Да, только в детстве мы были чисты и безгрешны, только в детстве была такая полнота радости, когда все ликовало вместе с тобой: и небо, и деревья, и птицы, и цветы. И каждую весну приходил особенный день, когда радость жизни вступала в свою несравненную силу. Это была Христова Пасха — Праздник праздников, так его называют. И вот интересно: теперешние демократические журналисты, с одной стороны, говорят о вавилонском пленении России тоталитарным режимом, о 70-ти годах непроглядной ночи над страной, с другой стороны, они же пишут, что Пасху отмечали, праздновали даже в тюрьмах и в лагерях. Никаким властям, никакому режиму не отнять у нас Господа. Василий Великий говорил: посадите меня в тюрьму — я там буду с Господом, отнимите у меня все — мне ничего не нужно, я ничего не принес с собой в этот мир и ничего не унесу из него. Убейте меня — смерть соединит меня со Христом. То есть жизнь с Богом и в Боге освобождает от страха чего-то лишиться в жизни и даже от страха самой смерти.
Именно в победе над смертью смысл Воскресения Христова. Пасхальный тропарь, который поется в праздничную службу и потом повторяется во все дни вплоть до Вознесения, звучит так: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Сын Божий пришел на землю, чтобы, взяв на себя грехи мира (наши грехи), добровольно пойти на страдания и муки и на крестную смерть.
В нашей большущей семье было много представителей всяких общественных организаций: и партийный отец, и мы — разновозрастные дети, комсомольцы, пионеры, октябрята. Один у нас в семье был беспартийный элемент — мама. Именно она держала в семье такой уровень любви ко всем, заботы обо всех, что я не помню, чтобы кто-то был обделен вниманием. Тяжело жили, бедно, но почему детство вспоминается полным золотого сияния? Это именно от той любви, которая исходила от мамы. Перед Пасхой, за неделю, в канун Вербного воскресенья мы ходили на реку за вербой. В наших северных краях еще лежал снег, и мы прорывались к кустам краснотала, утопая в тяжелых сугробах. Таким радостным, легким, щекочущим было прикосновение серебристо-серых зайчиков, сидящих на веточках. Как была рада им мама. Веточки долго стояли в углу, покрывались солнечным желтым пухом, осыпали его на белую скатерть. Освятить вербочку было негде, церковь в нашем селе была превращена в Дом культуры.
Я совсем не ощущал в детстве тяжести Великого поста. Хотя мама, как она потом рассказывала, «придерживала» молоко и яйца от нашей коровы-кормилицы и десятка кур во главе с боевым огненным петухом. Но ликующий день Воскресения Христова — это навсегда. Да, были гонения на Церковь, были бесчисленные лекции и заезжих и доморощенных атеистов, все было.
Но ведь и солнце сияло, и чистые белые рубашки, пахнущие угольным утюгом, мы надевали с утра. И были крашеные яйца, были изумительные по вкусу лепешки со сметаной, были ватрушки и плюшки. И шаньги! Не пробовали вы вятских шанежек, гурманы, жалко вас. Вот она — шанежка, выходит из воспоминаний, как тогда из пылающей печи, вся живая, румяная, из ржаной муки, замешенная на свежем молоке...
Вспоминаю необычайную доброту того дня, обязательно солнце, обязательно весь день шумящий самовар, обязательно знание того, что никто не заругает тебя за пятно на рубашке, не запретит бежать с ребятами на Поповское озеро. Вот только крашеные яйца мама, боясь за нас, не разрешала выносить на улицу. Но разве можно было утерпеть и не похвастаться ими, тем более — на всех лужайках нашего села яйца «катали», яйцами «кокались», меняли, просто любовались.
