Мементо Сазавана
Вода в моей родной реке Сазаве течет, рыба клюет, а иногда отдыхает. Время бежит, и рыбак этого не замечает. Если нет рыбы, то идет в лес за грибами. Если нет грибов из-за засухи, то поливает огород. Но он не может отдыхать, так как ему положено быть активным, работать. В сазавской природе приходится закаляться, прежде всего физически. Но часто на природе, на рыбалке и в лесу, появляются новые идеи и проекты. Основное качество сазавчанина — быть активным физически и духовно.
Это мне, как мальчику, постоянно твердил мой дед — сапожник. Он солдатом пережил окопы Первой мировой войны и вернулся патриотом. Он скромно помогал созидать Чехословацкую Республику, о которой мечтали вместе с ним все солдаты. Позже он вместе с нами переживал позор мюнхенского предательства и гитлеровскую оккупацию. Вся семья дождалась освобождения. Советских красноармейцев мы приветствовали от души, по-сазавски. Жили с ними, мама варила картофельный суп, я его носил солдатам, а дед всех хвалил: «Молодцы, вы нам принесли победу и новую жизнь». Мне дед приказывал: ты должен стоять в первых рядах и активно работать. Ниже я, будучи уже сам дедом, привожу краткий рассказ о своей жизни. Надеюсь, что своих близких и друзей не разочарую. Сазавчанин на это не способен. У него славянская душа.
Юность
Послевоенный энтузиазм был огромен, в особенности у нас, у молодежи. Все мы взялись за строительство новой жизни в свободной Чехословакии. Признательность к советским освободителям была у нас большая и искренняя. Мало кто тогда сомневался в ценности дружбы с Советским Союзом, в котором мы видели надежный оплот.
С 1946 года я стал учиться в лицее в городе Гавличков Брод. Здесь я немедленно включился в комсомольскую работу по созданию Союза чешской молодежи. На выборах 1946 года Коммунистическая партия победила и Клемент Говальд стал премьер-министром. Между политическими партиями разгорелась острая борьба, которая кульминировала в феврале 1948 года. Новая обстановка повлияла и на мою студенческую жизнь. 1 мая 1948 года в возрасте 16 лет я стал членом Коммунистической партии Чехословакии. Моя жизнь изменилась основательно. Я был избран членом обкома Союза молодежи в Гавличковом Броде. Организовывал ячейки, убеждал земледельцев вступать в кооперативы, руководил даже девичьим хором и аккомпанировал ему на рояле. Участвовал в трудовых бригадах по строительству новых заводов и модернизации железных дорог. Везде я был в первых рядах ударников, их значки я храню до сих пор. В качестве награды нас послали в Польшу, где мы помогали возобновлять центр разрушенной Варшавы. Наградой за это был отдых на пляже Балтийского моря. Так летом 1950 года я в первый раз в жизни смог искупаться в море.
В 1951 году я сдал с отличием экзамены в Гавличковом лицее и поступил в престижный вуз в Праге — Высшую школу политических и экономических наук. И здесь я учился и стоял в передовых рядах. После первого курса меня выбрали руководителем группы студентов на работу в Остраву, где строился новый металлургический комбинат. В августе 1952 года я вдруг получил телеграмму из отдела кадров чехословацкого МИДа с приказом немедленно явиться. Сказали мне, что я был избран и уже утвержден в ЦК КПЧ на учебу в Москву в Институт международных отношений. Не верилось поначалу, но так случилось. В свой дневник я тогда записал: «Это в моей жизни пока самое высокое вознаграждение. Знаю, что мне предстоит тяжело трудиться, но уверен, что честно выстою».
Москва — МГИМО
Когда в сентябре 1952 года три первых чехословацких студента — Милош Штепанек, Яромир Йоганес и Иржи Опршал — выходцы из скромных социальных условий — очутились в Москве, едва ли они могли предвидеть, что им придется прожить в последующем пятидесятилетии, полном драматических поворотов и исторических изменений. Мы приехали из Праги, где все еще восстанавливалась послевоенная жизнь. И очутились в Москве, которая перед нами тогда явилась как всемирный центр триумфа, силы и прогресса.
