Очерки
ВОЛЖСКИЙ ГРАД КИТЕЖ
Что же ты стоишь, путник?
Ищи путь к городскому собору —
время возжечь свечу.
Владимир Гречухин. 1997
Один человек затапливает города, монастыри, деревни, а другой думает, как спасти эти территории. Одним человеком овладевает страсть рушить церкви, усадьбы, памятники, другой всю жизнь посвящает возрождению исторических и православных святынь.
Другим человеком — подвижником и созидателем — всегда был Владимир Гречухин. Богу суждено было одарить его многими талантами. Он и педагог, и каменщик, и плотник, и писатель, и удивительный рассказчик, и драматург, и музейщик, и археолог, и путешественник. А теперь вот еще и зиждитель, восстановитель затопленного района.
Часть его любимого города Мышкина и здешних окрестностей ушла под воды Рыбинского водохранилища. Многострадальная Молога, скрытая тяжелыми водами моря, постоянно заставляла сердце краеведа содрогаться от боли, от того безобразия, которое человек с ней сотворил.
Он с детства печалился по затопленным деревням, потому что знал: их ушло под воды более семисот. Перечислял убиенные человеком малые удельные княжества — Сицкое, Шуморовское, Сутское, Прозоровское. Жители Брейтова, Рыбинска, Пошехонья называли ему и свои селения. Рассказывали, какие то были селения. Сколь много их деды и отцы накашивали там сена: аж по восемь миллионов пудов в год! Имелось у крестьян сорок тысяч голов крупного рогатого скота, еще тридцать пять тысяч мелкого скота и еще двадцать пять тысяч лошадей! Богатая волжская пойма кормила многих. Излишки душистого сена продавали. Здешние крестьяне гордились и тем, что они давали двадцать процентов всех заготовок губернии по животному маслу. Столицей этой богатой второй Ярославии, упокоившейся на дне водохранилища, была старинная, былинная Молога. Первое летописное упоминание о которой относится к 1149 году.
В засушливые годы Владимир Гречухин с группой краеведов отправился пешком посмотреть былые пристанища сел и деревень, навеки ушедшие под воду и скрытые от глаз людских. Море на короткое время отступило, обнажив фундаменты домов и церквей, и допустило краеведов до необычных кладбищ.
Вначале они пришли в село Шуморово.
Затем с трудом добрались до столицы ярославской Атлантиды, города Молога, о встрече с которой Гречухин непрестанно мечтал.
Вместо знаменитых сочных лугов в окрестностях Шуморово их встретили дикие тощие травы. Бесконечное песчаное мелководье и неподвижные заводи напомнили Гречухину судьбу Аральского моря... Оно также лежит среди песчаного пространства. А теперь и в знаменитом крестьянском крае случайного человека встречают движущиеся дюны-барханы. Среди чистых, промытых песков он нашел деревню, вернее, то, что от нее осталось. В древние-древние времена отсюда уходили защищать свою землю князья Шуморовские. Гречухин читал упоминание о них во многих средневековых русских актах.
Краеведы остановились перед первыми развалами кирпичей, являющимися фундаментом дома. Рядом пни. Крестьяне любили перед окнами сажать березки да рябинки. Но вот и серьезные находки: дверной замок, разбитый кувшин, ухват, дужка от чайника, воротной крюк. Идут краеведы дальше, а земля все открывает им предметы крестьянской жизни — топоры, весы, косы, вилы, безмены, подковы, серпы. И уже глазам тяжело смотреть: кругом топоры да подковы лежат. Смотрит Гречухин на кованое рукоделие, дивится красоте рук человеческих и мерещится ему, будто косы, топоры и замки говорят с ним или сам кузнец зовет... Поговорил он с ними, так как всегда любил говорить со старинными вещами, и успокоился, и стихли печальные голоса. Подозвал Гречухин разбредшихся краеведов к обнаруженному каменному жернову. Жалко было оставлять беднягу-труженика под водой. Подняли они его и поставили на бочок. Но еще более совестно перед другими вещами. Вроде как видел их, а не спас. Единственное успокаивало, что не увезти ему отсюда прорву крестьянской утвари и не разместить краеведам вещи погибшего села в музее, ибо нет у них такого просторного музея.
