Валерий ХАТЮШИН
Мариуполь
В Мариуполе — могила моего отца,
освобождавшего Украину
Украины бывшей убыль...
Нам дороги нет назад...
Русский город Мариуполь...
Разбомбленный город-сад...
В желто-синих дебрях вызрел
красно-черный зверский флаг...
Мариуполь — город-призрак,
Мариуполь — город-мрак.
Мрак удушливой печали,
мрак свистящего свинца
над цехами «Азов-стали»,
над могилою отца...
Днем и ночью с «градом» грозы —
канонады гром и звон.
На руинах храмов — слезы
мироточащих икон.
Слезы старых, слезы малых —
здесь, где плачет Божья Мать...
При свечах в сырых подвалах
дети учатся писать...
Укров крик и матерщина...
Ангел смерти к ним летит...
В черных книжках на руинах —
герб трезубный шелестит.
Как безумно трудно нервный
охладить, унять озноб...
Мариуполь — это первый
гвоздь в свидомый черный гроб.
Вновь назваться Россией
Мы родную отстроим юдоль,
в нашем сердце родство встрепенется...
Через мрак, через кровь, через боль
Украина в Россию вернется.
И, прорвав незалежности бред, —
сможет стать и сильней, и красивей,
чтобы, выйдя из мрака на свет,
вновь, как прежде, назваться Россией.
Добить врага
В победоносном сорок пятом
враг был разбит, но не добит.
И вот опять в году проклятом
нацистский флаг из клочьев сшит.
Тот беловежский год оплачет
разъединенная страна.
Враг не добит, и это значит,
что не окончена война.
Европы жалкие барыги
мечтают нас вогнать во мрак...
В Варшаве, в Киеве и в Риге
из всех щелей повылез враг.
Бойцов за Русь не стало меньше.
И будет их бесстрашна рать.
И все ж — немало унтерменшей,
тех, кто не хочет воевать...
Они, слепые домоседы,
свой подлый нрав хотят сокрыть.
И не достоин тот победы,
кто миротворцем жаждет слыть...
И на века мы будем правы
(и пусть не дрогнет их рука!),
когда потомки русской славы
добьют врага! Добьют врага!
Андрей ПОПОВ
* * *
Это правда русского размаха —
Широка страна моя, поверь...
Я не знал про город Волноваха,
Но о нем волнуюсь я теперь.
Я волнуюсь за его погоду,
За людей в военном далеке,
Что готовы драться за свободу
Говорить на русском языке.
Это правда нашего простора,
Это время честного суда.
Волноваха — это русский город,
Русский город — раз и навсегда.
Ответ Шварценеггеру
Все разговорчивей стратеги —
Им души русские нужны.
И даже старый Шварценеггер
Стал объяснять кошмар войны.
Стал русским предлагать солдатам
Идти домой, смотреть кино.
Не понял бывший губернатор,
Понять, наверно, не дано,
О чем страна моя молилась,
Из-за чего не знала сна,
Что значит наша справедливость,
Что значит русская весна.
Ему когда-то Юрий Власов
Не дал развернутый ответ
О детях русского Донбасса,
Что убивали восемь лет,
Что псы и штаты беззаконий
Дождались грозного суда.
Тошнит от сытых калифорний,
Не понимавших никогда,
Что в наших душах накопилось,
Какая этому цена,
Что значит наша справедливость,
Что значит русская весна.
* * *
Россию спаси нашу, Боже!
Вокруг мировая орда.
И если Ты нам не поможешь,
Никто не поможет тогда.
Горят нефтебазы и танки,
Готовят обманы враги.
По вере, как хананеянке,
По вере в Тебя помоги.
Мы будем упрямо молиться
В эпохе, сгоревшей дотла.
И псы получают крупицы,
Что падают им со стола.
И псам ничего нет дороже
Детей, заболевших войной.
И если Ты нам не поможешь,
Никто не поможет иной.
Светлана СЫРНЕВА
Противостояние Марса
Над черной пропастью пруда,
над темным лесом и над степью
встает кровавая звезда
во всем своем великолепье.
Она царит, в сердца неся
и восхищенье, и усталость,
и перед ней природа вся
ушла во тьму и тихо сжалась.
И всякий маленький листок
молчал, и птица затаилась.
И каждый тихо изнемог,
еще не зная, что случилось.
Звезда! Ничтожны пред тобой
мои поля, мои дубравы,
когда ты луч бросаешь свой
для развлеченья и забавы.
