Мамина война (история одной семьи). Продолжение.

Начало. Мамина война (История одной семьи)

Адмирал

В начале октября по рабочим карточкам начали выдавать 400 граммов хлеба, а на детей и иждивенцев 200 граммов. К этому времени моя мама — Ксения, уже не работала. В сентябре ее, прямо с работы, вызвали к уполномоченному. Допрашивали ее долго, но все вопросы сводились к одному: Скажи, что ты полька, где вы встречаетесь со своими друзьями поляками, о чем вы говорите.

У нее не было друзей-поляков, она не знала польского языка, она была русская, крещенная в православии.
Как только она вернулась на работу, начальник посоветовал подать на расчет.
— Прицепились, теперь не отвяжутся, уходи подобру-поздорову, а то сама знаешь: пропадешь ни за что.
И она уволилась. У нее был аттестат мужа, и она надеялась прожить на него, но получить продукты по аттестату удалось только один раз.
Сестра Мария в начале июня отправила младшую дочь Нину, которой не было и года, в Старую Руссу к свекрови. Сама она работала нянечкой в больнице.
Так и оказалось, что в семье из шести человек только три рабочие карточки: Михаила, мужа Марии, Вали, жены Антона, да Марии, а остальные иждивенцы, да еще чужая бабушка, приехавшая перед войной, погостить из Старой Руссы, на нее карточку не давали, так как она не была прописана в городе, да и документов у нее с собой никаких не было.

Ксана стояла в очередях, отоваривая карточки, а Мария колола дрова, топила плиту, готовила еду и честно распределяла ее между всеми.
Воздушные тревоги были несколько раз в день, и приходилось спускаться в бомбоубежище. Бабушки в бомбоубежище спускаться не хотели, и Марии приходилось, кроме ребенка, тащить с собой и всю еду. Оставлять или прятать было бессмысленно, бабушки съедали все, что только могли найти.
И вдруг поздно вечером звонок! «Адмирал» приехал!
(«Адмиралом» в семье называли брата Михаила. Он служил в Кронштадте и был капитаном второго ранга).
« Адмирал» был в шоке, когда увидел, как они живут. Он, офицер, понятия не имел, что в Ленинграде такой голод.
Когда все столпились возле него, худые, голодные, слезы потекли по щекам «Адмирала».
Он достал пакет с подарками и отвернулся.
Мария, молча развернула.
В пакете была красивая шаль для Марии, три петушка на палочках для детей и большая коробка шоколадных конфет.
— Эх ты! — Михаил презрительно посмотрел на брата и вышел из комнаты.
— Я же не знал! Не знал!
Мария наклонилась и поцеловала его.
— Спасибо!
— Я приеду, обязательно приеду, и продукты привезу! Мария, я же не знал!
— Ну, что ты, не расстраивайся, конечно, приедешь, а конфеты — это очень хорошо.
Бабушки горящими глазами смотрели на конфеты.
Мария налила в стаканы кипяток и выдала бабушкам по петушку на палочке, а третий отдала Галочке. Они сразу убежали в свои углы, отказавшись от чая. Пока их не было, Мария спрятала коробку с конфетами.
Все уселись пить пустой кипяток, Мария накинула на плечи красивую шаль с кистями.
Только Михаил даже проститься с братом не пришел.
Больше они «Адмирала» не видели.
Шаль продали в эвакуации.
А зимой, когда от голода было совсем плохо, Мария доставала откуда-то шоколадную конфету, резала на маленькие-маленькие кусочки и как таблетку клала всем на язык.


