1.
Память вытаскивает из прошлого самое яркое, самое острое...
Видимо, самое ценное.
Жарким летним днем мы идем с отцом вдоль быстрой извилистой реки; источаемая свежесть спасает и от палящего солнца, и от такого сухого запаха скошенной и чуть подопревшей травы на заливных лугах.
Я не вижу воды с высоты своего детского роста, но чувствую, очень ясно понимаю, что она... чистая! Она абсолютно прозрачная!
И название у реки такое «немутное»: Каменка!
Мне лет пять, но я уже знаю, что неподалеку есть Клязьма; широкая река с большими мостами и илистым дном. И на ней стоит город, прежде именовавшийся Владимиром-на-Клязьме. Теперь почему-то просто Владимиром... А еще там, за дорогой протекает Нерль. Она такая же узкая и быстрая, как Каменка, но берега там песчаные. И местные рыбаки ходят почему-то на Нерль, а не на Клязьму...
А здесь, в Суздале — Каменка.
Папа много рассказывает. Он много знает. Про Спасо-Ефимовский монастырь, который раньше был тюрьмой, где кто только ни сидел: от опальных священников и декабристов до чехов времен Первой мировой войны и немецких генералов войны уже Второй мировой. Про Боголюбский монастырь, где размещается какая-то автобаза и гараж комбайнов и тракторов. А на одном из храмов — табличка, что именно здесь нашел свою мученическую смерть князь Андрей Боголюбский. А если ехать по железной дороге в сторону Горького, то там будет мост. Над Клязьмой. И с этого моста будет прекрасно виден красивый белый храм в полях. И что стоит он, храм этот, на слиянии Клязьмы и Нерли. И я вспоминаю, как мы ходили до него «в поход» от самой железнодорожной станции. И купались в Нерли.
И дно там было... песчаным!
А еще папа знает, что мост этот железнодорожный когда-то находился в городе Горьком. А потом там построили новый, а старый перенесли сюда, практически в Боголюбово. А если проехать чуть в сторону Горького, там будет поворот на Камешково. И на Тынцы, и на деревню Симаково. Там похоронены мои прадед и прабабушка. И оттуда прадед, Егор Сергеевич, ушел в 1914-м на войну, на Первую мировую. И оказался в австро-венгерскому плену. Но выжил, вернулся на родину. И даже привез тетрадку со стихами, хранящуюся дома как величайшая семейная реликвия...
А еще папа рассказывает, что когда началась Великая Отечественная война, они с друзьями, слыша сигнал воздушной тревоги, не в подвал прятались, а забирались на крышу смотреть на немецкие самолеты, которые шли бомбить Горький. А спустя какое-то время, «отбомбив», двигались в обратном направлении. И что шли они низко. И что все папины друзья разбирались очень хорошо в их марках и модификациях.
Но это было уже в войну, в Гороховце. Который тоже — на Клязьме. И от которого до Владимира ровно столько же, сколько от Владимира до Москвы: примерно 150 верст... Почти по прямой. И построили владимирские князья две защитные крепости практически одновременно: для защиты с Востока — Гороховец, для защиты с Запада — Москву...
А пока мы идем вдоль Каменки. Хочется в воду, но в воду нельзя: папа говорит, что здесь много холодных ключей и омутов. И что однажды, купаясь напротив Кремля и практически рядом с домом, они с братом Борисом не заметили, как начали тонуть... И что все могло бы кончиться совсем-совсем плохо. Но подоспел папин отец, дед мой Иван Егорович. И вытащил их с Борисом за волосы на берег... И все кончилось хорошо.
Но папа тот эпизод запомнил. И я запомнил. На всю жизнь...
А однажды — или даже не однажды? Так, между делом, как «досказ» к недосказанному — он скажет: когда умру, хочу, чтоб прах мой над этим местом развеяли...
Он сказал.
Я запомнил.
2.
Семья жила в Суздале по ту сторону Каменки, напротив Кремля.
