О симфонизме поэзии Ю. Шестакова (1949 – 2010)
Веруйте в свет,
да будете сынами света
(Ин.12,36)
В историко-культурном процессе русской литературе, как особой форме художественного развития, принадлежит особое место в связи с тем, что на протяжении веков она предстает как целостная система, в которой при многообразии направлений, жанров, стилей наблюдается единый поток, направленный на постижение смысла человеческого бытия, природы величия человеческого духа. Современная литература не выбивается из этого русла, которое в иные времена и насильственно сужалось, и перегораживалось. В начале третьего тысячелетия примером тому, что не иссякает духовная художественная традиция русской литературы, что противоречивое и тревожное наше бытие просветляется стремлением человека к духовному совершенствованию, может служить творчество современного петербургского поэта, лауреата всероссийской литературной премии им. А. Фета, — Юрия Шестакова.
Отношение к поэзии Ю. Шестакова неоднозначно: иные его превозносят, иные спорят с его творческим методом или с мировоззренческой позицией. Но очевидно — это творчество индивидуально, интересно и требует своего исследования. При сравнительно небольшом количестве поэтических произведений — они умещаются в четырех книгах стихов, выпущенных автором за двадцать лет, творческий пласт поэзии Ю. Шестакова огромен. Он огромен по обширности тем, по глубине их исследования, по энергетическому потенциалу и эмоциональному воздействию. Почти каждому стихотворению поэта, как определенному явлению в художественной деятельности человека, можно посвятить отдельное исследование. А все творчество, в его значимо-конкретной целостности, можно рассматривать с позиции традиционных нравственных ценностей, мерилом которых всегда являлась духовность. Исследовать в частностях поэзию Ю. Шестакова трудоемко и сложно в рамках одной статьи, и в этом случае наиболее полное представление об этой поэзии можно дать, используя понятие симфонизма. Понятие симфонизма в качестве категории музыкального мышления впервые ввел Б. Асафьев и определил его как «непрерывность музыкального сознания, когда ни один элемент не мыслится и не воспринимается как независимый среди остальных» (Краткий музыкальный словарь. Л. 1988. С. 257). В то же время симфонизм — это термин, обозначающий высшую степень философского обобщения отражения действительности. Понятие симфонизма распространено и на поэтически значимые произведения, в которых цельный и глубокий замысел раскрыт в последовательном движении и конфликтном столкновении образов.
Поэзия Ю. Шестакова — это сложный живой организм, который тоже существует в целостности и в развитии. В основе творчества поэта лежит незримый, титанический процесс постижения духовного опыта предшествующих поколений, преобразование его посредством собственных духовных исканий в соответствии с событиями современности и созидание поэтических произведений, онтологически осмысливающих бытие, идею преодоления смерти. В качестве высочайшего художественного критерия этого творчества, с его гармоническим мироощущением, с его философской глубиной, в некотором приближении можно использовать трагедийно-оптимистическую, ставшую завещанием, Девятую симфонию Бетховена, воплощающую типичную для Бетховена идею «от мрака к свету». Творчество Ю. Шестакова с его главной темой — темой любви к Родине, темой героической борьбы, по охвату мира в целом, и по отдельным стихотворениям, развивающим оригинальные, личные темы — можно сопоставить с этой четырехчастной классической симфонией и рассмотреть каждую часть отдельно.
Лейтмотив могучего бетховенского Allegro Девятой симфонии, музыки суровой, лаконичной, драматичной, о котором А. Н. Серов писал: «глубочайшее философское воплощение в звуках темных страниц истории человечества, страниц вечной борьбы, вечных сомнений...» слышится и в поэзии Ю. Шестакова (В. Конен. История зарубежной музыки. М. 1976. С. 98). Естественно, поэт по-своему чувствует и передает стихотворным языком это ощущение грядущей катастрофы, которая видится ему в современной бездуховности, в потере современниками чувства Родины, истинного смысла понятия Отечество, в искажении национальной истории и умалении значения памяти. В связи с этим он видится себе одиноким посреди ледяной пустыни:
И я один на белом свете,
от одиночества продрог, —
его прервать я сам не в силах,
молюсь, чтобы Господь помог
дыханьем греть слова: Россия.
Мы русские и с нами Бог!»
