Былинки
«Былинки» Александра Ракова критиками определены как новый литературный жанр. Это небольшие по размеру художественные произведения, в которых автор высказывает свое мнение по всем, волнующим его вопросам современной жизни. Гармоничный сплав динамичной, бесстрашной публицистики, образной, исповедальной прозы и щемящей, возвышающей поэзии позволяют писателю не только успешно справиться с поставленной литературной задачей — рассказать в каждом случае о своем, христианском понимании исторического или личного эпизода жизни, но создать вполне законченное произведение, обретающее законное, оправданное место в поле православного миропонимания.
ПОБЕДА БЕД НЕ ОТМЕНИЛА
И опять о войне. Память о ней с годами превращается в пыльную страницу истории. Еще доживают век последние из воевавших, еще организует празднования Дня Победы местная администрация, еще отмечают начало снятия блокады Ленинграда возложением венков у Вечного огня, но это уже не праздники, это мероприятия, это повод выпить из армейской кружки и ненатурально взгрустнуть, показать далекий от правды фильм о войне по телевизору, устроить грандиозный фейерверк, послать ветеранам поздравления...
Гляжу с надеждой фильмы о войне
который год — хотя надежды мало, —
а вдруг расщедрятся, а вдруг покажут мне
и ту войну, что жизнь мою ломала?
Виктор Кочетков р. в 1923
Раньше меня возмущал этот плохо скрытый формализм, но постепенно пришло понимание: невозможно искренне отмечать событие, если в живых нет уже его участников. Второе, обидное. Нам столько десятилетий все невзгоды страны объясняли следствием Великой Отечественной войны, что разум перестал воспринимать военную фальшь. Это второе. И третье. Не может народ трех поколений жить только своим, пусть героическим, прошлым; заботы обычного человеческого бытия естественно заслоняют собой величайшие исторические события. И это нормально. Из героической обороны Севастополя в Крымскую войну 1854–1855 гг. в памяти сохранился безпримерной храбрости матрос-«охотник» Петр Кошка, который вытащил из котелка с кашей готовую взорваться мину; из русско-японской 1904–1905 гг. (убито 200 000 русских) — гренадера, насадившего на пику сразу семерых японцев; из Гражданской 1918–1922 гг. (убито от 6 000 000 русских) — «Песню о Щорсе», которую я с превеликим удовольствием пел в школе и вне ее во втором классе:
Шел отряд по берегу, шел издалека,
Шел под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый тянется по сырой траве.
Эх, по сырой траве!
Михаил Голодный, 1949
Советско-финский «конфликт» 1940 г. (убито 400 000 русских) запомнился финскими снайперами-«кукушками» и «непробиваемой» линией Маннергейма.
Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал...
Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу, —
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Промерзший, маленький, убитый,
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
Александр Твардовский, 1971
Русские солдаты победившей Отчизны не сомневались, что их героизм будет оценен по заслугам. Но страна лежала в руинах — и снова до 47-го ввели продуктовые карточки, перестали выплачивать «орденские» деньги, а после победного Парада в 1945 году следующий парад прошел лишь через 20 лет после Победы, в 1967 году. И жили победители несравнимо хуже побежденных, и эта обида не забывалась. А безчисленные бетонные «скульптуры» солдата с автоматом в местах отдыха трудящихся, покрашенные многослойной «серебрянкой», только усугубляли обиду.
Не могу я спектакли смотреть о войне,
А военные фильмы — тем паче:
Просыпается жалость такая во мне,
Что сижу пред экраном и плачу.
Кто войны не хлебнул, тем вовек не понять
Наших душ, безконечно ранимых, —
В каждом фильме друзей мы хороним опять,
В каждой пьесе теряем любимых.
Юрий Разумовский
Время затягивает любые раны: то, что болело у воевавшего поколения, у сынов перешло в память (потому что не позволяли забыть), а при нынешнем поколении у внуков война и вовсе улеглась в несколько строк школьного учебника.
