Российский маршрут покаяния не минует этот старый рудник в Коптяковском лесу, в урощище Четырех Братьев. Сосны и березы здесь уже распрямились, но шумят еще осенними ночами, качая высокими кронами. Не забывают сами и людям не дают забыть о том, что происходило в этих местах много лет назад, в середине июля 1918 года...
Два часа разницы
Хмурое, почти серое утро заводской окраины. Лесистые горы, бесхозный трамплин на правой вершине. Так похоже на Филейку, только все же не Филейка. Это Уктус, промышленный район Екатеринбурга. Храм-новодел, освященный в честь Преображения Господня, не похож ни на один из вятских ни внутри, ни снаружи. Но большая икона Николая Великорецкого на аналое — как привет с родной земли и знак, что ничего случайного в мире нету.
Прихожане этого екатеринбургского храма были среди участников Великорецкого крестного хода, из старинного вятского села на берегу реки Великой и привезли домой полюбившуюся им икону, благо есть в Преображенской церкви придел в честь святителя Николая. А теперь и мы, вятские паломники, собрались в дорогу, чтобы побывать в монастырях и храмах Екатеринбургской епархии, проехать маршрутом покаяния от Храма-на-Крови через Ганину Яму до Алапаевска. Ехали день, ехали ночь, перевели часы вперед — разница с московским временем и с кировским два часа — отстояли литургию и уже принимаем предложение настоятеля Преображенского храма протоиерея Николая Ладнюка побывать в кафедральном Свято-Троицком соборе. Там последние дни гостит всероссийская святыня — Почаевская икона Божьей Матери.
Суббота и, похоже, нерабочая. Под сводами собора так людно, что кажется: у входа и останемся, никуда не пробиться. Но к иконе в лучистом окладе, поклониться которой, наверное, весь город пришел, нас пропустили без очереди. И от этой благосклонности, оттого что святыня, от которой будто свет исходит, чудесным образом приблизилась, ничего другого вокруг не замечаешь. И только потом, уже приложившись, видишь небывалый иконостас, богатую роспись сводов, и что удивительно — книги. На столах, стеллажах, в книжных шкафах, тесно расставленных вдоль левой стены — будто ярмарка православной литературы разместилась в соборе. Не успев удивиться, покупаю «Путешествия в Святую землю» за десять веков. В Иерусалиме не мог приобрести, в Москве — а тут пожалуйста. Так что «Если вы не бывали в Свердловске...»
Свердловск, Свердловск, Екатеринбург... Я учился в этом городе, помню его улицы (Малышева, Белинского и т.д.), трамвайные пути, ратушу с часами, мост через Исеть, родной универ. Но таким вот, с белыми храмами, построенными в последнее десятилетие, Патриаршим подворьем и Святым кварталом, которые начали строить сразу же после освящения Храма-на-Крови почти в центре города, не знал. И кручу головой, высматривая приметы нового и знакомого, и нахожу. Вот памятник Свердлову — так и стоит в сквере перед УрГУ, вот «Космос» — раньше здесь такие фильмы показывали! А Ипатьевского дома нет. Но стоит, стоит перед глазами этот вросший по этаж в землю особняк какого-то неопределенного, не желтого и не белого, цвета стен. Неужели он выглядел более приветливым, когда Царская Семья была доставлена сюда в начале мая 1918 года и Великая княжна Мария писала в своем письме З. С. Толстой: «Устроились мы пока хорошо. Домик маленький, но чистый, жаль, что в городе; потом сад совсем маленький. Когда приедут другие, не знаю, как мы устроимся, комнат не очень много. Я живу с папой и мамой в одной, где и проводим почти целый день. Только что выходили в сад, погода серая, и идет дождь...» Запомнил ли тот дождь Цесаревича, как самого дивного ребенка, о каком можно было мечтать: с чудными белокурыми кудрями и большими серо-голубыми глазами, оттененными длинными загнутыми ресницами, с ямочками на круглых щеках, которые обозначались всякий раз, когда мальчик улыбался? Чеканил ли слова Великой княжны Татьяны, замкнутой, сдержанной и сосредоточенной блондинки, которая однажды написала маме: «Я буду молиться за тебя в церкви…»? Или безмолвно проливался на Царственных Страстотерпцев, о которых задолго до прославления один из приближенных сказал: «Я не умею рассказывать про характеры Царской Семьи, потому что я человек неученый. Я скажу про них просто: это была самая святая и чистая семья...»
