Начиная эту статью, мне хотелось бы задать самой себе несколько вопросов, которые, наверняка, останутся без ответа. Много ли у нас в Петербурге поэтов, живущих согласно православным традициям? Много ли у нас священников, пишущих стихи? И много ли священников, пишущих стихи и живущих в согласии с собою? И еще один вопрос: а сколько поэтов, которые являются служащими священниками Епархии? На него есть ответ. Двух я знаю, знаю с очень давних пор, помню начало их пути и надеюсь на очень долгий и плодотворный путь каждого. Об одном из них и расскажу сегодня.
Десять лет назад принят был в Союз писателей России молодой поэт Сергей Григорьянц. Но сначала на конференции молодых писателей Северо-Запада он выступил с поэтической книгой «Благословение». Присутствующий на семинаре гость, приезжий литератор, заметил, что так о церкви не пишут. Так — не пишут? —
В Церкви снова Крестный ход.
В Церкви служба круглый год.
Красота и высота
Над иконою Христа...
Забывается обида.
Забывается страданье.
Завтра утром отпеванье.
Завтра в полдень панихида.
И так — не пишут? —
Горят многозначно чадящие свечи.
Помилуй мя, Господи! Милость Твоя
Страданьем ложится на гордые плечи
Плывущего мира в реке бытия...
Оказывается, пишут. Этот оппонент, интересный поэт и литературовед, хотел сказать, что так не должно писать о церкви. Потому что ничего подобного до того времени не читал. Действительно, так никто не писал тогда, не пишет и сейчас. Совершенно особая манера передавать даже не строкой, а междустрочием значительное чувство или мысль. А мы привыкли, чтоб нам в «православных» стихах рассказывали, какой нынче праздник по календарю или перекладывали Священное Писание. Для Календарей, наверное, это полезно, нужно... Но мы говорим о книге стихов, ее стиле.
В первом стихотворении показан и труд священнослужителя, и вполне явно наполнение храма — икона Христа и благодать, от нее исходящая. Затем передается состояние верующего молящегося, может, и самого священника: «Забывается обида, забывается страданье». И снова напоминание о труде в храме: «Завтра утром панихида...».
Во втором стихотворении одной строкой воссоздан уголок храма с подсвечником перед иконой, где — «многозначно горящие свечи» — поэтический образ, тоже многозначный.
Здесь показано много свечей, и если подумать, то каждая горит по-своему, за «своего», потому их горение «многозначно». Потом — невольное восклицание верующего человека — «Помилуй мя, Господи!» — перед тем, как высказать глубоко богословскую мысль: «Милость Твоя страданьем ложится на гордые плечи...». Как коротко и точно сказано! Убедились, что так не писали и не пишут?
Тогда, из-за позиции оппонента, поэт Сергей Григорьянц, служивший на то время в церкви дьяконом, в Союз писателей России не «прошел». А книга «Благословение» запоминалась отдельными стихотворениями и такими, например, строками: «И сгущается любовь до простых молитв», и такими афоризмами: «С Господом обручены и любить обречены», «Безмерна Вера, и Любовь чиста. Нам в этой жизни не сойти с креста», «И праведник, и грешница молитвами утешатся», «Верую, что Бог един — Дух Святой, Отец и Сын».
К сожалению, современная критика существует у нас или как уничтожающая, или как безмерно возносящая автора. А в 2001 году, когда вышла книга, вообще никто из пишущих ни на кого из собратьев по перу не обращал внимания. Время, что ли, еще не пришло? А по стихам этой книги хорошо «пройти» с тонким, понимающим литературоведом, чтобы случайно не отбросить в сторону нежный цветок поэзии. Такое впечатление, что автора во всей полноте понял только его редактор.
В том же 2001 году Сергей Григорьянц выпустил еще одну книгу — «Письмо». В ней собраны философские и любовные стихи прежних, 90-х годов. Она открывается стихотворением, где есть такое значительное четверостишие:
Портреты предков смотрят со стены
И, я надеюсь, укрепляют стену.
Земля молчит, свою скрывая цену,
по нашим меркам — нет у ней цены.
Как всегда, Сергей Григорьянц говорит не впрямую, что «убило» бы стихотворение. Другой написал бы прозой что-то вроде такого: «смотрят со стены, значит, семья крепка традициями, и мы любим нашу бесценную родную землю, на которой стоит наш дом».
Как всегда, и в этой книге у поэта трагедия двух судеб может вмещаться в очень короткое стихотворение:
Не дрожи над своей судьбой.
Холод — то же, что летний зной.
Не приедешь — и Бог с тобой,
а приедешь — тогда со мной.