Нельзя заставить народ жить только прошлым, нельзя лишать народ и будущего. Не зря лауреат Нобелевской премии писатель А. И. Солженицын назвал сбережение народа главной национальной идеей России.
Когда гремят победно марши,
я не ликую и не злюсь.
Я становлюсь невольно старше,
да, старый — старше становлюсь.
С чего ж на празднике уныло
душа задумалась опять?..
Победа бед не отменила.
Вот так и надо понимать.
Вячеслав Кузнецов
27 миллионов погибших — страшная цена Победы. Но если победа не приносит духовного раскрепощения, свободы, если страна и через 65 лет не может подняться на ноги, укрепить экономику, приумножить население, улучшить жизнь простых людей, — победой это можно назвать с большой натяжкой, — с горечью говорю я. Мы не постояли за ценой, но цена эта оказалась для России непомерно высока...
В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Не признающий тостов длинных,
солдат, медалями светясь,
расскажет о пути к Берлину
уже, наверно, в сотый раз.
И вдруг,
всю душу исповедав,
уронит голову на грудь.
Да! Велика была Победа.
А жизнь убитым не вернуть.
Вячеслав Кузнецов, 2004
ЗАБЫТАЯ ПЕХОТА
В лесах, в нехоженых болотах, в земле, истерзанной войной, лежит советская пехота, забытая своей страной. Она закончила движенье в те трижды клятые года, не выйти ей из окруженья навстречу нашим никогда. Ей отступленье не трубили, и вот, под соловьиный свист, — Забыли нас! О нас забыли! — кричит застреленный связист. Забыли те, забыли эти, поскольку всем не до того, и словно не было на свете из той пехоты никого. А там полки, бригады, роты! И каждый год в Победный День встает забытая пехота в пробитых касках набекрень. И пусть не чищены награды и ржа оружья на груди — она приходит на парады и марширует впереди. Ее содаты как мессии грядущих дней твоих, моих. И все забыты... А России все не до них. Все не до них...
Лев Гаврилов, СПб
«Если и страдаете за правду, то вы блаженны.
А страха их не бойтесь»
(I Петр, 3,14)
На встрече с читателями газеты «Православный Санкт-Петербург» один известный питерский священник заявил: «Когда в деревне Петрищево Зоя Космодемьянская подожгла три дома у стариков и старух, ее крестьяне поймали, поколотили и отпустили. Но она сказала: “Я по приказу буду бороться с немцами и выгонять их на холод”. За это и поплатилась, а потом мы раздули ее славу».
Архивисты идут по следу
Битв кровавых, затертых дат.
Затоптали нашу Победу,
Очернили седых солдат.
И живущим могилы роя,
Клеветой застилают свет
Гуттаперчевые герои
Перестроечных громких лет.
Как злословят они умело.
Лживый бойко ведут рассказ.
Им бы раз побыть под обстрелом.
Под бомбежкой побыть хоть раз.
Им бы раз ползти по болоту
Мимо трупов, сжав автомат.
Может, поняли бы пехоту,
Не чернили седых солдат.
Надежда Полякова, СПб
Сейчас правда о первой девушке — Герое Советского Союза, известна досконально. Рамки публикации не дают мне возможности остановиться на всех подробностях, но желающие сделают это без особого труда.
Поджоги в Петрищево — уже второе задание Зои. Во время первого она с группой протянула трос поперек дороги, по которой в сторону Москвы мчались фашистские мотоциклисты, и у сбитого солдата забрала сумку с планами предстоящих боевых действий на подступах к столице. Напомню, что события происходили в трагическом для страны ноябре 1941 года. 17 ноября вышло постановление Сталина № 0428, в котором приказывалось «выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов и... заставить мерзнуть под открытым небом». Но мало кто знает, что в Петрищево располагалась аппаратура германской радиоразведки, которая круглосуточно прослушивала и глушила переговоры советских командиров с войсками. С задачей уничтожения центра и справилась национальная героиня, а заодно сожгла дотла и армейскую конюшню врага, в которой на момент пожара находилось 200 лошадей.
