«Гибридная война» и «серая зона»
В последние годы понятийный аппарат в области современных конфликтов претерпевает значительные изменения. Появляются не только новые виды оружия, но вместе с ними концепции и доктрины. Вместе с тем некоторые из них трансформируются довольно уникальным образом. В частности, это касается таких понятий, как «гибридная война» и «серая зона». Оба термина зародились в среде военных профессионалов США. Но в последнее время они стали применяться как некая зонтичная стратегия, имеющая глобальный политический характер. Особенное беспокойство вызывает то, что в контексте данных стратегий постоянно упоминаются конкретные государства. Практически открыто в ведении гибридной войны представители стран НАТО и их партнеры стали обвинять Россию после 2014 года.
И это не только политические декларации, которые ведут к реализации целенаправленной политики определенными государствами.
Мы видим милитаризацию политических процессов и дипломатии, что наносит серьезный вред международным отношениям и непосредственно двусторонним отношениям между странами, где ряд государств намеренно маркируется в качестве субъектов гибридной войны, против которых нужно принимать определенные предупредительные меры по защите и отражению возможных провокационных действий.
Кризис на Украине и специальная операция вооруженных сил Российской Федерации показали, что методики гибридной войны в прямом смысле активно применяются в боевых действиях. Они представляют угрозу как для гражданского населения, так и для тех сил, которые действуют с миротворческой миссией. А на глобальном уровне усиливается напряженность, которая имеет цепную реакцию от негативных экономических последствий до проявления различных форм дискриминации.
Все это указывает на необходимость тщательного изучения, понимания и детального анализа этого феномена/концепции для выработки механизмов предотвращения и противодействия гибридным войнам. Но для этого есть определенные препятствия. Ю. Першин считает, что из узкого определения Хоффмана понятие «гибридная война» стало настолько широким, что потеряло не только свой первоначальный смысл, но и смысл вообще. На Западе также ряд исследователей и экспертов считают, что эти концепции еще недостаточно изучены и следует использовать эти термины с осторожностью.
Проблема в том, что, пытаясь описывать текущие действия гибридной войны или определять гибридные угрозы, большинство западных аналитиков — это страны ЕС, НАТО и США, а также их сателлиты, попадают в ловушку соревновательного мышления. Прямо или косвенно указываются Россия, Китай, Иран, Северная Корея или другие государства, которые в западных стратегических доктринах обозначены как ревизионистские или бросающие вызов державы. Поэтому во всех работах, посвященных гибридным угрозам или какому-то региону, который сталкивается с гибридными вызовами, в качестве потенциального противника или врага указаны именно эти государства. Однако практически все западные авторы отмечают, что гибридными акторами могут быть негосударственные структуры — транснациональные корпорации, террористические и экстремистские организации, религиозные секты и т.д. Более того, можно поставить вопрос: ведут ли сами западные страны гибридную войну против своих партнеров? Ответ однозначный — да, ведут. Об этом свидетельствует проект ECHELON, когда разведывательное сообщество «Пяти глаз» вело слежку за коммуникациями европейских государств и передавало чувствительную экономическую информацию компаниям в США, что наносило ущерб европейским странам. Другой пример — это расследование о том, как ЦРУ и разведка Германии совместно владели криптографической компанией в Швейцарии и через этот инструмент могли следить за зашифрованными разговорами и перепиской многих стран, в том числе своих союзников. Разве это не методы гибридной войны через киберсредства, о чем мы можем прочитать в докладах корпорации RAND, Министерства обороны США и различных аналитических центров этой страны?
Часто в работах западных авторов видны парадоксальные заявления. Например, они описывают экономическую активность России как элемент гибридной войны. При этом прекращение или отсутствие такой активности также, по их мнению, являются действиями гибридной войны, поскольку они подрывают экономику стран-партнеров. Русский язык также указан в качестве одного из инструментов ведения гибридной войны, особенно в государствах, где есть русскоязычное население, которое используется как прокси-акторы. В таком случае, как расценивать использование английского языка в различных странах, где он используется как разговорный или официальный? Кто будет выгодополучателем от таких гибридных действий? Великобритания? США? Или обе страны? Конечно, подобные подходы резко снижают научную ценность таких трудов и показывают противоречивый и политически мотивированный характер таких заявлений. Но с другой стороны, огромное количество публикаций и их тиражирование вместе с проведением многочисленных конференций, где эти темы постоянно продвигаются, создают видимость адекватности такого подхода. И они вписываются в характеристики гибридных действий. В России рассматривают такие методики как недальновидные, провокационные и не имеющего отношения к действительности.
Поэтому к проблематике новых форм конфликтов необходимо подходить максимально объективно и с осторожностью. Действительно, в сложном мире, полном противоречий, которые касаются интересов и ценностей, не так легко прийти к общему пониманию проблемы. Так или иначе есть несколько уровней анализа. Первый — это мотивационный, который вытекает из стратегической культуры субъекта. Он напрямую связан с политическим уровнем — это вопрос принятия решения и воли руководства, которое может взять на себя ответственность. Далее идет техническая сторона вопроса, так как одного желания и консенсуса о необходимости вести гибридную войну или противостоять ей явно недостаточно. Необходимы специфические ресурсы. Но даже и с ресурсами нужен определенный оперативный опыт ведения гибридных конфликтов или противодействия им. Если этого опыта нет, его нужно получить через обучение, подготовку и практические действия, пусть и условного характера. Не случайно во многих публикациях авторы упоминают исторические нюансы — это проекты Госдепартамента США в Латинской Америке, специальные операции ЦРУ и Пентагона, методику сопротивления в Афганистане и Ираке, а также успехи ливанской Хизбаллы в противостоянии более сильным и технически оснащенным вооруженным силам Израиля.
Аналогичная размытость есть и с термином «серая зона», который может означать как определенную локацию, так и какие-то действия, как правило, связанные с попыткой установить влияние или контроль.
Ну а успех термина «гибридная война» связан, по-видимому, с тем, что общества сами по себе являются гибридными феноменами. Общества не однородны, они состоят из этнических (и субэтнических) групп, которые могут использовать разные языки и наречия (не говоря уже о культурных традициях), социальных страт, сословий или классов (в зависимости от исходной теории, применяемой для анализа общества), иерархий в структуре власти, различных религиозных общин и т.д. Поэтому и конфликт имеет свойство становиться гибридным, поскольку отражается на всей общественной структуре.
Однако, используя эти западные термины в отношении различных конфликтов, мы можем попасть в когнитивную ловушку. Мода на них часто ведет к чрезмерному использованию в СМИ по любому поводу и вынуждает представителей властей делать разъяснения. Например, в отношении кризиса с мигрантами на белорусско-польской границе, случившимся в конце 2021 г., многие политики в Польше и Брюсселе поспешили заявить, что он не является гибридной войной.
В данной монографии предлагается детально рассмотреть эволюцию этих двух терминов, их связи и взаимозаменяемость, ключевые исследования в этой области и доктринальные документы западных стран. Основой для книги послужили лекция автора, прочитанная в Командно-штабном колледже Кветты вооруженных сил Пакистана 3 марта 2020 г., а также выступления на тематических конференциях и мероприятиях в 2018–2021 гг. в Исламабаде, Бейруте, Белграде, Скопье и Москве. Указанные материалы были значительно расширены и дополнены данными актуальных исследований и новых документов.