О сталинском повороте к Церкви
В сентябре 1943 г. с разрешения советского руководства состоялся Архиерейский Собор Православной Церкви, избравший митрополита Сергия (Страгородского) Патриархом Московским и всея Руси. Этот момент в отечественной историографии рассматривается как поворотный во взаимоотношениях Советского государства и Русской Православной Церкви. Допустив избрание Патриарха, открытие православных приходов и духовных учебных заведений, правительство СССР откровенно признало несбыточность своих планов разгрома Церкви и устранения ее из жизни народа.
В 1999 г. в журнале «Наш современник» и в ряде коммунистических и патриотических средств массовой информации (газеты «За Родину, за Сталина», «Русский вестник» и др.) были опубликованы сенсационные материалы, призванные свидетельствовать, что еще перед войной, в 1939 г., сталинское руководство начало радикально менять государственный курс по отношению к Православной Церкви, прекратив гонения на духовенство и верующих. В ноябре-декабре того же года оно осуществило массовую амнистию осужденных по церковным делам, в результате которой «на свободу» из лагерей вышли 12 860 чел. и «из-под стражи» — 11 223 чел., т. е. 24 тыс. Кроме того, планировалось освободить еще около 15 тыс. чел. из числа 50 тыс. продолжавших отбывать наказание. Эти данные приводились в обоснование утверждения о повороте сталинского руководства навстречу Церкви еще до войны1.
Однако эти данные и приводимые в их обоснование источники в 2008 г. были подвергнуты резкой критике И. А. Курляндским. Он утверждает, что якобы все указанные документы были сфальсифицированы, и вопреки версии о «либеральном повороте» Сталина к Церкви и верующим и прекращении гонений, конец 1930-х — начало 1940-х гг. характеризуются новыми жестокими репрессиями по церковным делам. «Мнимой версией» назвал Курляндский утверждения целого ряда авторов о повороте Сталина к Церкви в конце 1930-х гг.2
Мы попробуем представить некоторые из фактов, свидетельствующие о том, что в политике и в мировоззрении руководителя Советского государства уже в 1930-х гг. происходили существенные изменения, качественно ускоренные в связи с начавшейся Великой Отечественной войной. С определенной долей условности их можно квалифицировать как сталинский поворот к Церкви.
Слова «поворот к Церкви» нельзя воспринимать как обозначение некоего процесса, обусловленного, так сказать, сдвигами конформистского толка в идеологии Советского государства. В таком случае сам этот процесс будет выглядеть хитроумным ходом Сталина, затевающим лукавую игру с «мнением народным» накануне пресловутых массовых репрессий 1937 г. Подобная позиция, на наш взгляд, глубоко ошибочна, поскольку не учитывает ни культурно-исторических факторов, определяющих значимые идеологические тенденции в Советском Союзе начала 30-х гг., ни последовательных, стратегически сильных и обдуманных шагов Сталина, стремящегося идейный базис «страны победившего социализма» преемственно связать с национальной идеей русского народа, которая не мыслилась им вне многовековых традиций православного христианства.
Необходимо в данном отношении подчеркнуть, что Сталин никогда не обладал абсолютной полнотой власти, а в 30-х гг. — времени индустриализации и коллективизации страны, к тому же прошедшему в напряженной борьбе с оппозицией — тем более. А потому эти шаги не всегда были однозначны и полноценны. Только лишь, пожалуй, с середины 30-х гг. позиция Сталина в отношении идеологического курса страны начинает реально воплощаться в политических решениях. И точкой отсчета здесь является открытое письмо Сталина членам Политбюро от 19 июля 1934 г. «О статье Энгельса “Внешняя политика русского царизма”», в котором подвергалась жесточайшей критике позиция Энгельса по отношению к царской России как «тюрьме народов».
21 января 1936 г. в «Известиях» Н. И. Бухарин в связи с днем памяти В. И. Ленина назвал обломовщину «универсальной чертой» русского национального характера, которую смог преодолеть только гений Ленина. Кстати сказать, основные положения этой статьи были обнародованы Н. И. Бухариным еще 9 лет назад, в памфлете «Злые заметки» (1927), призванном, по большому счету, очернить память о Сергее Есенине как русском национальном поэте. Вместе с тем «разбором» поэзии Есенина Бухарин не ограничивается, жестоко клеймя прошлое великороссов: «Оно — в темноте. Оно — в мордобое. Оно — в пьянстве... Оно — в матерщине. Оно — в дряблости, неуважении к труду, в хулиганстве. Оно — в “ладанках” и “иконах”, “свечечках” и “лампадках”. Оно — в остатках шовинизма... Оно — в свинском обращении с женщиной. Оно — во внутренней разнузданности, в неумении работать над собой, в остатках обломовщины, интеллигентского самомнения, рабского темпа работы. И все это наше рабское историческое прошлое, еще живущее в нас, — подводит итог Бухарин, — воспевается, возвеличивается, ставится на пьедестал лихой и в то же время пьяно-рыдающей поэзией Есенина...»3.
