В 1943 году, будучи корреспондентом «Красной звезды», Константин Симонов писал с фронта: «Было отчаянное ощущение загнанности на край света и громадности пройденных немцами расстояний». На «краю земли», на «краю света» — приходилось стоять насмерть русским воинам во все времена русской истории, и проходил этот «край света» бывало и через Москву, и через Сталинград. Сегодня он проходит через души русских людей. Эта граница — есть крайняя черта обороны жизни на земле, идет на ней бой духовный, и не в последних рядах в том бою — современный поэт Борис Орлов. Своим творчеством и своей личностью он никого не оставляет равнодушным, вызывая у одних читателей восхищение, у других — лютое идеологическое несогласие. Такая вариативность отношений свидетельствует о том, что и слово, и поступок поэта — боевого офицера русского-советского флота, находятся в этой борьбе на переднем краю обороны света и жизни.
Борис Александрович Орлов, капитан 1 ранга, родился 7 марта 1955 года в деревне Живетьево Брейтовского района Ярославской области. В 1977 году окончил Ленинградское высшее военно-морское училище имени Ф. Э. Дзержинского. Служил на Северном флоте на атомной подводной лодке. Был начальником отдела Центрального военно-морского музея. В 1985 году окончил Московский литературный институт им. М. Горького. Автор двадцати книг стихов, лауреат литературных премий им. К. Симонова, им. В. Пикуля, «Золотой кортик», Большой литературной премии России, более десяти лет Председатель Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России, действительный член Петровской академии наук и искусств и т. д.
Но многочисленные почетные звания, должности и награды не могут остепенить ищущую, обладающую обостренным чувством чести и справедливости, неуемную личность поэта. Читателю, не знающему об этих званиях и множестве офицерских наград, и в голову не придет, что откровенно-резкие, нервные, иногда сердитые, иногда воинственные или нежно-лирические стихи пишет такой титулованный поэт. Но в этом и достоинство творчества Бориса Орлова, творчества народного, русского характера, которому не свойственно самовозвеличивание, но все по силам, если касается благополучия Родины. Невозможно лишь одно — прожить «без правды сущей, как бы ни была горька». Эти слова А. Твардовского, сказанные героем Василием Теркиным, можно было бы поставить эпиграфом ко всей поэзии Бориса Орлова, который по воле своей христианской души избрал подобный иноческому путь служения, дав воинскую Присягу на верность Родине, надев черную форму морского офицера и спустившись в атомную подводную лодку.
Черная подлодка.
Черная вода.
Черная пилотка.
Красная звезда, —
написал молодой подводник, и эти строки стали народными. Весь Северный флот знал имя автора и как молитву повторял восемь слов, объединяющих в единое целое мир духовный и мир материальный. От века это единство неразделимых миров бытия человека скреплялось светом креста и происходило на поприще служения.
Тема служения, осмысливаемая автором в категориях чести, справедливости, любви, верности и веры, присутствует и развивается часто в стихах негромких, не претендующих на эпическое звучание, в стихах о природе, о родных людях, о любви, о малой родине. Поэту удается совмещение, казалось бы, несовместимых художественных планов, сопряжение далеко отстоящих друг от друга духовно-нравственных уровней. Это умение определяется, вероятно, тем, что автор, на первый взгляд не отличимый от своего лирического героя, все-таки не является его абсолютным отражением. Своего лирического героя поэт как будто «высылает вперед», наделяет особыми способностями и возможностями, пытается приблизить к идеалу, и сам, следуя за ним, в этом следовании исследует неисчерпаемые возможности человеческого духа.
Многие поэтические строки Бориса Орлова свидетельствуют о том, что поэт, может, неосознанно, осуществляет такое свое призвание в мире: понять самому и объяснить другим посредством поэтического слова — для чего человеку дается богоподобный дар творения собственной личности, целью которого является соединение с Творцом. Все поэтическое творчество Бориса Орлова есть описание этого процесса на примере собственной жизни в ее духовной, социальной и физической ипостасях, на примере творческого бытия, укорененного на стороне света, неуклонно теснящего тьму.
ДОТЫ
Чутко у воды дремали доты:
Ни взорвать, ни обойти тропой,
Но во тьме отряд морской пехоты
Здесь на берег выплеснул прибой.
В пляс пускались на скуластых сопках
Вихрь огня и вихрь матросских лент.
И глубины бережно и робко
Принимали траурный брезент.
А когда в рассветной позолоте
Корабли ушли от берегов,
Пустотой глазниц чернели доты,
Словно черепа былых врагов.
* * *
Униженный неряшливым юнцом,
Молчит и о войне, и о победе.