МГИМО принял первых иностранных студентов великолепно. Поселили нас в новых домах на улице Левитана. «Старый дом у Москвы-реки» нас очаровал с первых дней. Профессорский состав и советские студенты нам добровольно помогали на каждом шагу. Наше знание русского языка самоотверженно улучшали и с дружеской любовью о нас заботились Валентина Николаевна Бабенко и Соня Цейтлина. В общежитии нашими повседневными помощниками стали Тимур Кудояров, Рудик Куркин и Валерий Коробейников. В институте о нас заботились почти все. Лично я ценил дружбу с фронтовиком Борисом Тогулевым. Всем нам было хорошо с нашим комсомольским вожаком Валентином Львовым, который нас знакомил с культурной и общественной жизнью Москвы. Мы отдавали много сил учебе, нельзя было нам учиться иначе, чем на «отлично».
Вместе с тем мы немедленно втянулись в поток исторических событий. 7 ноября 1952 года мы в первый и последний раз увидели на Красной площади И. В. Сталина живым. Через 4 месяца участвовали в траурном шествии в Колонный зал Дома Советов, чтобы проститься с советским вождем. В 1956 году как весенняя буря повлиял на нас ХХ съезд КПСС и шокирующий доклад Н. С. Хрущева о культе личности. Он застал врасплох не только нас, студентов, но и политических руководителей. Вспоминается наша, чехословацких студентов, беседа с президентом Антоном Запотоцким, которая состоялась 24 февраля 1956 года в большом зале Московского университета на Ленинских горах. Он своим популярным стилем критически говорил о недостатках чехословацкой экономики, но проблемы культа личности коснулся только коротко в контексте с Югославией. Чувствовалось, что и нашим руководителям нужно было время для того, чтобы подумать, как быть дальше.
Во время каникул мы посещали исторические места СССР. Летом 1953 года съездили в героический Сталинград. Вспомнили защитников тракторного завода и Мамаева кургана, откуда я привез обломок танковой брони и храню его в моем музее. Более того, мы смогли проехать на пароходе по недавно построенному Волго-Донскому каналу вплоть до Калача. Эта стройка нас поразила своей грандиозностью. На следующий год мы посетили Крым. Восхищались не только его природными красотами, но и историей. Посетили дворец Ливадию и познакомились с местами, где проходила Ялтинская конференция. Фото на скамейке перед дворцом, где сидели Сталин, Рузвельт и Черчилль — это сувенир на всю жизнь.
Однако студент МГИМО способен и готов на много других подвигов, кроме учебы и приятного проведения каникул. Он работает творчески. Я был московским корреспондентом газеты «Путь Высочины», и близкие друзья мне писали, что читают мои репортажи с восторгом. Когда я прислал подружке — ударнице пражского предприятия «Летняны» свой репортаж о том, как наш МГИМОВский хор выступил на вечере завода «Красный октябрь» и как нас его сотрудники по-братски приняли, она его показала своему директору. Тот прервал деловое заседание руководства и всем участникам зачитал мой репортаж.
Мне, уже старшекурснику, удавалось заработать немного в качестве «учителя» французского языка для сотрудников чехословацкого посольства. За неплохое знание этого языка я благодарен блестящему учителю Елизавете Яковлевой. Заработав немного денег, я смог пригласить в Москву своего отца, который об этом мечтал всю жизнь. Он приехал в июне 1957 года. Москва ему очень понравилась, но получился еще сверхсюрприз и для отца, и для меня. Мой старший друг по учебе, Леонид Селезнев, ленинградец и блокадник, пригласил нас посетить революционный город. Визит в белые ночи проходил отлично. Мы посетили почти все ленинградские памятники, Петродворец и Кронштадт. Заботилась о нас жена Леонида Элла Харитоновна, обаятельная хозяйка, также блокадница, которой позже пришлось жить в изгнании в связи с «ленинградским делом».
Вскоре Леонид, который изучил чешский язык, побывал в Праге на стажировке. Я его пригласил на родную Чешско-Моравскую возвышенность. У нас состоялась беседа с членами сельскохозяйственного кооператива. Леонид шокировал всех, когда на своем красивом чешском языке сказал: «То, что я видел в вашем кооперативе, должно послужить образцом для многих советских колхозов». Наши кооператоры не верили своим ушам, поскольку подобного до этого никогда не слышали.
