решает подождать, спиной к нам, плечи сгорблены в отчаянии. Он был закрыт вместе с нами, видимо, для того, чтобы мы не решили победить его и убежать, но, к несчастью, его никто не слышит. Пусть немного побудет в нашей шкуре, ха-ха. Внутри невероятно жарко. Не представляю, каково ему в длинных штанах, футболке и рабочем халате, да еще в шерстяной черной маске. Валентин хочет с ним поговорить, предлагает воды. Он резко отмахивается, даже не снизойдя до него. Обстановка накаляется. В конце концов, мы слышим движение, и появляется звенящий ключами «чабан», чтобы освободить своего сына-парикмахераиз этой душной тюрьмы. На этом все стрижки закончились, желание пропало у всех.
После многодневного вынужденного голодания дважды принесли не прожаренные до конца баклажаны, приправленные чесноком. Решили полностью очистить наш кишечник. Камилла отравилась и несколько часов, согнувшись пополам, просидела у туалета, периодически садясь на него, производя ядовитые запахи. Меня с Джоном это обошло. Но зато она избежала чистки ушей. Мы с Джоном становимся глуховатыми, начинают побаливать уши. Он прикладывает ладонь руки к уху и греет его, я предлагаю другой вариант, отпустив шутку, что этому его на курсах не учили. Сначала он не понял, о чем идет речь. Зажигаю свечу и, спустя несколько секунд, сливаю на столик разогретый парафин. Затем скручиваю массу в трубочку и вставляю тампон в ухо. Прогревает, и сильно. На первых порах помогало. У меня этот процесс затянулся, так как инфекция шла от конъюнктивита. Впоследствии уже в Москве на медосмотре врач сказала мне, что очень тонкая ушная перепонка. Я рассказал ей этот сюжет. Она сказала: «Вы с ума сошли, можно было прожечь перепонку и остаться глухим». Я спросил: «В таких условиях был вариант?» — «Нет».
Наблюдения Джона. Мне жара начинает казаться невыносимой, на моем теле появляется красная сыпь, а голова болит все время. Немного успокаивает влажное полотенце, обернутое вокруг головы. Но сегодня вечером я почувствовал невыносимое напряжение в голове. Кроме сыпи на лбу появились две красные шишки, похожие на рога. Эта жара становится последней каплей, которая переполнила чашу терпения. Говорю Камилле, что сейчас начну кричать. И начинаю орать так громко, как позволяет мой измученный голос. «Я не могу больше это выносить, мне очень надоело, сколько еще будет продолжаться эта чертова жара? Выпустите нас!» Валентин снисходительно пытается успокоить меня, похлопывая по моему плечу и повторяя: «Ну, хватит, хватит, спокойно, спокойно, Джон, ты же мужчина». Я начинаю кричать на него, выплескивая весь яд своего бытия. Через несколько минут мы слышим топот, кто-то бежит. Голова «чабана» появляется в дыре: «Джон, Джон, что случилось, в чем проблема?» Продолжаю кричать на него по-английски: «Вам хорошо, вы можете выйти на улицу и дышать свежим воздухом, можете гулять вокруг. Я застрял здесь, и даже не знаю, что меня ждет завтра!». Встаю на колени, всхлипывая, слезы текут из глаз, сопли из носа, голос окончательно охрип. «Чабан» в унисон Валентину: «Ты мужчина, ты мужчина, прекрати плакать». Фуф, какое облегчение внутри, но я продолжаю. Теперь уже играя на публику. Но он не догадывается об этом, предлагая мне разные вещи, которые могут улучшить мне настроение: «Хочешь сок?» «Нет, я хочу свободу». Тогда он говорит: «А хочешь услышать Лондон, Би-би-си?». «Да, да!» — отвечаю я. Хотя не понял, о чем он говорит, но кажется мне — о радио. В любом случае, несколько минут спустя я успокаиваюсь, а он подбадривает меня, говоря, что я хороший человек, но я чувствую, что внутри он насмехается надо мной, потому что чеченские мужчины не плачут, и их никто не видит плачущими. Я подумал, что я плохой артист, и провалил тест.
Наблюдения Камиллы. Я тоже рыдаю, хотя знаю, что Джон играет на публику. Ни «чабан», ни Валентин не знают, во-первых, как Джону больно, а во-вторых, какую смелость он проявил. Он никогда бы не стал себя так вести с нашей «фантастической четверкой», но, чувствуя сердобольную натуру «чабана», рискнул в надежде, что его слезы сыграют в нашу пользу, и угадал. На следующий день молодой чеченец принес маленькое радио. Такой отличный подарок стоил нескольких минут безумия.