Уже взрослым я узнал, откуда произошло это пасхальное приветствие и ответ на него. Мария Магдалина, из которой Спаситель изгнал семь бесов и которая ходила вместе с другими вослед Ему, была из знатного рода. Ее по ее просьбе принял в Риме император Тиверий. Он, конечно, был наслышан о событиях, происшедших в Иерусалиме. Там казнили позорной смертью — распятием — человека из Галилеи, который выдавал себя за Сына Божия. Он умер на кресте, его похоронили в пещере, потом сказали, что его тело куда-то исчезло. Подчиненные доложили императору, что тело выкрали ученики Христа, чтобы всем говорить, что Христос ожил. Так император и думал. Но Мария Магдалина вошла и сказала: «Христос воскрес!» — «Я в это поверю, если это белое яйцо (император завтракал) станет красным». И вот на глазах всех яйцо стало красного цвета. «Воистину воскрес!» — воскликнул потрясенный император.
Радость Пасхи не сравнима ни с каким другим праздником. Данное человеку стремление к радости, ликованию, умилению, желание счастья наиболее ощутимо в пасхальные дни. Конечно, тот, кто их не жаждет, не может ощутить в полной мере восторга души. И хотя в торжественной службе есть Слово огласительное святителя Иоанна Златоуста на Святую Пасху, в котором говорится, что Господь призывает к себе в день Воскресения всех: и верующих, и неверующих, и постившихся, и непостившихся, все же ожидание праздника должно быть сопряжено с подготовкой к нему. Мы ждем гостей — мы убираем квартиру, достаем из серванта посуду понаряднее, стелем чистую скатерть — разве не так? А в Пасху мы ждем — ни больше, ни меньше — Господа. Он придет ко всем, но каково Ему в грязной, загаженной грехами человеческой душе? Которая забита помыслами о деньгах, о наживе, полна зависти, злобы, мстительности, которую не освещает свет любви. Поэтому мы готовимся не только воздержанием в пище, но и очищаемся в молитве, в прощении нанесенных нам обид, в помощи бедным, в добрых делах. Обычно впервые постящиеся спрашивают, что можно есть, что нельзя. На это святые отцы отвечают: «Мы не телоубийцы, мы — грехоубийцы». Никто не требует физического изнурения, необходимо духовное очищение и возрождение, ограничение в пище (мясной, молочной) этому помогает. На вопрос одной барыни о постной пище святитель Тихон Задонский ответил: «Людей нельзя есть, матушка».
Во времена раннего христианства праздновались две Пасхи — смерти (в пятницу, в день распятия) и воскресения. Никейский собор принял решение о праздновании одной Пасхи, в первое воскресенье после первого весеннего полнолуния.
В пятницу совершается чин погребения Христа, из алтаря выносится плащаница, полагается на середину храма. Все верующие почитают своим долгом приложиться к ней до вечера субботы, когда незадолго до полуночи под пение молитвы «Волною морскою» плащаница вновь уносится в алтарь. Проходит еще некоторое время до полуночи, до открытия царских врат, когда раздается возглас священника «Христос Воскресе!» Вся церковь в едином порыве душ и сердец отвечает «Воистину Воскресе!» С этого времени всю Светлую седмицу (первую неделю) Пасхи царские врата будут открыты в знак того, что Воскресением Христовым всем нам открыт доступ на небо. В эти дни радость для молодежи: поднимайся на колокольню и звони во всю Ивановскую. Колокола вызванивают, выговаривают: «Все идите в гости к нам, в гости к нам, в гости к нам!» Это праздник победы над смертью и адом.
Пасхальный стол — освященные куличи и пасхи. Их внешний вид, вкус зависят от мастерства хозяек. Хороший кулич, даже черствея, сохраняет вкусовые качества. Незабываемы сырные пасхи. Обряд их освящения трогателен и особенно нравится детям. Теперешние седые старики и старухи непременно вспоминают, как в детстве их мамы и бабушки завязывали в платочек куличи, крашеные яйца и посылали детей «святить» их в субботу или в воскресенье в Божий храм.