После такой уничижительной оценки русского народа и его исторического прошлого уже не вызывает удивления циничный отзыв о русской классической литературе, которая, по мысли несостоявшегося вождя, являет собой «кокетничанье своей собственной интеллигентской слюнявостью, бессилием, безволием, жалкой дряблостью»4.
Заметим, что и в памфлете, и в статье Бухарин для большей весомости своих умозаключений обращается к работам В. И. Ленина. Но если «Злые заметки» имели нужное для Бухарина продолжение — многочисленные антиесенинские сборники, фильм С. Эйзенштейна «Против есенинщины», — то статья в «Известиях» получила достойный и адекватный ответ.
Спустя три недели, в день памяти А. С. Пушкина, в газете «Правда» была напечатана редакционная статья «Об одной гнилой концепции», в которой явно чувствовалось авторство Сталина: «Вряд ли тов. Бухарин сумеет объяснить с точки зрения своей “концепции”, как это “нация Обломовых” могла исторически развиваться в рамках огромнейшего государства... И никак не понять, как русский народ создал таких гигантов художественного творчества и научной мысли, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев, Белинский и Чернышевский, Герцен и Добролюбов, Толстой и Горький, Сеченов и Павлов».
Вкупе с открытым письмом Сталина эта статья, по сути дела, определенно свидетельствовала о начавшемся процессе реабилитации русской культуры и русской истории. Последовавший через несколько месяцев известный разгром «исторической школы» академика М. Н. Покровского явился одним из знаковых событий этого процесса.
Год спустя страна с масштабным размахом отметила столетнюю годовщину со дня смерти А. С. Пушкина. В популярных печатных изданиях уже не находится места вульгарно-классовым трактовкам жизни и творчества великого поэта. Наоборот, он признается и в новое время национальным гением, образцовой личностью поэта и гражданина.
В этом же году начались съемки легендарного фильма «Александр Невский». По верному замечанию современного историка П. Мультатули, «мощный образ благородного защитника земли русской, созданный Черкасовым, возвращал России не просто национального героя, но прославленного Церковью святого». Не лишним в этой связи будет заметить, что с января 1935 г. по март 1938 г. прекращается издание журнала «Безбожник» (с началом войны он и вовсе прекратил свое существование).
На этом фоне во многом показательной предстает история с постановкой оперы-фарса Д. Бедного «Богатыри» (ноябрь 1936), ради запрета которой — беспрецедентный для того времени факт — было созвано внеочередное заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Текст постановления, который мы приводим полностью, убедительно свидетельствует о самой сути жесткой сталинской позиции, позиции русского патриота в отношении истории своей страны и, что особенно важно, значительной роли в этой истории Православной Церкви.
«Постановление Политбюро ЦК ВКП(б)
о запрете пьесы Д. Бедного «Богатыри»
13 ноября 1936 г.
№ 44. п. 202 — О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного
Утвердить следующий проект постановления Комитета по делам искусств: Ввиду того, что опера-фарс Демьяна Бедного, поставленная под руководством А. Я. Таирова в Камерном театре с использованием музыки Бородина:
а) является попыткой возвеличения разбойников Киевской Руси, как положительный революционный элемент, что противоречит истории и насквозь фальшиво по своей политической тенденции;
б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа;
в) дает антиисторическое и издевательское изображение Крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры,
Комитет по делам искусств при СНК Союза ССР постановляет:
1. Пьесу «Богатыри» с репертуара снять, как чуждую советскому искусству.
2. Предложить т. Керженцеву написать статью в «Правде» в духе настоящего решения»5.
Председатель Комитета по делам искусств Платон Керженцев немедленно опубликовал в «Правде» в указанном духе статью «Фальсификация народного прошлого»6.