А когда я встретился с Ипатьевским домом летом одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года, дождя не было и светило солнце. И как гром среди ясного неба прозвучали слова Леонида Макарычева, большого знатока всевозможных исторических событий: «Здесь Царскую Семью расстреляли, Николая II, его жену, детей и слуг». А мы с Герой из Афанасьево и не знали. Первый этаж, будто в асфальт закатанный, слепые, будто замурованные, окна второго этажа, покатая крыша, давно некрашенное кровельное железо которой можно до трещинки, до сгиба рассмотреть. А дверей не видно. Да и мысли не было зайти: какие экспонаты там рассматривать, к какой истории прикасаться? Да и не могло там быть никакого музея, чем гордиться-то?
В пору, когда первым секретарем Свердловского обкома КПСС был Б. Н. Ельцин, Ипатьевский дом снесли. Теперь его на месте Храм-на-Крови во имя Всех Святых в Земле Российской просиявших. Построенный чуть ли не за год, освященный 16 июля 2003-го по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II при большом стечении знаменитых гостей — в день освящение здесь молились Станислав Ростропович и Галина Вишневская, глава Российского Императорского дома Великая княгиня Мария Владимировна и Ольга Николаевна Кульковская-Романова, посетили Храм-на Крови Президент России В. В. Путин, канцлер Германии Г. Шредер.
Огромный, общей площадью около 3000 квадратных метров, величественный, высотой почти 60 метров, с четырех сторон просматриваемый, открытый. И войти в храм можно с любой улицы, по периметру к нему примыкающих. Но мы подъезжаем к центральному входу, замечая — отсюда он еще больше похож на храм Христа Спасителя в Москве. Цокольный этаж, широкие лестницы, массивный фасад, памятник Царственным Страстотерпцам — Император будто заслоняет собой дочерей и жену, на руках у него лежит Цесаревич Алексей...
Здесь все буквально пропитано той горькой памятью о них. Икона Царственных Страстотерпцев — золотые силуэты на красном фоне. Мраморные плиты с именами — Романов Николай Александрович, Романова Александра Федоровна, Романова Мария Николаевна, Романова Татьяна Николаевна, Романова Ольга Николаевна, Романова Анастасия Николаевна, Романов Алексей Николаевич. Вещи из Ипатьевского дома, детская игрушка, ножка резного стула, срез тополя, что рос в его дворе. Записка Николая II: «Одно упование и надежда на милосердного Господа, да будет воля Его святая». Письмо Великой княжны Ольги: «Отец просил передать всем, кто остался ему верен, и тем, на кого эти преданные люди могли бы повлиять, чтобы они не мстили за него. Он простил всех и молится за всех. Но чтобы они помнили: зло, которое есть сейчас в мире, станет еще более сильным, и что зло можно победить не злом, но любовью».
Углубленное, затемненное пространство, так напоминающее подвал Ипатьевского дома, где прозвучали беспощадные выстрелы. Ступенек, которые ведут к нему, немного, едва ли десяток. А 17 июля 1918 года, когда Царская Семья спускалась в подвал своего расстрела, их было двадцать три. И книга, которую довелось прочитать, когда дом инженера Ипатьева стоял на этой земле, называлась «Двадцать три ступеньки вниз». Читал ее, как все мы тогда читали: между строк, пропуская чуть ли неоправдывающие эту невыносимую акцию авторские комментарии, выбирая цитаты неоспоримых в своей беспощадной правде документов. Но только сейчас веет холодом от совпадения: прибавь к 18-му году 23 и получится 41-ый, год начала Великой Отечественной войны...
