Книгу «Житие Федора Абрамова» можно назвать своеобразным воплощением замысла Федора Абрамова об исповедальной повести своей нелегкой жизни. Задуманное им в определенном смысле осуществил Николай Коняев, опираясь на воспоминания близких друзей, документы и, главное, на дневники Федора Александровича, до сих пор не опубликованные.
Из всего многообразия материалов, оказавшихся в поле его зрения, автор книги выделил две параллельные линии, и они, несмотря на их непересекаемость, сходятся в точке творческого наследия Федора Абрамова. Смысловой пунктир этих линий следующий.
«Праздник: Рождество, Масленица, Пасха с пением, с качелями... Церковь... Пинега... Детство...»
Это из заметок к ненаписанной повести «Житие Федора Стратилата». Там же есть и иное.
«Завидовали Чапаеву, Петьке, погибшим за революцию. Песню “Там вдали за рекой” пели с дрожью. “По долинам и по взгорьям” — опять зависть. Да что эти легендарные борцы! Я отчаянно завидовал красным партизанам. Могилы... Самые святые места. Сколько клятв мысленно было произнесено».
Размышляя об удивительном нашем исконно русском качестве совмещения несовместимого, вспоминаются слова Андрея Платонова: «...русский — это человек двустороннего действия: он может жить и так, и обратно, и в обоих случаях остается цел» («Чевенгур»). Его замечание — не что иное, как вариант мысли Достоевского о человеческой широте, зачастую не идущей на пользу, и которую не грех бы сузить. Правда, возникает и другая мысль: будет ли польза — счастье — человеку в узких рамках, физических и метафизических? Сомнительно, припомнив, что не раз уже пытались бойкие умы ограничить сферу естественных человеческих порывов и наклонностей.
Вот об этой, так сказать, сложносоставной целостности противоречий писателя и о его интуитивном стремлении к подлинно цельному восприятию русского мира, воскресение которого он чаял вместе со своими героями, повествует книга Николая Коняева.
В северной деревне Веркола в XVI в. жил 12-летний отрок Артемий. «Поехал боронить — гром страшный пал... А тогда приказ, кого громом убьет — не хоронить, — приводит автор запись Федора Абрамова 1958 года. — Сделали обрубку, положили, сверху прикидали хворостом, тоненькими кряжишками, чтобы не гнило. Так и похоронили.
Через 33 года псаломщик видит — свечка горит, все горит».
И в последующие четыреста лет подряд происходили великие чудеса по молитвам к праведному отроку, продолжаются они и сейчас.
Хлопотами и молитвами святого праведного Иоанна Кронштадтского в 1897 г. в Артемие-Веркольском монастыре был возведен двухъярусный собор в честь Успения Богородицы и Рождества Христова. Здание монастыря и двор обнесли высокой кирпичной стеной. Со ста восьмью десяти пятью насельниками монастырь процветал вплоть до 1917 года.
Сохранился снимок 1934 г.: тринадцатилетний подросток Абрамов на фоне иконы святого своего земляка.
«Поражает сходство сфотографированных мальчиков с отроком, изображенным на иконе. Если бы тринадцатилетний Федор Абрамов снял кепку и вместе со своим товарищем возвел глаза к Небу, различить отроков и иконописный лик было бы почти невозможно. Поразительно, как точно в результате нехитрых компьютерных манипуляций совмещаются икона и фотография. Святой отрок Артемий и его пинежские земляки, вошедшие в отроческий возраст, легко соединяются друг с другом, словно их не разделяют четыре столетия...».
Так автор жития будущего «писателя-деревенщика», печальника уходящего патриархального русского мира, описывает его сходство со святым. При этом он не может не обратить внимания и на «страшные записи» его дневника.
«Прочитал “Евангелие от Иоанна”, — записывает он (то есть Федор Абрамов. — А.М.) 25 апреля 1983 г., уже находясь в больнице. — Все тот же еврейский торг Бога с людьми, людей с Богом. И редкая суетность, редкое тщеславие: признай, восславь меня и Я тебя вознагражу»...
«Это, конечно, помрачение... — горестно заключает Николай Коняев. — И как страшно, что оно охватило человека, который мечтал в детстве стать похожим на праведного Артемия Веркольского, который становился похожим на своего святого земляка не только в лучших книгах, но и в самой жизни, в судьбоносные для нашей страны мгновения!
Еще страшнее, что это помрачение опускается на Федора Александровича Абрамова в самые важные для любого человека мгновения». Речь идет о днях, проведенных в ожидании операции, после которой писатель умер.
«Праведный Артемий Веркольский — очень прикровенный русский святой». Николай Коняев напоминает, что односельчане при жизни не сумели его разглядеть, и в наше время в ореоле святости он не бросается в глаза. Так и Федора Абрамова, если и вспоминают сегодня, то в дежурном перечне «писателей-деревенщиков», скороговоркой, словно спешат быстрее перевернуть «скучную почвенническую страницу» истории советской и русской литературы. Три года назад очень скромно, а по сути, совсем неподобающе страна отметила столетие великого русского писателя. До сих пор ему нет памятника, тогда как чуть ли ни сразу после кончины некоторые более оборотистые, чем он, и «близкие ко двору» писатели удостаивались бронзовых почестей.
«Сегодня Федор Абрамов почти забыт, его произведений не найти в книжных магазинах», — сообщала «Российская газета» в статье «Родом из Верколы». Невеселые слова накануне столетия писателя, посвятившего творчество народу. Учитывая, что история современной России делает все более актуальными темы, поднятые им более полувека назад, вовсе становится грустно.
Особенность темы абрамовской прозы заключена не только в описании угасания естественной жизни русской деревни. Она — в достоверном отражении характера народа в чистых и мутных водах времени. Она выводит его во всех ипостасях — сильных и слабых.
При этом писатель не стоял коленопреклоненно перед народом. Словно сама жизнь, народ полон противоречий. В нем совмещается несовместимое: великое и малое, высокое и низкое, добро и зло. Иногда злое заслоняет собой доброе.
О безответственных проявлениях односельчан к своей земле, Федор Абрамов написал в открытом письме «Чем живем-кормимся». Широко опубликованное, оно вызвало отчуждение людей от великого земляка, они выразили открытую вражду по отношению к нему.
«Нет сомнения, — уверяет читателей Николай Коняев, — что с годами забыто будет абрамовское письмо и так же, как четыре столетия назад вернулся к веркольцам, врачуя и исцеляя их болезни, святой праведный Артемий Веркольский, вернется в наш двадцать первый русский век и русский писатель Федор Абрамов».
Правдивая, преисполненная деликатного внимания к откровениям писателя и человека в предлагаемых историей, обществом и бытом обстоятельствах, книга Николая Коняева делает более объемной фигуру Федора Абрамова. Также она дает возможность широко представить пространство его книг, которое он строил сообразно историческим параметрам современной ему России и понимания русского народа. Прочтя ее, действительно, укрепляется вера в возвращение широкому читателю великого писателя и патриота России.
