В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.
[9. Т. 3. С. 212]
Это стихотворение Пушкина было напечатано в «Литературной газете» в № 12, 25 февраля 1830 года с пометой «19 января 1830, СПб». Поводом же к его созданию явились стихи, написанные Филаретом как отклик на стихотворение Пушкина «Дар напрасный, дар случайный».
В 1828 году в день своего рождения поэт написал строки, исполненные тоски и отчаяния:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем волновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
[9. Т. 3. С. 104]
Е. М. Хитрово познакомила митрополита Филарета с этим стихотворением. Почувствовав безысходность, которой пронизано каждое пушкинское слово, боль его души, духовный пастырь обратился к Пушкину, переиначив его текст:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною,
Просияй сквозь сумрак дум
И созиждется тобою
Сердце чисто, светел ум.
[Цит. по: 10. С. 18]
Узнав о стихотворении митрополита Филарета от Е. М. Хитрово, Пушкин писал ей в первой половине января 1830 года: «Стихи христианина, русского епископа в ответ на скептические куплеты! — это право большая удача» [9. Т. 14. С. 57, 398, подлинник по-франц.[\]. Когда же поэт прочитал стихи Святителя, вдумался в заключенный в них смысл, то они, в свою очередь, вызвали его поэтический отклик — стихотворение «В часы забав иль праздной скуки». Пушкин написал о духовном наставнике, врачующем уязвленную совесть, своим словом пробуждающем душу поэта. При этом мысли и чувства Пушкина оказались созвучными мыслям и чувствам многих слушателей, читателей и почитателей московского пастыря.
«Российский Златоуст» — так называли митрополита Филарета его современники. Его речи, проповеди, пастырские наставления и надгробные слова исторгали слезы и вызывали восторг. Их стремились услышать, их читали и переписывали, выучивали наизусть.
«Еще в детстве я много слышал от отца моего о Филарете как знаменитом проповеднике, — писал граф М. В. Толстой. — Две отдельно напечатанные его проповеди — одна надгробная по князе Кутузове, а другая при вступлении его на Московскую паству, лежали постоянно на письменном столе у моего отца; он по нескольку раз читал их и меня заставлял читать, так что я десять лет отроду рассказывал наизусть по целым страницам...» [14. С. 52]
Слушатели высоко ценили ораторское мастерство митрополита Филарета, который, как никто другой умел «искриться своей блестящею, светлою как солнце, речью». [7. С. 7] Благоговея перед его знанием и красноречием, И. В. Сушков восклицал:
«А сколько в этих “словах и речах”, при движении пламенного чувства любви к Богу, при глубине вероисповедальных мыслей, сколько высокой, достойной бессмертного псалмопевца поэзии, какая в них стройность, ясность, сила, сжатость, величавость!» [13. С. 99]
«Находя истинное услаждение в его проповедях, — вспоминал М. М. Евреинов, я редкий раз пропускал случай слушать их, разве тогда только, когда не знал, что он будет говорить. Особенно нравились мне делаемые им уподобления, например в одной из своих проповедей он так рассуждает: “Когда горит дом, толпы народа бегут сражаться с огнем за бревна и доски часто неизвестного хозяина. Но когда душа горит огнем злой страсти, похоти, ярости, злобы, отчаяния, так же ли легко находятся люди, которые поспешили бы живою водою слова правды и любви угасить смертоносный огонь, прежде нежели он обнял все силы души, распространился до слияния с огнем геенским?”» [2. С. 33]
«Он говорил не больше часа, — писал М. П. Погодин, — но мне показалось, что я прослушал... целый семестр Божественной науки в каком-то высшем университете на горе Хориве или в Сионе. Отходя от кафедры Златоустовой, тяжело было от возбужденных мыслей и легко было сердцу от сладких чувствований». [5. С. 47–48]
Таким образом, можно говорить о том, что стихотворение Пушкина «В часы забав иль праздной скуки» сохранило для нас поэтический портрет митрополита Филарета — проповедника, «величавым голосом» поражающего слушателей, дающего отраду их душам своими «благоуханными речами». И портрет этот, при всей условности его литературной формы, исторически достоверен.
