Музы Александра III
Все периоды жизни Александра Третьего нашли свое отражение в искусстве. Во время турецкой войны его сопровождал Поленов, коронацию запечатлел французский художник Беккер, «Прием волостных старшин Александром Третьим во дворе Петровского дворца в Москве» изобразил Репин. Супруга царя, Мария Федоровна, не слишком любила позировать, она видела, что наступает век фотографии.
Великий князь Александр Александрович изначально не был наследником престола. В нем не было и внешнего блеска и утонченности, как в старшем брате, Николае, Никсе, который и стал бы царем, если бы не скончался 12 апреля 1865 года. С этого времени, а именно с двадцатилетнего возраста, начинается обстоятельное образование Александра.
Родственники и учителя тайком перешептывались, что правление надо бы передать другому брату, Владимиру, что Александр долго был предоставлен самому себе, что у него нет необходимой подготовки для царствования. Но потом увидели, что Александр отличается «смекалкой», то есть рассудительным и ясным умом, что он переимчив в науках, и прям на обсуждение насущных вопросов. «Не моделировал себя»1, как писал о цесаревиче В. П. Мещерский, но сам хотел моделировать жизнь.
Законоучителем Александра был профессор Константин Победоносцев. Это общение в учебной аудитории переросло в духовный союз. Правда, в начале занятий Победоносцев не был доволен Александром, и с грустью записывал в дневнике: «Я пробовал спрашивать о пройденном, чтобы посмотреть, что у него осталось в памяти, — но не осталось ничего, и бедность сведений, или, лучше сказать, бедность идей удивительная». Однако, эта «бедность идей», эта «простота» цесаревича облегчила Победоносцеву руководство будущим молодым императором. Александр был открыт и доверчив, как сказочный герой.
Особенно усилилось беспокойство Победоносцева об Александре после 1 марта 1881 года. «Страх берет меня, когда думаю, что Вы одиноки, и не на кого Вам опереться»2. Он посчитал необходимым укрепить царя в соблюдении строгих мер к террористам (известно, например, что Л. Н. Толстой и В. С. Соловьев обратились к царю с просьбой простить революционеров). «Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавить осужденных преступников от смертной казни. Да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности!»3 — возмущенно писал Победоносцев. В потоке сочувственных писем Александр особенно был ошеломлен анонимным письмом, где говорилось: «Отец твой не мученик, и не святой. Потому что пострадал не за церковь, не за крест, не за христианскую веру, не за православие, а зато единственно, что распустил народ, и этот распущенный народ убил его». Против этой народной распущенности и воевал Победоносцев, и приглашал воевать Александра.
Именно влияние Победоносцева помогало Александру последовательно формировать крепкую культурную политику страны. Он «воспитывал» себя Победоносцевым, читал его записки о немыслимости театральных спектаклей во время Великого поста, о скандальных картинах, появляющихся на выставках Передвижников, о крамольных пьесах, «выползающих» из-под пера Льва Толстого.
«Простите Ваше Величество, что нарушаю покой Ваш своими письмами, но что делать, когда душа не терпит. Я только что прочел новую драму
Льва Толстого и не могу прийти в себя от ужаса, — воздвигал возмущенный голос Победоносцев. -- А меня уверяют, будто бы готовятся давать ее на Императорских театрах и уже разучивают роли. Искусство писателя замечательное, но какое унижение искусства. Какое отсутствие, больше того, отрицание идеала. Посмотрите-ка, вот в чем ваша вера: баба, убивая несчастного ребенка, не забывает крестить его и затем давит. Больно думать, что женщины с восторгом слушают чтение этой вещи и потом говорят о ней с восторгом»4.
«Благодарю вас, любезный Константин Петрович, за ваше письмо о драме Толстого, — благосклонно отвечал Александр, — драму я читал, и она сделала на меня сильное впечатление, но и отвращение (...). Мое мнение и убеждение, что эту драму на сцене давать никак невозможно, она слишком реальна и ужасна по сюжету»5.