Как рашпилем, морщинистым лицом
Старик шлифует прошлое в беседе.
Хотя был ранен, не просился в тыл.
Он воевал, чтоб жил народ счастливо.
Но обвинен за то, что победил,
Он внуком, пившим гамбургское пиво.
Мы на суде Истории — истцы:
Злом за добро не ожидали платы.
В учебниках советские бойцы
Для внуков — неизвестные солдаты.
* * *
Подводникам, осуществлявшим
первые пуски баллистических ракет
из-подо льдов
Мы шлем привет от Северного полюса
Ракетой на камчатский полигон.
Драконом извиваясь, мчатся полосы
Полярного сияния вдогон.
По радиоволнам плывет истерика —
Неистовствуют вражьи голоса.
Прорублено во льду окно в Америку,
Ракета подминает небеса.
* * *
Не из тех я, кто падают в пропасть
безрассудно — за риск мой прости!
Кто-то должен шагнуть из окопа
первым, чтоб за собой повести.
А в атаку идти — нужен опыт.
Риск и смелость не станут виной.
И того, кто шагнет из окопа
первым, смерть обойдет стороной.
* * *
Юрию Шестакову
Битва за веру. Ручьями
Льется кровь... Шепот молитв.
Сотня монахов с мечами
В первой шеренге стоит.
Крепче и камня, и стали
Вера... Я верой клянусь!
Черною сотней назвали
Тех, кто сражался за Русь.
В битвах не ведали страха.
Вижу сквозь отзвуки гроз
Черные рясы монахов —
Смотрит с хоругвий Христос.
...В наших каютах и кельях
Молится Родина-мать.
В рясах и флотских шинелях
Нам за Россию стоять!
* * *
Памяти русского Императора
Николая II
Голодным — хлеб и русский квас,
Бездомным отворите двери.
В Нагорной проповеди нас
Христос учил любви и вере.
Над Иорданом день погас,
Как над Мологой и Тунгуской.
Христос — рус и голубоглаз,
Он — добр и справедлив.
Он — русский!?
Восходит русская звезда
На небосклон в преддверии чуда.
Но в кресло слева от Христа
Всегда стремится сесть Иуда.
Наш путь — к духовной чистоте,
С него не уведут химеры...
Мы под крестом и на кресте
Не отрекаемся от веры!
БИТВА
Иеромонаху Александру (Фауту)
1.
Казалось все... Нет больше сил.
Спустился с неба ангел.
Здесь русские? — меня спросил
И встал на правом фланге.
И по земле, и по воде
Лежит путь к русской славе.
Я знаю: никогда в беде
Спаситель не оставит.
2.
Плачет иволга. Мышь пищит.
Меч лежит на груди крестом.
Не кладите меня на щит.
Встану сам со щитом.
Озарились и храм, и скит.
Сила духа — небесный свет.
Битва кончена. Враг разбит.
Торжествует Новый Завет.
* * *
Слишком много людей. Споров много.
Одиночеством я обделен.
И стрекочет молва, как сорока,
Что я вырос под шелест знамен.
Не мечтал о пути знаменитом,
Что венчает над кладбищем залп.
Никогда не хотел быть бандитом,
Но монахом, наверное, стал б.
Я искал тишины и смиренья.
Келья. Свечка. Молитва. Погост.
Смерть — мгновенье. Жизнь — тоже мгновенье.
И мгновенье — горение звезд.
* * *
Февраль. Метелей нет. Мороз крепчает.
На синем небе — желтая луна.
Читаю книги. Согреваюсь чаем.
Не верится, что впереди — весна.
Свет предвечерний льется через окна
В мой дом — сияют в зеркале лучи.
Трещат деревья и звенит дорога
Под окнами... Трещат дрова в печи.
Читаю книги — вслушиваюсь в речи
Далеких предков. Век впадает в век.
Мир Божий отразился в человечьем
Мирке — и засветился человек.
Луна в зените. Солнце на закате.
Синеет вечер около крыльца.
Ищу глазами в золотом окладе
Святого Духа, Сына и Отца.
ЖИВЕТЬЕВО
Рассвет. Калиток скрип. Собачий лай.
Над трубами — дым, свившийся в колечки.
Живетьево... Черемуховый край.
Деревня дремлет меж ручьем и речкой.
Пыль тихо гонят к пастбищу стада,
Пастуший кнут звучит раскатом грома.
Такой ее запомнил навсегда,
Когда в слезах простился с отчим домом.
Живетьево... Зарос и высох пруд.
Нет «пятачка», где наша юность пела.
Другие люди поселились тут,
Которым нет до прежней жизни дела.
Труд с совестью вошли в крутой раздрай,
Взошел бурьян непроходимой чащей.