Ее не хотели брать в разведшколу из-за происхождения: дед и прадед по отцовской линии были священниками. Петр Иоаннович Козьмодемьяновский, дед Зои, родился в семье священника Иоанна Козьмодемьяновского 22 августа 1872 года. Окончил Тамбовскую Духовную семинарию и служил псаломщиком Архангельской церкви села Большая Липовка Моршанского уезда, а в 1900 году был рукоположен епископом Тамбовским и Шацким Георгием (Орловым) во иерея Казанской церкви с. Крутец. В июне 1906 года о. Петр стал настоятелем Знаменской церкви в с. Осиновые Гаи. В 1918 году по Тамбовской губернии прокатилась волна репрессий против духовенства. Этот год стал годом трагической гибели о. Петра. Поводом для убийства стало его выступление на сельском сходе в защиту Церкви Христовой. Жестоко искалеченный и избитый представителями тогдашней власти, батюшка был вывезен за пределы села, расстрелян и брошен в Сосулинский пруд. Это произошло в праздник Успения Божией Матери. Лишь весной 1919 года пастухами было обнаружено тело о. Петра. По свидетельству очевидцев, «труп был совершенно неиспорченным». Похоронен он возле Знаменской церкви в Духов день. Семейство о. Петра к тому времени состояло из жены Лидии Федоровны и сыновей Анатолия (будущего отца Зои) и Алексея, воспитанников начальных классов Тамбовской Духовной семинарии, и малолетних Александра и Федора.
Анатолий Петрович был вынужден бросить семинарию, стал работать в избе-читальне, сотрудничал с комбедом, женился на учительнице Любови Чуриковой. Вскоре родилась Зоя. Но беды не оставляли Козьмодемьяновских: выступив с критикой коллективизации, Анатолий Петрович с семьей «кулаков» был выселен в Сибирь, в с. Шиткино Енисейского округа. За них ходатайствует перед Н. Крупской старшая сестра Любови — Ольга Чурикова, и вскоре семья Козьмодемьяновских переезжает в Москву, но уже под фамилией Космодемьянских. Однако и здесь их преследуют несчастья: в 1933 году умирает отец Зои, а в 1940 Зоя тяжело заболела менингитом. Но умереть ей суждено было не от болезни, а смертью более страшной...
...Лишь через несколько месяцев в Кунцеве, где находилась разведшкола, узнали о трагедии. Сюда явился товарищ Зои по заданию Василий Клубков. После допроса он признался, что был взят в плен, выдал Зою, рассказал о разведшколе и был перевербован. А второй подонок Свиридов признался смершникам, что именно он выследил и доставил разведчицу к врагу. На вопрос, чем его отблагодарили за усердие, тот ответил: «Налили стакан вина...»
Для чего же немцы зверски пытали Зою, если предатель Клубков рассказал все, что знал? Зачем немцы в течение трех часов били Зою ремнями и палками, прижигали ее лицо спичками и несколько раз выводили босую на мороз? По свидетельству хозяйки дома, где все это происходило, девушка отказалась «узнать» Клубкова и себя называла Таней. И, несмотря на все издевательства, ни разу не попросила пощады.
На дубовой доске, что была ей конвейером пыток, не стонала она, и глаза не смотрели с мольбой. Кто ее укрепил? Кто ей дал этой силы избыток, эту власть над собой? Почему потемнел изувер, истязающий Зою, заглянув ей в глаза? Почему стало страшно ему? Почему, не дрожа, Зоя шла по морозу босой? Не дрожа! Почему? Как сумела она не издать ни единого стона в разъяренных когтях узколобого штурмовика? В смертный час почему, перед нею склоняя знамена, расступились века? Потому что века перед правдой должны расступиться. Зоя — это борьба, это русская доблесть и честь! В страшных муках ее есть и наших страданий крупица, наше мужество есть!