Горячий угль из чаши
«Господь показал ему Государю две чаши — одну для царя, другую для России. Царь умолял Его отдать ему горькую чашу российскую. Господь отказывал, но потом внял Государевым молитвам, достал из той чаши горящий угль и дал царю. Государь перекладывал бесконечно долго раскаленный камень с ладони на ладонь и все-таки остудил...»
Историю, ставшую преданием, сон ли свой рассказывает монах в Ганиной Яме — мужском монастыре, основанном в честь Царственных Страстотерпцев на месте уничтожения их останков. Сюда, к глухому руднику в урочище Четырех Братьев везли ночью на грузовике по старому Надеждинскому тракту тела расстрелянных в Ипатьевском доме. На первом же свертке с Коптяковской дороги повернули резко и сбросили в старую затопленную шахту. Потом достали, расчленили, жгли на двух кострах, заливали соляной кислотой. Оцепление не снимали двое суток...
Всегда представлял это место гибельным, пустынным, неприкаянным. Но в 1918 году, говорят, здесь была большая поляна, названием Четыре Брата обязанная четырем огромным соснам, что росли возле старой заброшенной шахты. К лету 1919-го от этих исполинов остались только пни. Но лет через шестьдесят братьев стало больше — здесь поднялась молодая поросль. Нынче эти сосны и березы распрямились, стали крепкими, высокими — как надежный караул последнего Императора Российского и его домочадцев. И братия мужского монастыря, основанного здесь «в лето 2000 года в память и назидание потомкам», как написано на огромном памятном камне, достаточно многолюдна — на коллективной фотографии насчитал тридцать шесть монахов.
Дело есть каждому: в монастыре пекут свой хлеб, на таежных травах и ягодах настаивают всевозможные напитки, службы в здешних храмах, освященных во имя Святых Царственных Страстотерпцев (27 декабря 2000 года), преподобного Серафима Саровского (7 июня 2001 года), святителя Николая Чудотворца (19 мая 2002 года), Иверской иконы Божьей Матери (22 сентября 2001 года), преподобного Сергия Радонежского (16 июля 2001 года), иконы Божьей Матери «Державная» (23 сентября 2002 года), праведного Иова Многострадального (23 сентября 2003 года) — каждый день. Храмы и колокольни деревянные, с зелеными крышами, ладно срубленные, крепко поставленные, украшенные редкими иконами — в храме во имя святителя Николая, например, икона Николая Чудотворца, которая была с Царской Семьей в Ипатьевском доме, еще одна икона святителя — дар итальянско-российского фонда — освящена на мощах Чудотворца Мир Ликийских в итальянском городе Бари. В храме во имя Святых Царственных Страстотерпцев — родовой крест Романовых, вернувшийся в Россию через восемьдесят с лишним лет.
Асфальтированные дорожки ведут к покаянным крестам, что установлены на местах, где выгружали тела расстрелянных Романовых, где сжигали царственные останки. Возле старой шахты, куда тела сбросили, тоже крест — большой, деревянный, с железным свитком «Святые Царственные Страстотерпцы, молите Бога о нас!» В круговую — деревянный помост под навесом, — можно обойти вокруг почти затянувшейся, как старая рана, ямы. Перед входом в галерею — еще один свиток: «Близь сей шахты в июне 1918 года огнем и кислотой были уничтожены честные тела Святых Царственных Страстотерпцев и их верных слуг». На березе, что растет рядом — табличка с полустершейся надписью: «Господи, помилуй! Поставь на ночи и дни власть Твою святую».
Над перилами галереи закреплены цветные фотографии — крестный ход к Ганиной яме, освящение монастыря, архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский Викентий, он же настоятель мужского монастыря в честь Святых Царственных Страстотерпцев. А шахта зарастает медленно, в неглубоком провале — корни некогда возвышавшегося здесь дерева, сухой куст. Вокруг посажены однолетние цветы, такие же растут вдоль монастырских аллей. Но там они крепко вросли в почву, а здесь подвязаны к деревянным колышкам...
