Русофобия

До недавнего времени термин «русофобия» вызывал у думающего человека больше вопросов, чем ответов. Чаще всего этот термин ассоциировался с книгой «Русофобия» академика И.Р. Шафаревича, чье понимание предмета во многом находилось в плену более узкой и специфической темы русско-еврейских отношений. Это запутывало вопрос и мешало рассмотрению русофобии как многоаспектного политического явления.

Сегодня становится все более очевидным тот факт, что русские в ХХ веке на коротком историческом отрезке повторили отдельные аспекты судьбы еврейского народа. Здесь можно напомнить и о противоестественной разделенности русского народа как состояния, подобного еврейскому понятию «галут» («изгнание», «рассеяние»), а также о геноциде, которому русские (и дружественные им народы СССР), как и евреи, подверглись в ХХ веке в период этнической войны 1941–1945 годов.

Все эти факты требуют тщательного переосмысления и серьезной корректировки традиционного взгляда на проблему.

История понятия «русофобия» тянется с ХIХ века, начиная с хрестоматийных высказываний Федора Ивановича Тютчева. Если не о термине, то о самом явлении, скрывающемся за ним, так или иначе в разное время говорили славянофилы И.С. Аксаков, А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, писатель Ф.М. Достоевский, историк Н.Я. Данилевский, философ К.Н. Леонтьев, критик Н.Н. Страхов. А в ХХ веке явление подвергали критике С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, А.Ф. Лосев, Л.Н. Гумилев, Л.А. Тихомиров, М.О. Меньшиков, В.В. Шульгин, И.А. Ильин, И.Л. Солоневич, А.И. Солженицын, И.Р. Шафаревич, В.В. Кожинов и многие другие.

Но, несмотря на критику, понимание этого явления с трудом отделялось от бытовой сферы, а сам термин медленно проникал в сознание общества. Тут сказалось стойкое неприятие и отторжение не только слова, но самой темы в целом со стороны либеральной части интеллигенции, наложившей на это направление мысли негласное табу.

О табуировании темы русофобии в общем говорили довольно давно. В частности, его обсуждение было характерно для львиной доли патриотических организаций, начиная с конца 1980-х — начала 1990-х. Вот как историк Федор Нестеров описывает ситуацию 1980-х: «Еще в июне того же 1989 года работа И.Р. Шафаревича “Русофобия”, впервые вышедшая из подполья, из “самиздата”, и опубликованная на страницах “Нашего современника”, разъяснила, причем разъяснила, казалось бы, вполне доходчиво, “что же имеется в виду”, но читать ее в среде литераторов демократического направления считалось признаком дурного тона. Читать не читали, в полемику с ее автором не вступали, но осуждать — осуждали, причем столь решительно, что становилось очевидным: “приговор окончательный и обжалованию не подлежит”». Так возникал феномен «заколдованного слова».

Можно спорить о достоинствах и недостатках конкретных текстов И.Р. Шафаревича, но сам факт табуирования темы сомнению не подлежит. В той же статье Нестерова рассказано, как автор пытался искать определения понятия в словарях и не нашел ничего ни в БСЭ, ни в Советском энциклопедическом словаре, ни в словаре Ожегова, ни даже в Словаре иностранных слов, хотя «англофоб» и «юдофоб» в последнем были найдены. Вследствие табуирования в российском информационном пространстве возник парадоксальный феномен заколдованного слова, который, подобно стелс-технологии, делал невидимой и всю стоящую за ним проблематику. Этот прием позволял сохранить целостность социально-политического дискурса, не перегружая его дополнительной аргументацией, но создавая в нем своеобразное белое пятно, информационную лакуну.

Однако в последнее время термин «русофобия» звучит все чаще. Еще до начала украинских событий он вошел в официальный российский дискурс. О своеобразном «расколдовывании» вопроса, о снятии эмбарго на изучение темы можно было уверенно говорить после выхода в свет аналитического доклада Русского Информационного Центра «Русофобия в России. 2006–2007 гг.», подготовленного депутатами Государственной Думы круга Д.О. Рогозина. В этом докладе речь идет, в частности, об административном давлении на общественные и политические русские организации и даже о репрессиях силовых структур против националистов, о русофобском содержании ряда российских законов, о антирусском контенте в СМИ и преследование русских СМИ, о правовой и судебной дискриминации. Не случайно статью 282 УК РФ назвали «русской» статьей. В блогосфере регулярно обсуждается вопрос о вытеснении слова «русский» и попытках заменить его на слово «российский».