Откликов на это постановление — и публичных, и официальных, по большей части одобрительных — было немало. Многим из авторов откликов виделся в этом решении Политбюро ЦК ВКП(б) добрый знак грядущих перемен в идеологическом курсе Советской России. Именно так воспринял это постановление русский поэт С. А. Клычков: «Демьяну Бедному влетело поделом. Этим постановлением реабилитируется русская история, а то все у нас дерьмом называют. Надо было. Теперь начинают признавать прогрессивное значение за многими фактами; пожалуй, поймут, что и кулик мог быть полезен. С другой стороны, постановление как бы реабилитирует христианство; может быть, поймут, что и сейчас верующий не подлец, потому что красть не станет»7.
Через год Сергей Антонович Клычков по ложному доносу будет арестован и приговорен к расстрелу. И его судьба, как и многих других, разделивших с ним трагическую участь, — это тоже наша история, которую мы «выбрасывать не можем». Расстрел Клычкова был своеобразным ответом Сталину, свидетельствующим, что его курсу сопротивлялись весьма могущественные силы внутри руководящей элиты того времени.
Вместе с тем издевательское отношение Демьяна Бедного по отношению к Крещению Руси после цитированного постановления Политбюро ЦК ВКП(б) навсегда решило его творческую судьбу: он быстро исчез с арены культурной жизни страны.
О постепенной эволюции взглядов властной элиты страны свидетельствует и другой ряд фактов и событий, имевших место в 1930-е гг. В 1934 г. намечаются изменения в официальных взглядах по отношению к историческим деятелям дореволюционной России. 22 сентября 1935 г. для командного и начальствующего состава Красной Армии и Флота были введены персональные воинские звания — лейтенант, капитан, майор, полковник. Слово «офицер» официально вновь обрело положительный смысл. В обычную жизнь народа была возвращена Елка, правда, новогодняя, а не Рождественская. С тех пор слова «Родина», «Великороссия», находившиеся под запретом, снова вошли в широкое употребление. 20 апреля 1936 г. ЦИК СССР отменил существование для казаков ограничения в воинской службе. Вскоре приступили к формированию отдельных казачьих частей.
Обратим внимание на некоторые личностные черты руководителя Советского государства. Один из противников Сталина зарубежный исследователь Л. Регельсон признавал, что важным мотивом, вызвавшим восстановление Церкви во время войны, могло быть личное чувство Сталина: пробуждение в нем «Страха Божия» под влиянием катастрофических неудач первых месяцев войны. Такому движению души могло способствовать воспитание, полученное в детстве от верующей матери, и духовное образование Сталина: ведь он окончил Духовное училище и почти 5 лет обучался в Тифлисской Духовной семинарии. Будучи учащимся Духовной семинарии, он исповедовался у старца и каждый месяц приступал к таинству Причастия. Надо иметь в виду, что уже в предвоенные годы Сталин не выступает лично с антирелигиозными призывами. Тогда же, подбирая библиотеку для дачи, Сталин приписал для сведения исполнителей: «Прошу, чтобы не было никакой атеистической макулатуры».
В конце 1930-х гг. в И. В. Сталин уже довольно четко и недвусмысленно выражает свое отношение к Церкви и ее служителям. Известна его позиция на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 сентября 1939 гг., рассматривавшем некоторые итоги ликвидации церквей в Москве и на территории прилегающих районов, где было полностью разрушено 150 храмов, а 300 оставшихся были переоборудованы в заводские цеха, клубы, общежития, тюрьмы, изоляторы и колонии для подростков и беспризорников. Планами архитектурных застроек предусматривался снос еще 500 оставшихся строений храмов и церквей. По настоянию Сталина ЦК ВКП(б) принял решение считать невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, которые следует считать памятниками архитектуры древнерусского зодчества. Органам советской власти за подписью секретаря ЦК И. Сталина было предписано принимать меры вплоть до дисциплинарной и партийной ответственности по охране памятников архитектуры древнерусского зодчества.
Даже жестокие репрессии 1937 г. по отношению к священнослужителям, преследования православных верующих не дали власти желательного ей результата. С уничтожением большей части духовенства вера в Бога не исчезла у колоссального количества людей. А на страницах органа ЦК ВКП(б) журнала «Большевик» появилось признание, что отсутствие молитвенных зданий и служителей культа не дает преодоления веры, такого рода борьба «лишь укрепляет позиции религиозных организаций»8. В закрытых циркулярах различных административных органов стали появляться указания проявлять сдержанность в ликвидации храмов.