Нельзя сказать, что Александр не ценил таланта Толстого. Нет, он зачитывался им. В романе «Война и мир» отмечал детально переданные батальные сцены, любил «Севастопольские рассказы», теплоту и психологизм толстовского повествования. Но все более замечал, что писателя « заносит» в сторону некоего «гуманистического», вне-христианского пафоса. О скандальных антицерковных сочинениях писателя Александр отзывался резко: «художник здесь велик, а философ — жалок», да еще по-евангельски вздыхал о Льве: «Он предал меня врагом моим»6. Однако его политика относительно Толстого была иной, чем при Николае Втором. Александр не хотел превращать Толстого в социального мученика. Поэтому говорил министру внутренних дел: «Прошу вас Толстого не трогать. Я нисколько не намерен обращать на него всеобщее негодование». Александр прекрасно понимал, что такие меры только развеселят самолюбие писателя. И как в воду глядел. Когда в 1901 году Толстого отлучили от Церкви, он тут же стал получать букеты цветов и приветственные телеграммы от интеллигенции, в результате чего почувствовал себя героем.
Если продолжать эту тему, — Александр Третий и русская литература, то надо сказать, что он особенно уважал Достоевского, с упоением читал
«Преступление и наказание» в журнале «Русский вестник». Потом писал в дневнике: «Так интересно, как никогда еще не было». Хотел увлечь Достоевским и Марию Федоровну, но она плохо в молодости понимала порусски. Особенно трудно давались ей сложные художественные тексты. Александр не рисковал переводить с листа, увлеченно пересказывал своей «душке Минни» весь роман — главу за главой.
К чтению Достоевского Александра приохотил все тот же Победоносцев. А потом и познакомил с писателем. Он очень хотел окружить будущего царя надежными, талантливыми людьми, любящими Бога и Россию. Под воздействием Победоносцева Федор Михайлович написал наследнику письмо, объясняя главную идею только что вышедшего (в 1873) году романа «Бесы». Искреннее обращение Достоевского к великому князю могло свидетельствовать о том, что Александр всегда воспринимался патриотической частью общества как человек, которому была близка идея последовательного и яркого русского пути.
«В смущении и страхе пред тем, что мы так далеко отстали от Европы, в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития»7, — писал Достоевский. В тоже время, он честно заявлял, что слишком много появилось в России псевдо-европейского, слишком много холопского презрения к своему — исконному. Особенно среди образованных людей. «Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б сказали, что они прямые отцы Нечаева»8, — восклицал писатель.
Впоследствии Победоносцев посоветовал Достоевскому преподнести цесаревичу роман «Братья Карамазовы». Федор Михайлович заказал дорогой переплет для подарочного экземпляра, но очень вздыхал и бурчал из-за дороговизны подарка.
Приглашенный на аудиенцию в Зимний дворец, писатель, не смотря на то, что был искренним «монархистом», не хотел подчиниться этикету двора, — говорил первым, вставал, когда находил, что разговор длится слишком долго. И, простившись с цесаревной и ее супругом, ушел из залы, повернувшись спиной к августейшей чете, но не пятился и не кланялся, как это подобает по этикету. Такая оригинальность никак не отразилась на симпатии Александра к писателю. Он умел отличать невоспитанность от яркой личностной самобытности.
Был Александр Третий знаком и с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Еще в бытность цесаревичем, он приехал с Марией Федоровной в Париж, узнал, что здесь находится Тургенев, и решил встретиться с ним. В доме русского посла во Франции, графа Орлова, был устроен чай, обменялись рукопожатиями, уселись. Разговор не клеился. «У вас два отечества, Россия и Франция, и в том и в другом вас хорошо знают, — сказал наследник. — Я читал ваши охотничьи рассказы, видно, вы хорошо знаете крестьянскую жизнь, а также природу». Великая княгиня тоже участвовала в разговоре, она спросила, «отчего Тургенев не пишет на французском языке». Мнительный Тургенев был недоволен. Ему хотелось сказать, что, если и будет писать, то все равно останется русским писателем. И Отечество у него одно, Россия. «Она сыпала фразу за фразой, торопилась, задавала мне нелепые вопросы и перескакивала с предмета на предмет» 9, — ворчливо вспоминал Тургенев. И все же заметил в письме к Анненкову об Александре — наследник ему понравился: чистое и открытое лицо10. Сразу после покушения 1 марта 1881 года и гибели Александра Второго Тургенев в одном из французских журналов анонимно опубликовал статью о новом российском монархе, спрогнозировав его возможную политику.