Еще большая грусть нахлынула на Гречухина при виде остатков великого храма. Владимир долго стоял с поникшей головой и влажными глазами. Лишь потом он признается в чувствах, кои будоражили тогда его душу, и напишет о них в газете, в статье с опять же грустным названием «Ветры здесь многоголосы и печальны». Только сильный человек с прекрасной душой и чистым сердцем способен на такое откровение. «И чем дольше ходишь один, — написал он. — Чем больше смотришь и слушаешь — тем тверже уверяешься, что церковь и сейчас не уступила судьбе. Что это попрежнему — Храм. И как же мужественно встретил этот храм всеобщую погибель... Стоя в самой середке обреченного села, он всех дальше выступил навстречу волнам и на мрачный вызов беды ответил гордым вызовом мужества. Пятьдесят лет прошло с того вызова и того ответа. И вот стерто почти все, кроме участков узорных полов. Храм разрушен. Но не побежден! Иначе откуда бы в моей душе столько сейчас теплой любви и такой же гордости?».
Так видит мир с его грехами и праздниками только православный человек.
Гречухин встретил и Мологу. Грустный. Молчаливый. Уставший. Опять с группой единомышленников. Среди которых один самый-самый мологский — Николай Макарович Алексеев, создатель и директор единственного в мире музея Мологи, что находится, увы, не на остатках затопленных мологских территорий, а в Рыбинске.
Однако Гречухин считает, что не он, а Молога его встретила. Вначале краеведы натолкнулись на бетонные громады, плиты, стержни мачт с навигационными фонарями. Только так и может затопленный волжский град Китеж встретить человека. Город-то погиб не сам. Жизнь и славу его отнял человек.
И лишь пройдя мимо первых фундаментных камней, домашних печей, по мостовым и тротуаром и поприветствовав город словами смиренных паломников: «Здравствуй, матушка-Молога», город допустил их до себя, принял и подал зов. И Гречухин почувствовал и этот зов, и то, как манит его город. Он смело пошел по большим улицам... Господи, столько времени ожидал этого часа, столько перечитал исторических книг и летописей, и вот теперь он идет по Мологе. По дороге ему попадаются кованые железные ворота. Гречухин недоумевает: кого они с такой безнадежной верностью стерегут?!
Он меряет шагами тротуар из широких каменных плит. Чинные, благородные улицы. Когда-то по ним уходили мологжане на Куликово поле. Здесь встречали они Императора Павла I. Тут гулял известный поэт и страстный коллекционер граф С. А. Мусин-Пушкин, а также знаменитый певец Леонид Собинов. Граф отслужил в городском земстве двадцать три года. А у певца здесь жила сестра Александра Витальевна.
Пройдя по мертвому городу, он вышел на осыпи соборных стен. Гречухин искал храм, куда ходил в детские годы будущий архимандрит отец Павел Груздев. Странствия по загубленному городу — как странствия по памяти. Хотя люди пытались загубить отца Павла, обрекли его на мученическую жизнь в Вятлаге, отправили в казахстанские степи, а он выжил, вернулся к ярославцам и стал для них самым глубокопочитаемым архимандритом. Может, и Молога вернется?! Гречухин впервые задумался здесь, среди исторических развалин, о реабилитации Мологи и спасении-собирании незатопленных островков мологских земель. Его поддерживал в те минуты лишь прибой. Его вечная музыка казалась ему молитвой по Мологе, по здешней Тихвинской речной системе, доставлявшей из Петербурга в Мологу триста судов с товарами на пятьсот тысяч рублей. По нынешним временам — это триллионы!