И подойдя, что ближе нет,
как злобный дух на голос выпи,
ты льешь на нас разящий свет,
который днем из нас же выпит.
И мы молчим из нашей тьмы,
подняв растерянные лица —
затем, что не умеем мы
противостать, оборониться.
Мы тихо сжались, чтоб пришли
разруха, войны и неволи
и обескровленной Земли
сухая судорога боли.
Я не ищу судьбы иной
и не гонюсь за легкой славой:
не отразить мне свет ночной,
насквозь пропитанный отравой.
Но травы, птицы и цветы
меня о будущем просили.
И молча вышли я и ты
навстречу неизвестной силе.
Гибель Титаника
Ларисе Барановой-Гонченко
В зыбучую глубь, в бездонную хлябь
уводит сия стезя.
Не надо строить такой корабль
и плавать на нем нельзя!
Но вспомни, как сердце твое рвалось
и кровь играла смелей:
гигант свободы, стальной колосс,
он сходит со стапелей!
Творенье воли, венец ума,
невиданных сил оплот.
И дрогнет пред ним природа сама,
и время с ума сойдет.
В далекую даль, к свободной земле,
связавшись в один союз,
мы тоже шли на таком корабле —
грузин, казах, белорус.
В опасный час, на том рубеже
спастись бы хватило сил —
но кто-то черный тогда уже
по трюмам нас разделил.
Ты вспомни, как бились мы взаперти —
все те, кто был обречен,
кто вынужден был в пучину уйти,
предсмертный выбросив стон.
Заклятье шло из воды морской,
сдавившей дверной проем:
«Пусть будет проклят корабль такой!
Зачем мы плыли на нем?!»
Ты вспомни: выжил тот, кто не ныл
забвения не искал,
кто переборки наспех рубил
и на воду их спускал.
Кто на обломках приплыл к земле
и там из последних сил
своих находил, согревал в тепле
и заново жить учил,
и кто вписал окрепшей рукой
в дневнике потайном:
«Надо строить корабль такой
и надо плавать на нем!»
Анна РЕВЯКИНА
* * *
А в Донецке снова гудит земля,
словно в худшие времена,
только мама считает,
что худшее впереди.
Дом — четыре стены, но одна стена
говорит: «Беги!»
Моя мама устала бояться
и устала вот так стоять,
словно вкопанная в беду.
Если вспять пространство
и время вспять,
то не смей подходить к окну.
Это зарево сызнова — не заря,
это зарево — зуб за зуб.
Моя мама, ни слова не говоря,
унимает дрожь, усмиряет зуд.
Ей давно не страшно, она кремень,
серый памятник площадной.
Мама точно знает, она — мишень.
Или кто-то из нас c тобой...
* * *
К предательству не страсть, но тяга,
держать в кармане оба флага,
жонглировать, кто больше даст.
За мой Донбасс, за твой Донбасс.
Спрос не рождает предложенье.
Вот воин, он к стихосложенью
не то, чтобы совсем младенец.
Скуластый рослый ополченец,
от всех скрывающий обличье:
«Поговори со мной на птичьем!»
Да говорю я, говорю же!
На языке цветов и кружев.
Про тех, кто нас еще предаст,
про тех, кто нами будет предан.
И тем, и тем иконостас
на грудь повесят за победу.
А ты, давай, не у-мир-рай,
не умирай, не умирай,
не умирай, не умирай,
не умирай, не умирай...
* * *
Я не помню, каким он был,
больше помню, каким он стал,
то не плащ на нем — пара крыл,
то не кряж под ним — пьедестал.
То не солнце над ним встает,
а огромный следящий глаз,
то не воинство шло в поход,
а такие же, среди нас.
И звучал в голове металл,
для металла закон один.
То не кряж под ним — пьедестал
из живых человечьих спин.
И пока мы вот так стоим –
ядовитые, словно ртуть,
я прошу, передай своїм:
ничего уже не вернуть...
Реквием
Как уходят герои? Молча.
Растеряв все рефлексы волчьи.
Вместо слез для них море горечи,
вместо роз для них залп тройной
холостыми, и серый в штатском
что-то скажет нам о солдатской,
о судьбе двух народов братских,
пофлиртует с седой вдовой.
А над кладбищем, там, где дымка,
реют ангелы-невидимки,
их не видно на фотоснимках,
но ты слышишь шуршанье крыл.
Это ветер в густых березах
прячет наши с тобою слезы.