Для меня ночь наступила с тревогой. После такого всплеска эмоций не было гарантий, что действительно такое безумие может физическим способом не отразиться ночью на мне. Сон прошел в темноте, дремоте и незаметном наблюдении за поведением Джона.
Получив такой подарок, утром в головах пронеслась мысль: «Хорошо, как же долго мы тут еще пробудем?»
Но любопытство победило, и спустя полдня Джон пытается поймать Би-би-си. Не получается. Просим чеченца принести что-нибудь для настройки антенны. Принесли алюминиевую вешалку, самый плохой металл, чтобы ловить радиоволны. Остается одно: поднести к самому уху и слушать по очереди. Я на русском, они — на английском. Коротковолновое радио — это потрясающее изобретение, коротковолновый сигнал отскакивает от ионосферы в наш подземный бетонный бункер в центре Чечни.
Камилле не терпится услышать мир, прислонив радио к уху. «В пустыне Монголии ищут диких верблюдов, один уже обнаружен во рву. Подходя ближе, мы видим, что сорвали куш, так как это не просто верблюд, а самка верблюда, которая рожает детеныша. Чувствую горячий воздух и твердую землю под ногами, слышу стон верблюда и крики радости моих компаньонов, когда детеныш рождается, весь мокрый и блестящий на солнце. Картинка расплывается, нагретый солнцем воздух сменяется несвежим потоком из подземелья, а песок бетоном».
Я подумал, она бредит. Нет, она видит, она хочет видеть таким мир, чтобы уйти из реального ада. Женщина, как и природа, создана для созидания.
Камилла продолжает: «Би-би-си транслирует музыкальное произведение и, по-моему, Пуччини». В этот день я им не мешал и не отвлекал.
Наступила первая ночь после общения с внешним миром и надеждой продолжать мечтать во сне. Вдруг шум у люка. Я быстро поднялся. Джон едва разлепил веки, помог войти в реалии бытия Камилле. Открывается люк, заходят двое, открывают замки и проходят в наш «бетонный будуар». В руках держат видеокамеру. При мне такая процедура проходит второй раз. Я сел, команда: «Лечь спиной к стене». Хоть и в маске, узнаваемый по голосу «чабан» указывает Джону и Камилле говорить в камеру. Без предварительного согласования текста, как будто прямой эфир, делает жест: «Говорите, говорите». Камилла встает и при включенной лампочке становится похожей на испуганного крота. Говорит: «Сейчас середина августа, ваши письма и фото, датированные декабрем, до сих пор доставляют нам удовольствие. Люблю вас, и не забудьте прислать еще фотографий, если вам это разрешено». Джон продолжает: «Это первый раз, когда я говорю нормальным голосом, хотя я уже привык говорить шепотом. Очень жарко, нет окон. Хотим ваших писем и газет. Всех любим. Пожалуйста, поторопитесь, я не знаю, сколько еще времени мы продержимся. Помогите! Я не хочу, чтобы мои родители волновались и сходили с ума, и поэтому добавляю: мы продержимся!» Чеченцы ушли, наступило гнетущее состояние. Ничего не сказали, и не знаем, кому и что сказать. Может, сказанная правда о нашей тяжелой участи и произвела бы впечатление на правительственные структуры, которые занялись бы тем, что вызволили нас отсюда. Неоправданно еще больше разозлились сами на себя.
Как-то раз Камилла спросила, когда у меня день рождения. Я сказал, что в августе. «Можно уточнить дату?» — «20-го».
Англичане стали чаще впадать в депрессию и от радио почти не отходили. Батарейки в таком климате садятся почти каждую неделю. «Чабан» меня предупредил, что батареек давать не будет. Донести до англичан такую информацию, значит, получить новый всплеск ненужных эмоций. Я предложил им перейти на утренние и вечерние эфиры новостей. Восприняли молча и с тревогой. Но поняли, нужно подчиниться. 20 августа Камилла порадовала меня приятной новостью, с утра объявив, что по радио услышала, как меня диктор поздравил с днем рождения, а от себя и Джона достала из-под подушки тряпочку с надписью «С днем рождения, Валентин, с любовью Джон и Камилла!» Я и сегодня храню этот подарок. Насчет эфира она наверно шутила, но все равно было приятно получить такое поздравление.