Размышления о собирании мологских земель напомнили ему о героических страницах города. В 1149 году он первым дал отпор в жестокой сече киевскому князю-завоевателю Изяславу. Отбивались не раз от татар. Особливо в 1238 году. Не открыли ворота самому могучему тверскому князю Михаилу. Бились в Смуту с поляками. И всегда уберегали город от погибели. Не покорялись врагу. Но наступил век двадцатый — век научно-технического прогресса, и русский человек загубил город, отправил его могущество, богатство и славу на дно моря. От таких мыслей Гречухин вздрогнул. Болью в сердце они отозвались.
Не удержался он и об этой покаянной встрече с городом-мучеником написал очерк «В столице «Ярославской Атлантиды». Только теперь он пытался осмыслить увиденное, поразмышлять о будущей судьбе Мологи и ее незатопленных земель. То были первые мысли... Гречухин высказывал их откровенно: «Мы, смятенные увиденным на сем месте соборного русского страдания, осознаем, что в этих безлюдных просторах, может, обретен и понят один из истинных кладов русской исторической судьбы. Понята святость места особого русского новомученичества. И стоит ли нам искать на Ярославщине более важные святые места, если тут и есть случай, когда целый город без изъятия был вырван из родной жизни и без вины наказан вечным изгнанием? И коли это понято, то чувство высокой силы тебя уже не покидает. Хочется печально и гордо поднять голову под ветром беды и времени. Не боясь. А любя и помня».
Гречухин предложил начать битву за реабилитацию Мологи, за собирание и возрождение мологских земель с реставрации уникального здания церкви в старинном селе Веретея. Там еще хранился мологский дух. Команду мышкинцев-реставраторов возглавил Владимир Гречухин, а рыбинцев — Николай Алексеев. Восстановление храма должно открыть путь к более широкому процессу возрождения... О спасении и возрождении древнего села он впервые подумал, находясь десять лет назад на дне моря, подарившего в засуху встречу с мертвыми селом Шуморово и городом Мологой. Было это в 1996 году, и писал он в областной газете так: «И не только ты сам, а и дальние селения, кажется, тоже застыли в раздумии и поглядении. И Веретея силуэтом далекого сказочного городка зыблется, светится в мареве пустынных просторов над великим театром воды и неба. Столб солнечного осеннего серебра уходит по мелководью от шуморовского храма к церкви Веретеи и, раздробляясь мелким узорочьем, рассыпается по заливам и протокам. Слеза набегает на глаза, желающие объять и эту красу».
Десять лет прошло, а он все так же с восхищением смотрит на храм Веретеи. Только тогда в глазах дрожали слезы, а теперь зажигается радость.
ДОРОГА К ХРАМУ ПАИСИЯ
Конкретное дела благороднее, нужнее, чем умные и полезные рассуждения о том, как и что нужно сделать, — это выстраданное, свое любимое правило Гречухин не раз воплощал в жизнь. Созданный трудами краеведов музей лучше, чем бездеятельная печаль об исчезновении примет старины и предметов прошлого быта. Изданная книга сильнее развивает интерес к истории, чем просмотренная серия телепередач. Не следует ждать от высокопоставленных чиновников напрасных и долгих обещаний о приведении в порядок памятников архитектуры, когда надежнее и быстрее сделать все это самому.
В наступившие времена массового возвращения к Православию Владимир Гречухин решил не только постигать смысл веры, а вспомнил свою первую профессию каменщика, взял мастерок и пошел возводить стены разрушенных церквей. Вера без дел мертва. Истина эта известна многим, да не все следуют ей. Большинство предпочитает жить советами да критикой. Начал мастер свой реставрационный подвиг с села Учма.
