Кирвель Ч.С. |
Семерник С. З. |
Образование — стратегически важный ресурс развития любого общества. Именно поэтому реформы, проводимые в сфере образования, оказывают влияние на все, без исключения, сферы общественной жизни: экономическую, политическую, культурную, социальную. В этой ситуации очень важно понимать, что стоит за лозунгами, написанными на знаменах реформаторов от образования.
На фасадной стороне осуществляемых реформ читаем: «модернизация и оптимизация образования как эффективный ответ на вызовы современности», «инновации и динамизм», «компетенции и экспертиза качества», «конкурентоспособность», «рентабельность», «рынок».
Броские названия не имеют ничего общего с реальностью: за яркой вывеской образовательных деклараций скрываются процессы, все дальше уводящие образование от высокого уровня, основательности, подлинного качества.
Модернизация образования и его обратная сторона
Общим местом отечественных реформ становится призыв к усвоению европейских норм высшего образования, приведению его в соответствие с международными (европейскими) стандартами. Однако хорошо известно, что белорусские, украинские и русские специалисты ценятся за рубежом именно потому, что они способны выходить за рамки европейского стандарта, превосходить его. Российский академик А. А. Корольков справедливо отмечает по этому поводу: «Ценность образования определяется не только и даже не столько стандартами, сколько способностью выпускников преодолевать стандарты, иначе говоря, способностью творчества» [1]. А вот с творчеством в новых образовательных реформах дела обстоят не самым лучшим образом: оно явно или неявно изгоняется из-под сводов некогда щедро питающей его alma mater.
Чтобы понять это, достаточно взглянуть на процессы, полным ходом разворачивающиеся в системе образования вообще и высшего образования в частности. Для обозначения их генеральной направленности уместно использовать префикс «де-», указывающий на разложение и распад: «дефундаментализация», «дегуманитаризация», «детеоретизация», «дегуманизация».
Разрушается, собственно, классическая модель образования, характерная для индустриальной стадии развития общества, благодаря которой мы имеем все окружающие нас блага цивилизации: развитую промышленность, коммуникации, быт, культуру и т. д. Для нее, классической модели, как раз и были характерны фундаментальность, теоретичность, широкая гуманитарная подготовка, гуманистическая ориентация. Доказывать состоятельность уходящей модели образования нет необходимости: свидетельством ее эффективности является сама жизнь.
А что же мы имеем сегодня? На смену хорошо подготовленным, высокомотивированным в отношении учебы студентам, тщательно отобранным сравнительно в небольших количествах в ходе абитуриентской кампании, пришли широкие массы бывших школьников, образовательный уровень которых в большинстве случаев далек от предъявляемых высшей школой требований. «Переварить» эти массы в имеющихся сегодня условиях высшая школа не в состоянии — ею все еще не найден верный «ответ» на этот, во многом обусловленный коммерческими соображениями, «вызов среды». А потому решение проблемы, по мнению современных реформаторов образования, заключается в том, чтобы отказаться от «полноты научного содержания преподаваемых дисциплин», особо не перегружать нерадивых студентов, а дать им некое «базовое содержание», «немногочисленные концепции и идеи». Лишь в этой ситуации, по мнению новаторов, мы сможем говорить о «действительно качественном знании», поскольку замена глубокого изучения предмета (чем по определению занимается высшая школа) на принцип общего («базового»), поверхностного с ним ознакомления, может повысить качество образования. Совершенно очевидно, что предлагаемый метод, действует, скорее, с точностью до наоборот: делает уровень подготовки студента весьма посредственным, формирует студента вуза, не способного на современном уровне осмысливать проблемы и перспективы развития общества, решать жизненно важные задачи. Более того — при таком направлении реформ реализуется принцип «понижающей селекции»: из образовательного пространства выбраковываются лучшие и перспективные. Вынужденная довольствоваться узкой, усеченной программой, ориентированной на «серого», «посредственного» студента, способная к учебе молодежь в принципе не сможет в полной мере овладеть тем уровнем знаний, благодаря которому возможна подлинная творческая реализация личности. Магистратура в том виде, в каком она существует сегодня, эту проблему решить не сможет. Ведь надо отдавать себе отчет в том, что магистранты будут набираться из массы слабо подготовленных студентов. За год-два магистерской учебы принципиальный перелом в их подготовке осуществить будет трудно. А если у нас не будет творцов, а только лишь серые владельцы инструментальных навыков, кто будет воплощать в жизнь проекты инновационной экономики? Кто будет создавать передовые информационные и технические продукты, авторство в которых только и способно определить стратегическое положение страны на мировых современных рынках. О каком качестве образования в этой ситуации идет речь?
Еще один недуг образовательной системы, возникший на современном этапе ее развития и все еще полноценно не компенсированный высшей школой, — сократившийся объем аудиторных часов, количество которых таково, что не позволяет обеспечить ту «энциклопедическую полноту» знаний, которая была присуща ее выпускникам еще несколько десятилетий назад. Причем в ситуации более низкой стартовой подготовки школьников, приходящих в вуз, эту проблему можно умножить как минимум в два раза: слабым студентам необходимо больше времени на усвоение материала (поскольку приходится сначала восполнять пробелы базового уровня). Педагог, сориентированный на то, чтобы «дотянуть» слабого студента до приемлемого минимального образовательного уровня, чтобы ни в коем случае никого не отчислить, и не потерять тем самым доход (на что ориентируют новые реалии функционирования высшей школы), сначала вынужден, а затем и привыкает работать по нижней планке своих возможностей, что также отрицательно сказывается на качестве образования.
В скоропалительных реформах образования, стремящихся сбросить с себя «груз» фундаментальности и основательной теоретичности, можно потерять сложившуюся в Белоруссии эффективную систему образования. Аналитики констатируют: «Система образования работает если:
1) фундаментальная наука опережает прикладную;
2) теоретическая подготовка опережает практическую [2].
При этом те знания, которые студенту с высоты собственного жизненного опыта кажутся «лишними», могут оказаться самыми важными в подготовке его как специалиста. Как справедливо замечал Г. Лихтенберг, «кто не понимает ничего, кроме химии, тот и химию не понимает». Тем самым великие мыслители прошлого раскрывали секрет успешного обучения и возможности научных открытий: широкая теоретическая подготовка специалистов. Физиков обязательно нужно учить лирике и наоборот. При этом важны и стратегические принципы, и методики преподавания различных дисциплин.
В современных условиях развития социума, в которых взаимовлияние стран и культур все возрастает, необходимо учитывать то обстоятельство, что в области преподавания естественных и технических наук заимствование заграничных идей и знаний допустимы и необходимы. Однако в сфере преподавания гуманитарных наук необходимо опираться на свой социокультурный продукт. В противном случае заимствование гуманитарных идей (в сфере экономики, политологии, философии и т. д.) будет напоминать культурный империализм — когда идеи, выгодные доминирующей культуре, транслируются на все остальное образовательное пространство. В гуманитарной сфере не только нежелательно, но и опасно пользоваться импортными интеллектуальными продуктами. Необходимо создавать свои.
