Лев Иванович Скворцов был учеником замечательного лингвиста, лексикографа С. И. Ожегова, который, в свою очередь, был учеником выдающихся языковедов академиков В. В. Виноградова и Л. В. Щербы. Таким образом, Л. И. Скворцов является прямым наследником и продолжателем классического идеала русской академической науки, и мы, его ученики и коллеги, стараемся по мере сил продолжать эту традицию.
Мы живем в довольно странное время, когда классическому научному идеалу со всех сторон угрожают опасности. С одной стороны, государство, которое со времен Петра Великого было главной силой поддержания науки в России на высоком мировом уровне, затеяло уничтожение основной научной структуры — Академии наук; с другой стороны, само общество как будто утратило интерес к науке, ибо средства массовой информации, которые призваны выражать и формировать общественное мнение, отдают эфирное время и газетные полосы рекламе, шоу-бизнесу и политическим скандалам и практически не интересуются тем, что происходит в науке; с третьей стороны, разного рода шарлатаны от науки стараются выдавить науку из общественного интеллектуального пространства и занять в нем ее место, и приходится констатировать, что это им в значительной мере удается. Вот об этом мне и хочется поговорить в связи с моими исследованиями по истории языкознания в России, связанными с именем А. C. Шишкова.
Это имя все чаще стало мелькать в писаниях тех, кто с недавних пор получил название лингвофриков. Слово лингвофрик образовано от linguo + freak; вторая часть композита имеет целый букет значений: в качестве отвлеченного существительного оно обозначает «каприз, причуду, чудачество», «ненормальный ход какого-либо естественного процесса»; обозначая лицо, оно имеет такие значения, как «уродец», «человек с сексуальными отклонениями», «наркоман», «хиппи», «фанат». Самый мягкий перевод слова лингвофрик — лингвист-любитель, пожестче — лингвист-сумасшедший; соответственно, лингвофрикика — это любительская лингвистика или лингвистика сумасшедших, попросту говоря, это лженаука.
Лженаучные направления есть не только в лингвистике: и у астрономов, и у биологов, и у медиков, и у историков, и у физиков есть свои «фрики». За последние 20 лет «фричество» приняло такие размеры, что уже в Российской академии наук создана комиссия по противодействию лженауке, а в Сети появился сайт http://www.freakopedia.ru, представляющий собой целую энциклопедию современных лженаук всех направлений.
Излюбленными темами «исследований» лингвофриков являются дешифровка древних надписей (В. А. Чудинов Г. С. Гриневич), интерпретация алфавитов (О. Ф. Мирошниченко, М. Ю. Черненко), этимология и словообразование (Н. Н. Вашкевич, А. Н. Драгункин, Е. А. Гладилин (Светлаяръ), А. Асов и др.; среди этих последних заметны своими писаниями такие писатели, как Михаил Задорнов и Сергей Алексеев, о которых я года четыре назад говорил, а затем опубликовал статью в «Литературной учебе» (2010, № 1).
Характерной чертой всех фриков является противопоставление своих теорий официальной науке, то есть той науке, которая существует в разного рода институциях, поддерживаемых и финансируемых государством. Поэтому фрики предстают в образе бескорыстных рыцарей истины и бесстрашных новаторов, тогда как официальные ученые ради сохранения материального положения погрязли в косных, устарелых теориях.
Вместе с тем лингвофрики любят находить в прошлом своих предшественников, благодаря чему их «наука» приобретает респектабельный вид солидной научной традиции, задавленной «официозом» царского или советского времени. Ничем иным нельзя объяснить возросший интерес лингвофриков к фигуре и к научному и публицистическому наследию А. С. Шишкова, свидетельством чего явились две публикации его сочинений. В 2009 году четвертым изданием была издана книга под названием «Славянорусский корнеслов. Язык наш — древо жизни на земле и отец наречий иных» (СПб.: Издатель Л. С. Яковлева, 2009); об этой книге я написал статью, «Невежество как добродетель», опубликованную в «Вестнике Литературного института» (2011, № 2). В 2011 году была издана книга: Александр Шишков. Огонь любви к отечеству // Составление, комментарии, послесловие В. В. Семенцова, предисловие А. Ю. Минакова / отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Институт русской цивилизации, 2011. Об этом издании пойдет речь.
«Предисловие» написано довольно известным историком русской консервативной мысли Аркадием Юрьевичем Минаковым; в нем кратко изложена биография Шишкова и в общих чертах обрисована разработанная Шишковым политическая и культурная программа русского консерватизма. К «Предисловию» у меня в общем претензий нет.