К слову: о названии самого города Суздаль (папа очень внимательно к словам относился). Помню, в конце 70-х, я уже в средней школе учился, ездили мы от института Русского языка, где отец тогда работал, на автобусную экскурсию в Суздаль. И по дороге экскурсовод — слова гид тогда не было еще — и говорит, что название города, по версии лингвиста Трубачева, происходит от старославянского глагола «съзьдати», то есть «слепить из глины»; отсюда же и современное слово «создать» происходит... Папа улыбнулся тогда и тихо так мне на ухо сказал: «Это она про Олега Николаевича Трубачева, “Трубача”. А он — вон, справа, у окошка за ней сидит!..»
Так вот: жила семья напротив Кремля. Рядом, через забор, сейчас располагается Музей деревянного зодчества, куда в сезон приезжает по многу автобусов с туристами.
Наша улица сперва называлась Щупачиха («щупали» там приезжавших суздальские таможенники), а потом стала улицей Толстого.
Дом был одноэтажный, поделенный пополам. Как раз на две семьи. Окна выходили на храм Бориса и Глебы, который в 1934-м, когда папа родился, стоял уже заколоченным.
Дед, возглавлявший перед войной Суздальскую МТС и бывший членом партии, назвал отца сперва Глебом. Просто потому, что имя это нравилось. А добрый друг настоятельно посоветовал срочно, срочно сына переименовать: мол, ты что, Иван? Старший сын — Борис, а теперь вот еще и Глеб? А как же партбилет?
Дед растерялся и стал повторять имя: Глеб, Глеб, Глеб, Глеб... Язык и губы устали и «смягчили» Глеба до... Льва. Здорово, сказал друг: и улица — Толстого! Так она ж «просто Толстого», не обязательно Льва? Да какая разница: будет в честь Льва Толстого!
Так, не успев стать Глебом, папа стал Львом.
А мы идем на другую сторону Каменки. Через шаткий мостик с перилами лишь с одной стороны. Говорят, большая вода регулярно по весне мостик сносит и его строят заново...
Мы идем к торговым рядам. Папа говорит про «Женитьбу Бальзаминова» и актера Георгия Вицина, танцевавшего в фильме на этой площади.
Я слушаю отца и думаю, как же, наверно неудобно танцевать на таких неровных булыжниках: того и гляди, упадешь и вывернешь ногу...
А еще папа рассказывает про библиотеку (сейчас она расположена рядом, по другую сторону центральной улицы — улицы Ленина). Благодаря старшему брату папа рано начал читать. И пришел записаться в суздальскую библиотеку. В пять лет.
И его записали! Но сначала убедились в том, что он умеет читать. Папа взял книгу и пошел с ней домой. Но успел прочитать по дороге и в библиотеку вернулся, чтобы прочитанную книгу сдать и взять новую.
В библиотеке немного удивились и проверили, действительно ли папа книгу прочел. Оказалось, что это и правда так.
Пройдет много лет, и однажды я расскажу об этом нынешнему директору Суздальской библиотеки Галине Насадовой. И она мне всю историю... подтвердит: «Знаем, знаем! Это наша легенда: Юлия Андреевна Соколова!.. Она не только вашего папу столь детально расспрашивала...».
В прошлом году на здании библиотеки появилась мемориальная доска:
«В 1939 году в стенах Суздальской библиотеки начал свой путь в мир Русского Слова великий лингвист и лексикограф Лев Иванович Скворцов».
3.
Надо сказать, что Библиотека Суздаля — место уникальное. Современные районные и сельские библиотеки России — вообще отдельный мир! Помню, как еще лет двадцать назад одна наша знакомая, сокурсница родителей, сидела у нас на кухне — причитала: мол, как же так! Сына ее, выпускника филфака МГУ, в библиотеку распределяют! А папа спокойно так, но жестко: настоящий библиотекарь, настоящий библиофил — это звучит гордо! Этого звания еще заслужить надо!