Тем не менее в структуре «приоритетных направлений развития Республики Беларусь на 2010–2015 годы», подготовленной белорусской Национальной академией наук, среди отмеченных 10 приоритетов нет ни одного социогуманитарного профиля. Означает ли это, что мы заведомо соглашаемся со статусом мировой периферии, ожидающей донорских идей от заграничного центра?
Ведь сегодня, когда человечество зашло не столько в технологический, сколько в социогуманитарный тупик, когда на повестке дня стоит создание нового «социогуманитарного коллайдера», с помощью которого необходимо искать новые социальные механизмы, смыслы жизни, способные преодолеть катастрофические проблемы общества потребления, отказ от развития социогуманитарной сферы означает отказ от субъектности в мировых процессах.
Совершенно очевидно, что ситуация тотального сворачивания исследований в области социогуманитарных наук является недопустимой.
Однако слишком узкая специализация, отличающаяся отсутствием широкой теоретической базы, подрывает качество подготовки и в области технических наук. Тем не менее, с «легкой руки» Болонского процесса, по многим странам (европейским и следующим за ними постсоветским) идет процесс снижения серьезной теоретической подготовки студентов и школьников. Это имеет самые серьезные последствия для общества. Скоро пошедшие по этому пути страны не смогут иметь достаточно грамотных специалистов (инженеров, конструкторов и т. д.), чтобы поддержать унаследованные от модерна огромные и сложные системы жизнеобеспечения.
В чем причина такого удручающего положения?
Сегодня во многих странах мира, в том числе и в Беларуси, среди официальных лиц, теоретиков и практиков от педагогики возобладала устойчивая тенденция рассматривать процесс образования исключительно в экономоцентричном ключе — исходя из позиций чистого экономизма. С точки зрения данного подхода, образование должно превратиться в контору по продаже знаний, цель которой — максимально выгодно продать некоторую информацию, получив при этом наибольшую прибыль.
Данная установка не просто расставляет новые приоритеты в осуществлении образовательной деятельности — она принципиально меняет понимание места и роли системы образования в обществе. Во-первых, при подобном отношении упраздняется классическое отношение к образованию как к общественному благу, а также изменяется понимание того, что именно дает обществу система образования. Традиционно речь шла о том, что образование не просто готовит участников профессиональных отношений, но производит (и воспроизводит) определенный тип личности, который обеспечивает нормальное функционирование общества. Ибо образованный человек является участником многочисленных социальных коммуникаций вне собственно профессиональной деятельности: реализовывает экономические, политические, культурные, духовные и подобные взаимоотношения в обществе. Он является рационально вменяемым агентом, в силу чего более склонен к соблюдению самого широкого спектра норм, транслируемых обществом: юридических, моральных, политических и т. д. Поэтому производство данного типа личности, безусловно, является благом для общества, приносит пользу всем участникам социальных отношений вне зависимости от того, оплачивали они обучение данного человека или нет. Очевидно, что государство заинтересовано в воспроизводстве образованных граждан, рационально строящих свое поведение, способных вменяемо осуществлять самый широкий спектр общественных отношений. Именно поэтому в самых различных странах мира образованию уделяется так много внимания, существует система государственной поддержки образования, деньги налогоплательщиков, получающих в виде всеобщего блага общество образованных граждан, направляются на финансирование образования, создающего это благо.
Ложь экономоцентризма заключается в том, что он объявляет образование частным интересом отдельных «заинтересованных лиц» (отдельных работодателей и потенциальных наемных работников) и сводит всю полноту создаваемых системой образования благ лишь к одному — узкой профессиональной подготовке. Социализирующая роль образования остается вне поля зрения экономоцентричных теоретиков от образования. А поэтому «за скобки» здесь выносятся все значимые с точки зрения общественного развития характеристики личности: ее воспитание, формирование мировоззрения, политических взглядов, гражданской позиции, норм повседневного поведения, а также собственно образованности, которая отнюдь не сводится к узкому набору профессиональных умений и навыков, словом, всех тех феноменов, вне которых невозможно говорить о полноценном включении личности не только в социальный контекст, но и непосредственно в современные производственные отношения.
Предполагая, что образование лишь создает некого абстрактного профессионала, а все остальные социальные характеристики личности приобретаются сами собой, экономоцентризм наносит обществу существенный вред, ибо он предлагает пустить на самотек важнейшую сферу, связанную с процессом становления личности.
Традиционное общество, равно как и эпоха модерна, себе такого не позволяли. С тех пор как общество вступило на индустриальный путь развития, образование стало решающим фактором, определяющим стратегии и уровень его развития. Промышленные революции для закрепления полученных на их основе экономических успехов требовали образовательных инноваций. Именно поэтому в странах «восходящего индустриализма» один за другим были приняты законы об обязательном всеобщем образовании.
Так, законы о всеобщем обучении приняты: в Пруссии — в 1717 и 1763 гг., в Австрии — в 1774 г., в Дании — в 1814 г., в Швеции — в 1842 г., в Норвегии — в 1848 г., в США — в 1852–1900 гг., в Японии — в 1872 г., в Италии — в 1877 г., в Великобритании — в 1880 г., во Франции — в 1882 г. [3].
И дело было не только и не столько в идеалах эпохи Просвещения, трубадуры которого воспевали образованность масс как необходимое условие идеального устройства общества. Усложнение процесса производства, нарастание его технической мощи и технологизация с неизбежностью требовали для реализации поставленных перед ним задач высококвалифицированных, хорошо образованных и подготовленных рабочих и специалистов. К тому же, человек, пройдя через систему образования, имел практику и навыки упорядоченной систематизированной деятельности, выступающей мощным дисциплинарным и организующим фактором, определяющим его поведение, позволяющим включаться в самые разнообразные производственные процессы.
Современные политики, родившись в обществе модерна и «по умолчанию» пользующиеся накопленным данным типом социума потенциалом, в том числе и человеческим, не берут на себя труд сделать проекцию в будущее и представить ситуацию утраты достижений модерна, к числу которых, безусловно, принадлежит и развитая система образования на всех ее уровнях (среднее, средне-специальное и высшее). Концентрируя свое внимание на материально-технической составляющей успехов общества, они совершенно упускают из виду то обстоятельство, что данные достижения неразрывны с достижениями в области социального строительства и человеческого развития, более того — невозможны без них.
Ведь не надо забывать, что наследие модерна с его развитой инфраструктурой и высоким уровнем культурного развития создавалось и было рассчитано на разностороннего, широко образованного, «окультуренного» высокими нормами социальных отношений субъекта. Именно в этом случае обеспечивалась стабильность и бесперебойность функционирования самых различных сфер социальной жизни.