Дипломатом в Франции
В феврале 1958 года после успешной сдачи госэкзаменов я вернулся на родину. Меня определили во французское отделение Западноевропейского отдела МИД Чехословакии. Этот отдел был тогда подчинен заместителю министра Иржи Гаеку, известному своей открытостью к новым течениям без излишних идеологических искажений. Он часто принимал нас, молодых дипломатов. Когда замминистра узнал, что я в МГИМО занимался проблематикой западноевропейской интеграции, то сказал, что это как раз то направление, которым министерство и должно заниматься. И я стал по сути дела первым референтом МИДа по интеграции. В течение четырех лет я анализировал проблематику, писал статьи и участвовал в экономических дискуссиях. В кабинет Гаека я заходил все чаще и чаще, отчасти и потому, что его секретариатом руководила молодая красавица, которая знала о делах министерства почти все. Ее советы нравились мне все больше и больше, и через некоторое время я осмелился и пригласил ее на бал. Любовь зажглась, и 21 июня 1959 года в Жижковской ратуше состоялась наша свадьба. Я живу с любимой Зденичкой счастливо до сих пор, больше 57 лет.
Мне пришлось ждать первого заграничного назначения почти 5 лет. Отдел кадров предлагал мне выезд в Марокко, но я хотел попасть в желанный Париж. В 60-х годах Франция многим представлялась в стратегическом плане ключевой страной, ищущей окончания эры холодной войны. Роль исторического двигателя тогда сыграл легендарный президент Франции генерал Де Голль. Его идея «Европы от Атлантики до Урала» нас, молодых дипломатов с востока, гипнотизировала. Так же, как и его отважная критика в адрес США и НАТО, последствием чего стал выход Франции из военной структуры НАТО и перемещение этого альянса в Бельгию. Позднее президент Де Голль нас всех вновь удивил своим стратегическим лозунгом «Détente–Entente–Coopération» (разрядка–взаимопонимание–сотрудничество), открывшим путь к общеевропейской конференции в Хельсинки. Я был очень счастлив, когда мой посол взял меня как своего близкого сотрудника на новогодний прием 1 января 1967 года в Елисейский дворец. Весь дипломатический корпус заслушал интересное выступление французского президента. Де Голль затем поздравил всех послов лично. Когда он подошел к чехословацкому послу, то обменялся позитивными словами относительно развивающихся отношений между нашими странами. Затем генерал пожал руки послу и его сотрудникам. Мне было приятно находиться среди них.
Подошел роковой 1968 год. Для меня он начался блестяще. Как активного спортсмена меня обрадовало известие из Праги, что чехословацкий олимпийский комитет утвердил меня в качестве олимпийского атташе на зимние олимпийские игры в Гренобле. В феврале 1968 года их опять открывал лично президент Де Голль. Я старался как «француз» помогать нашим спортсменам во всем, чтобы удовлетворить их нужды. Больше всего болел за наших хоккеистов, среди которых были и наши звездные спортсмены из Брода — Иржи Холик и Ян Сухи. Олимпиада в Гренобле была для Чехословакии самой успешной в истории. Отличился прежде всего Иржи Рашка с золотой и серебряной медалями, знаменитый прыгун. Но больше всего мы переживали победу наших хоккеистов над сборной СССР 5:4. Ночью после этого матча для атташе было нелегкой задачей раздобыть бутылку пльзеньского пива. А на знаменитое французское вино спроса не было.
После возвращения в Париж меня ожидали майские студенческие бури. Я с семьей проживал в центре Латинского квартала в известном «чехословацком доме» на улице Бонапарта, номер 18. Здесь в эти дни и ночи я был свидетелем множества баррикад, горящих автомашин и крупных столкновений. Участвовал и в бурных дискуссиях со студентами во дворе Сорбонны и в театре Одеон. Активно поддерживал контакты со студентами и представителями левых партий. В конце 1967 года я сопровождал Франсуа Миттерана (тогдашнего председателя социалистической унии) и его супругу во время их поездки в Прагу. Посещал Мишеля Роккарда, тогдашнего председателя Объединенной социалистической партии (ПСУ), который позже стал премьер-министром. «Пражская весна» и идея Дубчека строить «социализм с человеческим лицом» председателю ПСУ очень нравилась. Я часто посещал французский парламент, где моим близким собеседником был секретарь радикал-социалистической группы Мишель Шарас. Позже он стал министром экономики. Я его навестил в последний раз с дружеским визитом в здании на Кэ Бранли в 1991 году.
События подходили к горячему чехословацкому лету. Как удар молнии мы приняли известие о том, что 21 августа 1968 года войска Варшавского договора вошли в Чехословакию. Вместе с подавляющим большинством нашего населения мы не могли понять, как подобное могло случиться в стране, которая до тех пор по праву считалась одним из ближайших союзников СССР. Для нас, работников заграничной службы, сложившаяся обстановка была ясна с патриотической и моральной позиции: мы поддержали наших высших представителей — президента Людвика Свободу, правительство и руководство КПЧ во главе с Александром Дубчеком, которые выступили против военной интервенции и осудили ее. И я лично это сделал без колебаний.