Многие наблюдатели отметили употребление термина в речи официальных государственных лиц в 2012 году, в частности, у С.И. Нарышкина. Последний тогда заявил: «...вряд ли мои стратегические предложения будут услышаны со стороны ряда руководителей Парламентской ассамблеи и ряда руководителей и русофобских делегаций». Характерно, что еще недавно слово «русофобия» в медиапространстве употреблялось в кавычках. Но массовые убийства русских на Украине и введенные против России санкций изменили ситуацию. Высказывания государственных лиц, причем отнюдь не только думских лидеров, становятся более резкими. Тот же С.И. Нарышкин сказал в эфире телеканала «Россия 24»: «Я бы весь состав Парламентской ассамблеи разбил на три условные группы. Первая группа — одна треть — неисправимые, агрессивные, злобные русофобы, и их не вылечить ничем уже». Сегодня слово «русофобия» стало для СМИ привычным термином с четкими семантическими рамками и употребляется без кавычек не как специфически окрашенное и контекстуально обусловленное, а как одно из ключевых понятий политического дискурса.

И здесь возникает закономерный вопрос: каким образом получилось, что слово все время отставало от тех реалий, которые оно обозначало, и роль которых в международных отношениях и внутриполитической жизни России вырастала стремительно? История знает немало примеров, когда то или иное понятие вначале входит в язык — и только после этого носители языка удивляются: как могло случиться, что явление существовало, а названия для него не было? Но чтобы почувствовать абсурдность этой ситуации, обществу приходится преодолевать некий психологический барьер. Именно так и обстояло дело с понятием «русофобия» и его аналогом «антирусизм». Сегодня уже совершенно непонятно, почему в одно и то же время такие термины, как «исламофобия», «юдофобия» или даже «американофобия», употреблялись, а «русофобия» выглядела чем-то экзотическим, и посвященные этой теме работы по философии и лингвистике были редкостью.

Сегодня слово «русофобия» воспринимается как привычное и рутинное прежде всего потому, что обозначаемое им явление постоянно бросается в глаза. Общество осознает, что лингвистикой и бытовой ксенофобией проблема не исчерпывается. Она имеет политический и даже геополитический характер. Вполне космополитическая «Википедия» вынуждена не только дать полноценное определение, но и отметить, пусть и очень осторожно, что «по мнению отдельных специалистов, русофобия, в отличие от большинства других национальных фобий, часто выступает как цельная идеология, то есть как особый комплекс идей и концепций, имеющий свою структуру, систему понятий, историю генезиса и развития». Есть много примеров русофобских политизированных исторических концепций и откровенных мифов, используемых на государственном и внешнеполитическом уровнях в некоторых странах. Классический политический русофобский дискурс содержит идею возложения на русскую общность вины за преступления части советской элиты, утверждения о «генетическом авторитаризме», «рабском сознании» русских, намеренное непризнание их исторической жертвой. Все это элементы риторической и политической обоймы.

Одним из наиболее ярких примеров такого рода можно считать концепцию украинского голодомора вместо реальной картины голода в разных регионах СССР (Поволжье, Алтай, Украина и др.).

По нашему мнению, для системной политической русофобии, далеко выходящей за рамки бытовой ксенофобии, больше подходит термин «антирусизм», по внутренней форме и содержанию более близкий понятию «антисемитизм». И связь здесь отнюдь не только лингвистическая. Сегодня некоторые авторы проводят интересные и важные параллели между русофобией и историческими проявлениями антисемитизма. Например, Александр Хавчин в статье «Русофобия и антисемитизм» утверждает: «Антисемитские и русофобские настроения могут существовать в тесной взаимосвязи, как было, например, в истории Германии, а в наши дни — в некоторых странах Центральной и Восточной Европы, в которых ксенофобия стала уродливым эрзацем национальной идеи. Как евреи, так и русские объявляются действующими заодно врагами польского (украинского, литовского и т.д.) народа». Автор указывает не только на сходство, но и на различия в негативном отношении к евреям и русским, а также — и это особенно интересно — на различия коллективных психологических реакций евреев и русских в ответ на агрессию. «За многие века жизни в галуте (рассеянии) у евреев выработались механизмы психологической защиты от проявлений национальной неприязни. Евреям в большей степени, чем русским, свойственна виктимность — осознание себя невинной жертвой — и соответствующее поведение, провоцирующее агрессию». Русские же, по мнению Хавчина, до сих пор очень часто оказываются не готовы к свалившемуся на них бремени. Поэтому, добавим от себя, все еще сильна традиция оправдания русофобии в самой русской среде.