Если мы произвольно и механически произведем замену такого субъекта на совершенно иной тип — узкопрофильного практика с потребительскими нормами в качестве эталонных образцов поведения, то ситуация во многих сферах общественного развития, в том числе и экономической, изменится самым существенным образом.
Никто с точностью не берется сегодня судить о том, что мы получим в результате. Однако футурологические интуиции большинства современных аналитиков в этом отношении весьма сходны. Они предсказывают рост нестабильности и стремительного снижение уровня благополучия общества.
И если, как гласит пословица, «скупой платит дважды», то за скупой (недальновидный) подход к такой стратегически значимой сфере общественного воспроизводства, как образование, которое воспроизводит человеческие типы, обеспечивает наличие в обществе личностей с определенными характеристиками, общество может не просто заплатить вдвойне, а отдать неимоверно дорогую цену: утратить свою независимость и полноценность существования. Примеры этому можно найти в совсем недалекой истории.
Так, в России в царствование Александра III (далеко не худшего русского Царя, достигшего серьезных успехов в экономике и во внешней политике) была попытка снизить образовательный уровень широких масс людей в надежде сделать их более послушными и управляемыми в складывающейся революционной ситуации в стране. Печально известный циркуляр министра образования Ивана Давыдовича Делянова от 18 июня 1887 г. резко ограничил доступ к образованию представителям низших сословий. Снижение уровня образованности масс (как следствие — общая дерационализация их сознания) привело к тому, что революция наступила скорее, чем того могли ожидать правящие элиты России, а жестокость и неразумность бунта сопоставима была со средневековыми восстаниями. Современные аналитики приходят к выводу, что деляновская «реформа» образования сыграла свою роль и в приближении революции, и в ее кровавости.
Таким образом, предположение о том, что менее образованный народ будет легко управляемым, менее склонным к подрывной деятельности по отношению к государству, нежели «слишком образованная» интеллигенция, оказалось в корне неверным. Неразвитость масс — качество, по управленческим меркам оправдывающее себя лишь в специфических — стабильных — экономических и политических условиях, когда сытые и спокойные люди не задают себе и окружающим «лишних» вопросов. Правда, процент социопатических форм поведения все же будет выше, чем в обществе с высокообразованными гражданами. Как показывают исследования, примитивная личность более склонна преступать нормы, так как попросту является рационально менее вменяемой, а потому логическую аргументацию о необходимости соблюдения названных норм (правовых, моральных, социальных и т. п.) усваивает с трудом: голос не тренированного в рационально-абстрактных упражнениях разума звучит слабо и неубедительно.
Положим, эту, мягко говоря, неприятность можно «скорректировать» усилением корпуса внутренних силовых структур, расширением состава исправительных учреждений и тому подобными мерами. Однако сегодня в эпоху масштабных финансовых кризисов трудно (если не сказать — невозможно) найти страну, которой бы не коснулись экономические «встряски». В этой нестабильной, сложной для страны ситуации взращенная серость непременно даст о себе знать: ее бунт будет неразумен, жесток и беспощаден. Он способен смести любую власть, любое правительство. В критический момент, в ситуации нестабильности, нарастания экономических и подобных проблем, наплыва информационных атак извне малая образованность масс (проявляющаяся, в том числе, и в гражданской невоспитанности, так как плохо образованный человек плохо усваивает рациональные компоненты национально-патриотических идеалов, не стремится защищать Родину и собственно руководящие ею верхи в трудную минуту) дает прямо противоположные результаты. Эти массы легко поддаются ложным лозунгам, не задумываясь о последствиях, разрушают на своем пути все, что «попадает под руку» их разъяренной иррационально действующей личности: транспорт, коттеджи, магазины, официальные учреждения и т. д. В современном обществе, для которого нестабильность становится своеобразной «визитной карточкой», эта проблема более чем актуальна.
Далее хотелось бы отметить, что экономоцентризм в качестве нормы утверждает принцип коммерциализации образования. Реализация данного принципа приведет к тому, что доступ к качественному образованию со стороны наименее обеспеченных слоев общества будет существенно ограничен. Это, безусловно, будет способствовать усилению неравенства в обществе, в перспективе — люмпенизации относительно широких его слоев, с одной стороны (что, в свою очередь, породит ряд серьезных внутренних социально-экономических проблем, соответственно значительно ослабит внешнюю геополитическую безопасность общества), и снижению возможности притока творчески одаренных людей в сферу образования и науки, с другой.
Между тем глубокий образовательный фундамент широких масс является тем ресурсом, из недр которого общество может в необходимом количестве рекрутировать умы для обеспечения существования такого высокосложного и трудновоспроизводимого социального института как наука. Нет необходимости убеждать современного человека в том, что развитая инфраструктура общества, благами которой мы все привыкли пользоваться, создана и поддерживается благодаря науке.
Достаточно сказать, что американский экономист, представитель неоинституционализма, лауреат Нобелевской премии (1993) по экономике Норт Дуглас назвал переход к систематическому применению теоретических знаний в производстве (примерно с середины XIX века) «второй экономической революцией», сопоставимой по значимости со своей предшественницей — революцией неолитической (8–10 тыс. лет назад). И если первая революция создала возможность роста населения при не снижающемся уровне потребления, привела к возникновению государства, то вторая позволила государству создать «общество массового благоденствия» — дала возможность при растущей численности населения увеличивать среднедушевой доход.
Так, например, доход европейцев в течение динамичного XIX века (1820–1913 гг.) увеличился более чем в два раза, а с 1914 г. по 1990 г. вырос в пять раз. Наиболее быстрым он оказался в период с 1950 по 1973 г. (4,3 % в год) [4].
Таким образом, развитие науки и техники вывело процессы производства и потребления на совершенно иной уровень, стало локомотивом экономических процессов. Известный американский экономист, гуру классического менеджмента Питер Друкер замечает в связи с этим: «научно-технический прогресс и новаторство имеют самое непосредственное отношение к экономике. ... Научно-технический прогресс играет важную роль в том, что касается производительности земли, труда и капитала. Утверждение экономистов о незначительности такого существенного явления не менее глупо, чем бы заявление математиков о том, что им “чужды числа”» [5].
В то же время коммерциализация деятельности ученого подрывает самые основы научно-исследовательской работы. Выбор в качестве основного критерия эффективности труда людей в сфере науки такого показателя как «коммерческий успех» приведет к тому, что у нас возникнет огромное количество торговцев научной информацией, имеющейся в запасе на сегодняшний день (которая в обозримом будущем будет исчерпана), но не останется ученых. Поскольку принцип развития науки — работа на перспективу. Путь от возникшей перспективной научной идеи до ее реализации и уж, тем более, коммерческого использования может быть очень долгим: от нескольких десятилетий до сотен лет.