Колокола с главной монастырской колокольни звонят к службе. Хорошо, что мы не торопимся, остаемся на всенощную. Должны были ночевать в Алапаевске, но ничего, разместимся здесь, в монастырском храме святителя Николая. Руководитель паломнической службы «С Вятки» Надежда Шаповал и иерей Александр Бахаревский, окормлявший нас в этой поездке, еще раз напоминают о двухчасовой разнице во времени, предупреждают, что вставать придется в пять утра, то есть в Кирове будет три часа ночи. Совершенно не пугает, соглашаемся. Когда еще в таком месте доведется исповедоваться и причаститься...
Монастырские службы долгие. В узкое, как бойница крепости, оконце храма во имя Святых Царственных Страстотерпцев видно, что день еще не угас и окружившие монастырь деревья само спокойствие. А пойдем по темноте в трапезную и зашумят-закачаются кроны, заговорят согласно сосны и березы, будто стараясь растолковать нам, не здешним, еще что-нибудь, только им веданное. А утром снова все стихнет. И только золото листвы, усыпавшее Ганину Яму, будет напоминать о полуночном шуме.
Кстати, внутри галереи, окружившей старую шахту, тоже растут деревья. В основном березы. Они не такие крепкие и белоствольные, как на всей территории монастыря, но их столько, сколько тел было сброшено в этот, еще не совсем затянувшийся провал...
Апостольник Елизаветы Федоровны
И в Алапаевске есть монастырь, только женский. И на его территории, рядом с белой часовней, есть старая шахта, которую хотели закопать, сравнять с землей, но грейдер сломался. И вообще, многое не удалось тем, кто хотел повторить здесь сценарий Ганиной Ямы. Убить-то убили, но тела уничтожить не смогли. И уже в Иерусалиме, в храме Марии Магдалины, что на Елионской горе, я видел беломраморные раки с мощами преподобномучениц — Великой княгини Елизаветы Федоровны и инокини Варвары. А ведь 18 июля 1918 года в Алапаевске по замыслу исполнителей должно было повториться Екатеринбургское изуверство. Причем, изощреннейшим образом.
Из Вятки в Алапаевск были привезены находившиеся у нас под арестом Великий князь Сергей Михайлович (племянник Александра II) со своим секретарем, трое князей императорской крови Иван Константинович и Игорь Константинович (сыновья Великого князя Константина Константиновича), а так же Владимир Павлович Палей, сын Великого князя Павла Александровича от морганического брака. В Алапаевске, в напольной школе (она так называлась, потому что построена была в поле — Н. П.) уже ждали своего часа старшая сестра последней Царицы Российской Александры Федоровны Елизавета Федоровна и ее верная келейница Варвара. Большевики инсценировали нападение и настояли на переезде: мол, здесь обеспечить безопасность членам Императорской Семьи не представляется возможным. И снова автомобиль двигался в сторону старого рудника, но уже к Нижне-Селимской шахте. И снова был расстрел, и снова тела сбросили в шахту, для верности забросав гранатами.
Но наступали белые. Местные жители показали им место убийства. Поднимавшие тела были поражены тем, что некоторые члены Императорской Семьи, оказывается, сбрасывались в шахту еще живыми. Так, Елизавета Федоровна находилась рядом с одним из Великих князей, раны которого были перевязаны ее апостольником. Сестра милосердия Марфо-Мариинской обители — после гибели мужа, Великого князя Сергея Александровича Великая княгиня ушла от светской жизни и мирской суеты, основав эту женскую обитель в центре Москвы — Елизавета Федоровна и умирая, выполняла свой милосердный долг, помогая ближнему...
Извлеченные из шахты тела какое-то время хранили в алапаевском морге.