Как пишет М. В. Шкаровский, «отчасти это было связано с постепенным изменением курса советского правительства с интернационально-коммунистического на национально-патриотический». Положительное отношение к христианизации Русского государства становится официальной советской доктриной. В 1938 г. на экраны вышел знаменитый фильм С. Эйзенштейна «Александр Невский», прославлявший святого князя, мощи которого в 1922 г. были вскрыты, а через 4 месяца изъяты из Троицкого собора Александро-Невской Лавры и переданы в антирелигиозный музей9.
Это были лишь первые симптомы, и вплоть до осени 1939 г. серьезных перемен в религиозной политике Советского государства все же не произошло. Значительную активность проявлял «Союз воинствующих безбожников» во главе с Е. Ярославским (Губельманом). На XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г. он выступил с призывом активизировать борьбу с религией и церковниками «всех мастей». Члены совета «Союза воинствующих безбожников» критиковали комсомол за слабую антирелигиозную работу и требовали усилить борьбу с религиозными пережитками в молодежной среде.
Многие тогда ожидали, что Е. Ярославский объявит о планах третьей «безбожной пятилетки». Ведь он уже до того, на IV расширенном Пленуме Центрального Совета «Союза воинствующих безбожников» в 1938 г., заявлял о необходимости воссоздания антирелигиозной организации из 5–6 миллионов членов. Однако третья «безбожная пятилетка» так и не была провозглашена. Не состоялся и планируемый III съезд «Союза». IV Пленум Центрального Союза СВБ, почти сплошь состоявший из кооптированных членов, в 1938 г. решил провести III съезд «Союза безбожников», но... Е. Ярославский и его «команда побоялись настоять на этом перед Сталиным, который все меньше, судя по всему, видел проку в деятельности этой организации». «Союз безбожников» переживал глубокий кризис, и только усилиями прессы искусственно создавалось впечатление о его кипучей жизнедеятельности.
В конце 1930-х гг. не проявлял активности в борьбе с религией и комсомол. Указания партийного руководства в этой сфере были противоречивыми и непоследовательными. Не испытывал склонности к данному «участку работы» и новый руководитель комсомола Н. А. Михайлов, сменивший арестованного в 1938 г. А. В. Косарева. В 1938–1939 гг. ЦК ВЛКСМ не обсудил на заседаниях бюро и секретариата ни одного целевого вопроса по антирелигиозной работе среди детей и юношества. И даже в текстах постановлений Пленумов ЦК о работе организаций ВЛКСМ в деревне, в школе никаких указаний комитетам комсомола по части активизации антирелигиозной работы вообще не было10.
На позицию советского руководства большое воздействие оказывал факт сильного влияние Церкви в западных областях, присоединенных к СССР в 1939 г. Считаясь с новыми массами православного населения и нуждаясь в деятельности Московской Патриархии на присоединенных территориях, Советское государство в конце 1939–1940 гг. стало вводить религиозную терпимость в стране, значительно уменьшило масштабы антицерковных акций. Как отмечал западный историк У. Флетчер, «Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий впервые с тех пор, как возглавил Церковь, оказался в таком положении, что мог требовать уступок от правительства». Процесс закрытия церквей остановить сразу было невозможно, но такая тенденция наметилась. Существенно изменилось положение Московской Патриархии. Теперь угроза ее ликвидации была полностью снята; более того, хотя и крайне осторожно, убирались некоторые запреты. Патриарший Местоблюститель вновь стал совершать архиерейские хиротонии, замещать пустующие кафедры11.
Естественно, что все назначения совершались Московской Патриархией с ведома Советских властей — таковы были в тот период условия существования Русской Православной Церкви в СССР. Архиереев Московской Патриархии в новых областях страны воспринимали именно как представителей Москвы. По воспоминаниям прибалтийского духовенства, митрополит Сергий (Воскресенский), став экзархом Прибалтики, сразу повел себя решительно и властно. «Чувствовалось, что приехал не представитель гонимой большевиками Церкви, а полномочный представитель Москвы, облеченный большой властью», — отмечали прибалтийские священнослужители. В частности, их поражало, как легко Владыка добивался прямой телефонной связи с различными организациями в столице СССР.
Конечно, это были лишь первые шаги Советского государства по смягчению своей линии в отношении Церкви. Несмотря на эту своеобразную «осторожность» в политике по отношению к Церкви, и в 1939–1941 гг. по-прежнему приоритетной задачей в ней считалось строительство безрелигиозного общества. В связи с этим все большую озабоченность властей начинала вызывать активизация церковной жизни в СССР, отчасти под влиянием примера новых западных областей. На присоединенных территориях оказалось большое количество советских военнослужащих, членов их семей, и многие из них активно включились в религиозную жизнь. Даже коммунисты и сотрудники НКВД крестили своих детей, иногда родственники военных специально для этой цели привозили своих детей из РСФСР. На службах в храмах присутствовало немало советских офицеров и солдат.