Впервые Пушкин увидел Святителя Филарета (тогда архимандрита, ректора Петербургской Духовной академии) 4 января 1815 года в Царскосельском Лицее на переводном экзамене по Закону Божьему. Присутствовал Святитель и на выпускном экзамене в 1817 году. Позже, в 1833 и 1836 годах Пушкин и митрополит Филарет встречались на заседаниях Российской академии. Возможно, были и другие встречи и в Петербурге, и в Москве, о которых мы пока не знаем. Это тем более вероятно потому, что и у Пушкина, и у митрополита Филарета были общие знакомые. Среди них — Е. М. Хитрово (она была духовной дочерью Святителя и близким, преданным другом Пушкина). Любопытно ее письмо к Пушкину от 20 марта 1830 года. «Я сейчас вернулась от Филарета, — писала Е. М. Хитрово, — он рассказал мне о происшествии, недавно случившемся в Москве, о котором ему только что доложили. Он прибавил — расскажите это Пушкину» [Цит. по: 9. Т. 14. С. 71, 402, подлинник по-франц.] На наш взгляд, просьба Святителя передать его рассказ о московском происшествии Пушкину может быть расценена как свидетельство о его личном знакомстве с поэтом. Известно, что вечера в гостиной попечителя Московского учебного округа, председателя Московского цензурного комитета, князя С. М. Голицына посещали и Пушкин, и Святитель Филарет. Венчание Пушкина с Н. Н. Гончаровой вначале предполагалось в домовой церкви С. М. Голицына, однако этому воспротивился митрополит Филарет, о чем сообщал в письме к брату от 18 февраля 1831 года А. Я. Булгаков, заметив, что видно, в домовых церквях нельзя венчать [см. 11. С. 53]. Как знать, может быть это обсуждалось поэтом в личной беседе с церковным иерархом.
К сожалению, мы не располагаем сведениями о том, слушал ли Пушкин проповеди митрополита Филарета. Это вполне могло быть в петербургских и московских храмах. Но, независимо от того слышал или не слышал Пушкин проповеди, речи, надгробные слова Святителя, он мог читать и читал их — они выходили отдельными изданиями, печатались в журналах, альманахах, газетах. Цитаты и реминисценции из речей митрополита встречаются в произведениях Пушкина разных лет: в послании «В Сибирь», стихотворении «Перед гробницею святой», романе «Евгений Онегин» [см. 4]. В черновой рукописи седьмого примечания к поэме «Полтава» Пушкин сослался на «прекрасную речь преосвященного Филарета», имея в виду его «Рассуждение о нравственных причинах успехов русских в войне 1812 года». Поразительно сходство отдельных мотивов и образов «Пира во время чумы» и речей, сказанных митрополитом Филаретом в Москве во время холеры 1830 года.
Особый интерес представляет поэтический диалог поэта и проповедника, вызванный стихотворением Пушкина «Дар напрасный, дар случайный» (об этом мы уже рассказали) и продолжение этого диалога, поводом к которому послужила речь митрополита Филарета на приезд Николая I в холерную Москву осенью 1830 года — об этом нам предстоит рассказать.
6 сентября 1830 года в газете «Московские ведомости» появилось первое официальное извещение о холере, которая к этому времени уже свирепствовала в России около двух месяцев.
Правительство принимало меры, направленные на борьбу с эпидемией. Была создана Центральная комиссия и при ней Медицинский совет во главе с известным врачом, профессором М. Я. Мудровым. Издавались «Наставления для народа», разъясняющие, как уберечься от холеры. Но страшная болезнь продолжала распространяться. В течение 1830 года в России эпидемия поразила 31 губернию, холерой заболели более 68 тысяч человек, и более половины из них унесла смерть. В Москве и Московской губернии с сентября 1830 года по март 1831 года переболело 8798 и умерло 4846 человек.
Москву охватил страх. Москвичи спешили покинуть холерный город. На границе Московской губернии появились карантинные заставы. Правительство опасалось народных волнений.