Думаю, папа и тут был прав. Пройдут годы, сменятся эпохи. В Москве и Питере в стенах библиотек появятся всевозможные лектории и просто места проведения встреч с интересными людьми (куда интеллигентному столичному жителю «за шестьдесят пять» вечерами податься, чтобы провести время интересно, с пользой?). А в глубинке — не уверен, что слово это применимо к некогда столице Суздальского княжества! — библиотеки если сохраняются, то исключительно благодаря библиотекарям-подвижникам. «Настоящим библиофилам», как говорил отец.
Суздальская библиотека относится как раз к их числу.
Поэтому доску в Суздале в память о Льве Ивановиче решено было установить именно там...
Был прекрасный сентябрьский день. Солнечный и мягкий. Приехали друзья отца, наши родственники. Из Москвы и из Владимира. Дети пришли. Из Первой школы, где в 2016-м был открыт современный, прекрасно оборудованный «Кабинет русского языка Льва Ивановича Скворцова»... Параллельно велась работа по открытию «Словарного кабинета» отца в Литературном институте имени М. Горького в Москве, но там внезапно начался ремонт, и идею отложили до лучших времен.
Забавная деталь: как-то руководитель Первой суздальской школы спросил меня, а мы... не торопимся? К 1000-летию Суздаля, которое будет отмечаться в 2024-м, есть идея у отцов города объединить две школы в один... «образовательный кластер»; я в свою очередь директора успокоил — когда еще это будет? А сколько поколений школьников успеет в классе этом поучиться? То-то и оно! Забавно, не правда ли: где Суздаль и где Москва? А ситуация — один в один: деньги выделяются — осваивать надо!..
Возвращаясь в наши «детские» прогулки по Суздалю: в 70-е, тоже, видимо, к юбилею какому-то, тогдашние власти города решили бюджет освоить и водрузили в центре города «колесо обозрения». Но то ли денег не хватило, то ли вовремя спохватились, что сооружение это город, мягко говоря, не красит, но простояло это колесо «мертвым» несколько лет. Пока деньги на демонтаж не нашлись...
Папа рассказывал, что об этом «даже в “Правде” написали»...
Кстати, по поводу «написали»: помню, как-то проходим мы с отцом мимо добротного такого дома, крепкого, свежевыкрашенного. Папа мне и говорит: а здесь суздальский миллионер живет! «Огуречный». Я и про миллионеров тогда слыхом не слыхивал, и про «огуречных» — тем более, но папа объяснил: тут, в Суздале, уникальная земля. И предприимчивые суздальчане — не все, но некоторые — научились в теплицах своих уже в феврале-марте собирать первые урожаи огурцов. Ныне свежими овощами никого не удивишь, в тогда, в 70-е, в это время года огурцы в магазинах продавались только консервированные... Так что на своей «свежей» продукции жители Суздаля очень неплохо зарабатывали.
Опять же, газета «Правда», по папиным рассказам, написала об этом феномене социалистической экономики. И о том, что накопленные миллионы сознательные граждане переводили, как правило, в советский Фонд мира.
Честно говоря, не знаю, что стало потом с суздальскими миллионерами. Только вот праздник — День суздальского огурца — теперь отмечают. Ежегодно. В третью субботу июля. Собирающиеся в этот день «огуречники» могут поведать всем желающим предание об огуречном обереге — это такая кукла тряпичная (ткань — ни в коем случае не крашеная должна быть), которая охраняет огурцы от плесени. Каким образом? Секрет! Но папа мне его как-то раскрыл: там в «голову» горчичные семена набивают, потом куклу-оберег — в кадку с огурцами... И все хорошо!
Если верить организаторам, с недавних пор праздник стал международным.
4.
«Какое потрясающее портретное сходство!..» — тихо произнесет, стоя у библиотеки и осеняя себя крестным знамением, Юрий Вяземский. Да-да, тот самый! Воспринимаемый, по его собственному признанию, «в трех ипостасях»: писатель, педагог, автор и телевизионный ведущий...