В пятнадцатом веке отсюда, с тихой волжской пустоши, пошла слава праведника Кассиана, урожденного византийского князя Константина Макнувского. Ему суждено было пережить утрату отечества, бегство от турок, многочисленные странствия. Став участником заочного обручения в Риме греческой принцессы Софьи Палеолог и московского государя Ивана III, он прибыл в поезде невесты, как ее приближенный, в Москву. На русской земле ему довелось стать боярином ростовского архиепископа, совершить монашеский постриг. Поскольку монастырь в Учме, помнящий Кассиана, был взорван, то Владимир Гречухин выступил с идеей поставить в том селе памятную часовню.
Храм в Учме должен был возродиться еще и потому, что среди монастырских развалин, под спудом старейшей церкви сохранились мощи Святого Кассиана, которые были спасены от варварского разграбления самоотверженным подвигом верующей крестьянки Надежды Вандышевой, закрывшей могилу своим телом, и сказавшей, что даже угроза смерти не заставит ее уступить святыню. Слава Кассиана не умерла и по сей день. И потому казалось естественным, ускорившим дело, желание местного жителя, лесника и краеведа Василия Гурьевича Смирнова помочь срубить часовню.
Таким образом, мечта Гречухина, чтобы в Учме появился храм, как символ покаяния его земляков за безбожный акт сноса монастыря с земли русской, сбылась достаточно быстро. Храм Анастасии и Кассиана поднялся к небу, в нем начались церковные службы, зазвучал голос священника. Большую лепту в финансировании строительных работ внес итальянский художник, гражданин Италии, Франции и России Петр Сергеевич Чахотин. Побывав на волжской стороне, хранящей память о Кассиановских временах, он вознамерился упрочить ее, так как Кассиан жил в Италии и оттуда пришел на Русь.
К маленькому храму со светлыми бревенчатыми стенами потянулись люди с иконами, двинулся Крестный ход. Средь белого дня по живописным лугам разносилось древнее песнопение, исполняемое угличским духовным хором. Благодатный, волнующий огонь свечей надолго оживил печальные сельские уголки Учмы.
А недалеко, в Малом Богородском была родина друга и единомышленника Кассиана, Святого Паисия. Долгие годы Гречухин собирал в архивах и библиотеках документальный материал о жизни и деяниях великих земляков, намереваясь написать о них книгу. Но с чего начать, когда и в этом селе тоже вопиет разрушенный храм? В несуетную минуту раздумий он обратился с напутственным словом к Паисию: «Надоумь, Святой Паисий, с чего нам начинать?». Если Святому молитвеннику удалось в свои шестьдесят четыре года возвести великую обитель, то молодым краеведам должно быть в радость прикосновение к древним родникам веры.
Начали с малого. Краеведы взялись облагораживать кладбище, могилу Иоанна и Ксении, родителей Паисия, пруд. Убрали хлам, выкорчевали бурелом, выпилили сухие деревья, вывезли развалы устаревшего и ломаного кирпича. Затем принялись за благоустройство заброшенного колодчика Паисия. Он находился внизу, в распадке. Сруб зарос травой, почти вровень сросся с землей. Последним радетелем, чинившим его, был крестьянин Рыбаков из деревни Федорково. Гречухин слышал о том, что водица колодчика помогла получить крестьянину облегчение от нездоровья. Краеведы сколотили лестницу, набили перила. Рядом водрузили огромный Поклонный Крест. Не забыли настелить пешеходные мостики через сырое место, соорудить и поставить скамейки. Работали до седьмого пота. И за одно лето родные палестины Святого Паисия было не узнать. Путники легко могли спуститься к колодчику, испить чистой водицы, могли пройти на кладбище, поклониться праху родителей Паисия.
Каждый раз трудилось человек по пятнадцать, даже лесник из далекого села Учма Василий Смирнов приезжал поучаствовать в благородном деле. Он полагал и говорил не раз об этом Гречухину, что раз мышкинцы помогли его селу установить часовню, и раз Кассиан дружил с Паисием, и они были единомышленниками, то он не может остаться в стороне.