Так, например, от момента открытия жидких кристаллов до получения прибыли от реализации этой идеи прошло около 100 лет. Впервые в 1888 году жидкие кристаллы обнаружил австрийский ботаник Фридрих Рейнитцер, наблюдая две точки плавления сложного эфира холестерина — холестерилбензоата. Ученые того времени не обратили внимания на это открытие, долгое время не признавали его. Ни о каком практическом применении в этой ситуации речи быть не могло. Еще целый ряд попыток донести до научного сообщества идею работы с жидкими кристаллами не увенчался успехом. И только после 1973 года, когда группа английских химиков под руководством Джорджа Грея синтезировала жидкие кристаллы из относительно дешевого и доступного сырья, эти вещества получили широкое распространение в разнообразных устройствах, коммерческая выгода от использования которых растет из года в год.
Еще более длительный путь у идей реактивного движения. Идея реактивного движения и первая ракета родились в Китае примерно во 2 веке н. э. Конкретные расчеты в области космического ракетостроения были произведены Циолковским в первых годах ХХ века. Возможность реализации космических программ, связанных с полетами в Космос, появилась спустя пятьдесят лет. Долгое время эта отрасль оставалась никак не окупаемой, требующей серьезных государственных вложений. Собственно коммерческое использование космических проектов (прежде всего спутниковое ТВ) осуществилось еще позднее — в середине 60-х годов.
Открытия в области оптоэлектроники датируются серединой ХХ века, коммерческую выгоду мы получаем на рубеже тысячелетий. Открытое в 1831 году М. Фарадеем явление электромагнитной индукции практически стало использоваться полстолетия спустя. И таких примеров множество.
Другими словами, если бы мы оценивали по критериям мгновенной выгоды, насущной коммерческой эффективности научную деятельность заслуженных ученых прошлого, то они все получили бы оценку «неудовлетворительно». Поскольку их труды стали основой экономического успеха многих отраслей промышленности намного позже, чем осуществлялась непосредственно исследовательская работа. Отсюда следует вывод, что научно-исследовательскую деятельность нельзя загонять в прокрустово ложе коммерческих выгод. Поскольку те, кто гонится только за коммерческим успехом научных открытий, в силу узости понимания роли науки, исключительной ориентации на текущий момент или обозримое ближайшее будущее не способны увидеть перспективу, или, увидев, оценить и поддержать те идеи, которые не сулят мгновенной окупаемости и прибыли. В этом смысле деятельность коммерциализированного сознания сопряжена со своеобразным социокультурным паразитизмом. Поскольку беззастенчиво пользуясь достижениями ученых и науки, существовавшими в прошлом, и получая от этого прямую коммерческую выгоду, оно (это самое коммерциализированное сознание) не желает финансировать дальнейшее развитие фундаментальной науки, тем самым отбирая возможность найти практическое применение фундаментальным исследованиям своим детям и внукам.
Не удивительно, что итоговая обобщающая вышеперечисленных тенденций укладывается в довольно неприглядное слово — «деградация». Не она ли скрывается за магией слов об оптимизации и модернизации современного образования?
Данный факт становится особенно очевидным в случае рассмотрения системы образования как некоего общественного явления в широком социальном и геополитическом (геокультурном) контексте, а также в плане информационно-культурной безопасности страны, которая в современном мире является важнейшей составляющей национальной безопасности. Поскольку именно данное, информационно-культурное измерение определяет облик и перспективы развития современного общества.
Геополитическое измерение образовательных реформ
Реалии ушедшего ХХ века изменили наши представления о закономерностях развития социума. Мнение о том, что процессы, происходящие в обществе, поддаются анализу с помощью тех же принципов и оснований, которые используются при изучении природных объектов, сегодня является не более чем устаревшей теоретической презумпцией. В частности речь идет о так называемом «принципе объективности». Утверждение, что развитие современной науки, техники и социума в целом происходит исключительно объективно — не более чем миф, интеллектуальная иллюзия ушедшего ХХ века. В современном социогуманитарном знании аргументированно обосновывается мысль о том, что все эти процессы подчиняются иной — субъективно-объективной логике. Это уточнение специфики функционирования социальных процессов и социоразмерных систем — не просто «игра слов». Из данной терминологической определенности следуют далеко идущие выводы.
В частности, говоря о становлении новой геоструктуры мира, теперь нельзя ограничиваться лишь исследованием принципов и механизмов их стихийного формирования. В наше время невозможно говорить о каких-то чисто объективных социальных процессах, протекающих независимо от воли субъектов. При ближайшем рассмотрении современных социально-экономических процессов оказывается, что их стихийность все более уверенно преодолевается целерациональным началом, заключающимся в способности сознания влиять не только на функционирование, но и на становление экономических реалий.
Примеры такого рода инновационного влияния сознания на сферу экономических отношений можно найти еще в прошлом веке: развитие экономики в Советском Союзе, явившееся результатом сознательного выбора в пользу огосударствления средств производства; «Новый курс» президента США Ф. Рузвельта, ставший «целевой причиной» выхода США из тяжелейшего экономического кризиса; продолжающиеся и ныне попытки российской властной элиты сознательно «построить» экономику рыночного типа. Вопрос об удачности или не удачности результатов такой сознательной деятельности здесь мы не ставим. Для нас интересен факт функционирования экономических отношений, ведущим фактором возникновения которых выступили субъективные интересы и сознательно оформленная целевая установка определенных субъектов социального развития.
Это обстоятельство представляется особенно важным в связи с тем, что сегодня, по мнению многих аналитиков, закладываются основания событиям, развертывание которых будет происходить ближайшие десятки и, возможно, сотни лет. И если учитывать то обстоятельство, что субъективная составляющая в развитии социальных процессов, благодаря имеющимся на сегодняшний день технологиям, все более усиливается, а история постепенно превращается в реализацию некоторого «исторического проекта», то совершенно очевидно, сколь существенно возрастает роль социального субъекта, способного к «сознательному проектированию» социальных процессов, умеющего выбрать правильную политическую, экономическую, культурную, духовную и т. д. позицию в сложном хитросплетении исторических событий.
Однако, чтобы выработать правильные, эффективные стратегии развития в создавшихся исторических условиях, необходимо глубоко понимать суть происходящих процессов. Для этого нужен серьезный теоретический анализ, осуществление которого в разы повышает вероятность того, что субъекты мировой истории сделают правильный исторический выбор и поставят свои страны в выгодное положение, обеспечив им благоприятную, жизнеутверждающую перспективу.
Возможность такого анализа, связанная со способностью к теоретическому абстрагированию, с одной стороны, и умением воплощать выявленные логические схемы в плоскость конкретных практических ситуаций, с другой, является сильной стороной любого субъекта социального развития вне зависимости от той фактической роли и положения, которое он занимает в сложившейся геополитической ситуации. Серьезный теоретический анализ (осуществить который способен только хорошо образованный, всесторонне развитый человек) позволяет возвышаться над эмпирикой наличных фактов и прозревать тенденции, перспективы и причинные связи внешне не связанных между собой событий, усиливает положение сильных государств и становится серьезным оружием слабых стран в борьбе за свои исторические перспективы.