От себя добавлю еще две («ипостаси»): друг отца и прекрасный рассказчик.
Делом жизни отца было... слово! Слово, которое бывает повесомей иного дела. Поэтому помнить его, в том числе — на родине, в Суздале — должно именно словом. Словом людей, знавших и любивших отца.
За прошедшие годы приезжали в Суздаль — в школу и в библиотеку — и замечательный папин друг «по бане», прозаик Гарий Немченко (по собственному признанию, «второй веник Москвы»; почему «второй»? потому что «первых много, а второй — он один!»); и старинный друг, многолетний ректор Литературного, под началом которого отец был и проректором, и заведующим кафедрой, писатель Сергей Есин. Сергей Николаевич, столь стремительно ушедший в декабре прошлого года туда, откуда не возвращаются...
К отцу.
А вот теперь приехал Юрий Павлович. Писатель. Любящий подчеркнуть: «Я — член Союза писателей СССР! Эс-эс-эс-эр, слышите?»
При заведующем кафедрой Мировой литературы и культуры, профессоре Юрии Симонове, отец проработал в МГИМО целых 20 лет...
Мы приехали с Юрием Павловичем в канун «старого» Нового года.
Когда в сентябре на здании библиотеки доску торжественно открывали, Юрий Павлович то ли уезжал куда-то, то ли снимал открытие сезона «Умниц и умников».
Посему приехали только сейчас.
В школе на тот момент продолжались зимние каникулы, но на встречу с популярным телеведущим пришли и учителя, и школьники, и даже педагоги из других школ района.
Было как-то тепло и приятно, что, обращаясь к собравшимся, Вяземский стоит прямо под портретом отца. Видишь, папа, каких гостей ты в свой кабинет приглашаешь!..
Мероприятие в «Кабинете русского языка и литературы Льва Ивановича Скворцова» задумывалось как «открытая лекция», но Юрий Павлович в самом начале признается: «Когда я лекции читаю — всем становится скучно. Я лучше отвечать на вопросы буду. Посему давайте сразу к вопросам и перейдем...»
Вяземский очень тепло и интересно говорит о своих родителях. О своем отце, физиологе и биофизике Павле Васильевиче: «Он был удивительным ученым, сделавшим ряд выдающихся открытий. Самое главное открытие отца — это то, что невозможно понять человека, невозможно понять его поступки, если мы не постараемся выяснить, какие потребности им движут: биологические, социальные, духовные, познавательные. Но у каждого человека есть еще то, что отец назвал “доминантой жизни” — это главенствующая потребность. Вот у отца такой доминантой жизни была наука...»
Интересно, а что было для моего отца «доминантой жизни»? Суздаль? Семья? Любимая работа над словарями? Над последним словарем, Толково-объяснительным, ради завершения которого он оставил преподавание и необходимость хождения на работу? Когда работой стал его кабинет с вечно заваленным бумагами столом? Словарь, который он так и не дописал, остановившись на слове «мурашки»?
Вяземский очень тепло говорит о бабушке: «Я однажды выразился, а мама записала: я очень люблю бабулю, потому что она меня... родила!»
Нас вот с сестрой не родила, конечно, но воспитала — это точно! — бабушка, мама отца Валентина Гавриловна. Мы изредка, правда, но и с ней в Суздаль приезжали. И даже находили кого-то из бабушкиных подруг по тому, довоенному Суздалю.
По ту сторону Каменки...
На вопрос одного из преподавателей о Льве Скворцове, их совместной работе и многолетней дружбе Юрий Вяземский ответил кратко: «Говорят, что незаменимых людей не бывает? Не верьте. Лев Иванович незаменим...»
5.
Взяв небольшую паузу между двумя встречами, мы заглянули в Кидикшу, что на месте впадения Каменки в Нерль; к Борису и Глебу.
Сюда мы с отцом тоже доходили. Во время многодневных походов от Суздаля до Владимира...
Час — и обратно, в Суздаль!