Малое Богородское, сегодня почти вымершее, считалось не только родной землей Святого Паисия, но и землей потомков знаменитого Тютчевского рода. Но крестьянская жизнь продолжается лишь в соседнем селе Большое Богородское. Гречухин начал возрождение кладбища, колодчика и храма в соседнем погибшем селе, пытаясь раскачать сельский мир в округе. В Большом Богородском был свой чудесной красоты и величия храм Святого Духа. Но его тоже постигла участь разорения. Возрождать святыню следовало самим сельчанам, больше не на кого надеяться. И Гречухин не ошибся: тамошний народ отозвался...
Только застучали на храме Паисия в глухом углу лопаты, мастерки и топоры, как из Большого Богородского пришла посмотреть на краеведов старая коммунистка Клавдия Михайловна Жигарева — древняя, как гриб столетний в лесу. Встанет в сторонке, смотрит на молодых энтузиастов и глазам не верит. Удивляется, зачем они сюда приехали, зачем им понадобилось восстанавливать кирпичную кладку на полуразрушенном храме?!
От нее жители Большого Богородского узнавали все новости о ходе работ на храме. Но, несмотря на малое расстояние, а между селами было два с небольшим километра, никто из крестьян не спешил придти не то, чтобы на подмогу, но и на смотрины. Хотя спрашивать спрашивали. Каждый день интересовались у старушки, что там, у Паисия, происходит. У Паисия — значит, в Малом Богородском. Эта привычка так говорить выработалась с дореволюционных времен. Местные крестьяне почитали Святого Паисия. Через неделю к храму подкатил первый трактор, потом мотоцикл... Любопытство взяло верх. Наконец-то краеведы встретили сочувствие и понимание. А вскоре приехал мышкинский благочинный отец Александр, и реставраторы получили благословение на праведные труды.
Откликнулась на негласный зов краеведов двоюродная сестра Гречухина, бывшая учительница Лидия Александровна Смирнова. Она приезжала из Большого Богородского к разрушенному храму на велосипеде. Получала у ребят наряд на работу и тут же превращалась в реставратора.
Однажды старая коммунистка Жигарева встретила на дороге двух московских дачников. Те громко рассуждали о том, что потуги краеведов, восстанавливающих храм в безлюдном глухом месте, — большая глупость, что ничего из их дурной затеи не получится. Слова дачников оскорбили ее, человека, принимавшего участие в этой «глупости», и она вступила с ними в горячий спор. Так же, как недавно не соглашалась с другими москвичами, специалистами института искусствознания, говорившими, что без их участия ни одну церковь из развалин не поднять... Вот и теперь у нее душа восстала.
Придя домой, Жигарева долго не могла найти себе места. Серьезно обдумав ситуацию, она пошла по деревне к наиболее авторитетным ее жителям.
— Давайте восстанавливать храм, — убеждала она одних и других. — Я коммунистка, но если людям это надо, значит, надо и мне... Если повсюду церкви восстанавливают, и вера благотворно влияет на людей, то давайте и мы восстанавливать храм. Без идеологии обществу нельзя. Ребята из мышкинского музея работают сейчас на храме Паисия, возьмем с них пример.
И постепенно она подняла народ. На помощь вышли и стар, и млад. Краеведы давно не видели такого людского муравейника, снующего вокруг разрушенного храма. Они прибрали территорию, сравняли бугры, вырубили кустарник. И главное, помогли Гречухину выложить из кирпича стену в крепко пострадавшей колокольне. Недавнее запустение, позор и хаос отступили. Крестьяне особо ликовали, когда видели плод своего совместного с краеведами благородного труда. Храм был возвращен к жизни.
— Теперь, Владимир Александрович, мы переключаемся на свой храм, — сказала Гречухину старая коммунистка. — На церковь Святого Духа.
— Правильно, — поддержал ее Гречухин. — Она же у вас рядом. Будет теперь, где крестить людей, венчать, отпевать.