Наша жизнь — череда наркозов
да пролитых на лист чернил.
Развяжи мои губы словом,
я парю над изрытым полем,
я привык, что тобою болен,
я привык уже умирать.v
Я лечу, и мне светят звезды,
и рябины алеют гроздья,
и вся жизнь теперь то, что поздно,
то, что вряд ли воротишь вспять.
Алена КОСТИНА
Спасибо, Бог!
Опять Донецк обстреливают танки.
А я зажгу пасхальную свечу.
Спасибо, Бог, что я не в вышиванке
И под чужую дудку не скачу!
Не для меня политика и вера,
Где пастором считается злодей!
Где, воскрешая мертвого Бандеру,
Кладут в могилы тысячи людей!
Здесь сложно. Здесь по-прежнему стреляют...
Но только я на Бога не ропщу.
Куда сложней тому, кто доверяет
И верой-правдой служит палачу.
И мне комфортней в сапогах, портянках
И с автоматом против них в строю...
Спасибо, Бог, что я не вышиванкой
Спасаю душу русскую свою!
Палата белая
Лежи... Палата белая... Молчи...
Уже случилось, сы`на... Не исправить...
Да где там эта музыка звучит?
Ты, видно, в брюках телефон оставил...
Давай я вытру капли на лице.
Пять смс... пока не брал в подвале...
Так ногу раздробило, а он цел...
Да ладно, хорошо, что не украли.
Вчера была у Ваньки. Важный чин...
Стол ломится... и китель — от медалей.
А про тебя сказала, он молчит...
Когда, сынок, они нам помогали?
Уже случилось и не изменить...
Поспи чуток, вот выйдешь из наркоза...
Артурку послезавтра хоронить.
Андрей тебя на похороны свозит.
Не знаю, что и думать, что сказать...
Да вы ж при нас взрослели вместе оба...
Как матери его смотреть в глаза?
Ведь костыли — игрушка против гроба...
Лежи. Палата белая... Молчи.
А смерть свою игру ведет... без правил.
Затихло. Тут хорошие врачи.
Тебя, сказали, на ноги поставят.
Донецк. Областная травма. Лето 2014
Теперь по жизни этот крест нести...
Я мокрые глаза от них не спрячу.
Тот мальчик — без ноги, тот — без кисти...
К беде своей привыкли и не плачут.
Играют в отделении с мячом.
Пока других не привезли «по скорой».
О перемирье с пьяным палачом
И до сих пор идут переговоры...
Они в Донецке, в «травме» областной
С Шахтерска, из Снежного, из Тореза.
Так больно... быть мечта должна иной...
А те, кто здесь — мечтают о протезах.
Время
Соберем черепки от разбитой тарелки.
(Жаль железной посудою не запаслись.)
На настенных часах покорежены стрелки...
Но не значит, что здесь остановится жизнь.
Забиваем фанерой разбитые окна,
Для израненных крыш все, что есть под рукой...
Целлофаном и скотчем, чтоб только не мокло...
Выждем время и к нам возвратится покой.
Залатаем, починим на скорую руку...
Звук орудий научимся распознавать.
Мы три года уже постигаем науку
(Не знакомую ранее нам) — выживать.
Время плавно толкает послушные стрелки.
Отбивает свой ритм и не знает преград.
На окраине лепят в подвале поделки...
Это дети не спят. Там работает «град».
Пусть снаряды сюда летят чаще чем птицы...
Кто-то снова умрет, кто-то снова родится.
Свято верю, что здесь не закончится жизнь!
Александр СИГИДА
* * *
Светлой памяти Александра Гизая,
погибшего 2 июня 2014 г.
там — на картинках — красивые горы
гордые профили дремлющих скал
(тут — бесконечное личное горе
и бесконечный смертельный оскал)
головы молча склоняя над гробом
нам остается продолжить борьбу
(звонкий салют отзывается громом
сопровождая жизнь и судьбу)
вот и дожили до грозного часа —
к нам возвращается время потерь...
(горы Афгана и степи Донбасса
соединились навеки теперь)
Под обстрелом
громы побили все нормы —
ради каких-то наград...
(рвутся снаряды и бомбы —
это работает «град»)
злые хозяева рады —
раб добивает раба...
(воют собаки да бабы,
и догорают хлеба)
мины-патроны-гранаты
ревом пугают ворон
(лезут поганые гады
танками с разных сторон)
взрывы и справа, и слева;
(или — ну — все-таки гром?)