Есть свидетельства, что Александру Третьему не нравилось творчество Тютчева. Об этом равнодушии Александра к Тютчеву упоминает в своих мемуарах, например, С. Д. Шереметев. «На столе у меня лежала книга стихотворений Тютчева, он начал ее рассматривать и сказал, что вообще не любит Тютчева и как поэта и как человека... Он стал перелистывать книгу и кое-что прочел. Нет, — сказал он, — не нравится мне»11. Шереметев объяснял это тем, что Александру не нравилось все «деланное», искусственное. Но вряд ли эту оценку можно отнести к тютчевским шедеврам.
Александр Александрович сам не имел особенных литературных способностей, и писал, как и многие Романовы, в основном, письма, и вел в молодости дневник. Но когда в письмах речь заходила о детях, он писал очень хорошо, увлеченно, просто, и лирично, с юмором. Он вообще был добрым, жизнерадостным, человеком, знавшим цену шутке. Так, он докладывал супруге, гостившей в Дании о гатчинской прогулке с детьми: «В половине четвертого пошли гулять с Ники, Жоржи и Мишкиным (сыновьями Николаем, Георгием и Михаилом). Оправились мы, наконец, ловить ослов. Мишкин был в таком восторге, что, наконец, придет домой с ослом, что всю прогулку только об этом и говорил и приготовлялся, но когда мы пришли к ослам и они начали все разом орать, Мишкин струсил и остолбенел от удивления». Или: «Сегодня завтракали с Мишей и Беби (так в семье звали младшую дочь Ольгу), а потом они были у меня в кабинете и смотрели картинки. Это такая радость и утешение иметь их при себе, и они так милы со мной и вовсе мне не мешают».
К слову, Мария Федоровна, любя русскую литературу, не забывала и французских романов, а из периодических европейских изданий предпочитала французский журнал «Обозрение двух миров», где помещали статьи о тайнах мира, о жизни и смерти12. Она записывала понравившиеся чужие фразы или свои собственные мысли: «Где много счастья, часто много несчастья», «Жизнь человека подобна облакам, так же переменчива, также проходима», «Самые страшные враги человека суть часто его собственные страсти».
Как все Романовы, особую склонность Александр Третий питал к русской истории. Он завел свою историческую библиотеку, которая непрерывно пополнялась. Имел уважение к архивным документам, не пренебрегая «облегченными» историческими романами, вроде Лажечникова или Загоскина. В 1866 году Александр стал деятельным участником собраний русского исторического общества. Библиотека Аничкова дворца превратилась в центр регулярных собраний маститых историков. Он оказывал обществу финансовую и моральную поддержку, на его деньги издавался «Сборник» исторического общества, в 1881-1894 годах вышло 65 томов, в которых были опубликованы материалы, относящиеся к царствованию Екатерины Второй, Петра Великого, Анны Иоанновны, Александра Первого и Николая Первого. Император много содействовал получению документов не только из русских, но и зарубежных архивов. Им было предложено и осуществлено издание
«Русского биографического словаря», с перечнем имен «отечественных деятелей, на самых разнообразных поприщах труда и жизни». По его инициативе начался сбор воспоминаний участников севастопольской войны, которые потом были опубликованы. В день коронации Александра Третьего состоялось открытие Московского Исторического музея.
Особенно доверительные отношения сложились у Александра с историком Николаем Карловичем Шильдером. По личному разрешению царя историк имел доступ в самые секретные русские архивы. Александр был особенно заинтересован рассказом Шильдера, когда тот сообщил, что читал рукопись, в которых описывались случаи исцеления по молитве старца Федора Кузьмича. У Шильдера как-то очень заболела голова, он сидел у себя дома и вдруг подумал, что поверил бы в святость старца, если бы тот исцелил его от мигрени. «Вы не поверите, — восторженно говорил Шильдер царю, — не успел я подумать об этом, как открывается дверь, в мой кабинет входит сам старец, таким, как изображается на портретах. Он положил мне руку на лоб. Рука была теплая, как у живого человека. Он начал молиться. Я чувствовал, как уменьшалась боль, а затем и вовсе прекратилась. Тогда Федор Кузьмич исчез». «Но это же чудо!» — воскликнул царь. Его страстно интересовала история Федора Кузьмича, и вообще все, что относилось к жизни и тайному уходу Александра Первого.
