(Авторы благодарят Генерального консула Российской Федерации в Марселе Владимира Николаевича Позднякова за помощь в подготовке материала).
Шевцов Н. В. |
Наумова Е. Е. |
Оказавшись у подножия холма, напоминавшего гигантский вытянутый вверх купол, мы поначалу не решились на подъем. Слишком неприступным казался Монсегюр. И все же отважились предпринять попытку, когда увидели высоко-высоко у стен замка еле заметные движущиеся фигурки людей. И тогда нас охватило нечто похожее на азарт. Почему они смогли, а мы нет? Поначалу попробовали пройти хоть несколько десятков метров, зная, что где-то у подножия холма на месте сожжения катаров установлен памятник. Казавшаяся пологой дорога до монумента далась нелегко. Нечего и думать, что можно одолеть крутой, почти вертикальный подъем к замку. Остановились у памятника. На каменной стеле — равносторонний катарский крест и трудно различимая надпись на окситанском языке. В русском переводе — «Катарам — мученикам за чистую христианскую любовь». И вспомнились первые кадры хорошо известного отечественного кинофильма «Ларец Марии Медичи» — сожжение катаров во главе с великим магистром. Казнь совершалась здесь — у подножия холма, на ныне поросшей высокой травой поляне, освещенной ярким южным солнцем. Над головой голубое небо. Чем не буколический пейзаж? Но тогда, 16 марта 1244 года, все выглядело совсем иначе. Пылали костры, на которые взошли 215 катаров. Хроники повествуют, что они спустились, добровольно оставив свой замок, чтобы принять мученическую смерть, которой не боялись. С тех пор это место называют «Полем Погибших в Пламени».Постояв у монумента и сделав несколько снимков, мы все же решили сделать попытку подъема на высоту более тысячи метров, точно не зная, сколько времени займет восхождение — час, два, а может и больше. Холм по-прежнему казался неприступным. Преодолев еще несколько метров, встретили спускавшегося навстречу мужчину, который, судя по всему, уже побывал в замке. «Ответьте откровенно, — обратились к нему мы, — реально ли попасть в замок?» «Поднимайтесь спокойно, — с уверенностью отвечал он. — Через тридцать минут будете на месте. Это не так тяжело, как может поначалу казаться». И мы поверили ему, с еще большей уверенностью продолжив подниматься по камням, чередовавшимся с деревянными ступеньками. Через несколько минут восхождения увидели объект, который совсем не рассчитывали встретить. На высоте примерно трехсот метров путь нам преградила крошечная избушка, в которой разместилась… касса. Если следовать логике, то приплатить следовало нам, решившимся взобраться по крутому склону до Монсегюра. Но оказалось, что нужно выложить по пять евро, чтобы попасть на вершину. В эту стоимость, правда, входило еще и посещение музея, расположенного у подножия холма в деревушке того же названия — Монсегюр. Как мы узнали позднее, продающий билеты старичок ближе к вечеру заканчивал работу, и тогда открывался бесплатный путь к Монсегюру. Но не дожидаться же сумерек! Пришлось заплатить и продолжить карабкаться вверх. И вот что мы заметили: те, кто совершали восхождение, ползли с грустным видом, а те, кто спускались им навстречу, выглядели радостными и счастливыми и бросали на поднимавшихся сочувственные взгляды — мол, мы-то уже побывали там, а вам еще надо помучиться. Но вот склоны холма продолжились высокими стенами замка. Еще пара глотков воздуха, короткая передышка, несколько шагов, и мы уже поднимаемся по лестнице, ведущей во двор замка. Внимательно рассматриваем отреставрированные уже в наше время каменные стены, останавливая взгляд на большом донжоне, некогда служившем святилищем рыцарям-катарам.Со стен замка открывается потрясающий вид на предгорья Пиренеев. На вершине возникает ощущение, что ты начинаешь парить над раскинувшимися внизу лесами и лугами, над спрятавшимися между холмами селениями. Воистину захватывающее зрелище.Ну, а если бы мы решили пролететь над Монсегюром на вертолете или на воздушном шаре, а, может быть, на дельтаплане, то увидели бы сверху, что стены замка имеют форму вытянутого пятиугольника, похожего на саркофаг, в котором похоронили великана. Ведь недаром говорят, что и холм, и замок соорудили некие мифические гиганты. На самом деле Монсегюр появился на вершине холма в 1204 году. Его хозяином стал рыцарь Рамон де Перелла. Он построил замок, вняв просьбе трех священников-катаров. Монсегюр представлял из себя не только оборонительное сооружение, катары превратили его в святилище, в храм, где, как сообщают исторические хроники, могла храниться священная чаша Грааля.Но кто же такие катары, или альбигойцы, о которых до сих пор вспоминают на юге Франции? Их проповедники стали появляться здесь, в тогдашней Окситании, примерно в середине XI века. Они носили простые черные рясы, ходили пешком и не ели ни мяса, ни молочных продуктов. В народе их прозвали Совершенными. Их религиозные воззрения резко отличались от общепринятого христианского учения. Отрицая Ветхий Завет, катары считали, что мир сотворил не Бог, а дьявол. Они верили в переселение душ. По их мнению, душа человека находится в плену его тела. После смерти она могла переселиться в тело другого человека или животного, которых нельзя убивать и есть их мясо. Поэтому катары не верили, что Иисус мог принять человеческий облик. Нетрудно найти черты сходства этого вероучения с буддизмом и манихейством. Неудивительно, что католическая церковь во главе с папой Римским считали катаров еретиками. И вот в 1209 году был организован крестовый поход против альбигойцев, перед участниками которого стояла задача искоренить катарскую ересь. Но