Свою дипломатическую миссию во Франции я закончил, что планировалось вне контекста драматических событий, и 23 декабря 1968 года вернулся на родину. Я не знал, что меня ожидает на работе, но был рад, что встретил своих родных в живых.
Наступила эра «нормализации», пустившая в ход механизм кадровых чисток. Карусель исключений из партии стала крутиться вместе с перевоспитанием «ошибившихся». Она постигла сотни тысяч честных людей, в том числе и меня. Я очутился в группе «ошибившихся», получил выговор и был переведен в безвыездный аналитический отдел МИДа, где стал заниматься подготовкой общеевропейской конференции в Хельсинки. С этой проблематикой я остался связан целых 20 лет, до конца своей дипломатической карьеры.
Хельсинки — ОБСЕ
Восточные и западные специалисты признавали, что идея общеевропейской конференции по безопасности и сотрудничеству возникла уже в середине 60-х годов в Москве. Целью было преодолеть трудный период холодной войны и утвердить эру мирного сосуществования. Созыв Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе и подписание его Заключительного акта в Хельсинки летом 1975 года стали несомненно одним из самых знаменательных событий послевоенной истории Европы. Заключительный церемониал, когда рядом сидели высшие представители 33-х стран Европы, США и Канады, — это само по себе незабываемое уникальное зрелище. Но правдой является и то, что на всех этапах этого совещания и на последующих встречах существовали глубокие разногласия, так как мотивы подхода Востока и Запада зачастую диаметрально расходились. Я мог бы привести множество примеров конфронтационных столкновений, тяжелых поисков компромиссных решений. Матадоры многосторонних переговоров изобрели для достижения своей цели такие тонкости, как остановка часов или перерывы на кофе, которые зачастую затягивались до позднего ночного времени. Вспомню несколько моментов, которые в свое время приобретали острый характер, а сейчас вызывают лишь улыбки.
На подготовительные переговоры, которые проходили с 22 ноября 1972 года в пригороде Хельсинки Диполи, приехал ветеран советской дипломатии Валериан Зорин. Он имел очень теплое отношение к Чехословакии, которое сохранилось с того времени, когда он работал послом СССР в Праге в первые послевоенные годы. В Диполи он «патерналистически» дружил с нашей делегацией и хорошо относился ко мне, узнав, что я учился в МГИМО вместе с его дочерью. В составе советской делегации он был ответственным за область культуры, воспитания, информации и контактов между людьми. Однажды, когда определялась структура будущего документа, он у меня спросил, что нового в кулуарах конференции. Я ему ответил, что Запад очевидно стремится к тому, чтобы вопросам контактов и обмена информацией отводилась не только третья часть документа, чтобы эти вопросы появились и в первой части как принцип прав человека. Посол Зорин казался удивленным, как будто бы о такой возможности слышал впервые. Его ремарка была очень строгой: «Видите этих западников? Им недостаточно третьей корзины для прав человека, им хотелось бы включить эти права и в нашу декларацию принципов».
Следующий случай также свидетельствует о том, насколько различными были подходы к совещанию. Однажды, когда уже вырисовывалась структура будущего документа, в кулуарах Диполи появились три большие корзины и в них бумажки с названиями отдельных его частей. Это организовали западные журналисты с долей юмора и с целью показать, каким большим объемом проблем делегациям приходится заниматься. Но некоторые «идеологи» в наших делегациях реагировали на выходку журналистов возмущенно: западники бросают в корзины такие важные принципы, как нерушимость границ?! Во вторую корзину экономику — результаты наших пятилеток?! Но если им корзины настолько понравились, то пусть в них оставят свои контакты между людьми и обмен информацией! И на самом деле позднее в жаргоне совещания чаще всего употреблялись слова «третья корзина».
И на последующих этапах хельсинкского процесса мне было очень приятно работать и встречаться с коллегами по МГИМО. В Женеве, где мы занимались редакцией Заключительного документа, и где я был ответственным за «Follow-up», то есть последующие шаги, я тесно сотрудничал с Владимиром Петровским и Юрием Дубининым, которые мне очень помогали своим богатым опытом. Во время саммита в Хельсинки летом 1975 года я занимал ответственный пост секретаря чехословацкой делегации, которую возглавлял президент Густав Гусак. Участвовал в организации его двусторонних встреч, например с премьер-министром Штроугалом или министром Хроупеком. Вернувшись в Прагу, я написал брошюру «Чехословакия и ОБСЕ», которая была издана не только на чешском, но и на русском языке. Сопровождал председателя Штроугала, который с официальным визитом посетил Францию, а затем Турцию. Я был ответственным за редактирование заключительных коммюнике.