Жизнь слов неотделима от жизни вещей. Еще в 1990-е было ясно, что положение этнических русских, оказавшихся на территории бывших советских республик в статусе национального меньшинства, с каждым годом ухудшается. Русский язык изгонялся из обращения, русские школы закрывались, трудно было устроиться на приличную работу и рассчитывать на карьерный рост. Кое-где под предлогом политики «натурализации» русские получили статус «неграждан» (Латвия, Эстония). Фактически русские оказывались отселенными в правовое гетто.

Но лишь на Украине в 2014-м дискриминация переросла в геноцид русского населения, организованный на официальном уровне. Процесс набирал обороты постепенно. Российский историк-славист Алексей Ильич Миллер писал в 2007 году: «Украинцы смотрели на малороссов как на объект просвещения и социальной инженерии, как на исковерканных чужим влиянием». Но до определенного времени насильственная дерусификация не переходила в прямые репрессии.

Начало вспышке антирусских репрессий положил проект Колесниченко — Кивалова (в просторечии «закон о русском языке»), принятый Верховной Радой до «майдана». Он был сразу же отменен новой, майданной властью. Понимая, что дерусификация будет ужесточаться, в некоторых украинских регионах с русским большинством заговорили о независимости. Участники «неправильных» референдумов за независимость Донецкой, Луганской и Харьковской областей подверглись репрессиям, в ответ на это русские повстанцы сформировали ополчение. Тогда украинская власть, будучи не в состоянии с ходу разгромить и подавить русское движение, начала обстрелы мирных кварталов, а затем блокаду населения ДНР и ЛНР. Заметим, что сама Украина получила в 1991-м независимость по первому требованию и свободно вышла из состава СССР, но отказала в аналогичном праве русским Новороссии в 2014-м.

Сегодня дерусификация Востока Украины осуществляется сугубо военным путем. Причем программа «освоения» территории Донбасса предполагает уничтожение и выселение его жителей, этнических русских. По тому, как ведут войну ВСУ, видно, что их основная задача состоит не только в том, чтобы победить ополчение, но и в том, чтобы сделать территорию непригодной для жизни. Это разрушение коммуникаций (подачи воды и проч.) и блокада населения народных республик Новороссии, напоминающая блокаду Ленинграда. Война с населением, которое Киев до сих пор продолжает считать «своим», укладывается только в одну логику — логику геноцида.

О том, что Киев считает русских Новороссии «генетическим мусором» и «недолюдьми», известно из заявлений официальных лиц (того же Яценюка) и украинской пропаганды. На официальном украинском радиоканале журналист Буткевич называет население Донбасса лишними людьми, из которых надо оставить в живых только 1,5 млн — меньшую часть. В качестве аналогии этого заявления можно взять рассуждения западных лидеров, которые считают население России слишком многочисленным. Кто называет желаемый демографический «потолок» в 40 млн, кто — в 15 млн. Собственно, эта ситуация возникла не сегодня. Еще Йозеф Геббельс говорил: «Русские не народ в общепринятом смысле слова, а сброд, обнаруживающий ярко выраженные животные черты». Вот реплика Рамона Серано Суньера, министра иностранных дел франкистской Испании: «Уничтожение России — требование истории и будущего Европы». А вот что говорит Геннадий Корбан, правая рука Игоря Коломойского по бизнесу: «Украина должна превратиться в Латвию. Латвия ненавидит Россию. Поколения должны ненавидеть Россию, именно ненавидеть...» Киевский кабинет стремится превратить страну в «европейский бронежилет», «границу западной цивилизации», «форпост против восточных варваров» и все время твердит о «конфликте менталитетов». Это матрица любой ксенофобской идеологии, возведенной на политические высоты.

Фашизм не бывает направлен во все стороны одновременно. У современного неофашизма, как и у германского фашизма XX века, есть определенный объект: русская общность. Непонимание и замалчивание этого факта в России ведет к серьезным последствиям для будущего русской нации.

В такой ситуации особенно опасны проявления русофобии в самой России. В частности, безответственные высказывания ряда маргинальных общественных и культурных деятелей в поддержку геноцида русских на Украине, презрительное называние 85% национально и консолидировано мыслящих людей «проблемой для страны». Некоторые медийные личности позволяют себе называть русских «быдлом», «нацией с повадками кочевников». Это прямой повтор позиции украинских политиков, называвших жителей восточных областей страны «недолюдьми» и «генетическим мусором». Это единая стилистика и единый почерк. Подобные высказывания должны получать резкое моральное осуждение. А в ряде случае необходимо задействовать и 282-ю статью о разжигании национальной розни.