Конюшни нет, капустника... Сарай,
Где лен хранился, сломан и растащен.
Живетьево... Жизнь не всегда права.
Не вырастили для крестьянства смену.
Черемухи спилили на дрова,
А в дождь в деревне грязи по колено.
Где удаль? Где отцов и дедов речь?
В полях растут осины да березы.
Но вспомню перед тем, как в землю лечь,
И белый цвет, и ягод черных слезы.
* * *
Нет звезды. И сгнили колоски.
Серп и молот продали злодеи.
Герб страны разрублен на куски
Так, что ни собрать его, ни склеить.
А народ притих и поредел.
Неуютно юным, трудно старым.
Наша жизнь — топорный новодел,
Он не интересен антикварам.
* * *
Ночь. Бессонница. Сыро и стыло.
Лунный свет. По углам — полумрак.
Листопадом округу накрыло,
Льются листья водою в овраг.
И душа — слезы льются! — промокла.
Для чего я живу? Что за цель?
А луна?! Ей бы лазить по окнам
Да заглядывать в каждую щель.
И в реке, неспокойной и мутной,
Отразился свет, как на ноже.
Надоела луна... Неуютно
От нее на промокшей душе.
Ночь — для слез, а совсем не для песен.
Для чего я живу — где ответ?
Окна дома туман занавесил,
Но с небес заструился рассвет.
* * *
Моя поэзия здесь больше не нужна...
С. Есенин
Между черным и белым — контраст
Над Невою в гранитной оправе.
Этот город меня не предаст,
Но и памятник мне не поставит.
Сплетни кружатся, как воронье,
И парят, словно чайки, легенды...
Настоящее имя мое
Под запретом до траурной ленты.
То ли свет, то ли снег с облаков
На ладонях у кариатиды.
Возвращаю долги... И врагов
Начинаю прощать за обиды.
* * *
Дул в залив, как в распахнутый ворот,
Ветер, вытеснив дождик и снег.
Думал каменным черепом город,
Напрягая извилины рек.
Люди шли по мостам, словно мысли,
Одиноко. Шуршали плащи.
Улетал полдень — лопнувший выстрел
С Петропавловки, как из пращи.
Я вникал в переулках тенистых
В шепот стен, как в шуршанье страниц.
И открылась мне истина истин:
Жизни нет вне предметов и лиц.
* * *
Листва дурманит запахом земли,
Лишайник растекается на стенах.
Архангелами в небе журавли
Трубят о предстоящих переменах.
Тревожит сердце облачная рябь —
Печаль о невозвратном и любимом.
Как сигареты, раскурил сентябрь
Березы, наслаждаясь желтым дымом.
Слепым дождем прибило в парке пыль,
Колышутся аллеи в дымке зыбкой.
Парит над Петропавловкою шпиль —
Божественный смычок над красной
скрипкой.
И отраженья кораблей царя
Хранит Нева, прижавшись к парапетам.
Намыло листьев, словно янтаря,
На влажных берегах балтийским ветром.
Перемешалось все: и цвет, и звук,
И бесконечной кажется прогулка.
Осенне-золотистый Петербург
Поет, как музыкальная шкатулка.
* * *
Не ливень, не северный ветер,
Не ворон, не злое зверье,
А голубь с оливковой ветвью —
Прозревшее сердце мое.
Являются светлые лица,
Забыты и злость, и раздор.
И сердце — библейская птица —
Вьет в праздничном храме гнездо.
* * *
Жизнь идет от порога к порогу,
Находя утешенье в ходьбе.
Мама искренне молится Богу
Пред иконою в русской избе.
Утром дерево детского роста
Стелет ковриком тень на крыльцо.
Все таинственно, мудро и просто.
У всего есть душа и лицо.
Палисадник, заросший цветами.
Зелень прутиков около пней.
Мама меряет жизнь не годами,
А моими приездами к ней.
* * *
Холодно и сыро. Солнце тускло
Светит. Имярек — безродный век.
Я родился русским, жил по-русски
И умру как русский человек.
Отпоют священники и ветры
Прах. И ляжет крест на аналой.
Я хочу, чтоб два квадратных метра
Оставались русскою землей.
* * *
Еще кадит последняя надежда
И прошлое не надо ворошить.
Но возраст мой такой, когда одежда
Меня спокойно может пережить.
Не завершил свое земное дело —
Свою судьбу не до конца постиг.
Одежды хватит на больное тело,
А для души куплю немного книг.
И воином бывал, и миротворцем...
Сгорело сердце угольком в груди.
А свечку пред Николой Чудотворцем
Поставлю за грядущие пути.