В этот день даже неверующий чувствует, что хочется быть добрее ко всем, в нем просыпается память предков православной России. В пасхальное воскресенье и у наших родных, ушедших в вечность, тоже праздник. Но и скоро, в Радоницу (начало второй недели Пасхи), — специальный день поминовения усопших. А затем кладбища еще раз закипят народом, это на Троицу. Кстати, обычай ходить на могилы был одним из тех, с чем не могли справиться никакие атеисты. Кладбище — не церковь, как запретишь пойти? Идут все, всех не перепишешь. Но ведь кладбище освящено крестами, оглашено молитвами, это своеобразная церковь под открытым небом. Тогда даже в этом святом деле был введен директивный порядок — хоронить под пирамидами со звездами. И то и другое — пирамида и звезда — в сущности, масонские знаки... Хоронили, много хоронили, куда денешься. Пирамиды называли тумбочками. Так и говорили: «Лежит под тумбочкой». Потом пошла индустрия памятников из цементно-мраморной крошки. И вот — Бог свидетель — слышал от самих рабочих ритуальных мастерских: почти во все памятники внутрь заливали кресты. Хотя в то же время один поэт сочинял: «Все больше звезд на кладбищах России среди крестов...». Нет, нет уже звезд, нет тумбочек — вновь, отгоняя нечистую силу от России, воздвигаются кресты и над храмами и над могилами.
Иначе и быть не могло. Помню Пасху во времена Хрущева на Калитниковском кладбище в Москве, там, где Птичий рынок. Милиция специально пропускала подпивших своих помощников, которые разгоняли Крестный ход, вырывали у старух хоругви, иконы. Слава Богу, я был среди дружинников, и мы как раз охраняли старух. И вот я видел, что можно этих старух на куски резать, огнем сжигать — они все равно пойдут за Христом. И насколько же велико было милосердие таких же, может, тех же старух, когда я увидел отпевание и спросил, кого хоронят, в той же церкви. «Коммуниста хороним, батюшка. Пятьдесят лет с нами боролся, пусть хоть на том свете отдохнет»...
Христос Воскресе, братья и сестры! Какое счастье, что мы в России, что к нам снова пришел наш Спаситель.
* * *
Как-то все вдруг стали гоняться за чудесами. Там икона мироточит, надо бежать, приложиться. Там листья на сухой ветке у могилы митрополита распустились — чудо! Все так, чудеса не кончаются. Но ведь они нужны маловерам. Верующие и без чудес Христу молятся. Он пошел на смерть ради нашего спасения и воскрес — вот главное чудо!
Что же касается мироточения, резкое усиление его случаев — конечно, милость Божия к нам. Но ведь это еще и слезы по причине наших грехов, это еще и знак последних времен. Я вот только вернулся из поездки в одно село. Настоятель храма отец Алексий, высокий старик, сын священника, сам уже отец двух батюшек и одной регентши, говорил мне с улыбкой:
— Кругом чудеса! Чего-то одни мы служим-служим, и все никаких чудес. Он помолчал и продолжил: — Правда, Бог милует, хулиганства в селе нет. Участковый без дела, даже стал в храм приходить. Семьи у нас все большие, пьянства нет. Все венчаются, все крестятся. Умерших отпеваем, панихиды служим. По домам ходим, избы, квартиры освящаем. Нынче соборовались все. В один день не смогли, разделили на три дня. А так, — он снова улыбнулся, — никаких чудес.
Ах, Боже мой, нам бы в России побольше таких сел и поселков! Это ж какое чудо — воцерковленный народ. Давайте представим, что везде так в России. И что? И вся бы эта интеллигентская эсхатологическая болтовня бы иссякла. Какой конец света, если молитва круглосуточна? Какой Страшный Суд? Кого судить — все православные. Тут бы и сам нечистый отступился, сказал бы своим слугам: «Делать нам больше нечего, пойдем Богу сдаваться».
Христос Воскресе!