Как легко завернуть в пальто
прямо с телом любую грусть!
Снег нам выпадет — ну и что?
А не выпадет — ну и пусть!
И пронзительно, необъяснимо воздействие простых слов, коротких предложений
в строках, приближающих современные стихи к классическим:
Не хватает жизни. И минут.
Слово — жизнь. Но разве это — яд?
О любви и пишут, и поют,
о любви почти не говорят.
В 2002 году Сергей Григорьянц принят в Союз писателей России и тогда же рукоположен во священника в одном из петербургских храмов. Священническое служение заполняет мысли и чувства, меньше остается времени для поэзии. Но вот в 2007 году выходит книга лирики «Вечерня». Она наполнена особым духовным смыслом. Что есть грех? Как искупить его? — вот главные вопросы этой книги.
Горим в своем огне, горим,
Где каждый миг неповторим.
Над страшной пропастью горим,
И мы об этом знаем оба,
И нам в аду гореть до гроба...
Во многих стихах, в одной-двух строках упоминаются те смыслы, что гнетут лирического героя или любого человека: «Когда-нибудь узнают все / Твои грехи во всей красе...», «В этом венчанном браке, / Как в холодном бараке...», «Понимая, что жил не так, / Поздним вечером пил коньяк... / Среди ночи ходил курить... / Грешник. Нечего говорить», «Совесть жжет — Всевидящее Око, / Жжет меня во сне и наяву». И вот совет священника этому лирическому герою и всем людям, и себе самому: «Давайте посмотрим назад, / И вместе покаемся разом».
В каждой теме у Сергея Григорьянца всегда просматриваются две грани одного состояния, две стороны жизни. В этом отношении очень характерно такое стихотворение:
О, Пасха велия! О, жизни красота
В явлении воскресшего Христа!
Не в силах петь, у алтаря стою,
Не в силах сесть, в душе тропарь пою,
Не в силах жить, лечу за облака,
Пасхальной радостью подавленный слегка...
Здесь без страха передана правда чувства: робость перед огромностью явления.
Помня о двух гранях жизни, в другом стихотворении поэт говорит о себе так — «все понимаю: свет и тьму», ведь «у всех вокруг по два крыла, по два крыла — добра и зла», потому для него — «все — чужое и родное». Лирический герой хотел бы помочь ближнему, спасти его, но он — «не Герой»:
Хотел когда-то принести
Одной святой воды в горсти...
Воды в горсти не донесу,
А белым снегом не спасу.
В книге «Вечерня» один цикл назван «Поэт», этим показана некоторая «инаковость» поэта, непохожесть его не других. Но это не подразумевает какой-либо гордыни, а только мучительное состояние «пишущего», усугубленное ощущение своей при том греховности.
В 2009 году, будучи еще иереем, Сергей Григорьянц выбрал и составил книгу проповедей, произнесенных русскими священниками во второй половине XIX века в день Рождества Иоанна Предтечи. Он предваряет книгу своим предисловием, тоже своего рода проповедью. Это расширяет наше об отце Сергии представление. А он пишет там очень поэтично: «Жизнь простого человека таинственна в своей простоте, а жизнь святого проста в своей таинственности».
«Живет во мне поэт...» — так называет Сергей Григорьянц следующую книгу, изданную в 2011 году, уже целиком, казалось бы, посвящая ее передаче состояния человека, пишущего стихи — «каждый день по строчке». Оказывается, это очень сложно: «Каждый день как на бой: убьют — не убьют?» И приходят воспоминания о юности уже не только лирического героя, а самого автора:
Жаль, что не остался моряком...
Мог служить я на подводной лодке,
Как герой в тельняшке и в пилотке.
И звучала радостно во мне
Утренняя песня о волне.
Так отражен факт биографии Сергея Григорьянца, действительная служба его на флоте в Лиепае, в Севастополе... Тогда были написаны строки, которые поэт вспоминает сегодня с трудом. Они опубликованы были во флотской газете.
Салют над Севастополем, салют...
Матросы громко топают, идут.
Я в том строю, я укрепляю строй.
Сегодня — я, потом придет другой.
Гремит салют. Мы все напряжены.
Стоит солдат, вернувшийся с войны...
В новой книге, книге 2011 года, таких стихов очень немного, больше философских раздумий. А треть книги — стихи не рифмованные. Они — более длинные, в них встречаются множественные бытовые детали, географические названия. Здесь поэт изменяет своей неповторимой лаконичной, изящной манере письма, становясь похожим на других, «модных» авторов. Но почему тогда на последней странице книги появляются слова: «наш великий Пушкин, он больше, чем поэзия, для нас»?
Ответа нет. Значит, будем ждать новых книг.