Как только пик репрессий спал, деятельность Церкви и на остальной территории СССР активизировалась. Репрессии 1937–1938 гг. породили у определенной части граждан страны страх перед неясным будущим, за близких, за свою судьбу, и он лишь усиливал религиозные настроения. Яркую картину, воспроизводящую эти настроения в предвоенном Ленинграде, нарисовала в своих воспоминаниях эмигрантка Наталья Китер: «В воскресенье и праздничные дни эти храмы были так переполнены, что не могли вместить всех притекавших... В эти дни причащались почти поголовно. В Пасхальную ночь 1941 г. тысячные толпы народа стояли плечо к плечу вокруг храмов, с горящими свечами в руках, и единодушно пели пасхальные песнопения, не обращая внимания на ряды конной милиции, тщетно пытавшейся их разогнать, т. к. все уличное движение вокруг храмов было нарушено...»12.
Постепенно в ЦК ВКП(б) накапливалось все больше докладных о «тревожной ситуации» на «церковном фронте». Приходили известия с мест о распаде местных отделений «Союза безбожников», о возрастающей активности церковников.
Реакция на такие сигналы последовала. Появляются критические материалы о бездеятельности комсомола на «безбожном фронте», а 15 июля 1940 г. было принято Постановление ЦК ВЛКСМ об усилении борьбы с религиозностью: «О состоянии антирелигиозной пропаганды в Бухарской комсомольской организации». Но это уже был последний документ ЦК комсомола, посвященный вопросам «безбожной работы» среди молодежи не только в предвоенный период, но и вообще в 40-е гг.
Таким образом, многочисленные факты свидетельствуют, что в 1939 г. произошло изменение курса государственной религиозной политики, закончился десятилетний период открытого наступления на Церковь. Положение Церкви улучшилось. И следует подчеркнуть, что без Сталина это изменение не могло произойти. И хотя в 1940 г. правительство вновь начинает ужесточение курса, свидетельствующее о противоречиях в высших эшелонах власти, Церковь сумела выстоять, выжить как институт. Все планы искоренения религии в СССР терпели неудачу, и это постепенно все больше осознавало советское руководство.
Война резко изменила ситуацию. Великая трагедия обострила религиозные чувства народа, властные верхи страны на мощный всплеск религиозности тружеников тыла и бойцов Красной Армии отреагировали спокойно и индифферентно. Почти полностью прекратились гонения на Церковь и преследования за веру.
И что бы ни утверждали противники Сталина, говорить о его повороте к Православной Церкви можно с достаточным основанием. Этот поворот, или, по крайней мере, ослабление давления на Церковь осуществлялись в рамках общего сталинского курса, начатого еще в первой половине 1930-х гг., когда началось переосмысление духовно-нравственных идеалов, возвращение в школьный и вузовский курсы обучения истории России. Этот поворот в культурной и духовной политике центральной власти осуществлялся под непосредственным руководством И. В. Сталина. И потому мы сегодня с полным основанием можем повторить его утверждение: «Историю мы выбрасывать не можем...».
1 Дудко Д. Он был верующим // Наш современник. 1999. № 12; За родину, за Сталина. 1999. № 7.
2 Курляндский И. А. О мнимом повороте Сталина к православной церкви // Вопросы истории. 2008. № 9. С. 3–16.
3 Бухарин Н. Злые заметки // О писательской этике, литературном хулиганстве и богеме. Л., 1927. С. 10.
4 Там же. С. 11.
5 Правда. 1936 г., 14 ноября.
6 Правда. 1936 г., 15 ноября.
7 Центральный Архив ФСБ. Ф. 3. Oп. 3. Д. 121. Л. 102. Копия. Машинопись.
8 Фоманов Н. Против благодушия и беспечности в антирелигиозной работе // Большевик. 1937. № 20. С. 43.
9 Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939–1964 года). 3-е изд. М., 2005. С. 95.
10 Алексеев В. А. Штурм небес отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М.: Россия молодая, 1992. С. 179.
11 Шкаровский М. В. Указ соч. С. 105.
12 Цит. по: Шкаровский М. В. Указ соч. С. 109.