Тосик

Тосиком, в нашей семье называли маминого брата, Антона. Он был младше мамы всего на год и в школе они учились в одном классе. Мама была очень близка с ним. В детстве он был ее главным другом и защитником.
Единственная ссора происходила между ними каждый год на Пасху. В этот день всем детям разрешалось залезать на колокольню и звонить в колокол. Их школа находилась прямо напротив колокольни Никольского собора и Антон, готов был целый день не слезать оттуда, любуясь на город. Никакими силами затащить маму на колокольню он не мог. Она боялась высоты, и ни что не могло заставить ее залезть на колокольню. Что он только ей не предлагал! Однажды, он накопил денег и купил ей маленькую, детскую сумочку, точно такую, как была, у ее подружки. Но даже за такой подарок, который он обещал отдать только на колокольне, она не сумела перебороть свой страх. Ревела она целый день и вечером Тосик сжалился и отдал ей подарок.
В школе Тосик занимался гимнастикой, позже он поступил в институт Лесгафта. Он даже ездил в Москву на спортивный парад. Когда он женился, его жена Валя (Варвара), стала маминой подругой. Мама часто вспоминала, как они с Валей смеялись, потому что он дарил им одинаковые подарки.
Что такое война Тосик узнал первый.
Никому, ничего не сказав, он в составе отряда лыжников, ушел на войну с финнами.
После возвращения, он долго ничего не рассказывал.
Потом сказал: Они в нас не стреляли, они нас расстреливали.
В конце июня 1941 года, мама, вместе с Валей, прощались с ним возле Поцелуева моста, где находился Морской Экипаж, откуда он и ушел на фронт.
Больше они его не видели.
Но во время блокады произошел странный случай.
В начале зимы, к ним в квартиру пришел солдат, дверь ему открыла мама, он спросил, здесь ли проживают родственники Антона Матей.
По его рассказу получалось, что он служил вместе с Антоном, потом его ранили, и он оказался в госпитале. А недавно к ним в госпиталь привезли раненого Антона, и солдат попросил собрать для Антона посылочку с продуктами. Чем-то он маме не понравился, и она попросила, чтобы он пришел вечером, когда с работы вернется жена Антона, но на всякий случай она записала адрес больницы. Вечером пришла Валя, и они прождали до глубокой ночи, но солдат, так и не появился.
От Антона с начала войны было только одно письмо. В письме он упоминал полуостров Ханко.
На следующий день они решили идти в госпиталь, который находился возле Финляндского вокзала. Собрали все, что смогли. Мария даже выдала им целую шоколадную конфету. Даже сейчас я плохо представляю, как можно от Калинкина моста на Фонтанке, дойти пешком до Финляндского вокзала.
А они дошли. Конечно, оказалось, что никакого Антона Матей в госпитале не было и им объяснили, что они не первые разыскивают здесь родственников, и что это такой вид обмана.
Какая-то нянечка их пожалела и разрешила отдохнуть в коридоре на скамейке и даже напоила их кипятком.
С горя они съели напополам конфету, набрались немножко сил и отправились обратно.
Через месяц они получили извещение, что Антон Антонович Матей пропал без вести.
После войны они узнали, что Антон действительно находился на полуострове Ханко и в составе десанта был на острове Эйзель. Потом был немецкий десант, потом опять наш. С первого десанта не выжил никто.


На фронте

Мамин муж, Боровенков Василий Иванович, был политруком на Ленинградском фронте. В ноябре это было совсем близко от города.
Мама, через знакомого передала ему письмо, в котором подробно описала, как они голодают и что, вряд ли они увидятся, потому что многие соседи уже умерли. В обычных письмах этого писать было нельзя, такие письма не доходили до адресата.

И о чудо! Пришел военный, принес ей посылку и пропуск в воинскую часть.
В посылке была буханка хлеба, банка тушенки и две пачки папирос. Папиросы в то время были ценной валютой и на «барахолке» их можно было поменять на хлеб. Мама тут же решила ехать. Сестра Мария, собирая ее в дорогу, плакала, понимая, что возможно они больше не увидятся.
Голодали ужасно. Уже ободрали обои в комнате и, проварив их, пили этот отвар. Обои раньше клеили на клейстер, который готовили из муки. Но обои клеили не прямо на стенку, а сначала клеили старые газеты, а уже на них обои. Отодрать обои от газет было не возможно, и получалась мутная водичка почти черного цвета.
Еще было, что продать, но уже никто ничего не покупал. Ценилась только еда. Да и сил дойти до рынка уже не было.
Ксана успокаивала сестру, обещая вернуться через несколько дней, но пока одевалась, сил не осталось, и она тут же в коридоре хлопнулась в обморок. Мария начала поить ее теплой водой размочив в ней кусочек хлеба. Обмороки уже никого не пугали, они случались все чаще особенно по утрам.
С собой Ксана решила взять папиросы. Военный ей объяснил, как можно добраться на попутных машинах.
И ведь добралась она! И не столько пропуск помог, сколько папиросы!
Муж ее не сразу узнал, вместо красивой молодой девушки к нему приехала худая, страшная старуха. Он чмокнул ее в щеку, и она ничего не почувствовала. Пережитое без него отдалило ее.