Люди, склонные к такого рода высказываниям, переступили моральную грань в тот страшный день, когда десятки антифашистов сгорели в огне Одесской Хатыни, а носители маргинальных политических взглядов оправдали эту расправу.

Важный итог 2014 г. состоит в том, что русофобия полностью выработала свой ресурс, утратила легитимность в русской среде, за исключением компрадорского слоя. Подавляющая часть общества осуждает русофобские взгляды. Их носители уже не могут рассчитывать на уважение нигде, кроме как в своем узком кругу. Но это не должно расхолаживать. Необходимы упорная просветительская деятельность и формирование стандартов изучения истории, дающих представление об огромных жертвах, понесенных русскими за последнее столетие.

Из уст украинцев нередко приходится слышать примерно следующее: «Россияне — это бывшие “русские”».

Мы прекрасно понимаем, что война Украины с русскими — это и война за русское историческое наследие. У русских стремятся отнять домосковский период истории Руси, хотя эта установка украинской историографии частично поколеблена возвращением в Россию Херсонеса. Крещение Руси, преодоление Смутного времени, Победа 1945 года, возвращение Херсонеса и Севастополя в 2014-м — все это интегрирующие смыслы единой русской истории. И именно эти элементы русского дискурса сегодня чаще всего попадают под удар. Но русско-украинский конфликт — это лишь внешний, поверхностный слой проблемы. На глубинном уровне европейская русофобия связана с византийским наследием и русским образом «другой христианской Европы», который вызывает в западном сознании страх потери целостности, страх распада общеевропейской Я-концепции. Это эффект «расколотого Я». Именно поэтому западное экспертное сообщество стремилось и стремится переместить историческую Византию из парадигмы «запада» в парадигму «востока» и представить Россию восточной, азиатской страной. Это вытеснение нежелательного содержания коллективного сознания, подобное «вытеснению комплексов», описанному психологами. Ведь если признать существование другой Европы, придется признать и то, что их нынешние ценности (не христианские, а ценности секулярного модерна и постмодерна) не универсальны.

Следует еще отметить, что наряду с традионализмом, эссенциализмом и отрицанием номадической стратегии «конструирования идентичностей» негативную реакцию многих западных интеллектуалов вызывает популярность в России эгалитарных идей и социальных моделей, причем не в конструктивистской версии западных социалистов, а в органических формах византийской наследственности и потому соединенных с традиционализмом, а не противостоящих ему на либертарианский манер.

«Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» определяет положение русского народа в России в качестве «системообразующего ядра».

В начале 2014 года Президент России В.В. Путин справедливо назвал русский народ крупнейшим разделенным народом мира и напомнил о необходимости защиты русских общин за границей. Парадокс ситуации заключается в том, что государствообразующий народ является в то же время разделенным народом. Идея, которая запустила процесс исторического воссоединения русских, называется ирредентизмом — слияние, воссоединение частей одного народа.

Понятие «ирредента» само по себе означает национальное меньшинство, населяющее территорию, отделенную от государства, в котором живут его соотечественники, государственной границей, то есть примыкающую к «большой родине», но по тем или иным причинам находящуюся в составе другого, иностранного государства. Обычно причиной такого неестественного состояния является совершенная ранее аннексия в результате войн, оспаривания границ или колонизации. Иными словами, меньшая часть народа отселяется от большей принудительно, вместе со своей землей.

Историческая территория, на которой существует сегодня русский народ, включает в себя не только пространство внутри государственных границ России, но и ирреденту — территории исторического проживания. В официальном дискурсе это в целом принято называть «русским миром». Но семантические границы понятия еще не до конца устоялись, поэтому во избежание ошибок попытаемся дать ему простое и строгое определение.

Определение русского мира основано на двух критериях.

1. Русский мир — это совокупность людей, для которых независимо от места проживания русский язык и русская культура являются основными, то есть полученными в процессе воспитания.