Довольно рано Александр начал интересоваться живописью. В 1861 году (Александру тогда было 16 лет) помощник воспитателя великих князей Н. П. Литвинов отмечал в дневнике, что во время посещения Архангельского собора «Александр Александрович с видом истинного знатока восхищался живописью на внутренних стенах храма, что составляет характеристическую особенность древнего Византийского стиля»13.
В 1870 годах он стал коллекционировать предметы декоративно-прикладного искусства, стекло, фарфор, майолику, мебель. Он любил «домашние» вещи, создающие теплоту и уют. Особенную привязанность к фарфору Александр поставил на государственную основу. В 1884 году директор Императорского фарфорового завода был отправлен в командировку на Мейсенский, Севрский и Берлинский заводы для ознакомления с их достижениями. Через пять лет Александр отмечал, оценивая работу своих заводов, что не знает в Европе завода, который бы лучше работал»14.
Коллекционировал Александр Александрович и картины. Правда, признавался, что, хотя и «должен» любить работы старых мастеров, но особенного чувства к ним не испытывает. Так, он был равнодушен к Леонардо да Винчи. Но в его коллекции были Ватто, Галлэ, Роббер. В середине семидесятых он приобрел коллекцию разорившегося предпринимателя Кокорева, в которой были картины К. Брюллова, В. Боровиковского, Ф. Бруни, М. Клодта.
Стараниями Александра Третьего для Эрмитажа было куплено парижское собрание древних раритетов известного коллекционера А. П. Бадзилевского (русское и западно-европейское оружие, изделия из серебра). Александр заплатил из собственных средств 6 миллионов франков (или 2 миллиона русских рублей), и не сразу решился на такую трату, но все же приобрел эту коллекцию для России.
Александр регулярно посещал выставки художников передвижников, русская реалистическая манера была ему близка и понятна, а вот от импрессионистов, как он сам признавался, у него была «изжога». Установилась традиция не продавать работ с выставки до приезда императора. Александр всегда обсуждал свой выбор с императрицей. Некоторые работы вызывали у него резкое отторжение. Так, по требованию императора, поддерживаемого Победоносцевым, с показа были сняты картины Репина «Иоанн Грозный» и картины Ге «Что есть истина». О последней Царь сказал: «Ну, какой это Христос, это какой-то Миклухо Маклай!». О «Распятии» Ге Александр сказал: «Мы еще кое-как поймем это, но народ не оценит этого никогда». Победоносцев резко заметил, что Ге занимается «вульгаризацией евангельской истории» 15. В последние годы он увлекся идеей создания музея национального искусства и говорил об этом с президентом Академии художеств великим князем Владимиром Александровичем. Русский музей был открыт, как известно, Николаем Вторым в Петербурге, в Михайловском дворце.
Мать Александра Третьего, императрица Мария Александровна, влияние которой на духовный климат России второй половины девятнадцатого века еще не оценено по достоинству, глубоко почитала старинную иконописную русскую манеру, и собирала у себя иконы. Вслед за матерью и благодаря поддержке Победоносцева Александр также почитал нашу древнюю иконописную школу, а духовную музыку любил больше, чем светскую. Его придворная капелла состояла из музыкантов высшего класса, царь особенно любил сочинение Бортнянского «Чертог твой». Он любил молиться в Исаакиевском, Петропавловском соборах, но и простые обедни, справляемые одним священником, будь то в Ливадии или в Петергофе, он посещал и достаивал службы до конца. Он был ревностен и строг к исполнению правил церковной жизни. Однажды заметил в Александро-Невской лавре, что у мощей нет дежурного монаха, и негодовал сильнее, чем если бы обнаружил злоупотребление чиновника. «Требую, чтобы этого больше не было -- непростительно».
Одним из самых ярких художественных увлечений Александра было музицирование, он жил музыкой, включал ее в повседневную жизнь. Например, 29 мая 1866 года Александр отправился на яхте в Данию делать предложение Дагмар, Марии Федоровне, и взял с собой в это плавание кларнет. Александр узнал, что механик умеет играть на фортепиано, он потребовал его к себе, и они играли все три дня путешествия, в то время как свита курила и пила кофе.