Подумалось: очень, очень люблю я этот «формат»! С утра пораньше встреча со школьниками, а ближе к вечеру (по суздальским меркам четыре пополудни это даже ближе к ночи) — в библиотеку, к местной интеллигенции...
Вопросов — еще больше.
Какие три книги вы взяли бы с собой на необитаемый остров? Юрий Симонов отвечает: «Только одну! Библию. Там есть ответы на все вопросы!»
Интересно, что бы отец ответил? Хотя... кажется, я знаю: «Выбранные места из переписки с друзьями»! Он вообще боготворил Гоголя! А «Выбранные места...» постоянно перечитывал. Раз в полгода — обязательно! Говорил, что так должен поступать каждый русский интеллигент...
Уже в 1984-м, когда я поступлю в институт, отец скажет мне: ну, хорошо! Не хочешь филологией заниматься — не надо. Но я тут напечатаю тебе списочек на одну страницу — это те книги, которые надо прочитать. Одна страничка превратится в семь с половиной; там будут разделы «Старые авторы», «Русская классика», «Современная зарубежная литература»... Список основной, список дополнительный... И папины пометки: «к», «п» и т. д. (ищи в прихожей, в коридоре и т. п.).
Сейчас и в Первой школе, и в Суздальской библиотеке есть и копии этого списка, и специально закупленная по ним литература.
Пусть дети (и взрослые) читают, кому интересно...
Но вернемся к гостю. Отвечая на вопросы, Юрий Вяземский весьма интересный тезис выдвигает, говоря о мировых гениях, «титанах литературы». «По моей системе, это те, кто, во-первых, сформулировал новое литературное мышление. А во-вторых, создал школы. И многие последующие писатели утверждают: я у него учился! Так вот: в Англии один титан — Шекспир, в Испании один — это Сервантес, один в Германии — Гете. А в России титанов — аж два с половиной! Это Толстой, это Достоевский. А “половина” — это Чехов. У Антона Павловича как прозаика мировой школы нет; но когда мы говорим о театре, то человек хотя бы чуть-чуть понимающий театральное искусство согласится: весь европейский театр вырос из Чехова!..»
2018-й, к слову, Год театра...
Хорошо, это — в литературе. А в языкознании?
Вяземскому такой вопрос никто не задавал, а я вот... Словом, в отцовском кабинете висят над школьной доской портреты выдающихся русских лексикографов: Владимира Даля, Сергея Ожегова, Льва Скворцова, Виктора Виноградова, Дмитрия Ушакова...
Не согласны? Что ж поделать: есть у нас с профессором свои взгляды, свои критерии, свои системы ценностей!
«Доминанты жизни», если угодно...
И вот я опять иду вдоль берега Каменки.
Как много лет назад.
Как еще больше лет назад шел мой отец...
Я думаю о том, что, разойдясь по домам, мои земляки — с недавних пор взял я на себя такое право называть суздальчан земляками! — будут, возможно, и сегодняшнюю встречу обсуждать...
Ведь были ж сегодня такие, как иеромонах Фотий из Юрьева Польского, несколько раз приезжавший в Москву с Юрием Павловичем увидеться — не выходило! А теперь вот профессор приехал сам! И мы еще долго после встречи пили в библиотеке чай с домашним вареньем...
К слову: храм Бориса и Глеба, что напротив отчего дома, недавно начали стремительно ремонтировать. Бог даст, и настоятель появится, и приход! Получил я тут благословение к отцу-настоятелю прийти и испросить его уже благословения написать икону святого Льва, Папы Римского; и иконописец Владимирской школы прекрасный уже имеется...
Как-то заведующая библиотекой поделилась со мной: выхожу однажды — стоят возле входа ребята местные, обсуждают, кому это тут доску открыли. Скворцову? А почему Скворцову? А кто-то из них и говорит: потому что сын его интересных нам гостей привозит!
Видишь, пап!
Интересных мы с тобой гостей в Суздаль вместе привозим!
Выходит, не зря и ты меня вдоль Каменки водил...