Вообще, понятие памяти в двух аспектах ее существования — культурной и индивидуальной — является существенным, если не основным компонентом творчества Ю. Шестакова. Из глубинных уровней культурной памяти черпает многие образы поэт благодаря своим обширным гуманитарным знаниям.
Все круче Красный холм —
он был таким!
И вновь живые строятся полки,
пришедшие на это поле брани.
Стоп-кадр!
И я замру, и онемею.
Стоп, кадр!
Но, в рясу черную одет,
так долго... долго... долго Пересвет
навстречу выезжает Челубею!
Жива, многослойна индивидуальная память поэта, питаемая воспоминаниями его собственной жизни, проходящей в непростые времена, эта память полнится семейными воспоминаниями.
Вкруг меня, как пар, клубится время,
и воображенья не унять:
к дому я бреду, почти поверя,
что пошло теченье жизни вспять.
Чудится, что выйдут из тумана
вновь живые бабушка и дед,
тетушка, ушедшая так рано,
так неудержимо им вослед.
Как известно, память противостоит времени, поэтому с позиции памяти прошедшее не исчезает. Эту философскую теорему блестяще доказывает Ю. Шестаков в поэме «Засадный полк». Сила таланта поэта так велика, что ему в этой поэме удается состыковать два временных измерения, на века отстоящих друг от друга, так хирургически тонко, так ювелирно точно, что нельзя обнаружить место этого стыка. Но можно догадаться, что тем невидимым узлом, связывающим века, является болящее за Отчизну, любящее свой русский народ, сердце поэта, где
в атоме каждом пересеклись
мгновение — с веком,
вечная юность Вселенной и жизнь
наших предков.
Чтобы «все вспомнить», поэту достаточно мысленно пройти дорогою предков.
Мирный простор... Мотоцикла горячее рвенье –
неудержимо меня в глубь России несет.
А из Коломны — в другом временном измеренье —
Дмитрий великий туда же дружины ведет.
Если бы в прошлое мне — то на несколько дней
рать обогнал бы я. Конь из железа таков:
к месту домчится быстрей чистокровных коней!
Не опоздал бы я к битве — на много веков.
Нет, поэт не опоздал к битве, продолжающейся и в нашем времени. Он полноправный ее участник, он принят в ряды воинов, предводимых Сергием Радонежским и Дмитрием Донским, принят в ряды защитников Родины, нуждающейся в них по сей день. Поэт, во весь свой немалый рост, стоя на поле Куликовом, когда
из-за лесов, холмов, столетий
прорвется вдруг такой горячий ветер,
что колкий холодок бежит по коже,
опровергает независимость, неизменность категории времени-пространства.
Ю. Шестаков, обладающий фундаментальными знаниями в области естественных наук, в частности физики и химии, конечно же, знает, что Н. Лобачевский заявил: «С силами, с массами тесно связано само время, от них зависит и строение пространства» (А. Ливанова. Три судьбы постижения мира. М. 1969. С. 352.). Поэт своим творчеством подтверждает и дополняет теорию относительности пространства и времени, теорию, которая доказывает возможность изменения размеров пространства и хода времени в разных системах отсчета: единица длины и единица длительности могут иметь разные величины в подвижной и неподвижной системах отсчета. Четырехмерный мир подвержен еще и влияниям гравитационных полей. Как известно, вблизи больших масс, в поле тяготения, происходит искривление траектории светового луча и искажение времени-пространства. Такой значительной, тяготеющей к бесконечности, конечной массой, вмещающей в себя тысячелетие памяти, можно представить сердце поэта, вблизи которого, время может становиться проницаемым в условиях единого, непрерывного пространства бытия.
Иду по траве, в забвенье не веря:
как ни странно,
с былым разлучает нас только время,
а пространство
дано одно и предкам, и мне — как доля...
Единство пространства сохранить легче, как утверждает автор, тяжелее сохранить единое пространство памяти. Страшна «удельная раздробленность времен», которая в наше время проводится силами мрака-смерти на атомно-молекулярном уровне души, на уровне «памяти молекул».
Кто видит только тьму со всех сторон
в былом — себя и с будущим не свяжет:
куда страшней раздробленности княжеств
удельная раздробленность времен!