Борис Ковынев
29 ноября 1941 года Зою Космодемьянскую вывели на центральную деревенскую площадь, к виселице согнали жителей. На шею Зои повесили сумку с зажигательными бутылками и табличку, где было написано «Поджигатель домов». Мы доподлинно знаем ее последние слова, брошенные в лицо палачам: «Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов. Всех не перевешаете. Вам отомстят за меня!» И бросила в толпу: «Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь...» Больше месяца тело Зои провисело на площади — фашисты не разрешали его снимать. Пьяные солдаты искололи мертвую партизанку штыками. 12 января 1942 года в Петрищево вошла одна из частей 108-й стрелковой дивизии РККА. И Клубков, и Свиридов, и петрищевская бабка, избивавшая Зою скалкой, и подводившие ее к виселице, получили сполна. Казнь партизанки снимал фотоаппаратом один из фашистов. Эти фотоснимки — всего их 13 — находятся в музейных экспозициях, но демонстрируют только 5. Остальные настолько страшны, что даже матери дочери-героини не решились их показать. Хозяйка избы рассказала, что четыре гитлеровца опрокинули Зою на скамейку и одновременно пороли ремнями и резиновыми дубинками. Пойманный садист на вопрос, зачем он носил эти снимки в сумке, ответил, что собирался послать их своей невесте в Германию.
«...Дорогая мама! Как ты сейчас живешь, как себя чувствуешь, не больна ли? Мама, если есть возможность, напиши хоть несколько строчек. Вернусь с задания, так приеду навестить домой. Твоя Зоя»... Это строчки из последнего письма Зои Анатольевны Космодемьянской близким.
Прах Зои похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве, а на 86-м километре Минского шоссе установлен памятник, а в самом Петрищево есть музей. Имя «Зоя» в переводе с греческого означает «жизнь». Вечная память!
Жги меня, страдание чужое, стань родною мукою моей. Мне хотелось написать о Зое так, чтоб задохнуться вместе с ней. Мне хотелось написать про Зою, чтобы Зоя начала дышать, чтобы стала каменной и злою русская прославленная мать. Чтоб она не просто погрустила, уронив слезинку на ладонь. Ненависть — не слово, это — сила, бьющий безошибочно огонь. Чтобы эта девочка чужая стала дочкой тысяч матерей. Помните о Зое, провожая в путь к победе собственных детей.
Мне хотелось написать про Зою, чтобы той, которая прочтет, показалось: тропкой снеговою в тыл врага сама она идет. Под шинелью спрятаны гранаты. Ей дано заданье. Все всерьез. Может быть, немецкие солдаты ей готовят пытку и допрос. Чтоб она у совести спросила, сможет ли, и поняла: — Смогу. — Зоя о пощаде не просила. Ненависть — не слово, это — сила, гордость и презрение к врагу.
Ты, который встал на поле чести, русский воин, где бы ты ни был, пожалей о ней, как о невесте, как о той, которую любил. Но не только смутною слезою пусть затмится твой солдатский взгляд. Мне хотелось написать про Зою так, чтоб ты не знал пути назад. Потому что вся ее отвага, устремленный в будущее взгляд, — шаг к победе, может быть, полшага, но вперед, вперед, а не назад.
Мне хотелось написать про Зою так, чтоб задохнуться вместе с ней. Но когда в петле ты задыхалась, я веревку с горла сорвала. Может, я затем в живых осталась, чтобы ты в стихах не умерла?
Маргарита Алигер
ВЕЛИКАЯ НЕИЗВЕСТНАЯ...