Как-то намедни «чабан» обмолвился, что англичан могут освободить 5 сентября, осталось десять дней. Не представляю, как это будет выглядеть. Проходят дни, наступает пятое сентября, особо ни на что не надеемся, потом наступает следующий день. «Чабан» почти не заходит к нам, его сын стал какой-то отстраненный. Видимо, они просто устали от нас. После 5 сентября он намекает, что мы скоро уйдем отсюда, но на этот раз не чувствуется, что домой. Что-то наверху постоянно меняется, идет какая-то возня вокруг нас. Это все действует на психику. Появляются снова нездоровые мысли. Лето уходит. Как и где будем зимовать?
Джон и Камилла снова стараются схитрить: «Пожалуйста, можно мы останемся, нам здесь нравится, мы ценим ваше отношение», — обращаются они к «чабану». Его плечи опускаются, и он безучастно говорит: «Мы больше не можем за вами следить».
Девятого сентября, слушая вечерние новости по Би-би-си, Камилла всколыхнулась: «Джон, говорят о нас!» Джон прикладывает ухо к приемнику и слышит собственный голос: «Наши послания семьям из последнего видео». Я тоже подошел к радио, слушаю. Прежде всего, удовлетворение, что «наверху» знают. Знают обо всех. Журналист добавил, что один близкий друг надеется, что переговоры по освобождению возобновятся, и, возможно, будет прорыв в деле освобождения… Сколько еще месяцев или лет? Но сегодня, можно сказать, что они располагали более достоверной информацией.
Наступила ночь 14 числа, и «чабан» приносит ужин с известием, что вскоре будем выдвигаться. Я уточнил: «Все?» — «Да!» Все заволновались. У Камиллы от волнения началась преждевременная женская проблема. Нашла время!
Снова их попытка «усластить» «чабана» результата не достигает. Команда: «собрать пожитки». Чтобы успокоить себя, в дороге всякое бывает, делаем аутотренинг, дыхательную гимнастику. Наконец, появляются наши смотрители с кусками ткани, чтобы завязать глаза.
Нам надевают повязки на глаза и за руки спускают вниз. Наклонившись, в три погибели передвигаемся по одному проходу, потом снова какой-то люк, вытаскивают наверх. Неоднократно обо что-то стукаемся головой. Врывается свежий воздух, перемешанный с запахом соломы и овец. На улице. Открывается дверка машины, меня посадили на заднее сидение. По скрипу и хлопанью дверей — видимо, уазик. Я постарался запустить руку за сиденье — пустота и удар по руке. «Не лезь», — понял я. Хотя в голове, как всегда, нехорошая мысль — в пути могут накинуть удавку и выкинуть из машины. Машина двинулась в путь, чувствуется, едем по грунтовой дороге. Ехали молча, недолго, может, полчаса. Остановились, вышли, опять за руки нас повели в какой-то двор, часто запинались за что-то. Обувь никуда не годится. У меня практически отвалились каблуки от тапочек, да и малы. У Джона протертые и зеленые от плесени кроссовки. У Камиллы всех лучше — шлепки «чабана», на два размера больше, но, тем не менее, удобные. Вошли в помещение и стали спускаться по небольшой лестнице вниз.
Помещение со стальной дверью в бетонно-кирпичном подвале, без окон, но, может, трижды больше размером, чем предыдущее, и, по крайней мере, метра в два выше. Есть место для передвижения больше, чем в три шага. Можно махать руками во все стороны. Определенно, прохладнее, чем в прежних «королевских покоях». Две кровати и стол с тремя стульями. В углу бидон от молока с эмалированной миской, пластиковая кружка, кусок мыла. На столе маленькая связка книг. По центру комнаты — единственная лампочка, расцвечивающая все вокруг желтыми оттенками. К счастью, есть полотенца, простыни, одеяла и подушки, хоть и потертые и давно уже отслужившие свое. Новый хозяин стоит в дверном проеме, молча наблюдает за нами, затем уходит, захлопывает дверь со звуком поворачивающегося в замке ключа.
Мы падаем в кровати. Джон бубнит молитву. Камилла подхватывает ее, вторя:
Мы отдаем дань сегодняшнему дню,
Пище, которую мы съели,
Воде, которую мы выпили,
Воздуху, которым мы дышим,
Любви и свету, которые мы получили.
Мы отдаем дань этому дню.
Утро… стальная дверь открывается. Фигура в маске входит с хлебом, яичницей, маленькими зелеными яблоками и тремя стаканами чая. В щели под входной дверью видны пара тапочек и сморщенные носки. Должно быть, его жена. Джон попросил какой-нибудь материал, чтобы соорудить ширму вокруг туалета и умывальника. Мужчина кивнул, но ничего не сказал.