Николай I предписал митрополиту Филарету уехать из Москвы. Однако Святитель остался в холерном городе. Он обращался к Богу с молитвами об избавлении от заразительной болезни, к московской пастве со словами утешения и надежды. Слово Святителя отзывалось в сердцах его слушателей, спасало их от страха и отчаяния. Сохранились выписки из «Слова» митрополита Филарета, говоренного 1830 года сентября 21 дня в Москве в Успенском соборе, которые сделала в своем альбоме дочь известной мемуаристки Е. П. Яньковой А. Д. Янькова:
«Отложим гордость, тщеславие и самонадеяние... Исторгнем из сердец наших корень зол — сребролюбие. Возрастим милостыню, правду, человеколюбие. Прекратим роскошь, облачимся если не во вретище, то в простоту. Презрим забавы суетные, убивающие время, данное для делания добра». [Цит. по: 8. С. 359]
29 сентября 1830 года в холерную Москву приехал Николай I. В Успенском соборе Кремля его встретил митрополит Филарет, обратился к Императору с речью:
«Благочестивый Государь! Цари обыкновенные любят являться Царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься среди нас, как Царь подвигов, чтобы опасности с народом твоим разделять, чтобы трудности препобеждать. Такое Царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели христианской. Царь небесный провидит сию жертву сердца Твоего, и милосердно хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С крестом сретаем Тебя, Государь, да идет с Тобою воскресение и жизнь». [6]
«Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред Высочайшим вшествием в Большой Успенский Собор в 29 день сентября 1830 года, говоренная Синодальным Членом, Филаретом, Митрополитом Московским», была напечатана 4 октября 1830 года в восьмом номере «Московских ведомостей». Она, как и поступок Царя, произвела большое впечатление на современников. 6 октября 1830 года П. А. Вяземский писал в записной книжке:
«Приезд Государя в Москву есть точно прекраснейшая черта. Тут не только не боязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность, и какое-то христианское и царское рыцарство, которое очень к лицу владыке. Странное дело, мы встретились мыслями с Филаретом в речи его Государю. На днях, в письме к Муханову, я говорил, что из этой мысли можно было бы написать прекрасную статью журнальную. Мы видали царей и в сражении. Моро был убит при Александре, это хорошо, но тут есть военная слава, есть pointd`honneur (дело чести, франц. — Н. М.), нося военный мундир и не скидывая его никогда, показать себя иногда военным лицом. Здесь нет никакого упоения, нет славолюбия, нет обязанности: выезд Царя из города, объятого заразой, был бы, напротив, естествен и не подлежал бы осуждению! Следовательно, приезд Царя в такой город есть точно подвиг героический. Тут уже не близ Царя близ смерти, а близ народа близ смерти». [1. С. 196]
В Москве на речь Святителя стихами откликнулся Н. М. Шатров, в Петербурге — И. И. Козлов. В поэтической хронике осени 1830 года (его стихи назывались «Осень 1830 года», они были напечатаны отдельной брошюрой в Москве в 1831 году) Н. М. Шатров написал о холере в первопрестольной, о приезде в Москву Николая I и о речах московского митрополита. И. И. Козлов в стихотворении «Высокопреосвященному Филарету», которое увидело свет на страницах «Литературной газеты» в 1830 году, цитировал речь Святителя, обращенную к Николаю I:
Когда долг страшный, долг священный
Наш Царь так свято совершал,
А ты, наш Пастырь вдохновенный,
С крестом в руках Его встречал, —
Ему Небес благословенье
Изрек ты именем Творца,
Пред ним и жизнь и воскресенье
Текут и радуют сердца;
Да вновь дни светлые проглянут,
По вере пламенной даны:
И полумертвые восстанут,
Любовью Царской спасены.
[3. С. 23]
Митрополит Филарет ответил И. И. Козлову стихотворением, автограф которого хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства в Москве. На голубоватом листе, испещренном проколами (письма во время холеры для предотвращения распространения эпидемии прокалывали иголками и окуривали серой), рукой Святителя написано:
Петербургскому Поэту,
в ответ, из Москвы.
Ноября 1. 1830
Злостраждет ли кто в вас
Да молитву деет. Благодушествует ли кто?