В 1977–1978 годах я участвовал в сложной работе на Белградской встрече, в 1979 году участвовал в экспертном совещании по Средиземноморью в Лавалетте. В конце 1979 года я был членом чехословацкой делегации в Нью-Йорке на чрезвычайной сессии ООН по разоружению. В начале 1980 года я был назначен в качестве шарже-д`афэр1 посольства в Брюссель. Оттуда я ездил в Мадрид, где состоялась последующая общеевропейская встреча. Она проходила в очень сложной обстановке из-за советской военной интервенции в Афганистан и из-за последующего военного переворота в Польше.
Брюссель — 1983–1985
Опасный кризис разразился в 1983 году. Страны НАТО начали размещать ракеты средней дальности в Западной Европе и в Турции. СССР в ответ Першингам ускорил работы по размещению ракет СС-20 в ГДР и Чехословакии. Американский президент Рейган развивал свои планы «Звездных войн» и милитаризации космоса. «Битва нервов» вновь стала очень интенсивной.
Мы в Брюсселе проживали лихорадочные дипломатические дни вплоть до лета 1985 года. Были свидетелями и прямыми участниками не только всевозможных давлений и зондажей, но и конкретной подготовки к вооруженному столкновению. Многотысячные демонстрации пацифистов проходили почти ежедневно, и не только в Бельгии. Политики однако оставались неуклонными и беспомощными. Проиллюстрирую ситуацию на одном личном эпизоде.
В эти трудные дни большую активность проявлял бельгийский министр иностранных дел Лео Тиндеманс, который стремился смягчать напряженность и не допустить ее дальнейшей эскалации. Министр помнил меня по Хельсинки, где во время приемов я его обычно приветствовал и мы перебрасывались парой слов. На приеме 1983 года мы опять встретились и я спросил, есть ли у него какие-нибудь обнадеживающие новости. Он ответил отрицательно и объяснил: «Во время похорон Черненко в Москве я поговорил о ракетах средней дальности с Громыко, старался достичь хотя бы тактического смягчения. Ответом Громыко, к сожалению, опять было бескомпромиссное “нет”.»
Напряженность продолжалась, и казалось, что выхода из этой опасной ситуации нет. Но вдруг во главе СССР появился Михаил Горбачев, и с ним наступила эра «перестройки» и «нового мышления». В апреле 1985 года Горбачев объявил односторонний мораторий на размещение ракет средней дальности в Европе и возобновил переговоры СССР–США в Женеве о ядерном и космическом оружии. Реакция американской стороны оказалась встречной и позитивной. Вожди двух сверхдержав наверное поняли, что продолжать конфронтацию очень опасно. В ядерную эпоху в конце концов речь идет о жизни и смерти не только для обеих сторон, но и для всего человечества.
И вот наступила оттепель, даже в Брюсселе. Мой бельгийский друг организовал впервые в истории футбольный матч между сборными социалистических посольств и чиновниками НАТО. Он попросил меня выступить на поле в качестве судьи, что я с удовольствием и сделал.
Венская встреча ОБСЕ — 1986–1989
Как только я вернулся из Брюсселя в Прагу, меня назначили заместителем главы чехословацкой делегации на последующую общеевропейскую встречу и перевели в Вену. Время перестройки было для нас необыкновенным и нелегким. Новые идеи вдруг стали приходить из Москвы, откуда раньше чаще всего дул холодный ветер. Советские позиции резко изменились по таким вопросам, как контакты между людьми, гуманитарное сотрудничество и права человека. Тормозящие инструкции для наших делегаций больше не приходили из Москвы, нотеперь — из Бухареста, Берлина, а также из Праги.
Чехословацкое руководство того времени боялось почти всего. Диссидентское движение в стране усиливалось, и власти продолжали анахронически употреблять репрессивные методы. Нам в Вене приходилось присоединяться к общему консенсусу в последний момент, чтобы не очутиться в изоляции. Пострадало от этого и наше предложение по созыву Экономического форума в Праге, за принятие которого я был лично в делегации ответственным. Экономический форум был в значительной степени моей личной инициативой. Венская встреча в результате приняла идею форума, но местом его стала не Прага, а Бонн.