После завтрака Камилла порылась в своих вещах и ужаснулась, там не оказалось приемника. Но тут же порадовалась коробочке от маргарина «рама», где хранит свои интимные принадлежности. Уж, что там были за яйца, но у Камиллы случился приступ жуткой диареи. Как только судороги прошли, она поняла, что высвободилась мимо унитаза, разукрасив при этом стенку за бидоном. Обратилась к Джону помочь убраться. В ответ приступ эмоций: «Я не собираюсь иметь жену, которая не может даже за собой убраться». Пришлось убраться самой, используя куски одежды и кружку с водой. Соседи мои стали сдавать, большую часть времени проводят на кровати, Камилла стала плакать. Джон пытается массировать ей ноги, видимо, полегчало, успокоилась.
Вдруг появляется старый знакомый «чабан»,подойдя ко мне, спрашивает номера телефонов, по которым можно дозвониться и обсудить вопросы моего освобождения. Домашних телефонов я не дал, сказав, что перед отъездом должен был переехать на другую квартиру, и как там сейчас, я не знаю. А другие номера назвал наобум. Если и нужны были ему телефоны, только для него лично. Не думаю, что он мог как-то участвовать в вопросах освобождения чиновника такого уровня. Я спросил о вероятности моего освобождения, он ничего ни сказал. Другого ответа я и не ожидал от него.
Наблюдения Камиллы. На протяжении последних двух недель мы заметили, что Валентин испытывает трудности с мочеполовой системой. Джон предполагает, что это простата. Сегодня боли усилились, видимо, связано с переездом и нервами. Он стал стучать в дверь. Ответа нет. Стучать сильнее и громче. Ответа все нет. Возвращается в кровать и скрючивается от приступов боли. Джон начинает стучать в дверь, и, наверно, через пару часов появляется сердитый хозяин. Валентин говорит ему о своей проблеме и просит какие-нибудь лекарства. Тот ругается на непонятном языке, не верит, что Валентин говорит правду, и уходит. Джон снова стучит в дверь, а я лежу на кровати в слабости и с диареей. Навалилась на нас напасть. Мужчина возвращается злой и говорит, что у него на лекарства нет денег. Валентин просит связаться с «чабаном». Слышен шум мотора. И вообще, стало шумнее, постоянно слышны наверху какие-то голоса и шарканье ног. За стеной иногда слышен гул, похожий на гул самолета. Приходит «чабан» с лекарствами, садится рядом с Валентином. О чем-то говорят, я поняла, что с телефонами не получилось, не могут дозвониться. Когда «чабан» ушел, Валентин сказал новость, что через две недели нас могут освободить. «Что, нас всех?» — «Нет, — отвечает он, — только вас двоих». Это должно быть тяжело для него. Но мы уже столько раз слышали подобные обещания, которые никогда не выполнялись, и уже не надеемся.
Джон оказался неплохим хозяйственником, не зря я его сделал «мэром». Материал для ширмы мы получили, но не получается ее закрепить без дополнительных деталей. Счастье, что наши строители всегда что-то не доделывают. Во многих местах стен торчат различные гвозди и проволока. Потратив время на сбор материала, мы вместе все-таки соорудили ширму и стали жить, цивилизованно отделив спальню от туалета, пользователями которого пока в основном стали мы с Камиллой. Бидон, как и в предыдущем месте, наполнился быстро. Я больше не хочу описывать эти события и отвечать на вопросы: «Почему быстро и много?». Наслушались мы этого достаточно, видимо, у наших хозяев таких отходов из организма нет. На этой почве они ругались на нас очень часто.
Наблюдения Камиллы. Новый хозяин стал нас ругать за большое употребление воды, угрожая, что он ограничит нас в этом. Валентин стал ему объяснять, защищая меня, что женщине нужна дополнительная вода, так как цикл идет несколько дней. «Это невозможно, у моей жены это длится три дня!» — в ответ. Два мужика, нашли, о чем спорить. «У тебя в Тереке воды хоть захлебнись, хоть потоп устрой. Чеченец ты или нет, так говорить о женщине», — стоит на своем Валентин. Я не могу не улыбнуться тому, как он заступается за меня и отстаивает продолжительность моего цикла. Благослови его Бог! Бормоча чеченские ругательства, сердитый хозяин просит Валентина и Джона принести наполненный бидон к двери и уносит его, чтобы вылить содержимое. Вечером услышали пение сверчков, которые сигнализировали о наступлении сумерек. Это наши единственные часы, и я жду их ночной песни. Они также являются нашей единственной связью с биоритмами природы.