Это обстоятельство, как ни странно, игнорируется элитой постсоветских стран, экономическое, политическое и социальное развитие которых оставляет желать лучшего. Однако хорошо осознается наиболее сильными на данный момент участниками исторического процесса: Западной Европой и США, где создано огромное количество «аналитических институтов», «мозговых трестов», в которых специалисты-гуманитарии занимаются изучением современного геополитического контекста, а также специфики сознания населения стран-оппонентов. Причем безусловное лидерство в данном вопросе принадлежит именно Соединенным Штатам. При полном приоритете вопросов наращивания экономического, политического и военного могущества здесь наблюдается довольно «трепетное» отношение к таким находящимся в ведении социогуманитарной сферы социума нематериальным факторам общественного производства как «мировоззренческие аксиомы» и стереотипы мышления. Причем интерес к этой сфере поистине тотальный: изучению подлежат не только феномены сознания населения собственных стран (к примеру, чтобы сделать прогноз о вероятном исходе выборов и сообразно полученным результатам выстроить предвыборную кампанию), но и сфера идеального, имеющая место у населения стран мировой периферии. Этот интерес проявляется здесь отнюдь не случайно. На основе полученных в аналитических центрах данных создаются проекты по идеологическому программированию сознания элит и масс как можно большего количества стран с целью установления мирового контекста, в котором автоматически реализовывались бы интересы исключительно Соединенных Штатов.
Механизмы такого программирования оттачиваются из года в год, используются уже давшие «положительный» результат наработки. В частности хорошо зарекомендовала себя в этом отношении практика создания «пятых колонн», действующих внутри отдельных стран против самих этих стран. Именно такого рода «пятая колонна» в значительной степени поспособствовала успешному развалу Советского Союза, а также целого ряда других незападных стран.
Сегодня техника покорения отдельно взятых стран без применения прямого военного вмешательства со стороны «покоряющего» государства все более совершенствуется. Так, в США, по оценке современных аналитиков, сформирована мощная киберармия, включающая в себя, по некоторым данным, до 15 тысяч высококлассных специалистов, организованных в весьма специфические структуры (к примеру, интересным является так называемый «корпус блогеров», орудующий в интернет-пространстве) и выполняющих весьма специфические задания. Мишенью этой киберармии является информационно-смысловое пространство как отдельно взятой страны, так и целых регионов планеты. Без бойцов этого «невидимого фронта» не обходится ни одна «цветная» революция, ни один государственный переворот.
При этом безупречная организованность и анонимность данной армии позволяют реализовывать самые утонченные «серые» схемы ее действий. Так, например, на вооружение кибербойцов взяты очень популярные и привлекательные, интригующие инфантильную современную молодежь акции флешмоба и смартмоба.
Флешмо́б или флэшмоб (от англ. flash mob — flash — вспышка; миг, мгновение; mob — толпа, переводится как «вспышка толпы» или как «мгновенная толпа») — это заранее спланированная массовая акция, в которой большая группа людей (мобберы) внезапно появляется в общественном месте, выполняет заранее оговоренные действия (сценарий), и затем расходится. Смартмоб является разновидностью флешмоба. Сбор участников флешмоба осуществляется посредством связи (в основном это Интернет).
Современная молодежь очень отзывчива на возможность участия во всевозможных флэшмобоподобных мероприятиях. Это продиктовано, с одной стороны, присущим абсолютно любому молодому поколению стремлением к новшествам, активности, желанию «заявить о себе миру». С другой, спецификой нынешнего социокультурного контекста. Вот уже несколько десятилетий ведущим способом социального поведения больших масс людей становится игра. Игровые шоу, взрывообразно увеличившие свое количество на экранах телевизоров, рекламируют жизнь-праздник, жизнь-антитезу трудовой аскезе. Сюда стоит отнести и популярность компьютерных игр, и востребованность игровых клубов, и т. д. Масштаб явления столь существенен, что это позволило известному нидерландскому исследователю И. Хейзингу заявить о возникновении личности особого типа — Homo ludens — «человека играющего».
Современная «играющая молодежь» охотно готова переместить действие игры из виртуального пространства в реальную жизнь. Все это на руку заказчикам и организаторам флешмобных акций, экстравагантных и забавных, созданных якобы исключительно для того, чтобы шокировать обывателя. При ближайшем рассмотрении безобидные мобберы оказываются мощной политической силой, способной «с легкой руки» киберспециалистов повлиять на ход политических событий в любой стране мира.
Имеющиеся на сегодняшний день результаты подобной «работы» киберпрофессионалов с использованием компьютерных технологий впечатляют: в Филиппинах в 2001 году группа протестующих, организованная с помощью текстовых сообщений, собралась около церкви EDSA Shrine, чтобы протестовать против коррупции президента Джозефа Эстрады. Протест организовался быстро и неожиданно, и Эстрада вскоре покинул свой пост [6].
Еще более поразительными явились стремительно и неожиданно для всех «созревшие» не без помощи «компьютерных друзей» молодежи «плоды» «арабской весны» 2011 года в Северной Африке и на Ближнем Востоке.
Это обстоятельство необходимо постоянно держать в поле зрения и политическому руководству таких стран как Россия, Беларусь, Иран, Китай, Индия, Бразилия и др., поскольку они, по заявлению главы Министерства обороны США Леона Панетты, находятся в списке «Tanget-nations», то есть государств-мишеней. А это может означать лишь одно: относительно этих потенциальных государств-мишеней, помимо прочего, планируются «революции» с применением новейших коммуникационных и информационно-психологических технологий, где главные удары наносятся сетевыми структурами именно по когнитивной сфере — по сознанию и подсознанию индивида и групп. Хотя, конечно, стоит согласиться с теми аналитиками, которые полагают, что нельзя абсолютизировать роль компьютерных технологий в процессах разворачивания различных деструктивных событий в том или ином государстве [7]. Тем не менее воздействие киберспециалистов в определенной сложившейся ситуации может стать той каплей, которая решит исход дела.
В этой связи интересно привести мнение исследователей В. Гигина и Н. Комарницкого, которые отводят техническим средствам реализации социальных идей вспомогательную роль, а главный приоритет отдают знанию и пониманию реальных закономерностей развития общества. Украинский IT-аналитик и блогер Нестор Комарницкий, в частности, пишет: «Для осуществления революции Ленину в октябре 1917 не понадобился Fasebook. Хотя газета «Правда» свое дело тоже сделала. Но в свое время Ленин знал, а теперь и новые революционеры в первую очередь должны понимать, как работают современные им общества, чем живет народ и в чем его коренные интересы. Понимать присущие обществу характеристики, законы и предпосылки его развития и уметь пользоваться этими знаниями для политика гораздо важнее, чем очередная технологическая штучка, которая может помочь ему как достичь его стратегических целей, так и навредить» [8, с. 54].