Но его серьезные музыкальные вкусы не мешали ему иногда присутствовать на выступлении цыган, особенно в молодости. Ему нравилось, когда пели:
Всему на свете мера,
Всему есть свой конец.
Да здравствует мадера,
Веселье всех сердец!
Но сам вкушал вина немного, этого очень не любила Мария Федоровна. В 1872 году по его инициативе было создано общество любителей духовой музыки. Для участия в оркестре Александр заказал себе геликон особого размера, так как ему, крепкому и плотному человеку, было трудно влезать в инструмент обыкновенного размера. Репетировали в Гатчине и в Царском Селе. Любили играть на свежем воздухе. За оградой парка собирались прохожие, возникали импровизированные концерты. Во время игры очень надоедали комары. Было комично, когда во время исполнения какого-нибудь адажио раздавался удар один другого звучней, музыканты били обнаглевших кровопиец. «Одно адажио имело решающее значение — вспоминал один из участников оркестра, — наши затылки до того вспухли от укусов, что мы были принуждены забрать пюпитры и войти в комнаты» 16.
По некоторым свидетельствам, Александр обладал весьма солидным музыкальным образованием, на уровне современного выпускника оркестрового отделения. 16 июля 1882 года по его инициативе был основан «Придворный музыкантский хор», который, пережив многочисленные реформы и преобразования, в двадцатом веке стал носить имя государственного академического симфонического оркестра Ленинградской (Петербургской) филармонии. Сам Александр Третий после восшествия на престол в оркестре не играл.
Он был «прост, мил и даже уютен», — вспоминал А. Бенуа, — но «лицо его поражало своей значительностью», он производил «странное и грозное»17 впечатление.
Александр умер 20 октября 1894 года в Ливадии, не дожив до пятидесяти лет. При его кончине присутствовал и молился за Александра глубоко почитаемый им св. прав. Иоанн Кронштадтский.
В могилу императора свела давняя болезнь почек, нефрит, осложнившийся после трагедии на станции Борки, когда царь колоссальными усилиями удерживал над своей семьей крышу вагона потерпевшего крушение поезда. Никто из его домашних серьезно не пострадал, хотя людские жертвы в этой катастрофе насчитывались сотнями. Мария Федоровна и царь видели в спасении семьи Божественное Чудо. Таковым «русским» чудом был и сам Александр Третий, царь, замедливший сползание России в хаос либеральных реформ. Царь, которого «ждала» Европа, пока он удил рыбу, царь-музыкант, царь-историк, волею Божией -- русский витязь на русском троне.
1 Мещерский В. П. Мои воспоминания. Ч. 2. (1865-1881) Б/м, 1898. С. 4.
2 Письма К. С. Победоносцева Александру Третьему// Александр Третий. Воспоминания, дневники. Письма. СПб., 2001. С. 132.
3 Там же. С. 135.
4 Тальберг Н. Д. Победоносцев. Очерки истории императорской России. 2000. С. 35-36.
5 Там же. С. 37.
6 Шереметев С. Д. Мемуары // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма СПб., 2001. С. 337.
7 Достоевский Ф. М. Письмо великому князю Александру Александровичу // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 79.
8 Там же. С. 79.
9 Семевский М. И. Встреча Тургенева с Александром Третьим // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 82.
10 Тургенев И. С. Из письма к П. В. Аннекову // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 81.
11 Шереметев С. Д. Мемуары // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 322.
12 Тарасова Н. И. Императрица Мария Федоровна, принцесса Датская // Император Александр Третий. Императрица Мария Федоровна. Каталог Выставки. СПб., 2006. С. 14.
13 Цит. по: Гафифуллин Р. Р. Император Александр Третий -- коллекционер и покровитель русской науки и кульутры // Император Александр Третий. Императрица Мария Федоровна. Каталог Выставки. СПб., 2006. С. 108.
14 Там же. С. 110.
15 Тальберг. Н. Д. Победоносцев. Очерки истории Императорской России. 2000. С. 42.
16 Берс. А. Воспоминания об Александре Третьем // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 85.
17 Цит. по: Чернуха В. Г. Александр Третий // Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001. С. 5.