Краеведы взялись за восстановление храма Святого Духа. Гречухин видел состояние храма раньше. Оно пугало развалинами. Из стен торчали гигантские обломки балок. На крыше росли березы и чахлый кустарник. Кругом лежали груды мусора. Теперь картина изменилась. Сельчане вытащили все гнилушки из помещения церкви. День за днем вывозили из него кирпичные осколки, птичий помет, доски, банки, осыпавшуюся штукатурку. Вычистили храм от рухнувшей крыши, потолка, пола. Срубили деревья. Шестьдесят человек трудилось с утра до вечера в завидном крепком единстве. Гудели трактора. Мелькали в руках людей ведра, тазы, корыта с землей. И территория вокруг израненного храма резко видоизменилась.
Наступила самая ответственная пора — кладка кирпича. Ее поручено было делать бывшему каменщику Владимиру Гречухину. И он смело взялся за дело, имея опыт работы на храме Паисия. Правда, здесь работы было гораздо больше.
Около месяца у него ушло на то, чтобы всю кладку восстановить полностью. Старые, треснутые и побитые кирпичи краеведы тихонечко сняли. Верхнюю связку стен из четырех рядов разобрали всю, так как она одряхлела. От прежних перекрытий остались лишь обломки. Их тоже аккуратно демонтировали. В алтаре пришлось разобрать свод. Он заметно падал, опускался к низу. Теперь необходима была новая обвязка. Пострадали от времени, непогоды и человеческого варварства все окна. Потому под окошками краеведы выбрали всю труху. Кладка была обновлена здесь тоже полностью.
Много времени ушло у Гречухина на восстановление алтаря, которому крепко досталось от атеистов... Он почти весь был разрушен от пола и до самого верха. Гречухину пришлось одну часть стены выложить заново, а вторую обвязать. С обвязкой вышла заминка. По большому счету вторую стену следовало всю разбирать. Кладка на ней хоть и крепко, плотно выглядела, но все-таки обветшала. Чтобы она увереннее стояла, Гречухин предложил не тратить два месяца на ее разборку, а обвязать поясом, накладкой. Стена спокойно простоит еще сотню лет, а выступающую наружу накладку скроет иконостас. Так и сделали.
Сколько раз за работой Гречухин отмечал про себя, что в том мышкинском углу, где они трудились, люди живут особые. Лучшие во всем районе. Там больше всего сохранилось деревень и сел. Крестьяне оттуда не бегут. Живут тихо, спокойно, по-доброму, помогая друг другу. Семейственность сохранилась там во многих домах. Гречухин знает многие семьи, дорожит общением с ними. В остальных деревнях уже размыта культура дома, культура человеческих отношений. А там — нет. Есть основа — прочная, надежная. Есть председатель — стоящий хозяин, самостоятельный, думающий. И правительство здесь создали народное. Всем миром решено поднимать храм.
Народное правительство с таким вдохновением и с такой силой включилось в работу, наверное, потому, что от местных чиновников не исходило ни единой инициативы. А правительство тут же ввело самообложение. Прошлось по селу и окрестным деревням и собрало деньги. Каждая семья жертвовала столько, сколько могла. «Собираем на церковь!» — то и дело раздавался по округе их призыв. Правительство установило также очередность работ. За каждым домом, улицей, деревней закреплялся определенный фронт деятельности. График был составлен строгий, четкий, согласованный со всеми односельчанами. Такой подход к делу очень растрогал Гречухина. Члены народного правительства следили за тем, чтобы мышкинских краеведов кормили хорошо. «Ты корми мужиков-то, чтобы они работали!» — командовала коммунистка Жигарева.
