К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ В.А.СОЛОУХИНА
Вечность назад было, а как будто вчера. Так принято писать о чём-то глубоко памятном в прошлом. В незапамятное время весны 1957 года я вечерами дежурил у телефона в конторе лесхоза. А лесхоз выписывал для сотрудников много газет и журналов, в том числе «Роман-газету». И в свежем её номере была напечатана повесть Владимира Солоухина «Владимирские просёлки». Сказать, что я прочёл её взахлёб, мало. Не просто прочёл, а как будто получил прививку на всю мою последующую жизнь. Эта прививка была так благотворна, будто я погрузился в Крещенскую купель и вышел обновлённым. Тогда я был десятиклассник, много и непрерывно читающий: Горький, Жюль Верн, Джек Лондон, Майн Рид, Маяковский, Катаев, Марк Твен, Фадеев, Гюго, Драйзер, Диккенс… это была хорошая литература. Но её события, её герои были где-то. И надо было воображать их. А тут свершилось другое: «Владимирские просёлки» открывали мне дверь в м о ю ж и з н ь. Это было больше литературы. Это делало значительной мою жизнь как русского человека. Утверждало моё стояние на моей земле. Вот в чём дело.
С тех пор я бывал на Владимирщине десятки раз и проезжал Владимир туда и обратно сотни раз, ибо путь из Москвы в мою Вятку идёт как раз через Солоухинские места. И всегда-всегда вспоминал благотворное влияние того, юношеского прочтения.
В чём сила и значение писателя Солоухина? Он русский во всём – это главное. В языке, образе жизни, в борьбе за возрождение русского начала в культуре России, в возрождении её поруганных памятников. Разве не он возглавил борьбу за восстановление храма Христа Спасителя? Он. А прославление царской семьи, страстотерпцев Николая, Александры, цесаревича Алексия, великих княжон Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии? Он. Один перстень с изображением головы царя Николая II что стоил. Какой гул голосов стоял в Центральном доме литераторов. Носил перстень открыто, ходил в храм не таясь. Пребывая при этом в рядах КПСС. Свидетельствую об этом как человек, который вышел из партии в один день с Владимиром Алексеевичем.
Очень помню, как много разговоров вызывали его книги о грибах («Смиренная охота – брать грибы»), о травах. Но ведь это были книги об отношении к природе как к Божьему дару. А не просто как книги о питании и лечении травами.
И несомненная его заслуга в повороте читательского внимания не только к народному искусству, но именно к искусству православному: иконам, храмам, народным обрядам. Вообще к Православию, к религиозным мыслителям: Феофану Затворнинку, Игнатию Брянчанинову, Николаю Данилевскому, Иоанну Кронштадскому. Много целебного в умонастроение общества внесли знаменитейшие книги Солоухина «Письма из Русского музея» и, особенно, «Чёрные доски». Сколько тогда искателей погибающих сокровищ кинулось на Русский север. Да, были там и корыстные охотники за доходами, но были же и искренние спасатели предметов православного быта.
Помню, как поразил меня магазин Русской иконы в Риме. Как же горько было видеть своё, родное, в плену зеркальных витрин, продаваемое за валюту. Я постоял, посмотрел. Да, иконы покупали. Но я старался утешить себя тем, что их же не на выброс уносили, в дом, в квартиру. Кто-то и как украшение, но кто-то и в Красный угол для молитвы. А у нас, в брошенных на гибель деревнях, они могли бы просто пропасть.
Как мне не радоваться тому, что такой человек и писатель был в моей жизни старшим братом, путеводителем. Помню, как в 80-е – 90-е годы валом валили люди, любящие Россию, на патриотические вечера, на которых выступал Солоухин. А выступал он незабываемо. Выходил такой высокий, красивый, мужская стать, богатырь, чеканный голос. «Россия ещё не погибла, пока мы живы, друзья». Или: «Мужчины, мужчины, мужчины, вы помните званье своё». Он заражал своей энергией. Поэт он был исключительный. Вспомните его «Венок сонетов». Он вообще ещё до конца не прочитан как поэт, как прозаик и как исследователь истории и значения России.
