«Искорка добра должна остаться!»

НА ВЕТРУ

Встань на встречном ветру,
Словно юнга под шквалом.
И в широкую даль,
Не мигая, вглядись.
Видишь брезжащий свет
За волной перевала,
Разделившего юность
И зрелую жизнь?!

          Ветер бьет нам в лицо,
          Ветер волосы треплет...
          Так давай же споем
          О судьбе ветровой,
          Чтоб сердца возмужали,
          Чтоб руки окрепли,
          Чтобы лучшие чувства
          Мы взяли с собой.



Мы железных подков
Не храним на пороге.
Мы мятежное счастье
Находим в пути.
Нам задорные песни
Певать по дороге,
И, от ветра хмелея,
Идти и идти.

          Нам жемчужную воду
          Плескать у колодцев,
          Припадать к ней губами,
          Пригоршней черпать.
          Нам бродить в лозняках,
          Об осоку колоться,
          Под пахучею хвоей
          В лесу засыпать...

Освежай наши души,
Бушующий ветер,
Пой бодрящие песни,
Чтоб всяк подпевал,
Чтобы звали в огонь,
Чтоб никто не заметил,
Как взойдем мы с тобой
На крутой перевал!

          Снова тянет откуда-то
          Запахом дымным.
          Слышишь — ветром доносит
          Порыв грозовой.
          Может, завтра же
          Хлынут свинцовые ливни
          И начнется
          Последний, решительный бой.

Может, завтра всех нас
Канонадой разбудит
Захлебнувшийся кровью рассвет —
Значит, наша пора,
Нам идти, чтобы людям
Снова строить и петь
Через несколько лет.

          Наше счастье не здесь,
          На домашнем пороге —
          Там, за днями тревог и невзгод —
          Впереди.
          Нам идти и идти,
          Проклиная дороги,
          Прославляя дороги,
          Идти.

И, конечно, как знать...
А случись, и не будет
Ни надгробных речей,
Ни поникших знамен,
Ни прощального залпа
Охрипших орудий...
И окопный попутчик
Не вспомнит имен.

          Только друг, услыхав,
          Молча снимет пилотку.
          И тревожная юность
          Мелькнет наяву,
          Да свирепая ярость
          Сведет ему глотку,
          Да кипящая капля
          Падет на траву.

Верю в то, что,
Натруженных век не смежая,
Сквозь железную мглу
К будням строек и книг
Он упрямо пройдет,
За двоих сокрушая,
Чтобы вновь созидать
За двоих.

          Так что если не петь мне
          Раздольные песни,
          Не узреть надо мглой
          Торжествующий свет,
          Все восполнит тогда
          Мой упорный ровесник,
          Тоже страстный романтик,
          Чудак и поэт.

Встань на встречном ветру
Перед заревом алым.
И в широкую даль,
Не мигая, глядись.
Видишь брезжащий свет —
Ясный день перевала,
Разделившего юность
И зрелую жизнь?!

          Освежай наши души,
          Бушующий ветер,
          Пой задорные песни,
          Чтоб всяк подпевал,
          Чтобы звали в огонь,
          Чтоб никто не заметил,
          Как взойдем мы с тобой
          На крутой перевал!

ИСПАНСКОМУ ДРУГУ

Едва ли мне больше десятка известно
слов твоего языка.
Ты понял меня по знакомому жесту —
упрямый кулак у виска.

И общий язык мы искали недолго.
Наверно, подобные речи держали
Рубен Ибаррури, убитый у Волги,
и дравшийся на Гвадарраме волжанин.

Еще не забыты былые обиды,
и требуют жертвы сурового мщенья.
Руины Толедо и камни Мадрида
давно уже ждут твоего возвращенья.

Я мог бы забыть о Гренаде, влюбленный
в разливы пшеницы да в рокот станков.
Но нет — не линяют на наших знаменах
наплывы от крови твоих земляков.

Я мог быть доволен: Россия — большая!
И солнцем, и ветром, и песней богата.
И может, единственно, что мне мешает,
так это невзгоды испанского брата!

Покуда в застенках твои камарадас,
пока каудильо над ними глумится,
сдается тебе, что и радость не в радость,
и тяжко на сердце, и ночью не спится.

И просится сердце в кастильские горы,
где гасят костры на коротких привалах,
где вновь автоматы ведут разговоры,
к надежным ребятам, к ребятам бывалым.

Так пусть же знамена взметнутся, как пламя.
Мы тоже испанские песни поем.
Мы стяги Мадрида храним под чехлами.
Мы ваших друзей на поверку зовем.

А их — миллионы, простых и безвестных.
Несхожи, как лица, у них языки.
Но ты их узнаешь по твердому жесту
приподнятой в братском салюте руки.

* * *

Пусть чиновная свора бесстрастность возводит в обычай,
Пусть умеренный нрав у моих сослуживцев в чести,
Я — плохой дипломат, и притворных придворных приличий
Столько лет не могу научиться блюсти.