В составе делегаций социалистических стран доминировала «школа МГИМО». Хочу об этом вспомнить, приведя один эпизод с конца венских переговоров. Заключительный документ был почти готов, оставалось его официально принять консенсусом всех участников. Руководители Румынии, ГДР и Чехословакии все еще возражали против его содержания. В те дни среди нас очутился Юрий Кашлев, глава советской делегации, мой товарищ по МГИМО, с которым я соперничал только на баскетбольной площадке. Он нам сказал, что у него есть поручение из Москвы заехать в Берлин с целью убедить руководство Хонеккера больше не препятствовать и принять Венские соглашения. Я ему тогда сказал: «Не хотел бы ты заехать также в Прагу и переубедить наше руководство?» И до сих пор слышу ответ Юрия: «Зачем мне это делать? Ведь у вас очень сильная команда МГИМО. Ты и Милан Каднар отсюда из Вены все как следует объясните. В Праге министр иностранных дел Яромир Йоганес и в международном отделе ЦК Радослав Клейн, наши товарищи по МГИМО. Думаю, что всем вам ясно, что против всеобщего течения идти нельзя. По пути в Берлин остановлюсь в Праге, но только для того, чтобы выпить кружку пльзеньского пива». В последний раз я с друзьями встретил Юрия Кашлева в октябре 2004 года, когда он, проректор Дипломатической академии, нас принял у себя в старом доме у Москвы-реки. И мы вспоминали о всех близких, кто очутился в стенах этого небольшого, но исторически невероятно насыщенного богатством людей и идей здания.
В начале 1990 года после 32 лет работы я покинул внешнюю Чехословацкую службу и перешел в частный бизнес. Сегодня, спустя десятилетия, мне чужды все попытки неисторически оценивать прошлое. Мой ответ в адрес либеральных ультраидеологов однозначен: не жалею того, что прожил. Несмотря на кризисы и осложнения, наше поколение сумело сохранить мир в Европе, где холодная война к счастью не переросла в настоящую. Разве этого мало?
Экономический консалтинг Восток-Запад
Когда я подошел к 60-летию своей жизни, я в первый раз пустился в предпринимательскую частную работу. Вместе с французским партнером мы создали консалтинговую фирму, в которой я был директором в течение 10 лет. Кроме того, несколько лет я представлял крупные бельгийские, французские и американские объединения в Средней и Восточной Европе. Не могу сказать, что вся деятельность проходила гладко и благополучно, но МГИМОвское приданое — владение несколькими языками, широкий глобальный кругозор, и кроме того опыт международных переговоров — помогло мне достичь в целом успешных результатов. И в новых условиях я посещал международные ярмарки в Москве и Санкт-Петербурге как представитель западных корпораций. Совершенно абсурдным явлением стало то, что новые чешские элиты стремились очернить выпускников МГИМО и отодвинуть их на второй план, в то время как западные фирмы их охотно принимали и ценили их языковые знания и высокий профессионализм.
Я с улыбкой вспоминаю пребывание в сентябре 1999 года в Москве, где сопровождал директора одного американского объединения из Коннектикута. На всех российских предприятиях, которые мы посетили, американский директор всегда начинал свою презентацию с того, что представлял меня как чешского коллегу — выпускника МГИМО. Он считал этот факт важным в общественном плане и предпринимательским плюсом, хотя я его об этом не просил.
Приведу еще одну «МГИМовскую» историю, характеризующую атмосферу конца девяностых годов в Чехии. Однажды мы выбирали из 15 кандидатов человека на пост торгового директора для французского филиала в Праге. Наш выбор пал на одного кандидата не только потому, что он хорошо владел французским языком, но и потому, что он говорил по-арабски, имея опыт работы в Алжире и Тунисе. Он относился ко мне почтительно, но осторожно, и когда я его спросил, где же он выучил арабский язык, он как-то несмело ответил, что это было в одной чужой стране, где он выучил и русский язык. Добавил еще, что это было учебное заведение, в котором готовят студентов для работы в международных организациях, но сейчас о нем не стоит говорить. Чтобы прекратить его терзания, я ему задал последний вопрос: «Не находилась ли эта школа в здании около Крымского моста?» Мой младший коллега покраснел и вздохнул: «Откуда Вы это знаете?» Когда я ему объяснил, что я являюсь одним из первых выпускников этого института, его лицо засияло широкой улыбкой и облегчением. Этим коллегой был Иржи Земанец, выпускник МГИМО 1982 года.