За Россию сегодняшнюю идет воевать в ряды Дмитрия Донского автор поэмы «Засадный полк». Там он ищет себе подмогу для своего духовного сражения. В гравитационное поле души Ю. Шестакова втягиваются герои Куликовской битвы, битвы на Курской дуге, защитники блокадного Ленинграда — они вместе с поэтом выходят навстречу врагу. И вследствие такого титанического усилия, соборного действа возникает видение того, что
насильно замедленный свет
восходящего духа России
разгорался и все-таки дожил
от надежды — до сбывшейся силы...
Очевидна — неиссякаемая, нарастающая любовь поэта к своей Родине. Но откуда проистекает эта всепобеждающая любовь, где ее истоки?
Подобна 2-й части симфонии, симфоническому скерцо, та часть рассматриваемого поэтического творчества, в которой рассказывается об этих истоках. Эта часть содержит стихи о природе, стихи, исполненные личных впечатлений и личной памяти. Поэт доказывает, что единение с родной природой, растворение в ней — это счастье, лучшие минуты жизни. Природа для поэта — особая ипостась его бытия. Даже одно стихотворение о природе — целый мир, протяженный и продолжительный. Из совокупности таких миров создается поэтически сложный, многогранный, неповторимый образ земного существования, заполняющего пространство между небом и землей. В этом пространстве находятся в соприкосновении красота и страдание, свет и тень, жизнь и смерть. Художественный мир Ю. Шестакова чаще всего двухполюсный, и эта двухполюсность как будто формирует разность потенциалов, напряжение, создающее мощный поэтический поток, изливающийся из сердца поэта.
Стремясь меж полюсами-берегами
мою двойную сущность разорвать!
Один из берегов объят грехами,
а на другой нисходит благодать.
И я мечусь посередине где-то.
безмолвный крик на части рвет меня:
передо мной — святое царство Света,
за мною — царство боли и огня.
Стихи Ю. Шестакова о природе и своем месте в ней потрясают новизной видения, кажется, такого знакомого мира. Это достигается особым образным поэтическим языком, в котором блистательны развернутые метафоры, живые, движущиеся метафорические эпитеты, нетрадиционные, скорее не поясняющие, а углубляющие образы, сравнения:
Наступает ночь бесшумно.
Затихает громкий зной.
Кони щиплют вкусный сумрак,
пряно пахнущий травой...
При том, что поэтический язык Ю. Шестакова оригинален, даже в иных стихах уникален, в его поэзии прослеживается русская классическая традиция, восходящая к новаторству Ф. Тютчева. Но эта традиция, преломленная в толще почти двух веков, имеет развитие и совершенствование в рассматриваемом творчестве благодаря наследственной одаренности автора и благодаря поэтической школе. Одним из учителей Ю. Шестакова был Арсений Тарковский, выдающийся отечественный поэт, — в большей степени именно ему поэт обязан страстным интересом своим к образу мироздания в целом, к исследованию того преобразующего начала в человеке, которое возвышает его над судьбой.
В симфонической поэме Ю. Шестакова философская лирика занимает главенствующее место и сопоставима по своему художественному значению, по глубине и возвышенности с 3-ей частью бетховенской симфонии. В этой части своего творчества, пытаясь философски осмыслить законы бытия, поэт использует множество приемов огромной художественной силы. Нелегок путь из тьмы к свету, он требует неимоверного напряжения сил, и поэт акцентирует в своем полифоническом искусстве образы борьбы и преодоления сопротивления, преодоления препятствий. Вся поэтическая субстанция этой части находится как будто в вибрирующем движении, в нарастании, в напряжении, она волноподобна и тем жива.
Вникаю в мир мышленьем, слухом, взглядом —
дискретному движенью нет конца:
пульсирует в пространстве каждый атом,
пульсируют и звезды, и сердца.
Невидимая кровь от сердца мира
питает пульс материи любой,
и длится жизнь в пульсирующих мигах...
Поэт в отличие от большинства людей не считает Пространство и Время чем-то обыденным, что можно не замечать, ему присуще живое ощущение Вечности и Бесконечности, как реальности, а не как отвлеченных абстрактных категорий. Особым зрением он видит «невидимую кровь от сердца мира», которая наполняет «пульс материи любой» и пульс самого поэта.