Пусть роют щели хоть под воскресенье. В моих руках надежда на спасенье. Как я хотел вернуться в до-войны, предупредить, кого убить должны. Мне вон тому сказать необходимо: «Иди сюда, и смерть промчится мимо». Я знаю час, когда начнут войну, кто выживет, и кто умрет в плену, и кто из нас окажется героем, и кто расстрелян будет перед строем. И сам я видел вражеских солдат, уже заполонивших Сталинград, и видел я, как русская пехота штурмует Бранденбургские ворота. Что до врага, то все известно мне, как ни одной разведке на войне. Я говорю — не слушают, не слышат, несут цветы, субботним ветром дышат, уходят, пропусков не выдают, в домашний возвращаются уют. И я уже не помню сам, откуда пришел сюда и что случилось чудо. Я все забыл. В окне еще светло, и накрест не заклеено окно.
Арсений Тарковский, 1989
Когда началась вся эта куролесица перестройки, ошалевшие от свалившегося счастья свободы люди стали писать всяческие глупые и не очень предложения в самые высокие инстанции. Помню, один из патриотов — а с деньгами в стране тогда, как нас уверяли, было особенно туго — гласно предлагал выкопать многокилометровую трубу из цветного металла и продать заграницу. Вопрос на полном серьезе обсуждался в центральной прессе.
Будучи человеком активным, я тоже написал в солидное министерство мое предложение о создании памятника погибшим в Великую Отечественную войну. Идея (я не расстался с ней и по сей день) его проста до чрезвычайности. Только недавно мы услышали настоящую цифру потерь Советской Армии в величайшем сражении века. Цифра убитых потрясла меня — 27 миллионов советских людей было загублено фашистами.
Пшеничное зернышко — олицетворение жизни на Земле; только пшеница растет во всех странах мира; крохотное пшеничное зернышко, возрастая, приносит множество семян в едином колосе. Вот это незамысловатая мысль и легла в основу моего «проекта». Вскоре я получил на официальном бланке Банка Идей СССР письмо, в котором сообщалось, что идея А. Г. Ракова зарегистрирована в Банке за номером таким-то. Сейчас-то вам смешно, но тогда я ощутил за себя чувство наподобие гордости.
Моя идея была очень проста: по центру перепаханного взрывами снарядов, окопами, траками танков, среди разбросанной тут и там побитой техники, стреляных гильз, заваленных блиндажей, грязных бинтов, пулеметов, винтовок, автоматов и всяческого другого военного мусора золотым кругом высится пшеничное поле, засеянное 27 миллионами зерен. Наверное, оно будет небольшим, это поле-памятник погибшим за Родину советским солдатом, но это будет живая память о них. Можно дотронуться до склонившегося от спелости колоска, погладить его, помянуть погибшего отца, брата, мать... ощутить живое тепло заложенной в зерне жизни.
Огромные монументы в честь Победы — Мать-Родина на Малаховом кургане, сливающиеся в единое пятно имена погибших в зале Славы на Поклонной горе, высокие стелы с венчающими их пятиконечными звездами, почему-то устремленные в небо, могилы Неизвестного Солдата не дают человеку ни малейшего представления о том, сколько же людей мы потеряли за страшные годы фашистского нашествия. Тонны монументального бетона нависают и давят своей гигантской массой, вызывая желание поскорее убраться. Историки выяснили, что с Куликова поля вернулся живым каждый десятый ратник, а дружины было немногим больше 10 тысяч. Сколько вернулось домой в 45-м? А сколько умерло от ран после окончания войны?
И если вы думаете, что потери были восполнены, вы глубоко ошибаетесь: сегодняшнее положение страны есть отзвук Великой войны, которую мы, выиграв на поле брани, проиграли в борьбе за мир.
Я сознаю всю наивность моего «проекта»; да и память человеческая недолговечна. Но: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин.12, 24-25).
22 июня 1941 года — память Всех Святых; восход 4.43, заход 22.20; долгота дня 17.37.
Не танцуйте сегодня, не пойте, в предвечерний задумчивый час молчаливо у окон постойте, вспомяните погибших за вас.