Реставрировать храм приходили и местные детишки. Приходили оравой, человек тридцать. Трудились великолепно, без подсказок и окриков. Гречухин неустанно хвалил их. А они еще больше старались. Взрослые не успевали выносить битый кирпич и землю из помещения на улицу, как они тут же убирали весь хлам от церкви. Уносили кучу за кучей, и все бегом, бегом. Помогали они и Гречухину на кладке кирпича. Поднимали его наверх, укладывали стопкой, подносили к мастеру. Порой Гречухин так изматывался от задаваемого мальчишками темпа работы, что просил отдыха.
Известие о реставрации храма хоть и давно пронеслось по округе, но не все сразу смогли приехать и включиться в работу. Между тем, некоторые дальние деревни, узнав о необычном строительстве, присылали гонцов, другие, узнав новость в магазине, тут же рвались в дело. А некоторые приходили с обидой:
— Вы чего нас чужими считаете, что ли? Да?! Мы же придем и сделаем все, что скажете. Мы просто не знали.
Дух народного подъема Гречухин сравнивал со временем Минина и Пожарского. Народному правительству беспрекословно подчинялись все. Среди тружеников-новобранцев появлялись самые неожиданные люди. В одной мышкинской семье, включившейся в кипучую деятельность, Гречухин узнал знакомых... Это известный московский скульптор В. Ф. Шухов привез на машине свою семью. Им тоже захотелось отдать дань уважения Святому Паисию.
Темпы каждый день ускорялись. Работа начиналась с раннего утра до вечера, до царствования в воздухе злых ночных комаров. Чтобы раствор не успевал застыть, а люди в цепочке не уставали подавать его каменщику, приходилось вести работу посменно.
Восстановили всю кладку. Местные плотники тут же взялись ладить крышу. После них к делу приступили мышкинские жестянщики-реставраторы, создатели ажурных дымников братья Александр и Николай Богословы. Сложная кровля сдалась их умелым рукам. И храм тотчас стал чистый, красивый, как игрушка.
Гречухин положил последний кирпич, тяжело вздохнул, осмотрел село сверху и подумал о том, что все в этой жизни возвращается к истокам. Если деды жили по вере, придерживались традиций, доставшихся им по наследству, то и теперешний народ должен быть продолжателем их дела. Вскоре наступил самый ответственный момент для жителей села Большое Богородское — официальное открытие храма. Члены народного правительства отправились в Ярославль, в епархиальное управление. Их принял сам архиепископ Ярославский и Ростовский Владыка Кирилл. Он поддержал инициативу сельчан, пообещал прислать священника. И главное, сказал, что приедет сам освящать храм.
Слово Владыка Кирилл сдержал. На освящение храма Святого Духа он приехал не один, а вместе с гостем епархии — архиепископом Бакинским и Прикаспийским Александром. Он родился на ярославской земле, и потому пожелал поучаствовать в открытии в далеком краю Святого Паисия возрожденного храма. С ними приехали священники со всего ярославского междуречья Волги и Рыбинского водохранилища, от Углича до Рыбинска и Брейтова. Выполнил обещание и губернатор области — проложил дорогу от Большого Богородского до восстановленного храма. Храм открывали всем крестьянским миром. И восклицали дружно и многократно богомольцы: «Паисий радуется!»
...Через год архиепископ Ярославский и Ростовский Владыка Кирилл снова пожаловал в мышкинские края. Решил еще раз провести в возрожденном храме службу, поддержать сельчан, вернувшихся к вере предков. Было это на Паисьев день. А в конце церковной службы Владыка Кирилл благословил всех и произнес неожиданные слова:
— А теперь я объявляю вам о событии, которое украсит сегодняшний день. За многолетние труды на благо возрождения духовности Патриарх Московский и вся Руси Алексий II награждает Владимира Александровича Гречухина орденом преподобного Сергия Радонежского третьей степени...
А Гречихин с душевной теплотой, с любовью смотрел на своих соотечественников и думал о том, что все-таки в России наступили времена надежды, раз лучшие русские люди, как когда-то Минин и Пожарский, могут собрать народ и вывести его на великое, спасительное дело.