Здесь уместно задаться вопросом: кто из современных незападных политиков в ситуации разворачивающихся информационных войн учитывает, по примеру западных коллег, данные социогуманитарных наук? Кто из них в своей повседневной деятельности ориентируется на их достижения и способствует развитию этой отрасли знания в собственной стране, обеспечивая информационную безопасность общества?
Как показывает практика, лидеры постсоветских стран в большинстве своем пренебрегают этими данными. Они либо опираются на информационно-идейный продукт зарубежных коллег (который, как можно заметить, работает исключительно в пользу своих создателей), либо вообще действуют не системно, а ситуативно, занимаясь «латанием дыр», пытаясь как можно быстрее решить текущие, сиюминутные проблемы, довольствуясь ролью «временщика» и не стремясь подняться до уровня стратегического, перспективного характера мышления. При этом очень часто информационная безопасность отождествляется ими исключительно с техническими параметрами функционирования информационно-коммуникативных технологий. Смысловая — содержательная сторона, реализуемая посредством этих технологий, остается вне поля внимания национальных элит.
Такая ситуация является недопустимой. Устаревший, утилитарно-технократический подход к социогуманитарным наукам, непонимание их роли в развитии современного сотрясаемого серьезнейшими изменениями общества (в частности в сфере общественного, индивидуального и массового сознания) ничего иного, кроме обоснованного беспокойства вызывать не может. В эпоху глобальной «перезагрузки» мирового геополитического контекста, когда происходит «Пересдача Карт Истории», на выживание и благополучие может рассчитывать лишь тот народ и, соответственно, то политическое руководство страны, которые способны, несмотря на локальность собственного проявления, учитывать в своих целевых стратегиях общемировые тенденции, быть игроками мирового уровня. А это, помимо прочего, означает умение успешно противостоять информационным атакам извне, формируя в нужном для страны (а не в интересах геополитического противника) направлении сознание собственного народа.
Еще одним важным умением в современной геополитической и геокультурной ситуации является умение грамотно расставлять приоритеты политики, проводимой в обществе, способность выявлять главных, стратегически значимых акторов, могущих существенным образом повлиять на ход исторических событий. В частности серьезный аргумент по регуляции сложной ситуации, складывающейся в сфере действия высоких технологий — сети Интернет, по вездесущей паутине которой бродит призрак «твиттерных революций», призванных свергать неугодные глобократии (мировой власти представителей стран-лидеров глобализационных процессов) режимы, может предложить национальная система образования. Сильное, государственно-патриотически ориентированное образование может стать заслоном или даже контроружием в информационных войнах, разворачивающихся на виртуальных полигонах.
Это обстоятельство хорошо осознается «генералами» и «маршалами» современных сетецентрических войн. Именно поэтому наиболее массированные (при этом тщательно завуалированные под прагматическую эффективность) удары наносятся сегодня по системе образования национальных государств.
Смена образовательной парадигмы и перспективы развития науки
Реформы, полным ходом идущие в системе образования, внешней своей стороной имеют «ужимание» образовательного процесса по очень многим позициям: это и сокращение часов на обеспечение целого ряда дисциплин, и снижение уровня образовательных программ, предлагаемых обучающимся, и сокращение сроков обучения. Внутренняя сторона этого процесса гораздо более трагична: из процесса общественного воспроизводства изымаются те необходимые составляющие, которые обеспечивают социуму так полюбившиеся ему комфорт, благополучие, независимость и безопасность.
Так, например, как уже отмечалось, реформы наносят серьезнейший удар по науке. Уже сегодня ситуация, сложившаяся в этой сфере деятельности, характеризуется как критическая. С одной стороны, мы имеем высочайшую потребность в технологическом «рывке», в реальных достижениях, научных разработках, которые позволили бы нашей стране обеспечить себе достойное место на мировом рынке. С другой — то неоправданно шаткое и неубедительное положение, которое занимает сегодня в обществе как отдельный ученый, так и наука в целом, не способствуют тому, чтобы данная сфера имела необходимый потенциал и пополнялась свежими силами. Печальность ситуации заключается в том, что если сегодня мы ведем речь о том, что талантливая молодежь не идет в науку, потому что это не престижно, тяжело и не оправдано ни материально, ни статусно, то уже завтра, если наметившиеся тенденции в образовании и науке сохранятся, мы столкнемся с проблемой, что просто некому будет идти в науку. Получающие набор практических знаний и навыков школьники и студенты по определению не способны быть творцами, создающими новое знание: этому практические навыки не учат. В лучшем случае они будут полноценными субъектами тиражирования имеющихся достижений: материально-технических, культурных и т. д. В худшем — не дотянут до той планки личностного развития и образования, которая необходима для того, чтобы это осуществлять.
Здесь вполне уместно задаться следующими вопросами: почему при анализе стратегий развития Республики Беларусь не учитывается то реальное, а не «желаемое» геополитическое и геоинформационное положение, которое она занимает в современном мире? Почему при осуществлении масштабного сокращения общенаучной и социогуманитарной составляющей в системе отечественного образования не принимаются во внимание следующие обстоятельства.
1. Вектор неформальных интеллектуальных потоков (в виде «утечки мозгов» и т. п.), который играет значительную роль в формировании научного потенциала стран, сегодня направлен, увы, не в сторону Белоруссии. Число ученых и высококвалифицированных специалистов, а также активной и интеллектуально одаренной молодежи, по тем или иным причинам покидающих страну, если и уменьшилось за последние годы, то все равно не равняется нулю, не говоря уже об обратной тенденции — не наблюдается массового «исхода» западноевропейских или американских специалистов в наши академии, научно-исследовательские институты и вузы. Это приводит к тому, что сегодня такие постсоветские страны, как Россия, Украина, Литва, Латвия и другие бесплатно обеспечивают западноевропейские страны, а также США высококвалифицированными специалистами, профессионалами своего дела или просто энергичными, предприимчивыми, работоспособными трудовыми ресурсами. И Беларусь, к сожалению, не является здесь исключением. Особенно вопиющей является ситуация в сфере науки. Так, например, в России число ученых, покинувших страну, приближается к гигантской цифре: «1,5 млн докторов и кандидатов наук эмигрировали из страны» [9].
Никем еще не оценен экономический, информационный и культурный ущерб, понесенный данными странами в связи с осуществляемой «утечкой мозгов» (а также утратой экономически наиболее активной части населения). Равно как никто не подсчитал, насколько повысили возможность увеличения богатства и благополучия страны, безвозмездно получившие в свое распоряжение такое сокровище как высокопрофессиональные научные кадры. Ценность уехавших сотрудников повышается в разы, если учитывать тот факт, что реформы современного высшего образования идут по пути уничтожения самой возможности подготовки ученых — людей, способных создавать новое знание. Как мы уже писали, система современного высшего образования стремится к тому, чтобы «на выходе» получить не человека-творца, фундаментально образованного генератора прорывных идей, способного привносить конструктивные предложения «на перспективу» развития самых различных сфер общественной деятельности, а ограниченного в своих созидательных возможностях практика, который обладает узким набором конкретных навыков, а потому полностью зависим от тех наличных условий труда, к которым его подготовили: ни преодолеть их, ни гибко перестроится в смежные или трансформированные области он не сможет, а потому срок его «пригодности» в качестве эффективного трудового ресурса весьма ограничен. Не говоря уже о том, что узкий практик никогда не сможет увидеть перспективную дальнесрочную стратегию, заглянуть в будущее и вывести свою страну на новый виток развития.