В пятницу утром света снова нет. Хозяин приносит на завтрак целую буханку непорезанного хлеба и кочан квашеной капусты и снова три стакана чая. Принес и огарок свечи. Чувствуется, что ему за нас не платят, и он отрывает от своей семьи. И все делает молча и без какой-либо мимики на лице. На мои попытки поговорить с ним не реагирует. Я прошу Джона сделать мне массаж. Он делает массаж стоп, там находятся все нервные окончания организма. Камилла сделала мне сеанс исцеления, руками проводя ими вдоль спины. Конечно, в таких условиях самовнушение великое дело, и в целом даже становится лучше.
Утром к нам в гости, неизвестно откуда, пришла коричнево-зеленая лягушка. Она появилась из угла, где стояла моя кровать, и стала прыгать по полу. Она берет курс влево, сокращая расстояние до закрытой металлической двери. Большой прыжок, еще один, она уже почти у двери и намерена найти выход. На двери есть зарубки, по которым лягушка забирается все выше и выше, но потом падает вниз. С ней все в порядке, но не знаем, как дальше ей помочь. Такие попытки она сделала несколько раз, и все безуспешно. Но у нее хватило мудрости: она стала ждать, когда откроется дверь, чтобы выйти на свободу.
Да, это для нее стопроцентный шанс, которого нет у нас. Она ждет целый день, пока мы играем в карты в «дурака», в миллионный раз, картами, которые уже настолько протерлись, что трудно различать рисунки их рубашек, а числа и масти мы дорисовывали с помощью ручки. Интерес к игре пропадает, и мы начинаем бродить по «улицам» большого помещения, встречаясь и кивками приветствуя друг друга. Посмотрев на нас со стороны, можно сказать: с ребятами что-то случилось. А мы, не обращая внимания на взоры воображаемых прохожих, создаем свои фантазии. Джон спрашивает: «Куда ты идешь?» Я — «В Москву». — «Да, но это 2000 км». — «Почему километров? — Миль! Вон, видишь, чайки меня сопровождают и кричат “Упс”». Джон быстро отходит в сторону: «Эти чертовы собаки, опять загрязнили всю дорогу». Все заливаемся смехом.
Не услышали, как открылась дверь, и «мистер Сердитый», так мы назвали нашего смотрителя, на пороге с ужином. Лягушка тут же прыгает в образовавшееся пространство. «Ура!» лягушке и ее новообретенной свободе. Мы стояли довольные. «Мистер Сердитый» так и не понял, что с нами, но в душу не полез. Легкая медитация. Джон сделал мне массаж ступней. В кровать, спать и видеть сладкие сны… мы все надеемся.
Опять ночные побудки. Нас разбудил стук в стену, а может, его и не было. Нет, стук продолжается, громкие удары по стене, сопровождаемые чеченским шепотом. Я быстро вкручиваю лампочку. Слышны шаги по направлению к нашей двери. Внутрь входят «чабан» и новый хозяин. «Домой! Домой!» — говорит он, подзывая к себе Джона и Камиллу. Мы встали как вкопанные. Даже я не поверил в эти слова. Хозяин повторил: «Быстро одевайтесь и пошли». Повернув голову в мою сторону, сказал: «Про тебя ничего неизвестно».
Камилла и Джон стали собирать свои пожитки. Хозяин прервал их: «Не надо, домой!» Камилла стала креститься, перекрестила и меня. Забрали с собой какую-то мелочь. Я стою у своей кровати, в тапочках, длинной рубахе, безучастно глядя на происходящее. Камилла подошла ко мне, крепко обняла: «Тебе будет тяжело одному». Я похлопал ее по спине, еще раз крепко обнял и почувствовал ее теплую энергию. Подошел Джон, крепко обнялись. Взаимно пожелали удачи. Они ушли.
Наступила гробовая тишина. Один.
И действительно, стало тяжело. Говорить не с кем. Тишина мало стала радовать, а наоборот, вызывала отрицательные эмоции. Смотритель в первые дни стал приходить один раз в сутки. Принесет разрезанный на четыре части кочан соленой капусты и буханку хлеба с оговоркой: все съесть. Жевалось тяжело, особенно хлеб всухомятку, холодная вода не помогала. На следующий день заглянул, увидел на столе остатки пищи, повторил, пока не съешь, другой еды не будет. Кушать особо и не хотелось, одолевали другие мысли. Что произошло? Почему его поведение стало таким?