Но наступали красные. И, покидая Алапаевск, белые вывезли останки Великой княгини и ее келейницы. Говорят, и другие тела они брали с собой, отступая через Китай. Но о месте их захоронения ничего не известно. А вот останки Елизаветы Федоровны и инокини Варвары в 1921 году были захоронены в крипте под церковью св. Марии Магдалины в Гефсимании. Как того и хотела Великая княгиня, навсегда влюбившаяся в палестинский пейзаж во время поездки на Святую Землю в год, когда освящали здесь храм Марии Магдалины. Еще Гессен-Дармштадская принцесса, она стояла рядом с супругом своим Сергеем Александровичем и, очарованная торжественной красотой богослужения, прошептала: «Как бы я хотела быть похороненной здесь!» И была услышана. Как, говорят, слышит теперь сама, исполняя молитвенные просьбы россиян, которые хотят поклониться святыням Русской Миссии в Иерусалиме. Вот и сестры Алапаевской обители побывали недавно здесь, молились и трудились. И как итог тех трудов, 24 сентября в Екатеринбурге открылась выставка рисунков монахинь Алапаевского женского монастыря во имя Царственных Страстотерпцев, она называется «Сестры рисуют Святую Землю».
А Алапаевск сегодня — это Екатерининская церковь, на Божественной литургии в которой мы были. И дивились красоте и намоленности старых икон — «Архангел Михаил», «Божия Матерь “Скоропослушница”», «Иисус Христос, благословляющий детей». Церковь эта старинная крепко стоит на уральской земле, ее ни решились закрыть даже когда Екатеринбург назывался Свердловском. На кладбище возле церкви много памятников с вятскими фамилиями.
Алапаевск сегодня — это мемориальная комната в напольной школе, в которой ждали своей участи члены царской фамилии. И женский монастырь, на территории которого новый храм во имя Исповедников и Новомучеников Российских, белая часовня, покаянный крест возле шахты, куда сбросили тела Великой княгини Елизаветы Федоровны, ее келейницы Варвары и членов царской фамилии. Место это обнесено железной оградой, по-за которой растут грибы, а внутри все никак не затянется поросшее травой углубление — все что осталось от старой шахты. Стоишь бессловесный и думаешь: Ганина Яма, провал российский истории, зарастает быстрее.
Симеонова тропа
Вятских в эти места выкликали. И, отзывчивые люди, откликались они на призыв правительства, ехали в Верхотурье и Меркушино, как в Сибирь, осваивать новые земли. Но дороги здесь уже были хоженые и встречались на них чудеса и чудотворцы. Один из них звался Симеоном и говорил: «Молю вас, братия, внемлите себе, имейте страх Божий и чистоту душевную».
Меркушинская подкова
Симеон, Верхотуровский чудотворец, на одних иконах изображается со свитком в руках, а на других рядом с Николаем Чудотворцем. Что дорого вятскому сердцу, которое считает святителя Николая покровителем нашей земли. А прихожане храмов Екатеринбургской епархии считают, что уральской...
Над Меркушино облака будто замерли, уплывать никуда не торопятся. Теперь здесь красиво, есть на что засмотреться. Каменистый берег таежной реки, ухоженное селение, памятник павшим в годы Великой Отечественной войны — не безликая стела, а каменная арка с иконкой Вседержителя, выполненная в стиле монастырских строений. С высоты птичьего полета здешнее подворье Ново-Тихвинского женского монастыря, наверное, видится счастливой подковой. По краям ее два новеньких храма Михаила Архистратига и преподобного Симеона, соединенные галереей. В левом, искусно украшенном изнутри мраморными плитами и малахитовыми колоннами, серебряная рака с мощами пресвитера Константина. В правом, тоже изрядно украшенном, гробница Симеона Верхотурского, родниковая вода, чудным образом явившая свою целебную силу. Монахиня рассказывает историю обители, показывает фотографии — как было, что стало. Разница разительная. И снова, как провал в истории, промежуток между давним и нынешним...