Между тем, это обстоятельство является немаловажным. В ситуации, когда научно-академическая отрасль является обескровленным образованием (средний возраст докторов наук по стране приближается к пенсионной планке, нет достаточного количества молодых кадров для воспроизводства системы на необходимом уровне), а потребность в ее разработках все растет, то остается предположить, что придется перекупать специалистов из-за рубежа. Как надолго хватит такого финансирования, и не отдадим ли мы иностранцам вдвое, а то и вдесятеро за подобные «интеллектуальные услуги», если они вообще согласятся нам их оказывать?
2. Наряду с межгосударственной интеллектуальной миграцией происходит и межотраслевая интеллектуальная миграция внутри самого общества: из науки и образования, как высокосложных, многозатратных, с точки зрения трудовых усилий, да к тому же и невысокооплачиваемых сфер деятельности (зарплата доктора наук — человека, находящегося на вершине научной иерархии, сопоставима с зарплатой мастера на заводе), требующих долгих вложений и еще более длительного ожидания результатов, с позиций личной пользы (доход, карьера, статус и т. д.) наиболее перспективные кадры мигрируют в конъюнктурно привлекательные отрасли (бизнес, банковский сектор, индустрию развлечений и т. д.).
Все это приведет к тому, что, по разным причинам утратив уже подготовленных и состоявшихся специалистов, наша страна не обеспечит воспроизводство кадров в достаточном количестве для того, чтобы решать стремительно нарастающие информационные запросы общества.
3. В XXI веке, когда разделительные линии, отделяющие страны благополучные, претендующие на высокий уровень жизни, и страны с «депрессивными» возможностями, проходят не только по «чистым» экономическим линиям, но и по информационным, культурным, военным и политическим граням, серьезно влияющим на экономику, каждая из названных составляющих является стратегически важной для развития страны, не должна выпадать из поля зрения государственной политики. В этом отношении у Белоруссии, также как и у ряда других постсоветских стран, а также стран мировой периферии, более чем слабая позиция. В период глобализации, когда резко возросла коммуникативная и информационная связность мира, а сознание человека перестало быть глубоко спрятанной внутренней его принадлежностью, граждане нашей страны оказались вовлеченными в мощные информационные потоки, вектор которых, опять же, направлен не в сторону нашего государства.
Реформы в сфере образования и судьба национального государства
Пропаганда собственного комфортного и благополучного образа жизни является сильным аргументом стран, претендующих на мировое лидерство (Западная Европа и США). В результате теперь очень многие люди от Африки до Чукотки недовольны своей жизнью. Они оторвались от родной почвы и возненавидели ее, хотят жить, как в Европе и, несмотря на свое афро-австралийско-азиатское и т. д. происхождение и экономическое развитие, обрели парижские потребности: «Давай Европу!», «Хотим Европу!» — главный лозунг их неудовлетворенности настоящим.
Им и в голову не приходит, что Европа — уникальный регион планеты, на котором, благодаря природно-климатическим условиям, создана уникальная, невоспроизводимая нигде и никогда цивилизация, дублирование которой объективно невозможно на нашем «обшаренном» шарике, где все обсчитано и измерено, и где всего оказалось мало.
В нашей стране на пропаганду собственного образа жизни тратится несоизмеримо потребностям в ней мало сил — не только не транслируется по миру белорусский образ жизни, белорусская культура, ценности, социокультурные идеалы, но и нет достаточного внимания к тому, чтобы таковые усваивались собственным обществом, в особенности молодым поколением, воспроизводились как устоявшаяся норма общежития (тиражирование броских слоганов наподобие «Купляйце беларускае!», «Я люблю Беларусь» и т. д. — хорошее мероприятие, но явно недостаточное для того, чтобы стать серьезной альтернативой мощным мировым информационным потокам).
Усвоение норм жизни американского общества крайне негативно сказывается на жизнеспособности нашего государства. Прежде всего потому, что обеспечить аналогичный образ жизни Белоруссия, страна с имеющимися в ее распоряжении специфическими природно-климатическими условиями, ресурсным и финансовым потенциалом и т. д. и т. п., попросту не сможет ни в обозримом будущем, ни в более отдаленной перспективе. Не было у нас серьезных оснований и удачного исторического момента, которым, к примеру, в свое время с успехом воспользовалась Америка (Бреттон-Вудское соглашение), для того, чтобы сделать белорусский рубль мировой валютой, нет мощных финансовых династических кланов, лоббирующих экономические интересы Белоруссии на мировом уровне (которые определяют благополучие далеко не благополучной экономики Америки) и множества других обстоятельств, которые бы позволили нам претендовать на жизненную модель под названием «потребительский рай».
Тем не менее данное противоречие — между искусственно формируемыми СМИ потребительскими ожиданиями общества (и особенно — молодежи) и реальными возможностями нашей системы по их удовлетворению (если потребительская ненасытность в принципе может быть удовлетворена!) нарастает с каждым днем. Все это приводит к тому, что у граждан увеличивается неудовлетворенность жизнью при объективно недостаточных для этого основаниях. Следуя иррационально-аффективным схемам поведения, активно культивируемым СМИ, они все более утрачивают способность к критическому анализу, к рациональному сопоставлению фактов для того, чтобы дать взвешенную оценку процессам, происходящим в стране. В этой ситуации все положительное, что имеется в государстве, реальные наработки и достижения ими просто игнорируются, так как, с одной стороны, неизбежно блекнут на фоне манящего рекламными огнями «волшебного заграничного мира», с другой — не могут быть в принципе оценены и отслежены в силу недостатка культуры рефлексивного мышления, стремительного обеднения рациональной компоненты сознания, произошедшего за последние десятилетия под мощными информационными ударами СМИ, демонстрирующими в качестве эталонного не облагороженное культурой и освещенное высокими этическими нормами поведение, а культ разнузданного субъекта, полностью находящегося под властью разыгравшихся инстинктов. Характерно, что среди аналитиков бытует мнение о том, что современные СМИ все более стремительно превращаются в СМРАД — средство массовой рекламы, агитации и дезинформации.
Неудивительно, что в результате потребления такого рода «дезинформации» сознание населения стремительно деформируется, утрачивает свои лучшие черты. Научные исследования качественных характеристик населения, проводящиеся в ряде постсоветских стран, в последние годы констатируют стремительный регресс по основным человеческим параметрам: интеллектуальным, моральным, волевым и т. д.