В очередной заход принес восемь вареных яиц без хлеба, рацион на день. Теперь будем пожирать холестерин, с приговоркой: все в пользу, и превращать его в полезный витамин. Попытался с ним завести разговор, не получилось. Зашел молча, молча и вышел. Это стало угнетать еще больше. День и особенно ночь стали превращаться в вечность.
Вернулся к занятиям по аутотренингу. Главное, выключить из сознания плохие мысли, вспомнил я тренировки Джона и Камиллы. Упорно работаю над собой. Дни потекли в полной тишине. В помещении становилось холоднее, даже холодно. На себя надевал все, что осталось от англичан, и мужское, и женское. Сложнее было с обувью. Ничего кроме рваных тапок. Пол бетонный, и от него тянуло холодом. Долго ходить не получалось, садился, а ноги оборачивал тряпками. Заболел глаз, видимо, конъюнктивит. У чеченца, что не называет себя, попросил чего-нибудь горяченького. В ответ выслушал ругань в монологе. «Семья большая, на тебя ничего не дают, отрываем от себя. До войны работал дальнобойщиком на грузовой машине, хорошо зарабатывал. Все было. Сейчас в семье никто не работает, и за тебя не платят, только обещают». Стал негромко ругать бандитов. Я отстал от него, прекратил всякие разговоры. Нужен буду, — сам заговорит. Чтобы снять с себя психологическую усталость, начал пропускать через себя свой жизненный путь, ушел в воспоминания. И стали всплывать события, люди, пришло осознание того, что поступал по отношению к ним неправильно. Привели воспоминания в детство, оценил свое поведение со сверстниками, и в школе, и на улице. Никогда бы, наверное, я не вспомнил об этом, не окажись в экстремальной ситуации и один на один с собой. Память стала вбрасывать кучу всего и довольно детально воспроизводить события, фамилии ребят, с кем играл, дружил и дрался. И как-то само получилось, что уже этим теперешним умом стал понимать, что по отношению к некоторым из них я поступал неправильно, а поняв, стал просить у них прощения. Вдруг испугался, что это, о чем я? Но память продолжала воспроизводить, и внутренний диалог продолжался, и так от одного к другому, и человеку, и времени. И так на протяжении нескольких дней. Усилились головные боли, сон становился тяжелым. Продолжаю заниматься аутотренингом, стало немного отпускать, улучшаться душевное состояние. Не будучи верующим человеком, попросил и у Бога прощения.
Забегая вперед, расскажу один случай. После освобождения из плена через какой-то период подошел ко мне Вячеслав Иванович Воронцов, генерал-майор МВД. Вместе с ним мы были в Чечне, он являлся представителем МВД России. Полковник сразу расположил к себе. В беседе выяснилось — мой земляк по работе в Архангельске. Как руководитель, человек оказался сдержан, требователен, немногословен, быстрых решений не принимал, не суетился. А в свободное, если можно назвать, время, работая в Чечне, оказался добродушным, умеющим рассказывать анекдоты и собирать вокруг себя людей. Самой большой радостью стало присвоение ему звания генерал-майора, естественно, обмыли погоны как положено.
«Прошу вас, — обратился он ко мне, — стать крестным отцом моей внучки Саши». Не раздумывая, дал согласие. В день, когда состоялось крещение, я опоздал почти на час. В это же время проходила прощальная панихида по погибшему члену государственной комиссии по Чечне. После панихиды поехал в храм Преображения Господня в Тушино. В зале храма одновременно проходило два мероприятия: с левой стороны — отпевание покойника, а с правой — крещение. Крестили сразу несколько малышей. Меня подвели к крестной, она держала на руках маленькую Сашу. Проявил желание помочь и взять самому на руки. Однако пояснили, что если девочка, то ее на руках держит крестная мама, а не крестный. Саша свесила голову на плечо крестной, закрыв глаза, сильно всхлипывая. В храме было и жарко, и душно. Я положил свою руку на ее голову, и она сразу успокоилась. Убрал — рыдание началось вновь, и так было несколько раз. После каждой процедуры священника Саша и другие дети плакали. И своей рукой я успокаивал ее, глаз она не открывала, не видела меня. Когда закончилось крещение, все пошли в кафе. С крестными, дедом и бабушкой Саши мы сидели отдельно за столом. В зал вошли родители Саши. Мама с коляской. Саша, ей был один год, взглянула на меня и заулыбалась. Крестная не заставила себя ждать, сказала: «Первый раз вижу, чтобы незнакомый мужчина мог так легко воздействовать на маленького ребенка и успокоить его». Я думаю, она сказала искренне, так как больше трех часов держала на руках плачущего ребенка и, конечно, устала.