Как же хотели те, что пришли сюда в восемнадцатом, чтобы ничего этого не было. Разорили с таким трудом построенные церкви — храм архистратига Михаила, например, строился не одно десятилетие — мастеров подходящих не находилось. Священников принуждали отказаться от веры. Молодой священник Константин Богоявленский, приехавший в Меркушино в начале семнадцатого и послуживший в здешней обители всего год, был тверд духом и его расстреляли 14(27) июля 1918. Последовавших примеру пресвитера иереев тоже. «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, во иерейстем чине Тебе послужившего, имя же его Ты един веси» — начертано теперь на железных крестах возле восстановленного уже в наше время храма архистратига Михаила. А на том, что побольше, можно прочесть, что здесь же при строительстве того же храма были обретены святые мощи пресвитера Константина Богоявленского (1896–1918). Дата обретения — 18 мая 2002 года. Этим мощам мы и кланялись в храме архистратига Михаила. Мраморные ступени, серебряная рака, крышка, в которой 120 килограммов драгоценного металла...
Провидению было угодно, чтобы мощи Симеона Верхотурского, хранившиеся до 1704 года в гробнице меркушинского храма во имя преподобного, были перенесены в Верхотурье. И хорошо, что меркушинцы не видели, как уже в 1918-м измывались над ними большевики... Они-то своего святого собрали в дорогу любовно: положили мощи в кедровую раку, укрыли лебяжьим пухом. И шли долгие версты крестным ходом. Только юродивому Косьме, немоществующему ногами, было трудно одолевать весь путь и он говорил, притомившись: «Брате Симеоне, давай отдохнем». И рака с мощами преподобного останавливалась, никакими силами нельзя было сдвинуть ее с места, пока Косьма не говорил: «Пошли, Симеоне, дальше, отдохнули слава Богу...»
Мощи преподобного были принесены в Верхотуровский монастырь, хранились сначала в монастырской деревянной Покровской церкви, затем в каменной Николаевской, где вместо медной раки для них была устроена серебряная. Но в виду увеличения братии и приходящих на поклонение богомольцев Николаевская церковь оказалась малопоместительной и строятся Преображенский храм (1821–1837) и Крестовоздвиженский собор (1905–1915). В последнем и хранились мощи преподобного Симеона Верхотурского, пока в 1918-м не нагрянули в Верхотурье большевики. Они вынесли из Свято-Николаевского монастыря раку с мощами, опрокинули ее на стол и полетел над землей уральской лебяжий пух. Люд верхотуровский ловил пушинки, уносил домой, а пух все летел и летел, подхваченный ветром, падая в тех краях, где подвизался преподобный Симеон, где жил и чудотворствовал.
Теперь Симеонова тропа — асфальтная лента с монастырями и храмами, часовнями и памятными крестами. Белый как снег, с иголочки отстроенный женский монастырь стоит на том месте, где некогда останавливался для отдыха Косьма. Мощенный двор, небольшой храм с красивым, в греческом стиле расписанном иконостасом и порусом вместо привычного для современных церквей паникадилом. Монахинь немного, всего пять, но со всеми делами монастырскими они управляются: есть кому службу служить, послушания нести, в колокола звонить. Правда, такого звона, каким порадовал Игорь Шиляев, звонарь вятского храма во имя мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, они не слышали. Улыбаясь, Игорь уже спускался с колокольни, а большой колокол еще гудел. И эхом плыл вятский звон в Меркушино и Верхотурье, в Алапаевск и Екатеринбург. А наш автобус притормаживал у небольшого деревянного храма, вокруг которого еще кипела работа. Он будет освящен во имя всех Святых, в земле сибирской просиявших. Ведь эти места издавна Сибирью называли, хотя по всем современным географическим признакам — Восточный Урал. Но как в Сибирь ехали сюда выкликанцы (от слова «клич», откликнувшиеся на призыв правительства заселять новые земли — Н. П.) из граничивших с этими местами Новгородской, Вологодской и Вятской губернии. И оставались, зачарованные красотой ландшафта и преданий. С этого камня ловил рыбу преподобный Симеон, на месте, где теперь стоит памятный крест, была его любимая ель: паломники отламывали по веточке, унося с собой на память, ель засохла и по весне унесла ее вышедшая из берегов Тура. Неподалеку стенд с надписью: «Братья и сестры! Мы просим вас о бережном отношении к этой Святой Земле»... Вот и сказано слово. И я еще буду удивляться, что так много напоминаний об Иерусалиме и Палестине в этих краях?