Все порывы души пожирает тупое довольство.
Постны лики матерых кликуш и ханжей.
Как смешон, кто сберег это милое детское свойство —
Говорить напрямик, а влюбляться — так в раз до ушей!

Ты боишься, что я упиваюсь тобой все сильнее,
Что лавину не сдержишь гнилыми подпорками лжи.
Разве это порок, если я до сих пор не умею
В полнакала гореть и любить в полдуши?

Я в любви, как в стихах, изъясняюсь на редкость коряво,
И сравненья мои не ласкают изысканный слух:
Как ни терпок рассол, только та же хмельная отрава
Исцеляет наутро свирепый мужицкий недуг.

Ты напрасно меня осторожно к сюрпризам готовишь,
Чтоб спасти от беды, от опутавших сердце тенёт.
Тут бессильна разлука. И только твоя же любовь лишь,
Помрачившая разум, мне ясность сознанья вернет.

* * *

И в зной, и в стужу ледяную
Я, улетая в край иной,
Мучительно тебя ревную
Ко всем оставшимся с тобой.

За всё и вся, за вечер звездный,
За день прозрачно голубой,
За воздух душный иль морозный,
Вдыхаемый сейчас тобой.

За свет твоих широких окон,
За серебристый голос твой,
За право от тебя о многом
Услышать первым и впервой,

За все, к чему ты хоть причастна,
За каждое мгновенье дня,
За то, чем ты живешь всечасно,
Вдали оставшись без меня...

А мне придется, — как ни сетуй! —
Курьеров с почтой торопя,
Копить по письмам да газетам
Скупые вести про тебя.

Да тормошить едва прибывших,
Да, провожая, слать привет,
Как будто я тебя не вижу
Не двадцать дней, а двадцать лет.

Да ликовать, когда до слуха
Дойдет твоя живая речь...
Но чем свинцовее разлука,
Тем светозарней радость встреч!

Я счастлив, что в разъездах дальних
Могу, волненья не тая,
Робеть при мысли о свиданьях
И все же знать, что ты — моя!

Явись мне вновь и вновь исторгни
Все восклицанья торжества!
Тебе — мой сон, мой лепет вздорный,
Тебе — раздумья и восторги,
Моя любовь, моя Москва.

ДРУЗЬЯМ

Ваши фотографии листаю я.
Как мне несказанно повезло
Встретить вас в потемках мироздания —
Всем шальным случайностям назло!
В бесконечности такой огромной,
В дебрях континентов да веков
Разминуться — это ж просто норма!
Затеряться — пара пустяков!
Каждое знакомство будто искорка.
Ну, а дружба — самый яркий знак.
Звездное свечение, воистину
Прорезающее всякий мрак!
Не пора ль счастливо удалиться мне?
Вы — навечно мне бесценный клад!
Голосами вашими да лицами —
Чем еще был этот мир богат?!
А пока звоните и пишите мне.
Не бросайте! Что еще страшней?
Жутко стать последним долгожителем
В темени кромешной — без друзей.

ДРУЗЬЯ НЕ УХОДЯТ

Друзья не уходят. Они остаются без спроса.
Они неразлучны с тобой — даже смерти назло!
У всех катафалков скрипуче стенают колеса,
И жизнь начинает казаться дурным ремеслом.

Друзей не вербуют, но все воздается сторицей.
А дружба мужская не требует клятв и порук.
Не знаю, как часто там истина в спорах родится,
Но именно в спорах родится надежнейший друг.

Друзей не скликают. Они появляются тотчас.
Как будто все знали. Себя и других торопя.
Без всяких звонков и запросов. Без рангов и отчеств.
Не ведая даже, что тем поднимают тебя.

Друзей не хоронят. Они остаются как совесть.
Не им ли она и обязана тем, что жива?
Под взглядом друзей коченеешь, нагой и босой весь.
Они не услышат твоих оправданий слова.

Ты, может быть, что-то другое потом не припомнишь.
Но взоры умолкших друзей, как наказы от них...
Друзья не уходят — бросаются молча на помощь!
Чтоб выручить тех, кто в беде — кто остался в живых.

ДОБРИНКА

Прожить бы жизней сто! А что особого?
Но будь сыта и крохой, голытьба!
Единовременная, как пособие,
Дана — и то не каждому — судьба.

Да к ней в придачу, как тоска извечная,
Дарована обманщица-мечта:
Мол, жизнь твоя, как сполох, скоротечная
Еще не та, еще совсем не та!

Мол, каждая из грёз твоих могла бы
Стать былью и еще одной судьбой.
Но поздно! Липы тянут в окна лапы
Уж не тебе, а тем, кто за тобой.

Что, уходя, оставишь ты на свете?
Пяток деревьев. Да нескладный дом.
Да два упоминания в газете.
Да груду дел, что вечно — на «потом»...

Но искорка добра должна остаться!
Щедра, как сон, и трепетна, как дрожь,
Пойдет добринка по сердцам метаться,
И ты в улыбке друга оживешь.