Да поет.
Jak.V.13
В день безопасности, в час мирного досуга
— Да, — хорошо — Царя петь доблества его;
Другое больше нужно нам:
Молиться за Него, молиться друг за друга.
[Цит. по: 10. С. 228]
Во время этих событий Пушкина не было в Москве. 1 сентября 1830 года он выехал из первопрестольной в Болдино Лукояновского уезда Нижегородской губернии. Перед женитьбой Пушкина отец выделил ему часть этого родового имения, во владение которой должен был вступить. Едва поэт успел приехать в Болдино, как оказался отрезанным от Москвы карантинами и санитарными кордонами. Все его попытки прорваться сквозь них и вернуться в родной город остались безуспешными. Томясь тревогой за оставшуюся в Москве невесту, близких ему людей, Пушкин принужден был задержаться в Болдине до глубокой осени. В знаменитую болдинскую осень он, по его собственному признанию, писал так, как давно не писал: создано около тридцати стихотворений, среди которых такие шедевры как стихотворения «Бесы», «Заклинание», «Труд», завершен, в основном, роман «Евгений Онегин», написаны «Повести Белкина», «Маленькие трагедии». Еще — критические статьи, письма. Но не только творчество занимало Пушкина. В начале октября, получив предписание Министерства внутренних дел, он принял должность надзирателя участка, проводил с болдинскими крестьянами беседы о холере.
В Болдине Пушкин прочитал в «Московских ведомостях» речь митрополита Филарета к Николаю I. Эта речь нашла отражение в пушкинском стихотворении «Герой», где встречаются те же мотивы. Здесь и слава, и превышающий человеческую славу подвиг Государя, разделившего смертельную опасность со своим народом, и сердце Государя, на подвиг его вдохновившее, и воздаяние неба за содеянное. В стихотворении «Герой» поэт с помощью пометы «29 сентября 1830. Москва» (напомним, что эта дата приезда Николая I в холерную Москву) проецирует событие московской жизни на предание о Наполеоне, посетившем во время египетского похода в 1799 году чумной госпиталь в Яффе. В речи митрополита Филарета сказано о появлении Царя среди народа в минуту опасности, дана оценка этого поступка как подвига. У Пушкина событие (независимо от того, принадлежит ли оно подлинной истории или легенде) показано, оно живописуется, становится картиной, сами подробности которой свидетельствуют о высоком подвиге героя:
Нет, не у счастия на лоне
Его я вижу, не в бою,
Не зятем кесаря на троне,
Не там, где на скалу свою
Сев, мучим казнию покоя,
Осмеян прозвищем героя,
Он угасает недвижим,
Плащом закрывшись боевым:
Не та картина предо мною!
Одров я вижу длинный строй,
Лежит на каждом труп живой,
Клейменый мощною чумою,
Царицею болезней... он,
Не бранной смертью окружен,
Нахмурясь ходит меж одрами,
И хладно руку жмет чуме,
И в погибающем уме
Рождает бодрость...
[9. Т. 3. С. 252]
Святитель Филарет назвал подвиг Николая I «жертвой сердца». Пушкин наполнил этот мотив не только нравственным, но и политическим смыслом:
Оставь герою сердце... Что же
Он будет без него? Тиран...
[9. Т. 3. С. 253]
И именно за этими словами Поэта (стихотворение построено как диалог Поэта и Друга) следует заключительная реплика Друга «Утешься...», а затем помета «29 сентября 1830. Москва» (дата приезда Николая I в холерную Москву). Пушкин таким образом напоминает читателям и венценосному читателю Николаю I, что если подвиг милосердия, совершенный французским императором в чумном госпитале, — возможно, всего лишь легенда, то подвиг русского царя в холерной Москве — подлинное событие, и это позволяет надеяться: коль скоро у Николая I есть сердце, то он не будет тираном. Недаром через несколько дней после окончания «Героя» Пушкин написал П. А. Вяземскому: «Каков государь? Молодец! Только и гляди, что наших каторжников (имеются в виду сосланные на каторгу декабристы. — Н. М.) простит...» [9. Т. 13. С. 122]
Стихотворению «Герой» предпослан евангельский эпиграф «Что есть истина?» «Посылаю вам из моего Пафмоса Апокалипсическую песнь» [9. Т. 14. С. 122], — писал А. С. Пушкин в начале ноября 1830 года из Болдина в Москву М. П. Погодину, который в 1831 году напечатал «Героя» в журнале «Телескоп» без имени автора (анонимность публикации была условием Пушкина, его авторство стало известным только после его смерти).