Особенно далеко данные процессы зашли среди школьников и молодежи. Ректоры и профессора вузов практически повсеместно бьют тревогу: уровень общекультурной подготовки абитуриентов не позволяет готовить специалистов на прежнем уровне. Работодатели столь же повсеместно сетуют на недостаток квалифицированных кадров. Данные социологических исследований последних лет фиксируют рост иждивенческих настроений молодежи, массовую потерю мотивации к учебе, к саморазвитию.
В этой ситуации стремление «сэкономить» на системе образования, и в особенности демонтировать социогуманитарную ее составляющую, ответственную за формирование сознания и развитие способности к рациональному мышлению как таковому, является политическим, экономическим и социальным самоубийством для национального государства. Поскольку именно национальное государство, как никакой другой субъект мирового развития, нуждается в регулярном воспроизведении особого типа личности — гражданина-патриота, обеспечивающего неприкосновенность, жизнеустойчивость и экономическое благополучие своей страны. Общечеловек-космополит, для которого дом там, где сытнее кормят, вырастет и сам, как сорная трава, удобряемая ливнями внешней информации (дезинформации). А вырастить культурного, образованного, мыслящего в интересах собственного государства человека — дело многозатратное и хлопотное. Ведь работа по формированию мировоззрения — это долгий и кропотливый труд, требующий систематических усилий, напряжения и ответственной работы по преодолению тех деструктивных влияний, которые сегодня с избытком оказываются на молодежь. Уничтожение социально-гуманитарной составляющей высшего образования, каковым по существу является реализуемая ныне реформа — хороший подарок для деструктивных сил, направленных против нашего государства, действующих в стране и за ее пределами. Наконец-то их усилия, долгое время нейтрализуемые системой образования и воспитания молодежи, смогут увенчаться успехом.
В связи с эти хотелось бы отметить, что государство не должно забывать, что оно — не обычный агент экономических отношений. Помимо денег и собственности, оно обладает чем-то не менее, если не сказать значительно более ценным — национальным суверенитетом и властью, поддерживающей этот суверенитет и опирающейся на него. Названные составляющие являются серьезным аргументом для государства на мировой арене, влияющие, в том числе, и на эффективность экономических взаимоотношений с другими государствами. Утрата суверенитета, смена национального правительства на подконтрольных мировым глобалистским структурам управленцев лишит страну, особенно в условиях недостатка собственных природных ресурсов, серьезнейшего экономического аргумента, существенно понизит его сделочные позиции на мировом рынке, приведет к социальной деградации и нищете.
Поэтому «цена вопроса» слишком высока: временно сэкономив на важнейших внутренних стратегических партнерах, в числе которых система образования, безусловно, занимает одно из ведущих мест, государство рискует лишиться значимой (в условиях современных неклассических информационно-культурных, социально-экономических и т. д. войн — сверхзначимой) точки опоры, колоссально понизить свою устойчивость.
Поэтому реформа образования, отказывающая учащимся в полноценном всестороннем развитии, есть дело, не только понижающее уровень культуры белорусского народа, но и способствующее в средне- и долгосрочной перспективе нарастанию угроз его государственному суверенитету и политической стабильности.
Решать, безусловно, имеющиеся в системе высшего образования проблемы необходимо не путем его разрушения, а путем ответственного преобразования, руководствуясь принципом «не навреди». В противном случае наше общество будет напоминать безумцев, которые, заметив, что уровень подготовки военных кадров не достаточно высок, что солдаты плохо стреляют, а генералы не вовремя и не точно отдают приказы, решили демонтировать армию. И эта аналогия отнюдь не случайна. В эпоху неклассических войн (о которых говорилось выше) между геополитическими соперниками, значительная часть которых приходится на информационную составляющую, проект, предлагающий государству вывести свои информационные силы из очень опасной для него зоны — сферы, отвечающей за социализацию молодежи, снизить долю присутствия государственных образовательных систем в деле подготовки мировоззренческих ориентаций молодых людей, а также официального академического теоретического присутствия в объяснительных моделях современного мироустройства, норм социального общежития, геополитических приоритетов развития общества и т. д., является не только крайне непродуманным с точки зрения государственных интересов, но и потенциально опасным для общества. Поскольку шанс на выживание в современную эпоху вселенских трансформаций имеет лишь государство, максимально сохранившее классические составляющие, обеспечивающие его стабильность: классическое образование, где классические педагоги думают о том, как лучше воспитать и образовать ученика, а не «заполучить» их в качестве клиентов для репетиторства; классических ученых, которые жаждут великих открытий, а не великой прибыли; классическую армию, в которой классические солдаты и генералы сражаются за идею (любовь к Родине и т. д.), а не наемники, зарабатывающие на охране государства деньги и служащие тому, кто больше платит и т. д.
К слову сказать, это обстоятельство хорошо понимают азиатские страны. Именно поэтому они не торопятся расставаться с классическими формами индустриального производства, охотно принимая их из рук Европы, щедро финансируют образование и науку, как минимум, в два раза превышая расходы, отведенные на эти отрасли в Европе и США (интересно, что даже в небольшом Сингапуре на науку отводится 6 % ВВП), воспитывают молодежь, сохраняя свои национальные традиции. Очевидно, что эти страны стараются не упустить исторический шанс вывести в сложившихся условиях свои народы на более высокий уровень развития.
Что касается нашего государства, то, перефразируя известное выражение Наполеона о том, что нежелающий кормить свою армию будет кормить чужую, хотелось бы сказать: полагая, что содержать полноценную систему национального образования слишком затратно для общества, мы потеряем само это общество, утратим его целостность, полноценность существования, превратим свой народ в хорошее «удобрение» для роста и расцвета чужих садов, плоды из которых достанутся, увы, не нашим детям.
Литература
- Корольков А. А. Органика культуры. Бийск: Издательский дом «Бия», 2011.
- Кочетков В. В. Глобализация в образовании // Вестник Московского университета. Сер. 1. 2005. № 1. С. 144–158.
- Всеобщее обучение // Российская педагогическая энциклопедия. Т. 1. М., 1993. [Электронный ресурс]. Режим доступа www.otrok.ru/teach/enc/index.php?n=3&f Дата доступа: 28.02.2008.
- Ливи Баччи М. Демографическая история Европы. СПб.: Alexandria, 2010.
- Друкер П. Эпоха разрыва. Ориентиры для нашего меняющегося будущего. М.: Вильямс, 2007.
- Смартмоб — ранние проявления // [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.muldyr.ru/a/a/smartmob_-_rannie_proyavleniya Дата доступа: 28.04.2012.
- Гигин В. Ф. Революционная волна: уроки и выводы // Беларуская думка. 2012. № 5. С. 48–56.
- Цит. по Гигин В. Ф. «Революционная волна: уроки и выводы» // Беларуская думка. 2012. № 5. С. 48–56.
- Луков В. А. Мировая университетская культура // Знание. Понимание. Умение. 2005. № 3. С. 30–41.