В комментариях указывается, хотя и не всегда, время и место первой публикации, однако не указывается, какая именно редакция воспроизводится в данном издании. Например, «Опыт славенского словаря» издавался трижды, издания, особенно первое, отличаются друг от друга, но какое издание воспроизведено — не сказано. Самая ценная часть комментариев — это попытка воссоздания того политического и культурного контекста, в котором появилась та или иная работа Шишкова. В отношении исторических и политических работ Шишкова эта попытка оказалась довольно удачной, хотя утверждение о сговоре Сперанского с Наполеоном (см. с. 646) едва ли, насколько мне известно, можно признать историческим фактом, подтвержденным какими-то объективными историческими источниками; однако в отношении научно-лингвистических комментариев у меня есть ряд возражений.
Автор комментариев, В. В. Семенцов, строит их на противопоставлении «правильных» взглядов Шишкова и «современной секулярной филологии». Свойственное Шишкову прискорбное смешение науки с идеологией проявляется здесь в полной мере. Комментатор допускает такие выражения, как: «Вместо послушания Слову современная наука о языке пришла в своем развитии к буквально оглушительным успехам в навязывании миру своих противоречивых и спорных мнений и толкований. В отличие от суемудрых толкователей словоформ Шишков учит нас внимать гласу Премудрости Божией» (с. 660–661). В то же время В. В. Семенцов ссылается на работы замечательного петербургского лингвиста С. В. Воронина, вполне «секулярного филолога», на «Историко-этимологический словарь» П. Я. Черныха, тоже вполне «секулярного лингвиста». Вызывает резкое возражение само понятие секулярной филологии, такое же бессмысленное, как понятие секулярной таблицы умножения, секулярной теоремы Пифагора и т. п.
Еще цитата: «…у секулярной филологии совсем иная логика, основанная на сомнительных постулатах так называемой индоевропеистики или ностратики» (с. 659). Есть два рода обскурантизма. Один — это мракобесие ученых, которые думают, что могут «научными» методами, так сказать, циркулем и пробиркой, доказать бытие или небытие Божие, ответить на другие метафизические вопросы; собственно, это уже и не ученые, а шарлатаны. Второй — это мракобесие верующих, которые думают, что все ответы на научные вопросы содержатся в Св. Писании, не смущаясь тем, что там нет, например, доказательства того, что сумма углов треугольника равна 180 градусам. К сожалению, наш комментатор воспроизводит шишковское смешение науки и веры, науки и идеологии: «Истинно народная, живая этимология слов славяно-русского языка, приводимая в трудах А. С. Шишкова, основана на его твердой православной вере в истинность Священного Писания и в Божественное происхождение всего сущего, включая человека и его язык» (с. 636). Что касается божественного происхождения языка, то В. В. Семенцов, очевидно, плохо читал то самое Св. Писание, на авторитет которого он ссылается, ибо в нем утверждается обратное: не Бог, а человек является создателем языка: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2:19–20). Очевидно, Бог наделил человека только способностью к имянаречению, а само наречение имен — это творческий акт человека; иначе говоря, Бог призвал человека к сотворчеству, и Ему Самому было «любопытно», как человек будет пользоваться этим даром. Если толковать эти библейские слова расширительно, то способность к имянаречению — это и есть способность наделенного разумом человека к познанию мира, а наука есть основная форма этого познания. Что касается индоевропеистики, сравнительно-исторического языкознания, то это одно из величайших достижений человеческого разума; если же ученые-индоевропеисты ведут споры, строят гипотезы, то это нормальное состояние для науки, стимул для ее развития; кроме того, у нее есть и бесспорные достижения.
Поэтому, на мой взгляд, комментатор текстов Шишкова должен указать, где тот в своих этимологических штудиях бесспорно прав, где высказал плодотворную догадку, впоследствии подтвержденную наукой, а где, по данным столь презираемой индоевропеистики, заблуждался. При этом надо сказать, что ошибки Шишкова иногда настолько очевидны, что выявляются и без сложного аппарата сравнительно-исторического языкознания. Вот, например, по поводу глагола возгнещать Шишков пишет со свойственной ему (и весьма неприятной) самонадеянностью: «Откуду слово cie имѣетъ свое начало? безсомнѣнія отъ слова огнь. Ясно что возгнѣщатъ есть сокращенное возогнѣщать, то есть воспалять огнь. Опущеніе изъ сего послѣдняго глагола буквы О, для скорѣйшаго произношенія онаго, затмило въ немъ первоначальное его происхожденіе такъ, что сдѣлалось нужно говорить возгнѣщать огнь…» и т. д. «Без сомнения», Шишков неправ: корень этого слова — гнет- с обычным чередованием т/щ (ср. свет — освещать); речь идет о кузнечных мехах, при помощи которых нагнетали воздух в горн и раздували сильное пламя, способное раскалить железо для ковки; эта гипотеза достовернее хотя бы потому, что не требует коверкать слово. Таких примеров можно привести множество.