Речь митрополита Филарета на приезд Николая I в холерную Москву продолжала оставаться в творческом сознании Пушкина и после публикации стихотворения «Герой».
В первом томе пушкинского журнала «Современник» была напечатана статья Пушкина о «Собрании сочинений Георгия Конисского, архиепископа Белорусского». В ней Пушкин писал и о запомнившейся ему речи митрополита Филарета, и о том событии, которому посвящена речь:
«Георгий Конисский известен у нас краткой речью, которую произнес он в Мстиславле Императрице Екатерине во время ее путешествия в 1787 году: “Оставим астрономам”... и проч. Речь сия, прославленная во всех наших реториках, не что иное, как остроумное приветствие, и заключает игру выражений, может быть, слишком затейливую: по нашему мнению, приветствие, коим высокопреосвященный Филарет встретил Государя Императора, приехавшего в Москву в конце 1830 года, в своей умилительной простоте заключает гораздо больше истинного красноречия. Впрочем, различие обстоятельств изъясняет и различие чувств, выражаемых обоими ораторами. Императрица путешествовала, окруженная всею пышностью двора своего, встречаемая всюду торжествами и празднествами; Государь посетил Москву, опустошаемую заразой, пораженную скорбью и ужасом». [9. Т. 12. С. 12]
Во втором томе «Современника» в разделе «Новые русские книги» названы «Слова и речи, во время управления Московской паствою говоренные, и житие преподобного Сергия Радонежского и всея Руси чудотворца из достоверных источников почерпнутые, Синодальным Членом Филаретом, Митрополитом Московским». Эта книга вышла в свет в Москве в 1835 году. В нее была включена и речь на приезд Николая I в первопрестольную во время холеры. Книга была в библиотеке Пушкина. Пушкин ее читал, перелистывал ее страницы. Теперь и вам предоставлена эта возможность. В ваших руках — драгоценный памятник духовной культуры пушкинской эпохи. Вчитываясь в «Слова и речи» митрополита Филарета, вы познакомились с неотъемлемой частью бытия Москвы того далекого уже теперь от нас времени, с тем, что слышали москвичи в московских храмах во дни торжеств и бед народных. А главное — вы могли приобщиться к востребованным сегодня истинам христианской религии, которые проповедовал Святитель Филарет, побуждая свою паству к деланию добра.
Литература
1. Вяземский П. А. Записные книжки (1813–1848). М., 1963.
2. Евреинов М. М. Некоторые воспоминания о митрополите Филарете. М., 1873.
3. «Литературная газета, издаваемая бароном Дельвигом». СПб., 1830. Т. 2. № 65.
4. Михайлова Н. И. «Витийства грозный дар»: А. С. Пушкин и ораторская культура его времени. М., 1999.
5. «Москвитянин». 1850. Январь. Кн. 2.
6. «Московские ведомости». № 80. 4 октября 1830.
7. Никодим. О Филарете, митрополите Московском моя память. М., 1877.
8. Орнатская Т. И. Рассказы Е. П. Яньковой, записанные Д. Д. Благово // Рассказы бабушки: из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л., 1989.
9. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 17 т. М.; Л., 1935–1953.
10. Пушкин и Филарет, митрополит Московский и Коломенский. М., 2003.
11. «Русский архив». 1902.
12. «Русский архив». 1911. № 8.
13. Сушков И. В. Записки о жизни и времени Святителя Филарета, митрополита Московского. М., 1868.
14. Толстой М. В. Письмо к М. М. Евреинову в дополнение к его воспоминаниям о митрополите Филарете // Некоторые воспоминания о митрополите Филарете М. М. Евреинова. М., 1873.