В командирском блиндаже было тепло, перед ней поставили миску с кашей, но от усталости она даже есть не могла. В блиндаж все время заходили военные, видно с пустяковыми вопросами, явно желая посмотреть на нее, пока Василий Иванович не заорал на них.
Ксана вздрогнула от громких звуков. Ковырнув несколько раз кашу, она начала заваливаться на бок, муж подхватил ее на руки и отнес на кровать.
На следующий день ей объяснили, что числиться она будет в банно-прачечной роте, но ходить ей никуда не надо, спать она может на кровати за занавеской, а еда всегда будет стоять на столе. Она никуда и не выходила. Сквозь сон она слышала какой-то грохот, военные то приходили, то уходили, она вставала, ела кашу стоящую на столе, а кусок хлеба украдкой прятала под подушку — для Марии. Через три дня она уже могла ходить и засобиралась домой. Военные хором отговаривали ее, они не понимали, как можно возвращаться в ад, но остаться она не могла — там Мария, Галочка, они без нее умрут.
Через неделю муж все таки начал собирать рюкзак. Подходили его друзья, просили отнести посылочку родственникам. Она пыталась объяснить, что ходить по городу очень трудно и вряд ли она сможет отнести посылку.
— Ну, ничего, не отнесете, так ешьте сами — говорили они.
В этот день, снарядом убило лошадь, и они притащили ей огромный кусок конины. Она уже понимала, что этот рюкзак она даже поднять не сможет.

— Ничего, до Колпино, вас наша машина довезет, а там шофер пересадит вас на попутку.
На попутках она добралась до Невского, а там села на трамвай.
Начался обстрел, трамвай остановился и все побежали в бомбоубежище. В трамвае она осталась одна. Обстрел был сильный. Она решила, что погибать голодной глупо. Достала из рюкзака кусок хлеба и стала жевать.

Первым вернулся водитель трамвая.
Он удивился: Кто это у меня тут сидит и что-то жует? Он подошел к ней. Она протянула ему горбушку, он схватил и спрятал ее в карман. Было очень страшно. Он мог отобрать рюкзак, мог сдать ее патрулю, потом доказывай, откуда у тебя еда. Но он оказался очень хорошим человеком, когда она стала выходить, чтобы пересесть на трамвай, идущий по Садовой, он помог ей выйти и одеть рюкзак на спину. Доехала она до Покровки (сейчас площадь Тургенева), а там и дом рядом.