В общей картине мира важной для Ю. Шестакова, кроме категории «памяти», является категория «судьбы». Отношения с судьбой у него неоднозначные: он и властелин своей судьбы, и зависим от нее, потому что верит в предопределенность, тем оспаривая идею неопределенности физического мира.
Что было, что грядет,
во сне я часто вижу,
как будто кем-то мне
зачем-то знать дано:
мгновенье — это кадр,
отдельный, неподвижный,
судьбы моей давно
готового кино.
Опираясь на законы квантовой теории, Ю. Шестаков, вместе с тем, спорит с ее индетерминизмом. Поэт предполагает, что в основе природы, мира лежит какая-то разновидность детерминизма (определенности), которая ускользает из поля зрения ученых-физиков, но которую предчувствовал Эйнштейн, заявивший, что верит «в полную закономерность объективно Сущего. В чем я твердо убежден, так это в том, что в конце концов остановятся на теории, в которой закономерно связанными будут не вероятности, а факты...» (А. Вейник. Термодинамика. Минск. 1968. С. 464.)
Но такая теория давно существует, она получена не опытным, не эмпирическим путем, она была дана человечеству Богом и прозвучала из уст Христа. Эта теория изложена в Библии и подтверждена опытом двух тысяч лет. Причастный к коллективной памяти и русской христианской традиции поэт не единожды и косвенно, и напрямую обращается к образу Творца:
я пойду за незримо Ведущим
через бездны — к рассвету вдали.
Он стремится найти идеал в нашей пространственно-временной апостасийной эпохе, с ее разрушительными достижениями научно-технического прогресса и очевидными, кажется, невосполнимыми утратами нравственности. Эта установка прослеживается в названии очередного поэтического сборника писателя «Пристальное небо». Автор словно держит ответ перед взором небес, он чувствует это небо как некую живую одухотворенную разумную субстанцию: «отзывчиво синеют небеса», «...что научила радостному небу», «я замру перед безднами неба», «и отвернувшись от лица космической вселенской стужи»... Взор поэта встречается с пристальным взором непостижимого, такого близкого и далекого неба, страшащего и обнадеживающего. Блаженно ощущая «земное притяжение» «родимой матушки-земли», на звезды опираясь взором, поэт ищет там опоры бытия и находит Гармонию мегамира. Пытливый поэтический взор и неустанный разум обращаются к микромиру, и там поэт видит Божие начало:
мой взор сквозь линзы микроскопа
проник в глубины бытия:
видна белковых клеток малость...
Видение Вселенской Гармонии, чувство Господнего присутствия в нашей жизни естественно для поэта, как и то, что эта Гармония искажается, когда в человеке берет верх греховное начало, когда «лишь мнимость человека есть», когда «в огнях реклам витрины и киоска, движеньем обезличенные лица». Поэт трагически переживает этот вечный разлад человека с Богом и, как герой Достоевского, ощущает за все и за всех свою вину и свою ответственность и пытается дать ответ на мучительный вопрос:
Что будем значить для Вселенной мы?
Что зреет в звездный мир
из тьмы веков
под влажной скорлупою облаков?..
Однако в религиозно-поэтической философии Ю. Шестакова недостаточно исследован «тот узкий путь, что от святой купели ведет в просторы пакибытия». Поэт благоговейно называет этот путь, но не отваживается исследовать, подробно описать его. Страшась заблудиться и пропасть «в реке бурлящей быта», он понимает, что грешен.
Господи! грешен, прости...
Слабость душой овладела:
Сил не хватает расти
Светом — сквозь страстное тело.
Но одного понимания своей греховности мало, чтобы одолеть этот узкий путь. Нужно собственное страдание, жертвоприношение, Причастие. По известной мысли архиепископа Иоанна Шаховского, от земного человека ничего не остается, кроме Причастия, лишь в котором есть и будет расцвет всякого личного существования.