Клуб чешских и словацких выпускников МГИМО
В сентябре 2002 года, спустя 50 лет после того, как мы, трое первых чехословацких студентов, поступили в МГИМО, я связался со своим лучшим другом Милошем Штепанеком и решил собрать коллег на памятную встречу. Собралось около 50 человек, многие не видели друг друга долгие годы. Некоторые лично познакомились впервые — ведь нас уже три поколения: деды, отцы и внуки. Почти спонтанно появилось предложение встречаться регулярно, и с этой целью создать неформальный клуб. Хотя историческая судьба разделила Чехословакию на две самостоятельные республики: Чешскую и Словацкую, мы решили, что наш клуб должен действовать как совместный клуб чешских и словацких выпускников. Мы учились вместе, многими десятилетиями работали вместе и до сих пор находимся в дружеских отношениях, личных или деловых. Нам было очень приятно принять участие в октябре 2004 года в торжествах по случаю 60-й годовщины МГИМО. Мы приехали в Москву довольно крупной делегацией, включая видных бизнесменов, выходцев из МГИМО. Во время торжественного вечера в гостинице «Россия» большое впечатление на нас произвело очень дружеское выступление президента Азербайджана Ильхама Алиева. Это нам послужило импульсом для того, чтобы организовать успешную миссию в Баку. В сентябре 2005 года некоторые из нас представляли свои предприятия на Чешской национальной выставке в Иркутске. В Брюсселе наши коллеги помогали наладить контакты с Евросоюзом русским бизнесменам.
2006-й год мы посвятили прежде всего Китаю. Поездку в эту большую страну нам помог организовать наш МГИМОвский коллега Милош Крижко, у которого в Пекине процветающая фирма. При подготовке своего первого визита в Китай я, конечно, не мог не вспомнить своих китайских товарищей — выпускников МГИМО 1958 года. Близкими для меня были Тонг Синли, подружка по французской группе, и Сюй Бо, работавший позже в китайском институте международных отношений. Когда мы в 1958 году прощались в Москве, они мне оставили свои адреса, написанные на конвертах китайскими иероглифами. Спустя 50 лет я их отослал своим друзьям в Китай. И что же случилось еще до моего отъезда в Китай — Тонг Синли неожиданно позвонила, взволнованно поздравила и сказала, что они и другие коллеги будут очень рады встретиться со мной. «Встреча МГИМОвцев» состоялась 19 октября 2006 года в ресторане мировой известности «Пекинская утка». Трудно описать те эмоции и чувства, когда встречаются близкие однокурсники спустя 48 лет. Тонг Синли и ее муж Жу Сингли, два видных китайских дипломата, генерал До Туханьи, который заканчивал свою карьеру военного атташе как военный представитель КНР при ООН, со своей супругой встретили меня очень тепло и сердечно. Близкий друг Сюй Бо, проживавший в Шанхае, из-за болезни, к сожалению, не смог приехать.
Регулярно мы посещали нашу «альма-матер». Вместе с секретарем клуба Иржи Беднаржом мы залетели даже в далекий Якутск, чтобы подготовить якутских студентов на учебу в Прагу. Гордились тем, что нам удалось составить «Альманах» первых чехословацких студентов МГИМО, который затем служил в качестве красивого подарка. Кроме коллег из России мы поддерживали тесные контакты с немецкими товарищами, которые приезжали в Прагу на наши ежегодные встречи, и мы отвечали визитами в Берлин. Мне пришлось руководить нашим Клубом в качестве председателя полных 10 лет. Несмотря на мой возраст, я это воспринимал как почетный долг. В 2012 году, когда мне исполнилось 80 лет, я нашел отличного организатора, который согласился стать председателем Клуба после меня. Им является Йозеф Крейчи, выпускник МГИМО спустя почти 20 лет после меня. Под его руководством наш Клуб продолжает свою активную работу.
«Родная Ладога» — писатель и мыслитель
Освободившись от организационных забот клуба МГИМО, от экономического консалтинга, я смог сосредоточиться на своей творческой работе. По сути дела, я был писателем всю свою жизнь. Дневники я писал для себя и своих близких, начиная с разгрома фашистов под Сталинградом. О моих корреспонденциях из Москвы в студенческие годы я уже рассказывал. Во время работы дипломатом я сочинял сотни и тысячи страниц рапортов, анализов, документов, которые, вероятно, находятся в чехословацких архивах. Я старался, чтобы все мои тексты звучали позитивно с целью способствовать сохранению мира в Европе.