Я занимался «Опытом славенского словаря» и установил, что из 340 словарных статей этимологические высказывания содержатся в 44; из этих высказываний ровно половина оказалась неприемлемой с точки зрения современных представлений, а в 22 случаях можно отметить или обоснованные суждения, или по крайней мере интуитивные прозрения. Как это оценить? Окажись у Шишкова побольше рассуждений на эту тему, чаша весов могла бы склониться в любую сторону. Это значит, что оценивать нужно не количество удачных или неудачных этимологий, а сами приемы этимологизирования, причины удач и, главное, неудач Шишкова.
Ответ на этот вопрос достаточно прост. Современная этимология является плодом сравнительно-исторического языкознания. Началом формирования этого метода исследования языков можно считать работу Франца Боппа «О системе спряжения санскритского языка в сравнении с таковым греческого, латинского, персидского и германского языков», опубликованную в 1816 году. Именно в этой работе Бопп провел сравнительное исследование спряжения глаголов в этих языках и установил регулярные соответствия как между корнями, так и флексиями этих глаголов. Методологическая ценность такого подхода заключалась в том, что если общность корней можно было объяснить заимствованием, то регулярное соответствие звукового оформления флексий не может быть объяснено заимствованием и ясно свидетельствует о генеалогической общности сравниваемых языков. В последующие годы Расмус Раск, Александр Востоков, Якоб Гримм, Август Потт, Франц Миклошич и другие довели сравнительно-исторический метод исследования родственных языков до известного совершенства, но вся эта работа прошла мимо внимания Шишкова, оказалась ему совершенно неизвестной. До конца своих дней он был уверен, что «буквы» в слове могут произвольно переходить одна в другую, что при желании для «доказательства» родства слов можно произвольно отбрасывать целые слоги, менять местами или вставлять «недостающие» звуки. При такой методологии можно «доказать» все что угодно. На этом фоне удачные догадки Шишкова выглядят не плодом собственно научного, методологически выверенного исследования, а результатом прозрения, недюжинной лингвистической интуиции, которой был одарен наш герой.
В «Послесловии», вдохновившись легкостью шишковского этимологического фантазирования, В. В. Семенцов пишет: «…в современных же этимологических словарях научно подтверждается то, что было издревле ведомо простому народу: от глагола лежать происходит слово ложь, а от стоять — истина» (с. 635–636). Не знаю, какой шарлатан написал тот словарь, где написана эта дикость, которую автор послесловия по наивности принял за «научно подтвержденную истину». Достаточно открыть какой-нибудь древний памятник русской словесности, например, Остромирово Евангелие 1056 года, и увидеть, что слово ложь писали так: ЛЪЖЬ; звук Ъ в корне обозначал краткий звук [ŭ]; в так называемых «сильных» позициях (в частности, под ударением) [ŭ] переходил в [о], а в «слабых» позициях он исчезал; кроме того, он мог чередоваться с долгим звуком [ū], который перешел в звук [ы]; отсюда мы имеем чередование лгать — ложь — облыжный; к глаголу лежать (корень леж — лог — лаг) все эти слова не имеют никакого отношения. Точно так же слово истина восходит не к глаголу стоять, а к глаголу быть: истина — это то, что есть.
Говорят, крайности сходятся. Действительно, ультраправославный В. В. Семенцов недалек в своих этимологических упражнениях от телевизионного балагура Михаила Задорнова, который, например, утверждает, что родитель — это тот, кто продолжает род телом. Откуда знать бедному советскому школьнику Мише, что до 1917 года слово тело писали через «ять»: тѣло, то есть в корне слова тѣло когда-то был совсем другой гласный звук, то есть между сущ. тѣло и суффиксом -тель нет ничего общего. Кроме того, если принять это мракобесие за истину, то хочется спросить: а что делает учитель?
Наследие Шишкова все еще требует тщательного исследования, на основе которого можно создать научно выверенное собрание его трудов. Пока мы к этому не готовы. Но что можно сказать с полной уверенностью, так это то, что не надо изымать Шишкова из историко-научного, историко-лингвистического контекста, мифологизировать его, превращать в идола или оракула, вещающего непреложные истины, как это делают некоторые лингвофрики. У Шишкова можно многому поучиться, за что мы его и ценим, можно принимать его философию языка, при этом совершенно не принимая его неверных, а иногда просто смешных или нелепых рассуждений о происхождении слов.
При всей научной ничтожности писаний лингвофриков у них есть одна идеологически привлекательная сторона: апелляция к национальной гордости великороссов — якобы древнейшего народа на земле, язык которого является родоначальником всех мировых языков. Все это может восприниматься как глупость или милое чудачество, но, во-первых, это чудачество сеет вокруг себя невежество, а во-вторых, оно останется чудачеством до той поры, пока лингвофрики не будут востребованы властью, не нынешней, а какой-то другой, которая еще только готовится прийти. Нам, пережившим опыт марризма и лысенковщины, не так уже трудно представить себе такие газетные заголовки, как: «Арестована группа буржуазных лжеученых-фасмеристов»; «Предана суду и понесла заслуженное наказание антинациональная группировка псевдоэтимологов-трубачевцев» и т. п.