существовала и еще одна цель, к достижению которой стремились крестоносцы, — захват принадлежавших катарам богатых земель и владений юга Франции — Окситании. Инициатором масштабной войны против альбигойцев — единственного крестового похода на территории Европы, явился умный и коварный политик папа Иннокентий III. Жестокостям завоевателей не было предела. В разгар лета, 22 июля 1209 года, они устраивают невиданную резню в Безье. Ее жертвами становятся все жители города — 22 000 человек. Если принять во внимание численность населения Окситании того времени, то количество уничтоженных людей пропорционально погибшим в Хиросиме. Когда в ходе резни один из солдат спросил католического аббата Арно-Амори, как отличить католиков от катаров, то последовал страшный ответ: «Убивайте всех! Господь признает своих». Эти слова вспомнились нам, когда мы проезжали на скоростном поезде мимо тихого и мирного Безье, направляясь из Марселя в Каркассон — город, некогда считавшийся оплотом катаров.Крестоносцы подошли к нему 1 августа 1209 года. Осада Каркассона также вошла в историю как один из страшных эпизодов крестового похода, положившего начало многолетним альбигойским войнам. Продолжительной, продуманной осадой крестоносцы вынудили защитников Каркассона сложить оружие. Решившись на сдачу города, катары выдвинули условие: всем жителям будет позволено без оружия покинуть Каркассон. Властитель города юный граф Тренкавель отправляется во вражеский лагерь, заявив о готовности оставаться заложником до тех пор, пока последний житель не покинет Каркассон. Но обман считался одним из главных орудий средневековых войн. Каркассон опустел, но свободы Тренкавель не обрел. Его заточили в башню Пент, где он и умер спустя несколько месяцев. Пент считается самым высоким оборонительным сооружением города. Но, оказавшись в средневековом Каркассоне, мы поначалу не увидели ее. Один из служителей местного музея подсказал, как найти башню. Мы подошли вплотную к крепостной стене, обернулись, и перед нашими глазами вынырнула, устремившись ввысь, высоченная башня — та самая, куда когда-то заточили Тренкавеля, ставшего героем юга Франции. Его глубоко почитают и в наши дни как человека, пожертвовавшего своей свободой и жизнью ради спасения граждан Каркассона, с падением которого участь катаров была предрешена.Но оставался непокоренным Монсегюр. И крестоносцы не могли считать свою победу полной, не захватив неприступный замок, расположенный в 60 километрах южнее Каркассона. Лишь в 1244 году, через 35 лет после падения Каркассона, армия французского короля Людовика IX подошла к Монсегюру и начала его восьмимесячную осаду.Помня о ней, мы, находясь на вершине Монсегюра и налюбовавшись вдоволь окрестными пейзажами, стали готовиться к обратному пути. Спуск хотя и занял гораздо меньше времени, чем подъем, тем не менее оказался не таким уж и простым. Приходилось то и дело скользить по гладким, отшлифованным дождями и людьми камням. Почти спустившись, еще раз на несколько минут остановились возле каменной стелы, установленной в память о казненных защитниках Монсегюра. А затем направились в сторону деревни того же названия, чтобы посетить местный музей. От подножья холма до деревни около четырех километров. Дорога до нее вьется серпантином среди начинающихся предгорий Пиренеев. Деревня как деревня. И ничто не напоминает альбигойские войны. Не стоит искать и кресты катаров на местном кладбище. На надгробьях установлены только католические символы. А равносторонние кресты, которые в качестве религиозных святынь избрали себе катары, можно увидеть и приобрести, как ювелирные украшения разве что в сувенирных магазинчиках Монсегюра. Самыми же запомнившимися музейными экспонатами стали каменные ядра, обнаруженные там, где крестоносцы штурмовали замок. Как в случае с Безье и Каркассоном, его захватили в результате предательства и обмана. Один из местных жителей показал осаждавшим, как можно преодолеть последнюю укрепленную стену. Штурм начался ночью. В полном безмолвии крестоносцы вплотную приблизились к замку и установили метательные машины. Каменные ядра одно за другим полетели в сторону Монсегюра, защищать который уже не было смысла. Начались переговоры о сдаче крепости. Катарам обещали свободу в случае, если они покаются и отрекутся от своей веры. Но никто не согласился с этим условием. Ну а затем запылали костры на Поле Погибших в Пламени. Но троим из находившихся в Монсегюре удалось незаметно для врагов спуститься вниз. Они уносили с собой сокровища. Ясно, что три человека, пусть даже физически сильных мужчин, много драгоценностей взять с собой не могли. Значит, главная ценность, хранившаяся в крепости, не блестела золотом и не искрилась алмазами. Скорее всего, беглецы покинули Монсегюр, взяв либо священные рукописи катаров, либо упоминавшуюся чашу Грааля, из которой пил на Тайной Вечере Иисус Христос и в которой Иосиф Аримафейский хранил капли крови Спасителя. Но куда исчезли покинувшие Монсегюр катары, до сих пор остается тайной. Альбигойские войны стали мрачной страницей в истории Европы. Но за приведшими к ним непримиримыми религиозными разногласиями скрывались конкретные политические цели. Властители Севера Франции стремились подчинить непокорный Юг. Шла борьба за создание единого централизованного государства. И она в конечном итоге привела к победе королевской власти. Но борьба эта оказалась на редкость безжалостной и кровопролитной. Она приняла религиозную форму. А люди в те времена готовы были биться прежде всего за веру. Ради нее они шли на костер, как это произошло с защитниками Монсегюра.