2. Исключение составляют те, кто по тем или иным причинам сознательно относит себя к какой-то другой нации. Необходимо понимать, что границы русского мира подвижны. Например, нынешняя Украина представляет собой лоскутную империю, сшитую из разных наций наподобие исторической Австро-Венгрии (правда, в Австро-Венгрии, распавшейся век назад, не было массовых убийств национальных меньшинств). При этом, согласно социологическим опросам, сегодня на Украине 80% людей говорят и думают по-русски. Но это пока. Если немногие еще оставшиеся на Украине русские школы будут умышленно закрывать, русский язык не вернет себе статус второго национального, число людей, думающих и изъясняющихся на русском, будет уменьшаться, и их историческая связь с Россией оборвется. Эта ситуация насильственной дерусификации во многом и подтолкнула русский ирредентизм на Украине, который в нормальных условиях мог бы иметь другие формы или не возникнуть вовсе. Сказанное касается в первую очередь территории исторической Новороссии. То, что произошло в 2014 г. в Крыму и в Донбассе, есть проявление ирредентизма. Русское общество и государство должны до конца прояснить ситуацию и признать Беловежские решения 1991 г. нелегитимными. В противном случае останется неясным, почему крымчане имеют право на исторический выбор, а русские жители ДНР и ЛНР, проголосовавшие на референдумах за независимость республик, его лишены. На примере Новороссии хорошо видно, чем ирредента отличается от «диаспоры» — национального меньшинства, которое возникает в результате добровольной миграции и не занимает исторически принадлежавшую ему территорию. Казалось бы, греческое слово «диаспора» близко по значению к еврейскому «галут», тоже «рассеяние». Но здесь есть существенная разница. Галут не добровольная миграция, а принудительное разделение, постигшее евреев после взятия Иерусалима Навуходоносором II и последовавшего затем Вавилонского плена (586 г. до н.э.).

Появление ирреденты — тоже результат насильственных действий, но в данном случае они проявляются в дроблении народа вместе с территорией его проживания и нередко (хотя и не всегда) равнозначны оккупации.

В связи со всем сказанным следует обратить внимание на историческое различие антисемитизма и антирусизма (политической русофобии). Последствия антирусизма проявились в разделении не только народа, как это было в еврейской истории, но и страны его первоначального проживания (России и СССР). Преодоление этого разделения — важнейшее условие восстановления русскими своей исторической субъектности.

Русские являются одним из народов, подвергшихся в ХХ веке геноциду. Число евреев, уничтоженных гитлеровцами, — более 6 млн человек. В том числе их казнили и служащие вермахта в годы войны. Теперь вспомним число потерь среди наших соотечественников и вычтем из нее число погибших солдат. Останется внушительная цифра. Вот эти потери русской нации так и не были возмещены. Важно понимать, что эти люди не являются обычными жертвами войны. Со стороны Третьего рейха это была именно этническая война; Гитлер и его окружение этого не скрывали. Они выполняли план Прусского комитета по «внутренней колонизации», разработанный задолго до прихода Гитлера к власти. Следует помнить, что в Третьем рейхе войну с СССР также считали «этнической» в рамках плана «Ост» по зачистке «восточных территорий». Известно, что цифра потерь русского народа во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов огромна. И речь идет не только о солдатах, но и о гражданском населении. В определении значения Великой Отечественной войны пора задать четкие смысловые рамки. Это поможет разделить в сознании российского общества два совершенно разных понятия — Вторая мировая война с несколькими участниками и несколькими политическими договорами по разделу Европы (германо-польский договор о «дружбе и сотрудничестве», аншлюс Австрии, Мюнхенский пакт, он же — раздел Чехословакии 1938 года, пакт Риббентропа — Молотова 1939 года и др.) и Великая Отечественная война против гитлеровского альянса стран, совершивших агрессию с целью этнического геноцида и колонизации территории СССР.

Только признанием русского геноцида мы сможем извлечь уроки как из недавней, так и из ныне совершающейся истории. Эти уроки очень важны именно сейчас, когда в мире произошла реабилитация фашизма и практически выдана лицензия на уничтожение русских. Если евреи уже пережили свою Катастрофу, то русские продолжают переживать ее. Русская Катастрофа, по всей видимости, должна получить собственное имя, имеющее корни в русской языковой традиции. Вполне возможно, это будет слово «плаха» («эшафот», «место казни», переносное разговорное — «смертная казнь»).