Вадим Шефнер
ОТЕЧЕСТВО — ПОНЯТИЕ СВЯЩЕННОЕ
Обращение Высокопреосвященнейшего Иоанна (Снычева), Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского в честь 50-летия Победы
«Отечество — понятие священное, ибо его даровал народу Сам Господь Бог, «от Которого именуется каждое отечество» (Еф. 3,15). А дар Божий надлежит хранить, как зеницу ока. Сильное Отечество — это слава народа, униженное и поруганное — его горечь и срам, защита — святой долг каждого насельника земли русской.
Великая Отечественная война явила миру пример поразительного единодушия народов России в святом отношении к Родине. Таджик и узбек, грузин и абхаз встали на защиту страны плечом к плечу с русским солдатом. У всех была одна Отчизна, одна к ней любовь и единое понятие о своем долге. Перед лицом смертельной угрозы иноземного порабощения были напрочь отвергнуты иудины лозунги о «проклятии патриотизма», «поражении собственного правительства» и прочие космополитические изуверские выкладки. Великая трагедия раскрыла глаза даже самым закоренелым русофобам и «общечеловекам», наследники которых, впрочем, и поныне пытаются внушить нам, что патриотизм — низменное, «животное» чувство. Люди, к которым пришла беда, каждым биением своего сердца ощутили, что во все времена, для любого народа защита своих рубежей считалась первейшей и священной обязанностью граждан, ибо никакой враг не приносит на штыках освобождение, он несет лишь смерть, разруху и рабство.
Вспомните: после оголтелой двадцатилетней борьбы обезумевших властей с «великодержавным шовинизмом» они вдруг вспомнили, что русский народ — это великий народ, что Советский Союз — это прежде всего Великая Россия. Газеты пестрели патриотическими призывами, взывая к лучшим чертам именно русского народа; на экранах кинотеатров демонстрировались фильмы прежде всего о русской истории; и вновь примером для граждан нашей земли стали не робеспьеры и клары цеткины, а славные и громкие имена Димитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, Александра Невского с их непоколебимой верой: «Кто пойдет на нас с мечом — от меча и погибнет!»
Это единодушие и сплоченность людей, обретение своих корней, своих святынь и стали залогомнашей Победы.
Русская Православная Церковь с первых же дней войны подняла свой голос в защиту Родины. Сегодня мало кто знает, что уже 22 июня 1941 года митрополит Сергий (Страгородский) воззвал с церковного амвона: «Повторяются времена Батыя, Карла Шведского, Наполеона. Потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить наш народ на колени перед неправдой... принудить его пожертвовать благом и целостью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.
Но не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же славного имени и мы — православные, родные им по плоти и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью служить ему в тяжкий час испытания всем, чем каждый может...»
И во всех уголках земли Российской, где только сохранились храмы, звучали те же призывы.
«Война есть страшное и гибельное дело для того, кто предпринимает ее без нужды, без правды, с жаждой грабительства и порабощения, — обращался к ленинградцам митрополит Алексий (Симанский), — на нем лежит позор и проклятие Неба за кровь и бедствия своих и чужих.
Но война — священное дело для тех, кто предпринимает ее по необходимости, в защиту правды и Отечества. Берущие оружие в таком случае совершают подвиг правды и, приемля раны и страдания и полагая жизнь свою за однокровных своих, за Родину, идут вслед мучеников к нетленному и вечному венцу. Потому-то Церковь и благословляет эти подвиги и все, что творит каждый русский человек для защиты своего Отечества. Она же, исполненная веры в помощь Божию правому делу, молится о полной и окончательной победе над врагом».
Патриотическая деятельность Церкви была хорошо известна Сталину, особенно по письмам с фронта. Он осознал насущную необходимость в перемене государственной политики в отношении Православия, тем более, что во время войны, несмотря на всю предыдущую травлю и репрессии, люди вновь потянулись в уцелевшие храмы, ибо большая, настоящая беда всегда очищает сердца и подсказывает верную дорогу...