Поэт Ю. Шестаков убежден, что мир христоцентричен. Если человеческая душа несет в себе искру Божию, то духовный взор обширен. Именно вера сообщает силу знанию. Но обладание знанием может удовлетворить жажду ума. Душе не нужны доказательства существования Бога, не требуется идея о Боге, душе и сердцу нужен Сам Бог — любящий, живой, Которого не надо искать на небесах, ни в физических формулах, ни под микроскопом. Подобные поиски и построения приводят к зыбкости фундамента, на котором строится философская поэзия Ю. Шестакова. Поэт обращается к космическим категориям и категориям микромира, словно забывая, что эти миры материальны, а значит, не вечны. И с помощью частиц, существующих по времени доли секунды, или с помощью Галактик, существующих миллиарды лет нельзя описать Жизнь Вечную. По-моему, эффектное новаторское физико-поэтическое доказательство существования Бога делает философскую поэзию Ю. Шестакова излишне рассудочной, рациональной. Подобно астроному, вычислившему посредством математических расчетов невидимую звезду, поэт, задав граничные условия:
и наступит ноль пространства,
времени земного ноль...
вычисляет, что «в самых светлых сферах рая будет жить Святая Русь». Она, действительно, будет жить вечно, ведь эта вечная жизнь искуплена духовной и кровной жертвой великого православного народа, жившего в реальной Святой Руси и с Божией помощью сберегавшего ее, о чем знает поэт:
Изнемогая, бьется полк Большой,
и с места он не сдвинется, редея:
коль умирать — так стоя, как деревья,
корнями породненные с землей...
И мы можем обрести Святую Русь, увидеть ее воскресение, если станем достойными этого жизнью своей праведной, сердцами своими любящими. Не разум, а сердце человека есть орган высшего познания, орган общения человека с Богом. Не разум, а сердце знает, что есть не только небесный рай, но и земная благодать, которую можно обрести в этом мире, постигая абсолютные ценности, среди которых главное место занимает во всех ее проявлениях любовь.
Стихи о любви, стихи, пронизанные чувством любви — тот блистательный жизнеутверждающий финал, которым и должна заканчиваться симфония, ведущая к «царству света», «к радости». Драматизму, сумрачным тонам, философски-сдержанным темам предыдущих частей противопоставлена тема, наполненная светом и радостью. Эта тема развивается из ручейков воспоминаний, питающих зерна любви, посеянные в детском сердце будущего поэта бабушкой, отцом, матерью. Поэт сладостно вспоминает:
...вдыхаю аромат румяных яблок
и думаю,
теплом печи согретый,
что бабушка с заботливым терпеньем
не просто «запасается вареньем»,
а в банках от зимы спасает лето...
................................................
а за окном — заря листвы зеленой,
восторженно замеченная детством.
И чьи-то руки смугло солнцем пахли,
когда внезапно к небу приподняли —
и разлетелись вширь степные дали...
Обильно взросла в сердце поэта эта любовь. Но любовь не может существовать сама по себе, ее основное свойство — потребность изливаться на кого-нибудь, на что-нибудь. Огромную любовь поэт изливает на свою Отчизну в ее прошлом, настоящем и будущем:
«За Русь! — победно вознесется зов
над полем брани,
множа нашу силу,
и, отразившись эхом от веков
грядущих,
отзовется:
«За Россию!..»
Трепетно, негромко поэт любит свой Петербург:
Любовно погладив рукою
шершавую кожу гранита,
к ступеньке спешу, что омыта
приветливой невской волною...
Любовь к женщине — особая гармоническая составляющая в сложном спектре этой лирики:
Ты васильков вплетала синеву
в светлынь своих волос, тебя обнявших
и рожь во ржи тогда напоминавших...
Через любовь к женщине Ю. Шестаков раскрывает, исследует свою душу, ее способность обретения высшей полноты бытия, которая понимается им не как искание страсти, приводящей к разрушению любви, но как постижение любимой, как достижение с ней единства и обретения причастности к жизни во Вселенной Любви.
Творчество Ю. Шестакова очень нравственно, оптимистично, духовно. Каждое стихотворение в его поэтической симфонии — маленькая победа любви над ненавистью, света над тьмою, жизни над смертью в их извечной непрекращающейся битве. Поэт, славный участник этой жестокой битвы, словно простой русский солдат, не ждет благодарности за свои подвиги, считая высшей для себя наградой, если «светит солнца орден на груди небес».
(Статья опубликована в журнале в январе — № 1 2010 г., а в декабре поэта Ю. М. Шестакова не стало.)