Вот только исполнения приговора мы еще можем избежать. И казнь может стать профанацией, если мы сами в это поверим, — как это описано Владимиром Набоковым в «Приглашении на казнь»:

«И уже побежала тень по доскам, когда громко и твердо Цинциннат стал считать: один Цинциннат считал, а другой Цинциннат уже перестал слушать удалявшийся звон ненужного счета — и с неиспытанной дотоле ясностью, сперва даже болезненной по внезапности своего наплыва, но потом преисполнившей веселием все его естество, — подумал: зачем я тут? отчего так лежу? — и задав себе этот простой вопрос, он отвечал тем, что привстал и осмотрелся <...>. Цинциннат медленно спустился с помоста и пошел по зыбкому сору. Его догнал во много раз уменьшившийся Роман, он же Родриг:

— Что вы делаете! — хрипел он, прыгая. — Нельзя, нельзя! Это нечестно по отношению к нему, ко всем... Вернитесь, ложитесь, — ведь вы лежали, все было готово, все было кончено! Цинциннат его отстранил, и тот, уныло крикнув, отбежал, уже думая только о собственном спасении. Мало что оставалось от площади. Помост давно рухнул в облаке красноватой пыли».

Русофобия имеет три аспекта — политический, академический и социокультурный.

В рамках текущей политики нам нужны срочные, безотлагательные действия по защите русских внутри и за пределами страны.

В академических рамках необходимо внимательное изучение русофобии как исторического явления.

Третья задача, которая стоит перед нами, — восстановление стертой русской идентичности. Необходимо четко сформулировать роль русского языка, русской культуры и русского православия в этом процессе. Наблюдения за уровнем русофобии в России выявили две противоречивые тенденции. С одной стороны, на фоне политических событий на Украине вырос уровень русофобии среди компрадорской части «креативного класса». С другой стороны, подавляющая часть общества сегодня решительно осуждает русофобские взгляды, утратившие остатки легитимности на фоне антирусских репрессий на востоке Украины. Согласно нашему прогнозу, в краткосрочной и среднесрочной перспективе носители русофобских взглядов будут маргинализироваться, что в свою очередь вызовет радикализацию их взглядов. Такое сочетание тенденций может привести к гражданскому взрыву, который необходимо предотвратить.

Меры, которые позволили бы избежать этого страшного сценария, включают в себя постоянный мониторинг ситуации, контроль правоохранительных органов за проявлениями русофобии, поддержание атмосферы морального осуждения русофобии в обществе и медиасфере, просветительские усилия государства в этом направлении.

Требуется поиск, систематизация и архивирование случаев русофобии в России, а также за рубежом в местах компактного проживания русских, мониторинг общественного отношения к ущемлению прав русских в России и за ее пределами.

Русофобия является одним из проявлений экстремизма, это следует признать на официальном уровне и поддержать применением в ряде случаев статьи 282 УК РФ («о разжигании ненависти либо вражды»). Русофобия должна быть запрещена законом точно так же, как запрещена героизация нацизма. Поскольку острие неонацизма направлено против русского общества, мы имеем полное право на эти меры самозащиты.

Очень важно соблюдение этической и политической корректности по отношению к русскому национальному достоинству, моральное осуждение идей о «генетическом авторитаризме», «коллективном покаянии» и т.п.

Среди первоочередных задач — доведение до общественности фактов русофобии, признание статуса русских как «народа-жертвы» и «разделенного народа», определение ущерба, понесенного русскими в ХХ–ХХI веках. Необходимо признание войны 1941–1945 годов геноцидом русских и дружественных им народов СССР. Необходимо выработать и предложить обществу конкретные меры по компенсации демографических и культурных потерь ХХ–ХХI веках. Речь идет о так называемых аффирмативных действиях (режим благоприятствования в отношении дискриминированных групп).

Критически важно преодоление информационной блокады в самой России. Лишь кардинально изменив информационную повестку в СМИ, а также содержание школьного и вузовского образования, можно защитить национальное достоинство и сохранить общество. В самое ближайшее время необходимо сформировать программу научных исследований проблем русской идентичности.

Интересы русского общества требуют разработки и концептуализации понятий «русофобия», «русская нация», «русская идентичность», «русский мир», «русская земля». В рамках гуманитарных и общественных исследований необходимо изучение геноцида русских в истории, а также международного опыта и международной практики по защите национальных прав. Необходимо признание русским национальным достоянием православных святынь Москвы, Херсонеса и других городов, каковые святыни имели прямое и непосредственное отношение к становлению национальной идентичности.

Важной инициативой может быть проект закона о национальном примирении. Пришло время прекратить исторические распри верующих и атеистов, староверов и православных, представителей бывших «белых» и «красных». Забыв историческую гордыню, поклонники советского и дореволюционного периода должны объединиться перед общими вызовами. Процесс восстановления русской национальной субъектности критически важен. В условиях информационной и экономической войны он позволит эффективно защитить Российское государство. Нация либо вновь обретет себя, либо начнется ее необратимый распад.