Сегодня, спустя полвека с памятной весны 45-го, всем нам, наследникам Великой Победы, надлежит прежде всего помнить, что она досталась нам благодаря народному единодушию и единению. Страшно представить, что было бы с нашей Родиной, если бы враг напал на Россию не летом 41-го, а, скажем, весной 95-го, когда все наше общество разобщено, разуверено, поделено на «суверенитеты» и пылает пожарами «горячих точек»...
Да и уберегли ли мы все то, что с таким трудом отстояли наши ветераны? Увы: сегодня русскую землю растаскивают у нас из-под носа безо всякой войны: миллионы русских «ближнего зарубежья» оказались в полоне, словно во времена татаро-монгольского нашествия. Еще немного — и мы, пожалуй, действительно, пригласим шведов хозяйничать под Полтаву и на берега Невы, Нечерноземье отдадим потомкам Чингисхана, а Кремль поделим между поляками и французами — нам ведь родной земли не жалко?
А что же сами ветераны? Уберегли ли мы их самих — стяжавших нам Победу своим потом и кровью? Это сегодня мы произносим им теплые слова благодарности и дарим подарки — а вчера? а завтра?.. Защитники Российской земли нуждаются не в единовременных подачках, а в нормальной обезпеченной старости, и добиться этого — наша прямая обязанность, наш долг перед Родиной.
Из века в век во всех скорбях и бедах Церковь Русская была со своим народом, окормляя его любовью, воодушевляя на подвиг во имя Родины, вразумляя пастырским словом, назидая своим богатым духовным опытом. «О вождех и воинах, на поле брани за Отечество живот свой положивших» доныне ежедневно возносятся молитвы в тысячах храмах по всей России. «Во блаженном успении вечный покой» для тех, кто не пощадил жизни своей во имя любимой Родины, не устают молитвенно испрашивать тысячи священников за богослужением.
Без прошлого у народа и государства нет будущего. Здоровая историческая память — залог жизнеспособности нации и крепости Державы Российской. Забвение подвигов предков — тяжкий грех, грозящий нравственным одичанием и утратой совести. Так пусть же всем павшим в той страшной войне, доныне назидающим нас своим героическим примером самоотверженности и жертвенности на полях сражений, всегда — отныне и до века — возглашается в наших сердцах, как в храмах Божиих, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ!.. Аминь».
Газета «Православный Санкт-Петербург»,
№ 5 (36), 1995
БЛАГОДАТЬ
Церковь старая новой звонницей
Воссияла, как благодать.
Перестаньте, как над покойницей,
Над Россиею причитать!
Перестаньте впадать в отчаянье!
Хоть прорехи, куда ни ткни,
И страшнее и окаяннее
У России бывали дни.
И ходила беда копытами
Да колесами по Руси.
И стонала она под пытками
Вся в лохмотьях, в крови, в грязи.
Проносилась беда тяжелая,
Там — дымя над ней, там — пыля.
И лежала вокруг сожженная
И потоптанная земля.
Все мертво. Только пепел кружится.
Только ветер слепой. И вдруг...
Вдруг в каких-то сожженных кузницах
Еле слышное: тук да тук...
И березка зеленой свечкою
Вдруг затеплилась по весне,
И все громче с утра за речкою
Камнем чиркают по косе.
Даль не очень еще распахнута,
И рассвет еще жидковат,
Но землица кой-где распахана,
И стожки где-нибудь стоят.
Чуть еще — и заквохчет курица,
Пес залает, и конь заржет.
Чуть еще — и такой по кузницам
На Руси перезвон пойдет!..
Будут сыпаться искры под ноги,
Будет крепок в подкове гвоздь!
Ни друзья не поймут, ни вороги,
Что, откуда и как взялось?
И ударит звонарь по звоннице,
И поднимется в поле рать!
Словом, хватит, как над покойницей,
Нам над Родиной причитать!
Игорь Ляпин