Под старость я тяготел все больше и больше к корням прошлого, к истории. Однако кризисы, войны и поиски выходов из всевозможных бед глобализма заставляют меня до сих пор заниматься и актуальными проблемами.
Я продолжаю сотрудничать с Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Думаю, что она должна играть намного более заметную позитивную роль не только в поисках решений кризисных ситуаций, но прежде всего в развитии взаимного сотрудничества. Свидетельствует об этом мой вклад в книгу «CSCE Testimonies», изданную в Вене в 2013 году на английском языке. Очень рад тому, что она содержит мои свидетельства об ОБСЕ (1972–1989) наряду с воспоминаниями моих друзей Юрия Дубинина (СССР) и Петера Штеглиха (ГДР), вместе со свидетельствами видных и близких мне западных дипломатов. В контакте я и с журналом «Сообщество безопасности», где в своих комментариях помогаю искать выходы из тупиковых ситуаций.
Сотрудничаю также с журналами «Славянская взаимность» и «Пражский телеграф», где время от времени появляются мои статьи. Меня терзает, что между некоторыми славянскими народами существуют недоразумения, даже конфликты, вместо сотрудничества.
В духовном плане новый размер мышления раскрылся, когда я и мой словацкий соратник Ижо Початек познакомились и сблизились с профессором Владимиром Заир-Беком, нашим коллегой по МГИМО, хотя он на 20 лет моложе нас. Он часто приезжал в Прагу и Братиславу, и каждый раз нас удивлял и привлекал своими бизнес-проектами и научным творчеством. Когда он нас в первый раз познакомил с журналом «Родная Ладога» (далее — «РЛ»), мы сразу почувствовали, что этот культурно-просветительный журнал приносит что-то новое. В годы, когда во всем мире стал доминирующим фетиш денег, имущества и роскоши, «РЛ» делает упор на духовую жизнь, на исторические ценности, борется против искажения даже недавнего прошлого. Когда Владимир нам предложил пойти на творческое сотрудничество, наш ответ был без колебаний позитивным.
Наши «чешские» встречи также менялись по своему содержанию, от бизнеса к духовным ценностям. Совместно мы приняли участие в международном симпозиуме в честь Ярослава Гашека под замком Липнице, где он похоронен. Встретили его внука Рихарда Гашека и обещали ему помогать, чтобы память о его деде не искажалась современными «знатоками». Очень приятной была наша встреча с духовными руководителями Чехословацкой гуситской церкви по случаю 600-летия мученической смерти Яна Гуса. Моя статья в «РЛ» о Яне Гусе и гуситах стала для меня настоящим возрождением, поскольку некоторые сегодняшние псевдоисторики называют гуситов «средневековыми террористами».
Подобно этому я очень благодарен «РЛ» за то, что опубликовал мою статью к 120-летию президента-генерала Людвика Свободы. Помогала мне при этом дочь генерала профессор Зоя Клусакова-Свободова, которой исполнилось в те дни 90 лет. От себя и от «РЛ» я преподнес к ее юбилею букет цветов. Мне важно позитивно отзываться о президенте-генерале Свободе и одновременно отвергать клевету о нем потому, что я получил в 1968 году медаль «За службу Отечеству» с его подписью, которую храню и ценю до сих пор.
Визиты в Ленинград (Санкт-Петербург) были для меня источником духовного обогащения всегда. Тем более после моего сближения с «РЛ». До конца своей жизни не забуду продолжительную беседу в редакции журнала с духовным хранителем Владыкой Константином. Сколько богатых мыслей он мне приблизил, рассказывая об истории России. С каким вниманием он выслушал мой рассказ о том, что случилось с чехословацкими парашютистами в катакомбах православной церкви в Праге и о мести гитлеровцев за смерть Гейдриха. Владыка был взволнован настолько, что обещал посетить лично Прагу. Я и мои друзья ждем этого визита и готовы сопровождать этого блестящего человека.
Что сказать в заключение своих размышлений: я убежден в том, что у каждого из нас должны быть свои корни. Места, где он родился, вырос и куда любит возвращаться в годы своей активной работы. Без этой привязанности к родной почве трудновато жить и в сегодняшнем мире, мире мультикультурализма и насилия. Если мы хотим сохранить себя, мы должны беречь свои корни. Нужно об этом помнить, несмотря на все невзгоды настоящего времени.
1 hargé d'affaires (дипл.) — поверенный в делах.