ДАЛЕЕ — ВЕЗДЕ!
Из цикла «Домой»
Трясясь в гремучей электричке,
скрипя в железной борозде,
проснешься ночью по привычке
от крика: «Станция Кулички!»
и громом: «Далее — везде!»
Вскричать — куда же делись люди?
Вскочить — а ног не оторвать.
А грудь уж горний воздух студит...
Вот так нам Бог, убогим, судит —
лишь умирая, прозревать.
Иным путем к иному дому
по первозданной борозде
несясь, постигнешь сквозь истому,
кто ж возвестил тебе, простому:
«Ты будешь
далее —
везде!»
Я САМА СЕБЕ УКРАИНА
Я сама себе — Украина!
Вы уж там, за таможенным тыном,
без меня разбирайтесь: кто чей?
У меня здесь два сына и Нина,
бабынастина греет ряднина
в знобизне московитских ночей.
Вы открыли католикам брамы?
Здесь мои православные храмы,
их любой предпочту я родне.
Полюбила Россию сердечно:
у меня здесь любимый навечно.
Где мой муж — там и Родина мне.
Час придет — за зеленым оврагом
на Николо-Архангельском лягу
рядом с дочкой, за то и держусь.
Рай земной мне — хрущевская двушка.
А что я — не скрывать же! — хохлушка —
так я этим безмерно горжусь.
Не ношу вышиванки и плахты,
но, увидев меня, всякий «Ах ты!»
вскрикнет, глазом по торсу скользя:
и изогнуты бедра, как лира,
и за пазухой вложено щиро,
так что не заглядеться нельзя!
Я пою «Цвитэ тэрэн» прекрасно,
юмор уманский (своеобразный)
приправляет тщету здешних щей.
А любить — так что дым коромыслом!
А работать — так с толком и смыслом,
чтоб трещали зажимы хрящей!
Разделила граница нас с мамой:
связь по «скайпу», звонки, телеграммы
заменили свиданий живье.
Но уж если домой вырываюсь —
милой мовой моей упиваюсь,
аж пьянею от звуков ее...
И в Москве духовитейшим салом
украинским пропахли вокзалы,
рынки, стройки, бордели, ворки.
Только что-то не очень стремятся
на Москве украинцы брататься.
Друг пред другом молчат земляки.
Видно, в каждом — своя Украина...
Мне, конечно же, все не едино:
не хочу, чтоб бугристый урод
(или кто там подходит вдогоны)
сфасовал ее землю в вагоны,
И отправил Америке в рот!
Я молюсь: сохрани ее, Боже,
и меня, ее часточку, тоже.
Хай живэм, Батькивщына та я!
Мир в умы, на столешницы — хлеба
ниспошли, Милостивое Небо,
нам в нелегкие дни бытия.
И отсюда, из русской столицы,
Вспоминая любимые лица,
(в сердце — светлая боль, в горле ком),
припадаю к иконам, как птица:
Да укрыет родную землицу
Божья Матерь
Цветастым Платком...
САМОЕ ПРОСТОЕ
Раба Божия рябина,
кривобокая, в рябинах,
к церкви приросла,
на ветру промозглом стоя,
просит самое простое —
света и тепла.
Раба Божия Марина
и нарядом из ряднины,
и лицом страшна,
На ветру у церкви стоя,
просит самое простое —
хлеба и вина.
Жизнь проходит у рябины.
Жизнь проходит у Марины.
И судить не нам,
чем они угодны Богу,
что дается им так много:
жить у входа в храм.
БРАТУ
Из цикла «Домой»
Я кровной травою умоюсь
И в землю родную войду
По шею, по локти, по пояс...
И скроюсь, как камень в пруду.
И там, средь червей и кореньев,
Как прах в прародительской мгле,
Я стану — сотленной творенью,
Я стану — родною
Земле.
Как высшее счастье приемлю
и знаю, что больше, брат мой,
родную полюбишь ты землю —
лишь только
Землей став
самой.
КОНЕЦ ВЕЛИКОГО ПОСТА
Икона «Вертоград заключенный» Никиты Павловца
Вдруг — весна. Тепло, туман,
Дождь опарный льет...
Иеромонах Роман
Горестно поет.
С ним и я своим грехам
Строго воздаю,
И рыдаю, как Адам:
«Раю мой, раю!»
Я рисую, чуть дыша,
Чудный детский Лик —
Он с блаженством малыша
К Матери приник,
Золотых деревьев ряд,
Птицы да трава...
Губы сами говорят
Чудные слова:
«Господи, Исусе мой,
Крине чистоты,
Поле снежное зимой,
Алые цветы!
Спасе, Радосте сердец,
Мира Теплота,
Жизни праведной Венец,
Славо пресвята!..»
Рисочки на ризах всех
Тоненько черчу,
Вертоград в простой красе
Заключить хочу.
Боже, дерзость мне прости:
Тщусь, забывши страх,
Лик нетленный нанести
На древесный прах!..
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Колечке
Дитя, ты спишь в своей постели.
Твоей души чудесный свет,
легко пройдя сквозь толстый плед,
чуть освещает
ветку ели...