Видимо, я настолько очистил свою душу, что ребенку от меня шла только позитивная, успокаивающая энергия.
Однажды смотритель вдруг задал мне вопрос: «Знаешь кого, кто сильно похож на тебя»? Я оцепенел, вопрос вызвал у меня недоумение: «А зачем?» Диалог закончился. Оставил меня на сутки с этой мыслью. На следующий день — молчание, и я молчу. Потом вопрос повторился, сначала без пояснений, затем он попытался как-то бессвязно сформулировать свою или чужую мысль. Дашь координаты человека. Мы поменяем на тебя, его «замочим» и предъявим федералам. Не понял, а со мной что? И потом, будет же опознание? Вообще объяснить толком ничего не мог, нес какую-то несуразицу. Складывалось такое впечатление: или он чего-то слышал, или вброшено мне, чтоб спокойно не спалось. По крайней мере, эти мысли долго не покидали меня. И, нужно сказать, он выбил меня их душевного равновесия.Потекли тяжелые с думами дни, глаз продолжал болеть, и я чувствовал (посмотреться было не во что), что очаг болезни увеличивался. Особенно было тяжело утром, промывать глаз было нечем. И этот тип ничем не мог мне помочь, да и не хотел. Радовало только, что в бункере не было сырости, был сухой холодный воздух. Дело шло к зиме. И в этом тоже появляется надежда. Видимо, на зиму куда-то переведут, так как здесь ее не пережить. Становилось холодно спать.
Но всегда появляется что-то хорошее, если себя на это настраиваешь. Приснился сон, и не простой, во сне якобы я хожу в Кремле, и не в настоящем, а как бы в палатах. Навстречу президент Б. Н. Ельцин, увидели друг друга. Не разошлись, но и не обнялись, пошло какое-то тепло, видимо, стал замерзать. Человек, когда замерзает, он засыпает, и сон становится еще крепче, поэтому смерть становится легкой. Меня президент разбудил, проснулся как-то легко и поверил в сон. Вселились вера и убеждение, что все будет хорошо, прибавились силы.
Спросил у чеченца, какое число. «Зачем тебе?» — «Да вот, — говорю, — сон приснился, что мне подобрали замену и через неделю могут его показать и даже привезти». — «Ты что, серьезно?» — «Конечно, серьезно, чтоб не пропустить, 20 октября». — «У тебя, видимо, крыша поехала?» — «От такого счастья поедет». — «Ты чего, дурак? Пошел на ...», — и хлопнул дверью. Но мне показалось, он стал как-то мягче.
На следующий день охранник принес еду и сразу не ушел, стал меня разглядывать.
Использую данную ситуацию. Говорю ему: «Помоги мне уйти отсюда». — «А как это сделаем?» — «Подумай, ты обстановку наверху лучше знаешь. Ты же рабочий, чего тебе от бандитов, им все равно конец. Я найду возможность, как тебе помочь». Мужик задумался. Или стал подыгрывать, но в глазах появились искорки алчности. Опять несколько дней молчания. В очередной раз сказал просто и понятно: «Боюсь». Но сказал как-то с сожалением, или мне уже казалось. Но больше и больше стала укрепляться надежда, что наверху идет какой-то процесс, о котором не знает и охранник. И это его, видимо, стало сильно раздражать, особенно после моих предложений.