До дома она с этим рюкзаком еле доползла. Позвонила. Никто не открывает. Все! Опоздала! Умерли! Ноги подкашивались. Дверь медленно начала открываться.
— Мария!
Сестра стояла перед ней бледная, с каким-то синюшным лицом и не могла ни радоваться, ни плакать.
— Я думала, ты погибла - тихо сказала она и как-то странно оглядываясь, ушла в комнату.
Оказалось у нее непрекращающийся понос. От ведра, которое видно не выносилось несколько дней, шел ужасный запах.
Ксана вынесла ведро, принесла воды, которую еще можно было набрать во дворе в прачечной, где она тонкой струйкой сочилась из крана.
На буржуйке стояла кастрюлька, в которой был супик не понятно из чего, рядом сушились кусочки хлеба.
Мария, что случилось? — Мария улыбнулась, какой-то жалкой улыбкой: Не могу есть, совсем не могу…
Это был очень плохой признак, долго голодающий человек начинает испытывать отвращение к пище.
Прошло всего шесть дней… И еда была… Что произошло?
— Я думала, тебя там убило — жалобно сказала она.
— Марусенька, милая, ну вот же я — цела и невредима и еду привезла, нам надолго хватит. Ну, давай покушай хоть что-нибудь.
Ксана взяла кастрюльку и попыталась накормить сестру с ложечки, но как только она подносила ложку, у Марии срабатывал рвотный рефлекс, она даже смотреть на еду не могла. И вдруг Ксана вздрогнула!
— Где Галя? Что случилось?
— Галя спит, вон у стенки, под одеялом. Она просто покушала и спит.
Ксана не поверила. Залезла коленками на кровать, отбросила одеяло и услышала тихое, спокойное посапывание.
— Фу, слава богу — сказала она и услышала всхлипывание Марии.
— Пальто. Все пальто испортила.
— Какое пальто?
Мария показывала куда-то за спину.
Ксана сняла пальто и увидела на спине огромное кровавое пятно. Пальто было новое, красивое, зеленого цвета и еще у него был воротник из лисы, правда, воротник продали еще осенью.
— Да мясо у меня там, конины кусок. Там лошадь бомбой убило, ну мне ребята и отрезали кусок.
У меня много всякой еды, ну придумай, что бы тебе хотелось съесть?
— Я не знаю. Мне совсем ничего не хочется.
— Не хочется?! А про Галю ты подумала?! А про меня?! Ты умрешь, а мы как же? Думай! Если у меня этого нет, я пойду на рынок, все продам и куплю то, что ты захочешь! — Ну… мне кажется, котлетку хочется.
— Котлетку! Это я сделаю. Ложись, отдыхай, я все сделаю.
Котлетки получились на славу!
Мария с трудом, но съела одну котлетку, запивая кипятком. Галя, наоборот котлетку есть не хотела, похоже, она просто забыла, что это такое, но с удовольствием доела супчик с хлебушком и получила от Ксаны кусочек сахара.
Пришла Валя, жена Тосика, с работы. Она работала в охране завода и была на казарменном положении, поэтому редко появлялась дома. Она даже не знала, что Ксана ездила на фронт к мужу. Котлетку, конечно оценила и рассказала, что мамина подруга Зина не приходит второй день на работу и ее послали узнать, что случилось. Зина жила в соседней квартире и Ксана с Валей, тут же пошли к ней.
Дверь в квартиру была открыта, но в это время многие дверь не запирали, страшно оставаться одной в квартире. Зина лежала на кровати, не покрытая одеялом, а в квартире был ужасный холод.
Валя подошла и прикоснулась к ней. Она теплая, живая! Дров возле буржуйки не было, и они разломали стул, и Валя осталась растапливать буржуйку, а Ксана пошла домой, собрать, что-нибудь поесть. Пока она готовила суп из тушенки с перловкой, к ним пришел брат Павел, которого они не видели с начала войны. Он вошел и ничего не говоря начал принюхиваться. У вас, что есть мясо?
Вышла Мария попыталась его обнять, но он отодвинул ее, сел на стул и заплакал.
— Юля умирает, она уже встать не может, только Вовка их кормит, а Коленька совсем не встает, а Боря сосет грудь, там нет молока, а он грудь не отпускает, все сосет и сосет.
Мария гладила его по голове, как маленького, а он говорил сквозь слезы, уткнувшись ей в грудь.
Павел был в военной форме и служил в городе в войсках ПВО, но вообще то, он был музыкант и даже в форме он мало походил на военного.
Ксана попыталась его покормить, но он крутил головой, только детям и Юли, у него увольнительная заканчивается через три часа.
Быстро собрали ему пакет с продуктами, и он ушел.
Ксана, пошла кормить Зину. В комнате было уже тепло, Зина сидела обложенная подушками и Валя поила ее теплой водой.
Ксана рассказала им про Павла. Всех была жалко и Павла, и жену его Юлю, и троих детей, старшему из которых Вовке, было всего12, и он был ровесник Галочки, а Коли было пять, а Боренька совсем грудной.
Зина отодвинула от себя суп: — У вас родные умирают, а вы меня кормите. Зачем? Я теперь буду мучиться, а так я бы уже умерла, и не надо было меня будить. Валя с Ксаной сидели и не знали, что сказать.
Когда они вернулись домой, Мария, которая после котлетки, или после прихода брата, приободрилась и уже пыталась разложить продукты на маленькие кучки, что бы подольше хватило. Валя по дороге на работу взялась отнести две посылочки, благо это было рядом с заводом. Все ополчение было с Октябрьского района, и большинство военных были рабочими завода Марти. Третью посылку отнести было не реально и ее пока отложили с продуктами.
А продуктов-то оказалось совсем немного.
Вечером с работы пришел Михаил, муж Марии, и заругался, узнав, что они кормили соседку и Павла и еще посылки Вали отдали, а она их никуда не понесет, а все съест сама. Мария ему не перечила, она понимала, он работает из последних сил и больше всего боится за нее.
Она всегда всех понимала.