(если расколется древо,
рухнет заброшенный дом)
строчки из старой анкеты
или лихая судьба?
(лишь полевые букеты
да пулевая стрельба)
Братские могилы
I
веришь фотоснимку или на словах?
(...и лежат в обнимку в придорожных рвах)
Поворот на Счастье кто-то подсказал...
(самолет на части — в дым автовокзал)
лупит не по-детски горе-самолет
(парень из Донецка в Киев не идет)
помощь из Иркутска шлют на Волгоград...
(парубóк из Луцка заряжает «град»)
террорист жестокий не пошел на Львов...
(на юго-востоке всем хватает рвов)
II
лезут из Европы рыцари плаща...
(ямы да окопы роем сообща)
вместо похоронки, червь получит корм
(... водрузят обломки на могильный холм)
эти обелиски на манер креста
(ни к чему «зачистки», если пустота...)
«Кто бомбил Тернополь? — Пять шагов вперед!»
(поезд в Симферополь больше не идет)
кто составил списки и готовил пир?
«Сообщите близким, кто кого убил»
Борис ЛУКИН
Отец солдата
Говорят «глаза на мокром месте»...
Про себя такого не скажу.
Плакал в жизни я пока от смерти.
...Жуть.
Помню маму, как она встречала
(так она встречала лишь меня):
обнимала, плакала, молчала.
Слов сквозь слезы вымолвить нельзя.
Видел на экранах 45-й.
Возвращенье выживших солдат...
Там смеются, плачут все и сразу.
И казалось, мне их не понять...
Разве может кто из нас разведать,
выспросить у ангелов своих,
что нас ждет еще на этом свете?
Знать об этом свыше сил моих.
Час настал. Из мирной жизни нашей
на войну отправился сынок.
Он могучий, умный... Нету краше...
Стоп дыханье. Нету слов для строк.
Нету слов, звонков и эсэмэсок.
Недоступен. Быть не смог в Сети.
Где тот фронт? Каховка мне известна...
Киев?
Матерь Божья, помоги!
День за днем молчанье... Но известья
заполняют мрачностью эфир.
Бреешься... А взгляд тяжел, невесел.
Надо жить, а не приемлешь мир.
Тишина... Последний день февральский.
Птица тренькает секре-секре-скорей.
Не расслышал. «Знаю, волновались.
Хорошо все. Ждите...» ...как во сне...
Не понятно сразу, что такое.
Сын прислал почтовых голубей!
Слезы... Боже... Это же не горе!
Слезы и рыданье... Это — Свет.
Так впервые радость встретил в мире
я слезой глубинной неземной.
Ты, война, во всем одна повинна.
И еще — любовь.
* * *
Памяти гвардии матроса Лукина Ивана (1998–2022), разведчика-пулеметчика
810-й Отдельной Гвардейской ордена Жукова Бригады морской пехоты,
погибшего в Мариуполе 14.03.2022, и всех его боевых товарищей,
павших в боях по освобождению Украины от неонацизма.
Над твоей могилой флаги...
Вот Бригады гордый стяг.
У морпехов от присяги
и до славы — только шаг.
Вот Разведки полотни ще
со слоганом: «Там, где мы,
Там — Победа!» Вас не тыщи —
единицы... Жизней миг.
Знаю, ангелом ты кружишь
над братишками в сей час,
Гонишь смерть... Морпехи сдюжат!
Ты их вновь прикрыл сейчас.
Крыльями прикрыл... Как прежде
с пулеметом прикрывал...
С ними Вера и Надежда
и улыбка на устах...
Над твоей могилой стяги...
И почетный залп звучит.
Так давно была Присяга —
Жизнь назад... Чтоб вечно жить!
* * *
Что со мной? Со мною все в порядке:
Жду вестей от сына... Фронтовых.
Я теперь отец солдата... Правда,
не мечтал о буднях таковых.
В храме знают все, что ты на фронте.
Молимся соборно за тебя.
За твоих друзей морпехов в роте.
Только вот известий нет опять.
День за днем. Неделя за неделей.
Поскорей б зачистке той финал.
Сводки... Сводки... Верю и не верю.
Лучше б этих буден я не знал.
Во дворе, смотрю, скворец хлопочет —
Мир Господень не приемлет смерть,
Мирные в столице дни и ночи.
А у вас минуты мирной нет.
Перечислю всех я поименно...
Только вот молитвы две теперь.
Во святом почивших чине воинов...
И за здравие — богатырей.