«Просим ваших молитв...»
Чем прославился Симеон Верхотурский? Был прост и набожен, стремился к богомыслию и душеполезным подвигам, исполнял все заповеди Христовы и благотворчествовал. В Верхотурскую страну пришел не ранее 1620 года, поселился в Меркушино. Жил своим трудом: шил шубы с нашивками хозяевам, у которых снимал угол. С богатых брал столько, чтобы хватило на жилье и пропитание, от бедных уходил, чуточку не дошив, чтобы не брать с заказчика плату. И рыбы ловил ровно столько, чтобы хватило на день пропитаться. Обходился без излишеств, все жертвовал на храм. Ко Господу отошел молодым, едва ли исполнилось ему сорок лет. И много чудесных исцелений было по его молитвам.
Крестьянский сын Вятской губернии Орловского уезда Верходворской волости Иван Федоров Иванов прибыл в Нижнетурский завод на заработки и заболел. Усердно молился, дал обет святому угоднику Божию Симеону сходить в Верхотурово и отслужить молебен. Исполнив обещание, почувствовал себя совершенно здоровым. Но напился холодной воды и после вечери, придя в гостиницу, почувствовал необыкновенный жар, сделалось с ним расслабление и озноб. Но на всенощную все-таки пошел и во время оной усердно молился праведному Симеону о выздоровлении. Когда окончилось богослужение, почувствовал себя совершенно здоровым...
И мы едем в Верхотурье. Уже на въезде в город автобус наш обгоняет «Москвич», водитель которого, резко затормозив, интересуется: «В какой монастырь следуете?» — «В мужской!» — «Давайте за мной — дорогу покажу!»
Свято-Николаевский мужской монастырь один из старейших в России. В Преображенской церкви — монастырский порядок богослужения, исповедь почти у дверей храма, в специально отгороженных ширмой уголках, прихожане стоят в нешироком переходе между приделами, монахи служат там, где царские врата, иконы. Свечки передаем через послушника, который когда служба заканчивается, убирает цепочку: можно пройти в главный зал, приложиться к мощам преподобного Арефы, настоятеля монастыря.
Купола Крестовоздвиженского собора в лесах — идет реконструкция. Но службы идут, у раки Симеона Верхотурского молебен. Храму почти девяносто лет, а иконы новые, фресок нет. Фаянсовый иконостас воссоздан, сень, которая стоит почти посередине собора, шире той, что была изготовлена для раки с мощами преподобного Симеона товариществом «Хлебников и К» и высочайше утверждена в 1913 году. В июле 1914 года на литургии в Крестовоздвиженском была Великая княгиня Елизавета Федоровна. Из Царского Села в Верхотурье часто летели телеграммы — Николая II, Анастасии, Александры Федоровны. «... Просим вас отслужить молебен у раки святого преподобного Симеона Верхотурского Чудотворца и помолиться с отцом Макарием о ниспослании благословения», «Прошу ваших молитв о дальнейшем преуспевании моей родины». В Ипатьевском доме, кроме иконы святителя Николая, у Царской Семьи была и икона Симеона Верхотурского. Так Симеонова тропа пересекалась с покаянным маршрутом. На уральских просторах и в вятском сердце. И звучит в автобусе, возвращающемся в Вятку, песенное поминовение:
«Николай, Александра,
Мария, Анастасия,
Ольга, Татьяна,
Алексий...»
И молитвенное: «О святый и праведный Симеоне, чистою душею в небесных обителях в лике святых водворяяся, испроси нам от Бога прощение...»