«Над полесьем — сиреневый дым...»

 * * *

                                          И. С.
Цветет полынь — густа, горька,
холмы чадят июльским жаром,
ребристой просини валька
подобен месяц над ангаром;
темнеет медленно: едва
текут лучи в дорожной дымке,
почти не слышатся слова
в беседке, свитой по старинке;
над розовеющей кострой,
над крупной дробью черноплодной
весь свет пропитан берестой —
и отражен в воде холодной,
в забытой крынке родника,
где замирают даже тени
и к смятым стеблям тростника
склоняют путники колени;
где чуть заметная заря
струится в Оптину обитель
и, ничего не говоря,
порой скучает местный житель;
где окна вновь окроплены
огнями хлынувшей Вселенной...
Так будь же, скорбь моей страны,
всегда, всегда благословенной!

 

ПОЛЕСЬЕ

Летние этюды

I

Ты спасаешь меня от беды,
ты меня прожигаешь насквозь,
словно рядом, у темной воды,
кружит звезды незримая ось;
 
словно где-то — в тебе и во мне,
между нами, всего в двух шагах,
целый Космос в небесном огне
засыпает на Божьих руках.
 
II

О, миры — мимолетны, малы,
для души даже небо мало —
в позолоте полесской смолы,
сквозь слегка голубое стекло —

сквозь летящую дымку костра,
над извитой дорогой земной...
Ты светла и на слово — остра.
И любима поэтому мной.
 
III

Над полесьем — сиреневый дым,
между нами — огонь откровений;
над потоком чужим, неземным
меркнут сполохи столпотворений
 
дальних звезд, неизвестных миров,
где незримые души, взмывая,
будят отзвук цветущих ветров
на тропинках ушедшего мая...

 

* * *

Притупляются лучшие чувства,
замедляя Вселенскую ось...
Неужели любви и искусства
мне понять на Земле не пришлось?..
 
Крепнет злоба — все глубже, все ближе:
золотится дешевая медь.
На одесские окна, афиши
невозможно без скорби смотреть.
 
Издевательства, пытки — рутина,
небо вздыблено дымкой рябой.
И линчует себя Украина,
как безумный техасский ковбой.

 

* * *

                               Г. П.

И снова, снова — я в дороге,
спешу на Северный Кавказ.
Ночные сумерки отлоги.
И не сомкнуть усталых глаз.
 
Все тополя... Небесной льдиной
блестит простор, вагон креня,
и где-то дым — над Украиной,
так близко, близко от меня.
 
И снова, лучшего желая,
летит мятежная душа,
но Слово — истина живая —
почти не стоит ни гроша...
 
Все ложь вокруг, как степь, бескрайна,
все степь кругом — темна, лиха.
А где-то в небе, в небе — Тайна
и поступь смертного греха.

 

КОЛОКОЛ

...Лихие были времена:
Отрекся царь, Руси правитель.
А монастырская обитель
Была почти разорена.
 
Горели многие в аду,
Но, не боясь кровавой плахи,
Не поклоняясь злу, монахи
Сокрыли колокол в пруду.
 
Прошло сто лет — пруд пересох;
Над земляной бугристой коркой,
В траве измученной, прогорклой
Раздался вдруг глубинный вздох.
 
Разверзлись камни, смерть суля
Среди взлетевшей черной пыли...
Крестясь, монахи огласили
Набатом древние поля!

 

* * *

                                    С.

Искрятся капельки дождя,
Бросая брызги под навесом,
И я вдыхаю с интересом
Небесный шум в начале дня;
Струится в окна благодать —
Ее я слышу, прозревая,
А в сердце струнка дождевая
Вшивает солнечную гладь:
Поток дождя — живой эфир,
Далеких странствий продолженье.
И я пишу стихотворенье
Как целый мир, как целый мир!..

 

* * *

...Словом можно сжигать города,
Превращая строенья в руины,
И сметать, словно щепки, плотины,
Так, что плавится даже слюда.
 
Но гораздо сложнее, пройдя
Через все это адское пекло,
Сделать так, чтоб душа не поблекла,
Словно радуга после дождя.
 
Словом можно убить — на века! —
И талант, и любовь, и свободу.
Но важнее, являясь народу,
Быть для мира огнем маяка!

 

ДАЛЕКАЯ ОСЕНЬ

Розовая осень. Теплится восход.
Сладкий чай, конфеты, свежий бутерброд...
 
Терпко из буфета пахнет канифоль,
над столом летает маленькая моль.
 
Радио, газеты — истины больны.
Соль. В кармане гильза — отзвуки войны.

Запахи упрямы: мед, таранка, пыль;
детский крик: «Не надо, голову не мыль!..»
 
Младший брат в корыте, дед с охапкой дров,
блестками деревья окропил Покров.

 

* * *

Острый месяц в лазурном окне,
А под ним, вдалеке багровея,
Сквозь туман убегает аллея —
И пылает в закатном огне.
 
Светлый купол, служитель веков,
Еле виден в листве тополиной,
Берег пахнет цветами и тиной,
По реке плывут тени домов.
 
Где теперь и судьба, и сума?
Может быть, в беспокойных зарницах
И в парящих над бездною птицах,
Тех, что вскинула Вечность сама...