Незабываем день, когда он повёл нас с Распутиным в мастерскую знаменитого Павла Корина, уроженца иконописного центра России, Палеха, автора незавершённого полотна о Руси. Мы стояли перед огромным белым полотном размером пять метров на девять, потом долго вглядывались в эскизы к картине. И видели мощь и величие русского человека, его несломленность. Один портрет Александра Невского чего стоит. А тогда шли разговоры о якобы величии Чёрного квадрата Малевича.
– Дайте любому ребёнку лист бумаги и чёрную краску – и готов квадрат, – говорил Солоухин. – Бесовщина и только. А тут такое величие. Отец и сын, священники, нищий, иконописные образы. Это мы, это наша Русь. Нет, в чёрном квадрате всё доброе захлебнётся, а вот это полотно, это наш белый квадрат – чёрному антитеза. Да. Символично, что он остался белым, как светлая душа Руси, что будущие времена заполнят его. Да это и не Русь уходящая, Русь идущая.
Или, конечно, вспоминается то, как мы ехали из северной столицы в Москву и Владимир Алексеевич всю ночь, даже не прилегли, читал свои стихи. И не только свои. Он обладал блистательной памятью. Ода «Бог» Державина, много из Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Некрасова, Блока… незабываемо!
Исследования тяжелейших времён России образовали книги Солоухина: «Солёное озеро», «При свете дня», «Смех за левым плечом», «Чаша», памфлет «Тоска по свинарнику». Особенно значительна «Последняя ступень» – книга с подзаголовком «Записки вашего современника». Все они несомненно послужили оздоровлению нравственной атмосферы в России. Это вторая половина XX века.
А скольких поэтов болгарских, сербских, якутских, кавказских он осчастливил своими переводами. Не случайно именно ему Расул Гамзатов доверил перевод своей главной книги «Мой Дагестан». Что говорить.
Когда был избран первый Совет Возрождения храма Христа Спасителя, и мы, его члены, собрались на выборы председателя, у нас была только одна кандидатура – Георгий Васильевич Свиридов. Но именно Георгий Васильевич убедил нас, что лучше председателя, чем Владимир Алексеевич, быть не может. «Его знания, его авторитет, его заслуги в русском движении, православная направленность его творчества – это гарантия надёжности деятельности Совета».
Да, и поднялся над Москвой и миром великий Храм, как будто и не уничтожали его, как птица-феникс возник он из десятилетий испепеляющего небытия. И первым, кого отпевали в возрожденном храме, был именно раб Божий Владимир Солоухин. О значении его трудов в прощальном слове говорил Святейший Патриарх Алексий II. О том, как многих своих читателей привёл писатель к церкви, то есть к спасению души. «Он всей душой любил Россию, землю Русскую, был настоящим христианином, который первым напомнил обществу о наших духовных и нравственных корнях, о необходимости вернуться к вере Православной».
А потом мы провожали Владимира Алексеевича в Олепино. Там, с молитвами владимирских священников, опустили его гроб в родную землю. Близ могил родителей, рабов Божьих Алексея и Степаниды. А на поминальной трапезе случилось событие – дом писателя загорелся. Это было символом: дом затосковал о хозяине. Пожар быстро потушили. Сейчас в Олепино музей. Его создавали владимирские подвижники и дочь писателя Елена Владимировна.
Фонд «Энциклопедия Серафима Саровского» организовывал ежегодные поездки в Олепино в день рождения Владимира Алексеевича в июне. Многие писатели, поэты, музыканты, певцы прошли через эти поездки. И всегда жители и окрестных деревень, и Владимира были нашими благодарными слушателями.
И помимо этих приездов я бывал там. И не мог налюбоваться окрестностями села, представляя, как входили эти красоты, дивные пространства в душу писателя, выращивая её. Вспоминал слова Гоголя, сказанные о Русских просторах: «Как же не родиться здесь богатырю, если ему есть где разгуляться». Сказано это как будто именно о Владимире Солоухине.
И ещё вспоминал его замечательный рассказ «Каравай заварного хлеба» о том, как он, мальчишкой, шёл домой зимними дорогами. В темноте. Устал, измучился. Но спасали его добрые люди. И он принимал их доброту, хранил в себе, а потом, выросши до звания русского писателя, отдавал её своим, любящим его читателям.
Источник: Камертон
Картина: Глазунов Илья Сергеевич (1930-2017).Портрет писателя В.А. Солоухина. 1983.холст; масло 147х97 см. glazunov.museum-online.moscow