Мишка

Начало марта. Вчера еще был мороз, а сегодня теплый ветер и подтаивает. Мама по протоптанной дорожке между сугробами бредет из магазина. Она одета в странную длинную юбку, а сверху надето пальто. Но теперь так ходят многие. У нее непрекращающийся понос. Поэтому из простынки шьется нижняя юбка на тесемке, а сверху теплая, длинная юбка из старого пальто.
Уже умерла чужая бабушка.
Мария не отходит от больной дочери, ее муж Михаил часто остается ночевать на заводе. Прямо в цеху для ослабших рабочих стоят кровати, и по вечерам им дают горячую похлебку с кусочком хлеба. Валя, жена Антона, на казарменном положении и домой, совсем не приходит.
Мама идет из последних сил, прижимая к груди хлеб.
— Ксана! Ксана! — слышит она, но головы не поднимает, надо смотреть под ноги, упадешь, уже не поднимешься, а голос — это ей просто кажется.
— Ксана!— кто-то хватает ее за плечи и трясет. Она поворачивает голову — Мишка! «Мишка, Мишка», — твердит она, и слезы текут по щекам. Мишка — ее первый муж, уже три года, как они развелись, но так как жили в одном районе и работали на одном заводе, до войны иногда виделись, вежливо здоровались и зла друг на друга не держали.
Мишка нисколько не изменился, он всегда был худощавый, невысокого роста, а сейчас, в ватнике и в шапке-ушанке, он казался огромным.
— Пойдем, вон моя машина стоит, поедем ко мне, там тепло, я тебя накормлю, – Мишка тянул ее за руку. Она посмотрела, куда он указывал, и увидела грузовик, стоящий на углу улицы. Она удивилась: как он смог догнать ее и перелезть через сугробы? Это казалось невозможным. Мишка подталкивал ее, уговаривая, как ребенка — Ну иди, иди, там тепло. Она, бессмысленно сопротивляясь, шла к машине.
Нет! Резко остановилась и протянула ему хлеб, замотанный в платок, там Мария, Галя, они умрут без меня.
— Я сам отнесу, — сказал Мишка, усаживая ее в кабину. В кабине было тепло и хорошо пахло. Сразу захотелось спать. Последняя мысль была: « От меня плохо пахнет, он меня, наверное, в кузов пересадит».
Проснулась она ночью. Мишка спал, положив голову на стол. В комнате было тепло. На столе горела керосиновая лампа. Первая мысль – керосин не бережет. Она осмотрелась. Комната была знакомая, раньше она здесь часто бывала, но жили они с Мишкой у нее дома, на Фонтанке. С Мишкиной матерью они не ладили. Она испуганно села на кровати.
Мишка проснулся: «Ты чего?»
— А где твоя мать? – шепотом спросила она.
— Не знаю, — сказал Мишка. — Она перед войной уехала к сестре в Саратов.
— Как я сюда поднялась? Ничего не помню.
— Да я тебя на руках донес, — усмехнулся Мишка, — помнишь, как я тебя нес после свадьбы.
— Я в туалет хочу, я вся грязная.
— До ванной дойдешь? Я тебе два ведра воды нагрел. Еще не остыла, наверное.
У Мишки в квартире была ванна. В дровяной колонке нагревалась вода, и наполнялась ванна. Ксана два раза купалась в этой ванне, и это было просто чудо.
— Давай сначала поешь.
Он вышел из комнаты и вернулся с миской, от которой шел невыносимо вкусный запах.
— Что это?
— Каша.
Он набрал в ложку и поднес ей ко рту. Она попробовала и удивленно спросила:
— Гречка? Откуда?
— Оттуда. Давай ешь.
— Нет. Сначала в туалет.
Попыталась встать и тут же повалилась обратно. Сил никаких не было.
Мишка быстро раздел ее, бросая грязные вещи на пол, подхватил ее на руки и отнес в ванну. Прислонив ее к стене, одной рукой поставил в ванну табуретку, усадил ее и начал поливать теплой водой.
Дома они экономили дрова, и нагреть ведро воды на буржуйке было целой проблемой, а если и нагревали, то обтирали тело мокрой тряпкой, а вот так, обливаться водой - даже помыслить об этом было невозможно.
Она смотрела на свое голое тело и удивлялась, какая же она костлявая стала.
Потом она сидела на перестеленной чистым бельем кровати, завернутая в одеяло, и Мишка кормил ее кашей. В кашу падали слезы, но она не плакала, а слезы лились сами по себе.