День как день. Вдруг дверь открывается, и входит старый знакомый «чабан». Подходит ко мне: «Поедем домой! Через Дагестан...». Не дав ему закончить, я схватил его за грудки и подтянул к себе. Не ожидая такого развития событий, он испугался, сделал попытку вырваться. Не получилось. «Никуда не поеду, заканчивайте здесь, и прекращаем всю игру. Моя просьба: выведите на свежий воздух и там можете убивать», — сказал я шипящим голосом. Эмоции возобладали на разумом, и хватка оказалась сильной. Помог нам разойтись мой охранник. Но напугались, и серьезно, оба. Наступила пауза. «Чабан» стоит, весь бледный, не знает, как мне объяснить свои последующие действия. «Мне сказали, что поедем в сторону Дагестана и на границе передадим тебя федералам», — еле выдавил из себя. Я понимал, чем могло все закончиться, передвигаясь на такое расстояние даже в сторону дома, и виновных потом не найдешь, уже не говоря о трупе. «Чабан» стал что-то объяснять мне. Мои эмоции не давали возможности разумно воспринимать его слова. Еще раз наотрез отказался ехать. Наступила ненужная долгая пауза. Стал успокаиваться, попытка пока еще не пытка. И «чабан» почувствовал, что перебрал, сказал, что все будет нормально. «Ты мне нравишься. Собирать нечего, поехали». На голову надели опять мешок, стали выводить на улицу. Чуть не упал, по каким-то камням или кирпичам то вверх, то вниз стали передвигаться. Ведут под ручку. «Стой! Поднимай ногу, садись». Поддерживают рукой. Это машина, понял, УАЗ. Двинулись. Сознание выключилось, не соображаю, что делается, куда и сколько едем. Остановились. Небольшая пауза. Сняли с головы мешок. Сижу в машине один, впереди на улице вижу много вооруженных людей, развернуты в шеренгу.
И кажется, все уставились на меня. Плохо соображаю. Что, будут стрелять? Я один. Сбоку от меня у сидения автомат. Почувствовал свои парализованные действия и умом, и руками. В глазах какая-то пелена. Двери открываются, садится шофер, и справа и слева от меня люди. Поехали, не могу включить свое сознание. Слышу разговор. «Назови номер телефона». Не понял, кого спрашивают. Повторяется с толчком в бок: «Назови номер телефона жены. Будешь с ней говорить». «Куда едем?» — «В Назрань. Приедем, оттуда и позвоним». Вижу, подъезжаем к Слепцовску. Попросил телефон. «Перебьешься».
Границу с Ингушетией пересекли не останавливаясь. Проехали по городу и остановились у одного из домов. Открылись ворота, машина въехала во двор. Поднялись на второй этаж большого дома. В комнате находились М. Гуцериев и В. Рушайло. Обнялись, обменялись репликами. Большого разговора не было. Попросили меня переодеться. Снял одежду и сказал, чтоб ее сожгли, почему-то в душе была какая-то злость, еще не осознал чувства освобождения. Михаил Сафарбекович предоставил двубортный пиджак и плащ, обувь и др. Получилось ничего, храню до сих пор. Не отпускает сильное внутреннее напряжение. Попросил В. Б. Рушайло позвонить домой. Он пояснил, что отсюда не надо делать звонки. Жена в курсе дела. Рано утром вылетаем.
Утром на самолете ТУ-134 прилетели в Москву. Стал спускаться по трапу, и вижу среди встречающих С. В. Степашина, прессу и свою супругу. И только сейчас понял, что я дома, воздух свободы стал кружить голову, к горлу подкатился комок. Обняв Лену, почувствовал, что проявляю слабость, и как-то легонько оттолкнул от себя, чем вызвал ее удивление. Свои объятия перенес на С. Степашина. Короткое интервью пресс-службе МВД, и — по машинам. Сергей Вадимович сказал, что едем в больницу на обследование. Действительно, выглядел я неважно, похудел на 15 кг, особенно беспокоил глаз.
Разместили в отдельной палате, и врач сделал сначала внешний осмотр, провел беседу. После душа хотелось, конечно, баньки, лег на кровать и отдался фантазиям. Почему-то первое желание появилось такое: пройтись по улице, зайти в какой-нибудь ресторанчик и заказать виски. При этом обязательно показать официанту норму: два пальца и со льдом. Без закуски. И с таким чувством провалился в глубокий сон. Утро началось со сдачи анализов и посетителей, от которых не было отбоя. Среди первых навестил Р. Аушев, который принес с собой две бутылки хорошего виски. Не знаю, откуда это пошло, но сон стал превращаться в явь. Почти все посетители несли виски, который, как и куриные яйца, впоследствии я долго не мог употреблять. Насытился сном. Через день позвонил С. В. Степашин и сказал, что приедет Б. Н. Ельцин. Я благодарен врачам Центральной клинической больницы, которые приложили внимания к моей персоне. Врач-окулист Елена Викторовна Круглова «колдовала» над моим глазом, вложив в его излечение все знания и опыт. Тебе, говорит, повезло, пробудь там еще месяц, и не увидел бы света божьего, закончилось бы все летальным исходом. Равно, как и врач ЛОР, Наталья Георгиевна, сказала: остался бы без слуха. Ну, слава Богу, все обошлось…