На ночь около кровати Мишка поставил ведро, накрытое тряпкой.
Утром, перед уходом на работу, Мишка ее разбудил. Поставил на табуретку перед кроватью миску с кашей и чистое ведро. В комнате было тепло. У печки на веревке висела выстиранная одежда и простыни.
— В туалет не ходи, а то упадешь. К двери не подходи и никому не открывай. Ты в квартире одна, соседи в эвакуации. На обед я приеду.
Два дня Ксана с постели не вставала. Мишка приходил, приносил миску с кашей, выносил ведро, перестилал постель, а она спала и никак не могла понять, где сон, а где явь. На третий день она встала. Путешествие по квартире ее удивило. Не было буржуйки. Мишка топил печку. А на кухне у него стояла керосинка. В комнате матери аккуратно были сложены дрова. На кухне стояла бочка , заполненная водой. Это сколько же надо иметь сил, чтобы принести столько воды! А, ну да, он же на машине привозит. А это что? Она открыла платяной шкаф. Внизу стояли коробки, а между ними втиснуты небольшие полотняные мешочки. Ксана вынула один мешочек, пощупала – крупа! Второй мешочек – мука! Пошла легла на кровать. Мишка — шофер, наверное, он возит продукты. А куда он возит? По талонам гречу ни разу не давали. Она накрылась с головой. Страх сковал тело, но думать ни о чем не хотелось. Хотелось заснуть и не просыпаться.
На следующий день, как только Мишка ушел на работу, Ксана пошла в комнату его матери и внимательно обыскала ее. Ключи от квартиры она нашла только через час, зато укромных местечек, где хранились полотняные мешочки, было множество.
Она уже достаточно окрепла, чтобы отправиться домой. Мишка жил не далеко, на проспекте Маклина. Раньше дойти до дома занимало минут 20. Мысли о сестре и племяннице мучили ее.
Аккуратненько развязав несколько мешочков, она, надев лифчик, насыпала туда понемножку разных круп и муки, оделась в выстиранное и высушенное Мишкой белье и отправилась домой. Хорошо, думала она, что Мария заставляла ее носить лифчик, что бы не застудить грудь, а груди –то никакой и не было. Когда она подошла к входной двери, то увидела висящие на гвоздике ключи. Надо же было потерять столько времени!
До дома она шла больше часа.
Дома все было плохо. Галочка совсем не вставала. Мария, увидев сестру, зарыдала в голос, она уже и не надеялась ее увидеть. Бабушка Людвига умерла.
Мария удивленно смотрела на Ксану, когда та стала раздеваться. В квартире было холодно, дров было мало, и возле буржуйки уже лежали разломанные стулья. — Неси миску, — сказала Ксана, и, приподняв лифчик, насыпала полную миску разных круп, перемешанных с мукой.
— Откуда? — только и смогла выдавить Мария.
— Не знаю. У Мишки взяла. Там много. Он не заметит. Она ждала реакцию Марии.
Мария в семье считалась правдолюбкой и всегда страстно боролась за правду. Но никаких вопросов не последовало. Она поцеловала Ксану и пошла к буржуйке, готовить еду для Галочки.
Ксана оделась и поспешила обратно. Мишка должен был заехать на обед.
Так продолжалось три дня. Как только Мишка уходил на работу, Ксана отсыпала из разных мешочков крупу и отправлялась домой.
На четвертый день Мишка не приехал на обед. Она ждала его до вечера, трясясь от страха, а потом отправилась домой. На этот раз она не тронула Мишкины припасы. Она ни разу не встречала на лестнице соседей и надеялась, что ее никто не видел. Попадись она патрулю с продуктами – расстрел на месте.
Мария варила жиденькую похлебку, размачивала в ней полученные по карточке кусочки хлеба. Продержались почти две недели, а потом опять пришел голод. — Мама! А почему ты не пошла на Мишкину квартиру, у тебя же были ключи? А вдруг Мишку бомбой убило, а там продукты, так и остались лежать?
— Ты не понимаешь, какие времена были! Страх был сильнее голода.